Новый 1937

– Сергей Платонович, это же полковник из Иркутского гарнизона? Твой новый воздыхатель?

– Ну, да, он очень хороший человек.

– Это, который с Троцким был лично знаком?

– Так это ж когда было, ещё в Гражданскую.

– Но, ведь было же, – взгляд Синцова упал на зажигалку, лежащую на комоде, – Ого, штучная вещица, это чья?

– Это зажигалка Сергея Платоновича, она именная, он её забыл, надо бы отдать, – затараторила, мгновенно ставшая пунцовой, Нина.

– А, понятно, воздыхания старого пердуна нашли своего почитателя? – усмехнулся Матвей Фадеевич, – И, что, давно снюхалась с ним? Только не ври, ты же меня знаешь.

– Прости, я хотела рассказать, да как-то боялась. Недавно, пару раз всего ночевал.

– Ладно, на первый раз прощаю, но это реквизирую, – Синцов указал пальцем на зажигалку, – Если, что, скажешь, не видела.

Нина молча кивнула, в знак согласия, по виду полностью смирившись и ожидая новых распоряжений начальства.

– Так вот, на чём я остановился? Ага, связалась ты Нина с врагами. Кто с Партией в крестьянском вопросе не согласен был? Бухарин, Рыков, Томский – правые уклонисты, так? Так. Кто первые критиканы в Партии? Они же. Так? Так. Значит, что? А то, что спорщики твои, поддерживают линию правых, так? Так. Где сейчас их главари? Арестованы, как враги народа, так? Так. Значит что? А то, что твои новые знакомые это сплошь контрреволюционная сволочь. И место им у стенки, как, впрочем, и тебе.

– Я-то здесь причём? – испуганно залепетала Нина.

– Как это при чём? Развели тут притон, понимаешь, всякую шваль привечаете, речи антисоветские ведёте, наверняка уж и вредительство замыслили.

– Да нет же, нет, не было ничего такого!

– Эх, Нина – Нина, ошибся я в тебе, на важное дело поставил, врагов выявлять, а ты же сама их тут и разводила, да ещё и покрываешь теперь. Чуешь, чем это пахнет?

– Да никого я не покрываю! Нужны они мне больно. Я за них страдать не собираюсь, сами виноваты, всё им не жилось, всё споры свои вели, я их за язык не тянула. Матвей Фадеич, миленький, как же быть-то мне? Я ведь, ты знаешь, всё для тебя сделаю. Научи, что делать-то теперь?

– Ну вот, поняла, наконец, что по самые уши в болоте вражеском увязла? А мне вот теперь думай, как тебя из этого болота вытаскивать.

– Миленький, ну придумай же что-нибудь.

– Трудно будет, но, ладно, растопила ты мне сердце, попробую тебя вытащить, но, запомни, ни шагу в сторону без меня, чтобы всё как я скажу, исполняла.

– Конечно, всё сделаю, ничего не скрою.

– Ну, что ж, для начала напиши бумагу, – Синцов подождал, пока Нина достала письменные принадлежности и приготовилась писать.

– Пиши на имя начальника УНКВД Лупекина Г.А. Что, мол, такие-то – такие-то, всех перечисли, собираются в квартире гражданки, как её фамилия-то? Ага, Невельская. Так вот, пиши, что ведут вредительские разговоры, выражают недовольство арестом своих вождей Бухарина и Рыкова, планируют, значит, вести активную борьбу против советской власти. Написала?

– Дальше, пиши, что с ними связан полковник Миронов Сергей Платонович, скрытый троцкист, лично поддерживающий связь с агентом германского фашизма Троцким. Написала?

– Но это же не совсем так, я про Сергея Платоновича, он ведь когда-то давно с Троцким знаком был.

– А ты-то, откуда знаешь? Был, не был. Он сейчас директивы вражеские из-за границы получает, как страну нашу фашистам продать, а ты опять его выгораживаешь?

– Нет-нет, я всё поняла.

– Всё написала? Ну, теперь давай мне эту бумагу. Пойду судьбу твою решать, прямо к начальнику НКВД пойду, буду биться за тебя, так, что смотри не подведи.

***

Всё скрыл туман. А когда развеялся, я вновь обнаружил, что нахожусь в кабинете Лупекина.

***

Герман Антонович сидел за столом и читал рапорт Синцова и донесение некой Нины Поповой. Внимательно, изучив документы, майор госбезопасности, устремил свой пронизывающий взгляд на Матвея Фадеевича и спросил,

– Как же тебе удалось?

– Поднял старые связи, вышел на девушку, завербовал, получил информацию, немного обработал и вот. Там ведь на самом деле разговорчики-то контрреволюционные велись, а от них и до дела рукой подать.

– Ну-ну, разговорчики разговорчиками, а что с доказательствами, нужны железные доказательства заговора, как думаешь их получить?

– Да, была одна мысль, вот хотел предварительно посоветоваться с Вами.

– Ну, говори, не тяни.

– Там же актрисы всякие хозяйничают. А что, если предложить такую игру, что мол, пишут сценарий для спектакля, в котором народ свергает фашистского диктатора в одной вымышленной стране. И предложить этим теоретикам написать свои мысли, как бы они власть в этой стране захватывали, пусть напишут, а мы эти бумаги в качестве доказательств и приложим. Тогда им не отвертеться.

– Думаешь, клюнут? А кто исполнит? Своего человека будешь вводить?

– Нет, здесь чужак только навредить может, насторожатся. Думаю Нину использовать, она девка пронырливая и своя, ей поверят. Только вот потом, её нужно будет из разработки вывести, ну там в другой город временно услать, под наш надзор.

– Это детали, технический вопрос. Отлично, операцию согласую, так, что план мне на подпись и приступай, не тяни, помнишь, надеюсь, что времени в обрез.

***

Когда я вновь избавился от тумана, то находился в квартире Поповой Нины.

***

Довольная собой Нина, рассказывала Синцову о блестяще проведённой операции:

– А я и говорю, что вот пьесу сочиняю про победу трудового народа в отдельно взятой фашистской стране, помогите, говорю, с теорией и практикой, как всё правильно написать, чтобы правдиво получилось, как небольшую революцию устроить. Объявляю соцсоревнование. Победитель получит приз.

– А что эти?

– А они все прямо раздухарились, как будто только этого и ждали и опять давай спорить, ругаться. В итоге, каждый свой план написал, а некоторые и по нескольку вариантов, – Нина передала Синцову стопку бумаг, с сочинениями ничего не подозревающих заговорщиков.

– Молодец, отлично справилась, словно рождена для этого. Я, кстати, твой вопрос с начальством решил. На днях отправим тебя пока на юг, в наш ведомственный санаторий, отдохнёшь там, месяц-другой, пока тут поутихнет.

– А что же будет дальше? – поинтересовалась повеселевшая девушка, – что будет с нашим клубом.

– Клуб ваш придётся закрыть, а вот его члены, я думаю, понесут заслуженное наказание, разве непонятно?

– А может, как-то по-другому возможно решить? – настроение девушки заметно испортилось.

– Что, опять начала врагов покрывать? – грозно начал Синцов, – Я за неё бьюсь, ей жизнь выторговываю, а она опять за старое. К стенке захотела?

– Нет-нет, прости, я всё понимаю, но вот товарищей наших жаль.

– Каких товарищей? Ты совсем рехнулась, враги это, враги, запомни же ты раз и навсегда. Всё ваше сборище – это вражеская клика, хорошо замаскированная и от того особенно опасная. Все они там только и ждут, как продать нас фашистско-японским агрессорам, это с виду они овечки беззлобные, а в своей чёрной душе – волки зубастые. Поняла?

– Да, поняла.

– А чтобы вывести эту вражескую стаю на чистую воду, мы и придумали с тобой этот хитрый ход, поняла?

– Поняла.

– Ты думаешь, когда они тебе эти записки писали, кого себе представляли?

– Кого?

– А ты не поняла ещё? Власть они нашу представляли советскую, товарища Сталина они представляли, вот с кем они бороться жаждут, поняла, наконец?

– Не может быть! Какой ужас! А я то, дурочка, сомневалась, всё их жалела.

– Вот и чуть вместе с ними не угодила. Давай пока вещи собирай, потихоньку, на днях тебя на юг отправлю.

***

Снова пришёл туман, который перенёс меня в кабинет Лупекина.

***

Утром 8 апреля 1937 года в кабинете начальника УНКВД проходило совещание. Герман Антонович отдавал последние распоряжения:

– Четвёртым отделом выявлена террористическая, строго законспирированная ячейка правого Центра, напрямую связанная с троцкистским подпольем. Получены многочисленные изобличающие доказательства, их преступной деятельности. Достоверно установлено, что эти нелюди планировали государственный переворот, убийство товарища Сталина, ликвидацию членов политбюро, возврат к капитализму. Эти шпионы и диверсанты уже продали Восточную Сибирь японским милитаристам. Не мне вам говорить, насколько опасны такие враги. С ними нельзя церемониться, их нужно уничтожать, выкорчёвывать эти змеиные гнёзда, чтобы и следа не осталось от этих подлых убийц.

– Ликвидация вражеского подполья поручается специально созданной опергруппе, в которую входят товарищи Сарычев, Троицкий, Бучинский, Верещагин, Дьячков, Желонкина, Попов, Степин, Колов и Руденко. Старшим группы назначается старший лейтенант ГБ Сарычев, – начальник УНКВД перечислил сотрудников Управления.

– Вас товарищ Синцов, я попрошу передать все материалы Сарычеву и быть на месте, для необходимых консультаций и пояснений, – обращаясь к Матвею Фадеичу, приказал Лупекин.

– Операцию считаю необходимым начать сегодня же ночью с ареста Поповой, Невельской и Харитоновой. Как видно из материалов разработки, именно они обеспечивали конспиративные встречи шпионской ячейки, маскируя под разные увеселительные мероприятия. К тому же эти дамочки представляют собой то слабое звено, с которого и нужно начинать активную фазу.

Услышав последнюю инструкцию Лупекина, Матвей Фадеевич почуял, как земля уходит из-под ног. Стало невыносимо душно, во рту пересохло, катастрофически перестало хватать воздуха. «Это конец» – убийственная мысль окончательно заняла всё пространство в голове Синцова, вызвав тошнотворный приступ паники.

Приложив нечеловеческие усилия и подавив первую волну, Матвей Фадеич стал лихорадочно думать, совершенно не воспринимая дальнейшие слова Лупекина.

Теперь, Синцов мог отдать должное новому начальнику, который не только с его же помощью вышел на заговор, но и нашёл решение для автора этого заговора, то есть для него. Естественно, Нина тут же сдаст его с потрохами, даже не надо будет нажимать на неё. Она всё расскажет и в первую очередь, про то, что это именно по его – Синцова заданию были организованы эти «увеселительные мероприятия» с врагами народа. Тогда резонным будет вопрос, а почему же товарищ лейтенант никак не отразил, эти длившиеся уже несколько месяцев посиделки, в своих оперативных документах, и, вообще, с какой это целью создавалась вражеская ячейка.

«Да, в любом случае мне конец. Или пойду за организатора этой шпионской сети, или, если повезёт, конечно, то, как пособник врагов народа. Что так, что этак высшая мера», – резюмировал Синцов.

«Выход только один, Нина ничего не должна рассказать», – единственно возможное решение, дало мыслям новое направление и звало к решительным действиям. Как это произойдёт, Матвей Фадеич ещё не знал, но решил сымпровизировать по ходу дела.

Еле дождавшись окончания совещания, Синцов заспешил передать документы Сарычеву…

***

Туман вновь сменил декорации.

***

Матвей Фадеич сидел в комнате Нины. К счастью, кроме него и обречённой девушки в квартире никого не было, жильцы других комнат ушли на работу, так что времени должно было хватить. Ещё раз, прокрутив в голове, как он обставил свой незапланированный уход с работы, и, оставшись довольным неожиданно найденным решением, Синцов приступил к реализации своего ужасного замысла. А ушёл он из Управления, чтобы принести Сарычеву недостающие справки, из РО НКВД, которые на самом деле были им получены ещё вчера, но не подшиты к делу оперативной разработки.

Синцов сообщил Нине, что обстоятельства требуют срочных действий, что ей необходимо сегодня же уехать из города, пока в санаторий НКВД на чёрном море, где она сможет отсидеться, пока здесь в Иркутске пройдут аресты и следствие. Нина спешно собирала чемодан, причитая, как же жалко оставлять родной город, подруг. Когда вещи были собраны, Матвей Фадеич сказал:

– Нина, а сейчас нужно написать письмо в НКВД. Это просто необходимо сделать, иначе все наши усилия не стоят и гроша. Необходимо сделать так, чтобы в НКВД поверили, что тебе угрожает серьёзная опасность, понимаешь, о чём я?

– Ну, если нужно, то я, конечно, а что писать-то?

– Садись, пиши, я буду диктовать.

Нина села за стол, и приготовилась к письму.

– Пиши, начальнику УНКВД Восточно-Сибирской области Лупекину Г.А., в продолжение своего первого письма о вражеской ячейке, что собирается в квартире актрисы Невельской, пишу Вам товарищ начальник письмо с мольбой о помощи. Эти изверги подозревают меня в доносительстве и грозят убить. Особенно я боюсь своего бывшего любовника, троцкиста и фашистского агента Миронова Сергея Платоновича. Молю Вас товарищ начальник НКВД о помощи, не дайте погибнуть от рук палачей и предателей. Написала? Теперь подпиши Нина Попова и поставь дату, нет вчерашнюю 7 апреля 1937 года. Всё, теперь вложи письмо в этот конверт.

– Матвей Фадеич, а зачем я напраслину-то на Сергея Платоновича возвела? Он же с меня пылинки сдувает, несмотря на то, что враг?

– Так надо, миленькая моя, – Синцов стал необычно ласков.

Подошёл сзади, к сидевшей за столом Нине и стал поглаживать её плечи, шею, нашёптывать в ухо разные ласковые слова.

– Ты пока поживёшь в санатории, а я к тебе в гости приеду, мы там с тобой погуляем, в море покупаемся, отдохнём, да ласточка моя, я ведь так страдаю по тебе. Вижу этих твоих воздыхателей, и сердце кровью обливается, а сделать ничего не могу, работа у меня такая.

Нина совершенно расслабилась и откинула голову назад, готовая принять поцелуи этого, давно ставшего родным человека.

«Ах, если бы он всегда был таким ласковым, милым, да я бы ради него…», – не успела додумать Нина.

Синцов, продолжая, сзади, гладить девушке шею, незаметно обнял правой ладонью её подбородок, а ладонь левой руки прижал к затылку. Затем мягко, но настойчиво повёл правой рукой в сторону, отчего подбородок девушки занял крайнее левое положение. Неожиданно сильно надавил руками, и когда Нина попыталась высвободиться, повернувшись в противоположную сторону, резко дёрнул руками, вращая голову своей жертвы вправо. Раздался громкий хруст и уже мёртвая Нина осела неловкой куклой на стуле.

– Вот и всё, а ты боялась. Быстро и не больно, – заметил Синцов, склонившись над трупом и проверяя, на всякий случай, пульс.

Убедившись в смерти Нины, Матвей Фадеевич стал действовать. Для начала надел перчатки, после чего, осторожно взял письмо, только что написанное Ниной, и аккуратно положил его в верхний, приоткрытый ящик комода, чуть прикрыв каким-то бельём. Затем, вытащил именную зажигалку, ещё хранившую отпечатки пальцев своего владельца – полковника Миронова. Аккуратно положил её на полу, создав видимость того, что убийца выронил сию улику, но, к своему несчастью этого не заметил. Ещё раз, оглядев комнату, Синцов протёр места, где вероятно мог оставить отпечатки пальцев, и в последний раз, посмотрев на мёртвую Нину, осторожно покинул квартиру, ставшую теперь местом происшествия…

***

Я снова был в офисе.

Все дальнейшие мои «путешествия» мало чем отличались одно от другого. Всё происходило, как всегда. Сначала я оказывался висящим в серой пустоте, затем меня втягивал жёлто-зелёный туман и перемещал в ставший привычным мир, где на календаре был 1937 год. Было это реальное прошлое, или я попадал в одну из многочисленных иных реальностей, я не знаю. Но каждый раз очнувшись, я оказывался в «голове» либо товарища Синцова, либо Одинцова. Других «голов» в моих путешествиях не наблюдалось. Прожив с ними ряд эпизодов, я вновь возвращался в тот самый свой привычный мир, в котором родился, вырос и живу сейчас. Никаких сбоев или перерывов «в вещании» моя память никогда не фиксировала. Реальность также плавно проносилась перед моими глазами, что и путешествия.

Единственное, что я заметил, было то, что все «путешествия» начинались в тот момент, когда рядом никого не было, я мог быть в офисе, на складе, в кафе, дома, но все окружающие меня люди, в это время куда-то уходили. Не было и определённости с частотой моих «путешествий», разрыв мог составлять от одного дня до трёх месяцев. Следующее и идущие за ним «путешествия» ни чем не отличались от предыдущих.

Василий Одинцов

Труп Поповой Нины, неловко полулежал на стуле. Короткий халат, задравшись, откровенно оголил красивое тело погибшей, чем произвёл сильное впечатление на Василия Одинцова.

Василий уже четвёртый день работал стажёром в УГРО и прибыл на место происшествия в составе оперативной группы. Нину он, тут же опознал, о чём незамедлительно сообщил начальнику УГРО Елистратову, высказав свои соображения по характеристике личности этой мёртвой девушки. Тело было обнаружено в 15.05, когда соседка по квартире Аглая Петровна пришла с работы домой. Она и вызвала милицию. Прибывший судебный медик, констатировал время смерти в 10.30 – 11.00, по предварительному заключению причиной послужил перелом шейных позвонков. При чём, убийство совершил профессионал, обладающий специальными навыками рукопашного боя, возможно военный, или сотрудник органов.

Эти заключения вполне соответствовали уже сложившейся версии. Соседи показали, что Попову неоднократно посещал военный, лет сорока, в звании полковника. На полу была найдена именная зажигалка, надпись на которой гласила «Сергею Миронову от боевых друзей. 10.Х.22». В верхнем ящике комода было найдено письмо на имя начальника УНКВД, в котором Попова опасалась за свою жизнь, называя того же Миронова Сергея Платоновича опасным врагом. Убийца был налицо, оставалось немного, найти и расколоть, – пошутил Елистратов.

Единственное, что тревожило и не давало покоя стажёру Одинцову, так это просто какое-то обилие улик, прямо указывающих на единственного подозреваемого. Прочитав огромное количество детективной литературы, Василий знал, что таких совпадений просто не бывает.

«Не удивлюсь, если и на именной зажигалке окажутся отпечатки именно этого самого Миронова – думал стажёр, – Здесь всё похоже на инсценировку, кто-то видимо решил подставить этого полковника».

Однако сомнения Василия не разделяли другие члены опергруппы. Посмеявшись над новоявленным Шерлоком Холмсом, отправили Одинцова опрашивать весь прилегающий двор, а сами выехали на задержание полковника Миронова.

Василий вышел во двор, присел на лавочку и для начала решил осмотреться. Мысли вернули его в тот день, когда он, как член комитета комсомола вёл свой допрос этой девушки, уже тогда связавшейся со шпионом и вредителем. Что изменилось в её судьбе, кроме смены места жительства, почему она опять оказалась окружена врагами, чего она так боялась, эти вопросы накрепко засели в голове молодого сыщика.

Вернувшись в повседневность, Василий определил, где находится окно комнаты Поповой Нины и решил попытать судьбу в доме напротив. Время уже было вечернее, народ вернулся с работы и занимался домашними делами. Обойдя несколько квартир, молодой Пинкертон познакомился с энергичной бабулькой, окна которой выходили как раз на окна Нины. Попивая крепко заваренный чай, Василий вёл неспешную беседу с Клавдией Яковлевной, так звали новую знакомую.

– И, что Клавдия Яковлевна, одна живёте, на пенсии, скукота ведь.

– Что ты, Васёк, скучать-то и некогда, вона жизнь, какая кипит, – старушка кивнула на окно своей комнаты, – Вот так бывало, сяду и сижу часами к ряду, смотрю, как люди живут.

– А что, за соседкой-то, что напротив тоже наблюдали?

– За Нинкой-то, а как же, она девка видная, у ней жизнь кипела, ухажёры бывали. Эх, жаль померла так рано.

– Что же за ухажёры, военные, поди?

– Да, был такой военный, в возрасте уже, всё провожал Нинку-то.

– А ещё ухажёры были? Или военный один.

– А больше, почитай, никого и не было. Она недавно сюда переехала, так что, особо никого и не водила.

– Так может, кто без неё захаживал, а она его дома поджидала?

– Не, в окошко-то всё видать, коли были какие гости, усмотрела бы. Да она сама-то всё гуляла где-то, домой поздно возвращалась, сначала одна, потом военный этот стал провожать. Даже пару раз оставался.

– Это ж ты баба Клава как определила?

– Так, а что тут определять, занавесочки-то у Нинки, так себе были, как свет включит, а мне, значит, всё и видать.

– И, что же ты там видала?

– Да, ничего особо, врать не буду, ну так обнималась всё с военным-то.

– Понятно, значит, больше никого и не было, – разочаровано протянул Василий, его версия рушилась прямо на глазах.

– Что значит, не было, был ещё один ухажёр, но редкий, всего-то раза два видела, он ведь и сегодня к Нинке-то захаживал, с утра прямо прибежал.

– Сегодня?! С утра?!

– Верно, с утра прибежал, значит…

– А ушёл, ушёл когда?

– Ушёл-то, да долго был, а ушёл.… Еще до полудня ушёл. Не помню я точно, но до полудня.

– И как он выглядел, запомнили? Тоже, небось, военный? – Василий, почуял запах добычи.

– Нет, этот-то не военный, этот другой, этот из ваших будет.

– Не понял, что значит из наших?

– Ну, из ваших, из органов значит, я же форму-то вашу знаю. Штаны, значит, такие синие, фуражка. Сапоги, ремни, красивая форма. Куртка кожаная, чёрная, что-то блестело, значки какие-то.… А раньше-то он, как обычный гражданин приходил.

– И как он выглядел?! – Василия бросило в жар.

– Ну, помоложе военного-то, а как выглядел, ну, чернявый вроде, да и не разглядела я его, шустрый он больно, шмыгнул в подъезд, и нет его.

– А опознать, опознать его сможете?

– Вряд ли, Васёк, врать не буду, но вряд ли.

На этом Одинцов распрощался с Клавдией Яковлевной и что есть духу, помчался в УГРО.

***

Туман проявился, и, развеявшись, обнажил следующую картинку.

***

Василий Одинцов сидел в кабинете начальника УГРО Елистратова.

– Андрей Андреевич, Вы поймите, не виноват он, – имея в виду полковника Миронова, горячился стажёр, – С утра и до полудня в квартире был другой человек, между прочим, в форме работника госбезопасности, понимаете?

– Ну и что, ну был кто-то и что, дальше? – Елистратов не знал, как охладить неуместный и даже опасный пыл новоявленного Пинкертона.

Всё происходило не так, как виделось на месте происшествия. Полковник Миронов был задержан на рабочем месте и доставлен в УГРО. Естественно от всего отказывался, зажигалку потерял, в предсмертное письмо не верит, плакал даже, как про эту девку узнал. Потом всё пошло вообще, наперекосяк. Приехали крепкие ребята из УГБ, от самого Лупекина, изъяли все документы по убийству, забрали полковника, и были таковы, строго пригрозив, кто рот на замке держать не будет, тоже вслед за Мироновым поедет.

А тут этот Шерлок Холмс, хренов, накопал правдолюб. Да ясное дело, что в убийстве замешаны орлы из госбезопасности, а Миронова козлом отпущения выставили. Ну и что? Что теперь-то, сунешься в это дело и всё, кранты. На хрена они сдались, плюнуть и забыть всё, так ведь нет, не в меру ретивый стажёр нарисовался.

– Послушай, Василий, дело у нас забрали, теперь его госбезопасность вести будет. Мы ничего уже сделать не можем, не в наших силах.

– Как же не можем? Ведь оговор вышел, честного человека подставили. А мне, между прочим, сам Ефим Степанович говорил, – в лепёшку разбейся, а честное имя гражданина защити.

– Да, пойми ты, там свои игры, опасно с госбезопасностью связываться, они ведь не посмотрят, что ты стажёр УГРО, упекут в подвал, и всё сгинешь там, или расстреляют, как врага народа. Нельзя с ними бодаться, нельзя. Забудь всё, тогда хоть проживёшь подольше. Не шучу я, посмотри время-то какое, кругом вредители, шпионы, диверсанты.

– Как же быть, Андрей Андреевич, может в Москву написать, самому товарищу Сталину?

– Да охланись ты, Василий, как тебя по отчеству-то? А, Карпович, так вот Василий Карпович, как старший по должности и званию, приказываю дело по убийству Нины Поповой забыть и держать язык за зубами. А чтобы не было у тебя никаких дурных мыслей, вот тебе бумага, садись, пиши расписку о неразглашении государственной тайны.

– Ну, вот, теперь кому вякнешь, не подумав, и всё тюрьма, – резюмировал, довольный собой Елистратов.

– Всё, свободен, иди, отдыхай. Завтра на работу.

Василий Одинцов, брёл домой в совершенно разбитом настроении. Невесёлые мысли одолевали юного сыщика:

«Как же так? Почему так происходит? Говорят одно, мол, граждан защищай, а на деле, подожми хвост и молчи. Да ещё расписку заставил написать. Кому же верить? А если я к Сергееву пойду, получается подписку, о неразглашении нарушу. Это что, если я невиновного буду защищать, то этим самым против закона пойду, преступление совершу? Несправедливо получается, а как же Советская власть, как же Партия, комсомол, ведь другому меня учили. Чести, совести учили, справедливости, а что получается, в УГРО враги засели?

Да нет, не может быть, чтобы Елистратов был врагом. Может я что-то не понял? Ладно, утро вечера мудренее, завтра соображу, что делать»…