Попутчица Пречистой

Игумен Борис

В 1976 году на Благовещение Екатерина чуть запоздала на литургию, уже читали часы. Увидела Елизавету, встала рядом.

– Владыка Венедикт в алтаре, – прошептала подруга.

После литургии Екатерина дождалась владыку у храма, взяла благословение. Владыка улыбнулся ей, как улыбался только он. Выглядел уставшим. Как оказалось, это была их последняя встреча. Через неделю, накануне Вербного воскресенья его парализовало. Екатерина пришла с веточками вербы в храм, надеялась и на этот раз увидеть владыку, а ей сообщили – у него инсульт. Всю службу стояла со слезами на глазах, непрестанно повторяя: «Господи, помоги епископу Венедикту!»

Умер владыка в светлую пятницу. Екатерина корила себя, что не побыла рядом в последние часы, Елизавета звонила, звала, но ни в четверг, ни в пятницу Екатерина не могла, решила в субботу утром поехать.

Елизавета рассказывала:

– Умер тихо. А перед этим лицо просияло. Я, думала, мне показалось, нет, все заметили. Комната озарилась… Бывает, у лампочки накал плохой, еле тлеет, потом вдруг загорится в полную силу, и снова упадёт напряжение. Так и тут комната на короткое время посветлела. Потом смотрим, владыка отошёл ко Господу.

Хоронили на Радоницу. Гроб стоял в Крестовоздвиженском соборе. Пасхальным чином служили Божественную литургию, затем владыку отпели, обнесли гроб вокруг собора и повезли на кладбище. Похоронили рядом с родителями.

Опустело в душе Екатерины, близкого человека похоронила. Не хватало писем владыки, его приездов в «баньку». Оставаясь дома одна, брала на руки Муреньсиньку.

– Переселилась в Небесные обители душа нашего с тобой любимого владыки, – говорила со слезой. – Сироты мы горемычные.

В конце жизни Екатерина, уже матушка Евгения, будет говорить, в её духовной жизни было три незабываемых наставника. После владыки Венедикта таковым стал иеромонах Борис.

В тот раз на всенощную Екатерина пошла в Николо-Казанскую церковь. Потом и вспомнить не могла, почему туда, а не в Крестовоздвиженский собор. Скорее всего, по какой-то надобности поехала в Ленинский район, заодно решила службу отстоять в Николо-Казанской церкви. Да всё промыслительно. Народу стояло в церкви немного, в основном пожилые женщины. Почему-то клироса как такого не было. Как уж так получилось, куда все подевались, служил один священник, без дьякона, и на клиросе читал и пел один человек. С места, где стояла Екатерина, было не видно его. Пел он исключительно. Такого в церкви не слышала. Хрустальной чистоты высокий мужской голос выпевал молитвы легко, свободно.

«Кто это может быть?» – подумала. И тут же услышала за спиной восторженный шёпот, одна женщина другой сообщала:

– Это новый батюшка, иеромонах отец Борис. Сегодня он за весь клирос отдувается.

– Откуда он?

– Из Тобольска.

Позже Екатерина скажет игумену Борису:

– Батюшка, как вы тогда пели! Особенно «Свете тихий»! Услышала и сердце обомлело. И всю-то службу один на клиросе! Но какая служба! Никогда не забуду.

– Неполезное говоришь, Екатерина.

Не любил похвалу, смущался, что женщины вокруг него роятся. А как женщинам устоять – молодой красивый монах. Залюбуешься, когда шёл по церковному двору – высокий клобук, чёрная ряса, динамичная походка. Или он выходил с крестом из алтаря на проповедь. Стоял на амвоне в серебристо-белом облачении на Рождество Христово, в золотисто-красном – на Пасху Господню. Красивый энергичный, а уж когда начинал петь. Молодые иереи по тем временам – крайняя редкость, как же не будешь любоваться. Женщины есть женщины, как мух на мёд, тянуло к батюшке. Почитательниц прибавилось после тысячелетия Крещения Руси, государственный атеизм начал давать слабину, в церковь пришло много новоначальных, в основном женщины. После службы обступят батюшку. Ладно, если по делу спрашивают, а то лишь бы рядом постоять, стрекочут-стрекочут. Батюшка не гнал, не торопился отделаться. Говорил мягко, доходчиво, успокаивающе. Суетное уходило, души просветлялись, будто падал на них ангельский свет.

В тот раз, когда один заменял весь клирос в Николо-Казанской, «Свете Тихий» пел негромко, бережно выводя звуки, будто боясь расплескать молитвенное состояние, нарушить его неосторожным движением голоса. В храме повисла внемлющая тишина. Поющий мог набрать полную грудь воздуха, запеть во всю силу, но он благоговейным голосом благодарил Господа за прожитый день, за увиденный закат солнца и свет вечерний.

Через две недели Екатерина придёт причащаться и снова увидит отца Бориса, он принимал исповедь. Под епитрахилью она вдруг расплачется.

– Простите, батюшка, – начнёт хлюпать носом.

– Поплачьте-поплачьте. Не стесняйся, слёзы это хорошо!

Она плакала под епитрахилью, батюшка терпеливо стоял рядом. Что-то говорила, но больше плакала. А когда успокоилась, вытерла платочком слёзы, батюшка, ничего не спрашивая, сразу прочитал разрешительную молитву и допустил к причастию.

Почти десять лет Екатерина будет духовным чадом отца Бориса. Несла к нему, как к бесконечно близкому человеку, горести, печали. Он утешал, наставлял, как делать мог делать только он. Мягко, деликатно, переживая твои грехи, как свои собственные. Каждый раз после исповеди словно тяжёлый камень падал с души. Легко делалось, счастливо.

Елизавета тоже отмечала:

– Батюшка Борис что-то исключительное. Такие грехи вспоминаю на исповеди. Притаились, затерялась за давностью лет, рядом с ним вся грязь всплывает, проявляется.

После смерти мужа Екатерины, батюшка Борис скажет:

– Ну, теперь принимайте монашество, Екатерина Тихоновна.

Она не воспримет эти слова как волю Божью, считая себя недостойной монашеского подвига. Хотя сразу вспомнит владыку Венедикта, его слова о монашестве. Он предсказывал ей долгую жизнь после смерти мужа.

– Будете вы матушкой, – улыбнётся отец Борис. – Должны быть.

И засветятся его глаза.

– Понимаю, сын у вас военный, боитесь подвести его, но можно тайный постриг принять.

Пройдёт более десяти лет, прежде чем они встретятся как два монаха. В 1990 году отец Борис поедет в Москву на сессию, учился в духовной академии, да там и останется. Вступит в братство Троице-Сергиевой лавры. Дадут ему послушание – восстановить Черниговский скит, что располагался недалеко от лавры. Екатерина побывает там у батюшки. Это ещё до иноческого пострига. Сын у неё служил в Подмосковье, к нему в гости поехала, и, конечно, в Троице-Сергиеву лавру совершила паломничество поклониться Сергию Радонежскому и Черниговский скит разыскала. Сколько радости было увидеть отца Бориса. Пособоровалась у него. Он проводил ежедневные соборования, и каждый день было много народа. Перед каждым соборованием шла исповедь.

– Батюшка, как много народа к вам приезжает! – восклицала Екатерина.

– Земля, Екатерина Тихоновна, слухом полна. Столько лет люди жили без молитвы, покаяния, причастия, слава Богу, времена изменились. Поэтому нам с вами надо усиленно молиться.

В скиту Екатерина познакомится с москвичкой Верой, на обратной дороге в электричке, Вера расскажет, что часто бывает у батюшки, он взял её в духовные чада.

– И образованные к нему ездят на исповедь, соборование – учёные, офицеры, педагоги… Даже, говорят, министр был. Я совсем больная к нему приехала. По его молитвам исцелилась.

После того раза Екатерина сколько ни собиралась, не получалось снова съездить в Москву. Началась свистопляска в политике, экономике, деньги обесценились, пенсия без того небольшая, ещё и не получишь вовремя. Не до поездок. Сын Виктор и то не всегда мог к ней в Омск выбраться. С батюшкой Борисом изредка обменивались письмами, поздравляли друг друга с праздниками. Из Черниговского скита батюшка был отправлен на восстановление Троице-Сергиева Варницкого монастыря, близ Ростова, а оттуда вынужден был уехать в Ивановскую епархию. Только тогда, в конце девяностых, удалось матушке Евгении попасть к игумену Борису.

– Кабы не Таисия, – говорила матушка всем своим знакомым, – я бы никогда отца Бориса не увидела и на Святую землю не попала.

Таисия, сестра по приходу Скорбященской церкви, предложит однажды:

– Матушка, а давайте поедем в Иерусалим?

– Господь с тобою, Тая, откуда у меня такие деньги?

– Деньги у меня есть, оформляйте загранпаспорт.

– Спаси тебя Господь, конечно, хочу на Святую землю. Но как так – на твои деньги ехать. У меня есть немного…

– Я вам говорю, не берите в голову. Считаю, такой человек как Вы, просто обязан побывать в Иерусалиме!

– Без благословения владыки Феодосия нельзя. Надо у него благословение взять.

Таисия, молодая предприимчивая, зарабатывала на жизнь торговлей. В девяностые годы, вся страна превратилась в купи-продай базар, каждый второй стоял за прилавком или подгонял к нему товар. Таисия специализировалась на шубах. Возила изделия из мягкой рухляди из Европы. Получалось удачно.

С матушкой Евгенией они отправились по святым местам на круизном лайнере. Начинался маршрут в Одессе. Сибирские паломницы загодя прилетели к месту старта, один день провели в Свято-Успенском монастыре. Поклонились мощам святого преподобного Кукши Одесского, он года за четыре до этого был канонизирован. Взяли благословение у старца Ионы (Игнатенко). Принял он сибирячек в келье, помазал святым маслицем, а матушке вручил терновый венец. Матушка потом говорила:

– Прозорливый батюшка Иона, предвидел, что предстоят мне скорби. В мае у него были, а осенью мне операцию назначили.

Батюшка помазал омичек маслицем и вместе с ними вышел на свежий воздух. Воздух был вкусным, на морском просторе настоянный, весенним солнцем пронизанный.

– Коровкам раздолье начинается, – сказал батюшка, – травка пошла.

– У нас в Сибири ещё рано выгонять на пастбище, – подхватила тему матушка. – Нынче весна поздняя… Трава никак не проклюнется.

Оба из крестьян, они заговорили о коровах, сене, особенностях сибирского и украинского травостоя… Батюшка с улыбкой вспомнил своё послушание на коровнике. Заправляли там две монахини-скотницы, если что не по ним, могли не только настоятелю пожаловаться, ничего не стоило помоями облить. Расслабляться не давали.

– Я в девчонках любила корову доить? – сказала матушка Евгения. – А вы умеете доить!

– А как же, сестра. И доить, и косить, и тракторист, и моторист. Сельской, что называется, парень. В обитель взяли послушником, думал, наконец-то буду молиться с утра до вечера в тишине, а меня в дизельную. Дизелист понадобился, потому и взял настоятель. На послушников власть тогда строгий запрет наложила, душили обитель со всех сторон. Благодаря дизелю попал сюда. До этого не брали, жил в пещерке, что в берегу моря. В дизельную поселился, а мотор тарахтит денно и нощно. Вот тебе и молитвенная тишина.

Пройдёт время, в памяти Таисии всплывёт разговор двух монахов про коровок и сельскую жизнь. У обоих в молодости свершилось чудо встречи с Пречистой. Минует с год после их с матушкой паломничества в Иерусалим, и облетит прихожан Скорбященской церкви весть: монахиня Евгения, их матушка Евгения, сподобилась в военное время быть спасённой Божией Матерью. Поначалу Таисии показался сей факт неправдоподобным. С недоверием восприняла его. Торговля приучила, доверяй, да проверяй. Опять же сам митрополит Феодосий сказал об этом в своей проповеди. Владыке верила безоговорочно. От самой матушки услышит о чуде, когда с ней и группой паломников поедут в Тамбовку. Матушка поведёт к месту встречи с Богородицей. Начнёт рассказывать о раннем утре в последних числах августа того военного года, «цыганке» спустившейся с неба… И Таисия поверит окончательно.

– Вот здесь, – сказала матушка, стоя посреди луга, – Она подошла ко мне…

Луг, по которому шла когда-то к Екатерине «босоногая цыганка», покрывал ковёр шелковистой травы, кто-то из паломников озорно предложил:

– А давайте походим босиком!

Было их человек восемь, все, кроме матушки, проворно разулись, сначала осторожно ступали на траву, потом осмелели. Нашлись, кто пробежался, вспоминая давно забытые ощущения от прикосновения пяток, ступней с травой, землёй. Матушка смотрела, как на расшалившихся детей, и улыбалась.

Много позже Таисия прочтёт в интернете о случае из жизни тракториста Владимира Игнатенко (в будущем старца Ионы Одесского). Пахал он ночью зябь, и забылся, впал в дрёму. Тёмная, густая, хоть на хлеб мажь, осенняя темнота, монотонный гул двигателя… Проснулся, как от толчка, в свете фар в двух шагах перед капотом стояла женщина. Заглушил мотор, выскочил отогнать, отругать… А никого нет и трактор в метре от края оврага… Лишь много позже поймёт тракторист, Кто сберёг его в ту тёмную осеннюю ночь…

Жили паломники на теплоходе, переезжая с одного святого места на другое. Был в группе свой батюшка, он исповедовал, причащал. Матушке Евгении к тому времени восемьдесят исполнилось, но за всеми поспевала. Постоянно боялась, как бы не отстать, но случалось, сама вперёд убегала. При этом то и дело повторяла:

– Тая, не бросай меня, не бросай!

– Матушка, да кто кого бросает? Только что рядом были, гляжу – уже впереди всех.

Матушка сокрушалась, глядя на стоящий без крестов храм Святой Софии:

– И не перекрестишься. Столько лет в плену у мусульман! Неужели конца этому не будет?

И во Влахерне без креста церковь Пресвятой Богородицы. В небо пустая кровля смотрит. Внутри храм, снаружи, как молельный дом в советское время.

– Матушка, – заметила Таисия, – а ведь если подумать, ваша Новопокровка сродни Влахерну. В этом храме Богородица раскинув Покров, защитила Константинополь от сарацин. С той поры учредили праздник Покрова Пресвятой Богородицы. От него Новопокровка название берёт.

– А я, Тая, ещё и родилась на Покров.

– Это место для вас вдвойне святое! Представляете, здесь была Богородица! В этом храме во Христе юродивый Андрей увидел Её. Как горячо надо было молиться всем, чтобы молитва до неба дошла и Богородица спустилась оттуда на землю. И почему-то не всем было дано увидеть Её, только блаженному.

Таисия тоже помогала матушке часовню в Тамбовке строить. У неё была знакомая в Омском речном пароходстве, та по просьбе Таисии договорилась с капитаном судна, он бесплатно перевёз брёвна сруба из Усть-Ишима в Омск. А ещё Таисия несколько раз давала деньги матушке, когда той надо было рассчитываться с рабочими.

Однажды спросит матушку:

– Матушка, почему вы мне не сказали, что Богородица вас спасла? Во Влахерне вы, наверное, вспоминали вашу встречу с Царицей Небесной. А мне ни слова, ни полслова.

– Ты разве поверила бы? К простой деревенской девушке в глухом сибирском краю Пречистая Богородица спустилась? Скажи честно, поверила?

– Не знаю.

– То-то и оно! А за меня мама молилась. Во Влахерне вся церковь молилась, и Богородица спасла город, а за меня мама просила…

В Иерусалиме паломники молились на Божественной литургии в храме Гроба Господня. Служба там начинается в двенадцать часов ночи. С матушкой произошёл пассаж. «Отче наш» пропели, она Таисии громко шепчет:

– Тая, где батюшка?

И таким тоном, будто что-то стряслось.

– Зачем он вам?

– Тая, потом скажу. Давай искать!

Таисия и сама носом клевала на службе, хоть в два раза младше матушки. Разница во времени нешуточная: в Иерусалиме двенадцать ночи, в Омске четыре утра. Матушка на Евхаристическом каноне задремала, а придя в себя, пустилась в панику. Как с таким грехом к причастию идти? Поволновалась, разыскивая батюшку. Народу много, вот-вот вынесут Святую Чашу, она по церкви мечется, Таисия еле поспевала за ней. В последний момент наткнулись на своего батюшку.

– Слава Богу, – говорила матушка Евгения, возвратившись на теплоход, – покаялась, причастилась. Какой грех – монахиня спала на литургии. И где спала? Где? В храме Гроба Господня!

После паломничества они поедут в Иваново к батюшке Борису. Он обеих исповедовал и отправил на соборование. Этому таинству придавал большое значение. В отличие от батюшек и иерархов церкви, категорично утверждающих – в год можно собороваться один-два раза, был совершенно другого мнения. Мирянину, которого бесовщина подстерегает на каждом шагу – телевидение, реклама, экстрасенсы, маги, колдуны – собороваться можно и нужно как можно чаще, освобождаясь от пут тьмы. Сам мог соборовать каждый день.

– Захожу к батюшке, – рассказывала о том визите Таисия, – он сначала у матушки исповедь принял, потом у меня… Захожу к нему, ещё ничего о себе не рассказывала, ни в чём не каялась, он говорит: «Сейчас я прочитаю вам послеродовую очистительную молитву». По рождению сына не была прочитана. Он это сразу понял. Прозорливый был.

Матушка Евгения прожила долгую жизнь – непростую, нелёгкую, долго шла к монашескому служению. Задаю себе вопрос – что её вело? Молитва матери? Молитва отца? Той же Таисии рассказывала, в детстве играла, наденет платок, полюбуется на себя в зеркало: «Я – монашечка». Где она в Новопокровке могла монашек видеть? Никогда не встречала, а поди ж ты. Митрополит Омский и Тарский Феодосий дошколёнком забирался под стол, накрытый скатертью с длинными краями, и разворачивал «церковную службу». И владыка, и матушка Евгения росли в глубоко верующих семьях. Одно отличие, владыка из Западной Украины, куда атеистическая власть пришла только в 1939 году. Матушка родилась в Сибири при новой власти, воспитывалась в школе по советским заповедям. Стала ли определяющей приходу в монашество встреча с Божьей Матерью в ранее утро на исходе лета, когда Царица Небесная провела девушку мимо «волков»? Или всё могло пойти по другому пути, не случись встреч с епископом Венедиктом, игуменом Борисом, владыкой Феодосием?

Каждый из них редкий молитвенник, каждый исключительный исповедник веры Христовый. Каждого можно смело назвать – несвятой святой. В нужный момент они приходят со словом Божиим в мир, выдвигаются в первые ряды и ведут за собой паству.

Игумен Борис в двадцать с небольшим стал иеромонахом, служить начал в Покровском соборе Тобольска. Тут же на него ополчились безбожники. Как же примириться с фактом: власть проповедует атеизм, и вдруг молодой человек, полный сил, вместо того, чтобы строить тот же Тобольский нефтехимкомбинат, в церкви с кадилом прохаживается. Епископ Омский и Тюменский Максим, дабы новоначального иеромонаха не заклевали, отправил его Омск. Там прошли первые десять лет его служения Богу. В Омске праздновал Тысячелетие крещения Руси, в Омске встретил весну возрождения церкви. Однако и при новой власти придётся пережить отцу Борису клевету и наветы, на этот раз не от атеистов, а наоборот. Бес, как известно, рядится в разные одежды и одеяния. Мы уже говорили, сорока лет от роду игумен Борис был послан восстанавливать Троице-Сергиев Варницкий монастырь, что под Ростовом, на родине преподобного Сергия Радонежского. Советская власть не пожалела взрывчатку на монастырский собор с колокольней, игумен Борис начал восстанавливать его. Потянулись люди на благодатное место, к благодатному батюшке. Многие находили возле него приют и утешение. При монастыре стали работать православная школа, медпункт, библиотека. А ещё был создан странноприимный дом, а ещё на бывшей колхозной ферме организовали молочную ферму, конюшню для лошадей. Разрослось хозяйство – пастбища, поля покосы, огороды, сельхозтехника. Образовалась православная община, духовные чада отца Бориса приезжали из разных мест, покупали дома, селились возле Варниц. Жизнь вернулась в умирающую округу.

Как когда-то в Тобольске, так и в Варницах против отца Бориса началась кампания с жалобами, статьями в газетах, анонимками. Бес не дремал. Отца Бориса перевели из Варниц в Ивановскую епархию, на его место в монастырь пришли новые насельники, с энтузиазмом принялись наводить свои порядки. Коров – на бойню, болящих и бездомных – за ворота, нечего портить монастырский вид. Всё, что можно, распродали, всех, кого можно, разогнали. Дабы ничто не мешало сосредоточенной монашеской молитве. Когда, наконец-то этих «молитвенников» раскусили и турнули из Варниц, мало что осталось от прежней обители.

Батюшка Борис уехал в Ивановскую епархию. Старческий подвиг он начал ещё в Варницах. В обычном представлении кто такой старец? Человек, имеющий за спиной долгую жизнь, умудрённый житейским, а главное – духовным опытом. В сорок лет может быть старец? Конечно, нет. Да на каждое правило есть исключение. Игумена Бориса Бог призвал к старческому служению в неполные сорок, наделив сполна дарами любви, милосердия, сострадания, утешения, врачевания. А ещё даром прозорливости. К отцу Борису ехали со всей Руси с духовными и физическими недугами. Были среди них горькие пьяницы, наркоманы, люди, с душой, порченной магами и колдунами. Знатоки говорят, освободить наркомана от наркотической жути не по силам человеку. Будь хоть семи пядей во лбу, не побороть бесовскую одержимость. Богу возможно, человеку – нет. Но действует Господь через людей. Игумен Борис был наделён способностями вырывать наркоманов из цепких бесовских пут.

Такой духовной силы иеромонах десять лет был духовником у Екатерины Бороденко, до конца дней своих молился за своё чадо.

В Иваново при расставании с отцом Борисом матушке показалось, он прощался с нею так, будто видятся они в последний раз. Подумала в поезде, неужели предвидит скорую её кончину. Почувствовал – недолго ей осталось. На самом деле, последние годы силы оставляли её, всё чаще и чаще обращалась к врачам, одолевали болезни.

Однако первым умер батюшка. В 2001 году в сентябре она рано утром встала на молитву, не успела до «Царю Небесный» дойти, ожил телефон, звонила Таисия:

– Матушка, горе-то какое. Только что узнала – игумен Борис отошёл ко Господу. Ему всего-то сорок шесть лет. Упокой, Господи, его душу…

Матушка положила трубку, заплакала, опустившись на стул подле телефона.

А потом тяжело поднялась, вспомнила, где у неё молитвослов с литией, достала его…

Признание владыке Феодосию

Без малого десять лет пройдет после смерти мужа, прежде чем подойдёт Екатерина за благословением на иночество к архиепископу Омскому и Тарскому Феодосию. А через два года примет монашеский постриг с именем Евгения.

Но и тогда не решится открыть свою тайну.

Архиепископа Феодосия приняла всей душой. Они были разными с владыкой Венедиктом и походили в отношении к церковной службе – и тот, и другой готовы были служить каждый день. Епископу Венедикту это не позволялось на покое, служил только по разрешению уполномоченного по религии. Владыка Феодосий, возглавляя Омскую кафедру, был сам себе хозяин. По большим праздникам начинал службу в одном храме, продолжал в другом, заканчивал в третьем. Став инокиней, а затем, монахиней, матушка Евгения старалась чаще быть с владыкой. Он любил акафисты и до пяти дней в неделю служил их. Один день в Серафимо-Алексеевской часовне, другой – в часовне Иверской иконы Божией матери, в третий – в часовне Ильи Пророка, в четвёртый – у Поклонного креста, установленного в сквере, где когда-то стоял Свято-Успенский кафедральный собор. По субботам владыка с паломниками ездил в Ачаирский монастырь, только начинающий в девяностых годах, отстроили всего один храм, в честь Димитрия Салунского. Жила монахиня Евгения на улице Чапаева в однокомнатной квартирке на первом этаже. Квартиру на Мира разменяли. Матушка радовалась, живёт в таком месте, что всё рядом – Крестовоздвиженский собор в пяти минутах ходьбы, до Казачьего чуть дальше, но тоже ничего не стоит пешочком дойти, и госпитальную Скорбященскую церковь передали епархии. Везде за владыкой Феодосием успевала матушка.

Однажды митрополит расскажет за трапезой в епархиальном управлении о чудесном обретении мощей Серафима Саровского, возвращении их в Дивеево, возрождении Дивеевской обители, столько десятилетий бывшей в жутком запустении.

– Не может место, где сходила с неба Матерь Божья, навсегда остаться в забвении, – скажет владыка. – Не может!

После этих слов заболит душа у матушки. Ведь она, монахиня, воин Христов, скрывает явление Богородицы.

В ту ночь почти не спала, наутро пошла в епархиальное управление.

– Срочно надо к владыке, – скажет секретарю.

В кабинете митрополита заплачет с порога:

– Святый владыченька, простите, многогрешную.

И, страшно волнуясь, начнёт рассказывать о том, как в войну послали в Тамбовку на сельхозработы, как отпросилась домой в Новопокровку и встретилась по дороге с Пресвятой Богородицей. Сбивалась на скороговорку, боялась, владыка остановит, не успеет дорассказать. Чтобы правильно понял, надо всё изложить. Про то, что мама молилась, что боль в ухе прошла чудесным образом, не понадобилась операция.

Владыка слушал молча, потом спросил:

– На тебя страх не нападал?

– Заробела – да! Но сказать, запаниковала, нет. Приняла за цыганку. Совсем-то их не боялась, не бегала от них сломя голову даже в детстве, но обходила, приятного от встречи нос к носу не ждала, всегда сторонилась, в Омске в войну тоже попадались на базарах, вот и тут, увидела женщину, странно одетую, тревожно сделалось… Пред этим парашютист без парашюта. Подумала, цыгане колдовство напускают, гипнотизируют, норовя обмануть… Но страху, чтоб ноги немели, не было.

– Богородица – это любовь, а значит, страху быть не должно!

– Я ведь потом стала Ей о своих бедах рассказывать, как совсем родному, близкому человеку… Идём, а я говорю-говорю. О блохах, плохой кормёжке, мухах, как они нас донимали. Да злющие, осенние… И хотелось незнакомке рассказывать, чувствовалось, не просто слушает, сострадает всей душой… Утром ухо внезапно разболелось, да так, хоть на стенку лезь, невозможно терпеть, а в городе разом прошло, и в Тамбовку не отправили. Ведь Богородица устроила. Кто больше?

– Давай-ка мы отправим тебя в Тамбовку с отцом Николаем из Скорбященской. Покажешь ему, где ты Богородицу встретила. Заодно деревенских покрестите. Глава их администрации просит священника прислать, много желающих есть покреститься.