Читать книгу: «ПО ЛИНИИ Е», страница 6

Шрифт:

– Да чем делиться?! Глупыми чувствами?! – негодовала я.

– Остановите поток осуждений! Введите в свое бушующее сознание контрмысль: сколько бы вы не пробыли с Радом, это будут счастливые мгновения, и вы с безмятежностью и благодарностью примите свою судьбу. Попробуйте переспать с этой мыслью. Утром продолжим вашу тренировку.

После этих слов я вернулась в свою комнату.

Бороться с тишиной… Бороться со своими чувствами… Не просто осознавать и принимать поражение. Ночь, как тягучее зелье в ведьмином котле, кипела за окном дождем. Стекло покрывалось испариной. Меня это насторожило и отвлекло от тяжелого внутреннего монолога. Я с усилием открыла оконную раму, которая с мерзким скрипом отворила путь в ночь.

Капли были теплыми. В них, то и дело, искрами горела гроза. Но дождевая пелена вместе с сумерками не могли скрыть от меня дымки, которая поглотила мануфактуру. Возможно, вода вступила в реакцию с содержимым военного завода. Смущали меня лишь оранжевые вспышки.

Росчерком, беглыми линиями, едва коснувшимися чистого листа. Обычно его многословные письма рождали во мне ветки мыслей, в которых я мог проводить долгий анализ. Но в этот раз он превзошел мое понимание. Черной тушью было написано «на полпути» и больше ничего, даже знака препинания не было в конце. Ни запятой, ни точки, ни восклицательного, ни вопросительного знака. Это тонкая игра или уловка?

Я пробегал глазами по этой записке не один раз. В ней были туман и солнечный луч одновременно. Туман таил опасности и сомнения, а луч рождал крепкие и ясные образы.

Очень короткая записка от Гроссмейстера, но он, кажется, считал это более чем достаточным. Я спрятал лист во внутренний карман и все-таки улыбнулся. А сейчас надо быть максимально собранным.

Я в задумчивости раскручивал свисток. Да, собачек с мануфактуры он хорошо пугает, но в сегодняшнем деле он явно не поможет. Я шел проулками к институту. Институту имени Соколова. Конечно, Странник подарил обществу паровой двигатель, и теперь цивилизация стала ещё быстрее развиваться. Но я понимал, что это лишь отвлечение внимания. Для себя он нашел совершенно иную технологию.

Его частенько видели в грозу на крыше. Биографы утверждали, что так де ему лучше думается, что он был нелюдимым мистиком.

Институт охранялся одним сторожем. Кому вообще в голову придет грабить образовательное учреждение?

Я снова посмотрел на свисток.

Да, парень, против породы Фракции ты бы мне не помог.

Я вспомнил широченную черную грудь, короткие, но толстые лапы, продолговатую пасть и короткие уши на макушке. Там явно была волчья кровь и ещё неведомо какая. Эти твари не боялись ничего. В свое время такая троица чуть было не порвала меня…

Осколки прошлого никак не собирались в настоящее. Я отмахнул наваждение, замер на расстоянии от трехэтажного здания. Альма-матер Соколова.

Осмотревшись по сторонам, отметил отсутствие прохожих. Подошел к одному из деревьев, растущих вокруг института. Одно из них я приметил еще днем: оно находилось в необходимой близости от балкона.

Ладони хватались за грубую и мокрую кору. Ботинки ставил на крупные ветки. И вот я оказался в почти облетевшей кроне. Мокрые листья приставали к разгоряченному лицу. Ветви скрипели от порывов ветра. Теперь нужно, словно гусеница, ползти в сторону балкона. Так как дерево было скользким, идти как канатоходец я не рискнул. Главное, чтобы ветка не сломалась.

Опасения не оправдались, я благополучно спустился на балкон. Он естественно был заперт. Деревянную дверь со стеклами, конечно, можно было высадить, но привлекать внимание сторожа шумом не зачем.

Прозрачная жидкость с мутно-желтоватым отливом растекалась по стеклу. Шипение с едким дымок едва было слышно через шум ветра. Стекло, как воск на горящей свече, постепенно оплывало вниз каплями. В образовавшееся отверстие я просунул руку и, нащупав щеколду, открыл дверь.

Третий этаж был директорским. В коридоре были постелены красные ковры, на стенах висели картины с античными сюжетами. Более того, вдоль стен стояло пару статуй, возле которых расположились пальмы в объемных горшках. Все это я наблюдал в скудном свете осенней луны.

Двери с табличками кафедры, директора и зам. директора я обошел, а вот возле двери с надписью Соколов остановился.

Из кармана я вынул отмычки и неторопливо стал примерять каждую к замочной скважине. Спустя небольшое время замок сдался, щелкнув.

В кабинете стояла непроглядная темень. «Ставни», – догадался я. Прикрыв за собой дверь, стал освещать реактивом кабинет.

В зеленоватом свете я увидел множество тетрадей и письменных принадлежностей, старую доску с вычислениями, книги с облезлыми корешками, кресло качалку, странного рода мельничку с красными и черными линзами, стальную руку средневекового доспеха. На последнем артефакте я и задержался: оплечье, налокотник, наручь и рукавица были соединены. Внутри этой руки была прорезиненная прокладка. Кажется, это что-то…

Рассвет нового дня подсвечивал шторы. Часы шумно отмеряли время. Я сидела на кровати и отметила про себя, что организм восстановил силы и работал как слаженный механизм. Внутри была ясность и безмятежность.

– Ты же не хочешь, чтобы все заканчивалось в середине партии? Может, есть ходы, которые я не увидела? Поборемся. – мои слова укрепили растущую уверенность.

За дверью послышались шаги.

– Госпожа Вересова, вы в игре или …?

– Я в игре.

– Замечательно, жду вас в своей комнате после завтрака.

Окончив все утренние церемонии, я стояла перед Гроссмейстером.

– Для вашей последней тренировки необходимо научиться правильному дыханию, правильному течению мыслей, правильному движению. Техника третьего уровня, как я ее называю – «Танец Ведьм».

– Почему, господин Ожегов?

– Потому что на третьем уровне одновременно используются два умения, и если вы плохо вкладываетесь или выполняете одно из них, то рушатся оба. Танец Ведьм – Танец противоположностей. Вокруг вас должны образоваться восемь сфер. Четыре белых и четыре черных. Они могут взрываться энергией, а могут уплотниться и отразить атаку.

Пытайтесь создать эти сферы, после часа тренировки – шахматный поединок со мной.

– Будете меня обучать этой технике, учитывая, что я не освоила сокрытие?

– Мы устранили мышечные блоки в вашем теле. Эмоциональный, срединный уровень, пока не дается. Мы зайдем с интеллектуального, третьего уровня. Преодолеем психологические блоки, и в вашей личности будут открыты два канала циркуляции энергии. А там, возможно, и эмоциональный канал откроем. Ну а сокрытие мы освоим в свое время. Теперь за дело!

Создать то, что смутно представляешь – задача не из легких.

– Полусогните ноги и руки. По позвоночному столбу должно двигаться напряжение. Сконцентрируйтесь, рождайте движение тела, дыхания и внутренней энергии. То, что у вас должно получится, сродни рывку и защитному полю одновременно.

Я подчинилась инструкциям Гроссмейстера. Но первая попытка не увенчалась успехом. Поле вокруг меня лопнуло, взволновав гардины.

Настало время партии. Я села за войско черных.

– Мне бы хотелось сказать, что белое шахматное войско – это свет и добро, а чёрное – зло и гибель. Но шахматы не так однозначны, как и жизнь. Белые, атакующие – они ходят первыми. В войске белых есть офицер, который ходит лишь по черным клеткам, будто пользуется грязными приемами. Черные всегда играют от защиты. В их войске есть офицер, ходящий по белым клеткам, будто выбравший путь милосердия. Эти два войска заключены на поле из 64 клеток. Их единственная цель – выиграть сражение. Я полагаю, что цвет – это лишь условность, – он двинул пешку по линии Е.

– К чему вы клоните, господин Ожегов? – я ответила, поставив пешку навстречу.

– Если вы выходите на уровень Игрока, то вы понимаете, что ваше войско сбалансировано: сильных фигур немного и они равно и зеркально располагаются на флангах. Стратегия оказывает решающее значение. Баланс в шахматах, гармония в музыке, – Гроссмейстер вывел коня.

– Причем здесь музыка? – я шумно поставила пешку на доску.

– Правильно созданная гармония рождает шедевр. Так же и танец ведьм – это шедевр, созданный по вашей гармонии, которую вы найдете и создадите своим умом и силами. А это значит верно понимать свои белые и черные стороны, – последовало несколько быстрых ходов с обеих сторон.

Все ходы Гроссмейстера были спокойны и опасны. Все его фигуры скользили по доске. Мои же шумно стучали, наверное, выдавая мое волнение.

Я сделала рокировку.

– Рад мне как-то говорил, что олицетворением Строгачева является офицер. Что бы вы могли добавить господин Ожегов?

– Сильный слон – фигура, атакующая слабости. Строгачев считает себя санитаром мира нетленных. Этот хищник видит, что вы ступаете на черный путь, и уничтожает вас. Вы тоже можете стать страшной фигурой, если займете правильную позицию и станете проходной.

– Проходной пешкой?

– Да. Пешка – путешественник, лишь на чужбине, в стане врага или в других землях она раскрывается, превращается в сильную фигуру. Так же и человек, путешествуя, узнавая новое, за пределами старого или попадая в другую ситуацию, встречаясь с людьми других или противоположных убеждений – раскрывается и живёт. Вам снова мат. Давайте я посмотрю, как вы осваиваете технику.

Я заняла позицию. Гроссмейстер пристально смотрел.

Энергия плавно растеклась по телу и остановилась в руках и ногах. Дыхание начало задавать ритм. Мышцы начали сжиматься болью.

– Нет, черт возьми. Вы все делаете скверно. Ваше тело живет отдельно от души. Ваши чувства ввергают в смятение ваши мысли. Это не гармония, это не одно целое!

Я выровнялась и смотрела на Гроссмейстера.

– Дыхание! Дышите полной грудью, вы хозяин своей жизни, а не вор, который боится дышать. Убирайте зажимы: импульсы медленно идут, кровь плохо циркулирует. Вы как повреждённый механизм, пока вы не ощущаете проблемы, но в дальнейшем это может развиться в болезнь.

Я старалась делать неспешные глубокие вдохи. Задерживалась на выдохе.

– Правильное дыхание, верное питание – и в вашей власти идеальный инструмент, способный сворачивать горы. Не держите его в тепличных условиях – захиреет. Убирайте лишнее из головы. Помните, держа в руках много книг и инструментов одновременно, многое будет ускользать. Растворитесь в полученных знаниях, не сверяйтесь бесконечно со справочниками. Доверьтесь Себе, будьте здесь и сейчас.

Правила – железные ли это решетки, или там есть исключения и лазейки? Убирайте преукрашательство и берите функциональность.

Следующий день начался с шахматной партии.

Пока гроссмейстер обдумывал ход, я внимательно осматривала портрет на стене. На нем были изображены пара средних лет и мальчишка-гимназист. Я его видела в прошлый раз.

– Это ваши родители? – предположила я.

– Вы наблюдательны, – не отрывал он взгляда от доски. – Это моя родительская семья в этом перерождении. А Вам мат.

– Честно говоря, господин Ожегов, я не совсем понимаю, как достичь баланса и гармонии для техники Танца Ведьм, – выдохнула я, еле скрывая досаду от поражения.

– Если рассуждать в категории тела: у меня болят мышцы – и они превращаются в зажимы. Рассуждать с позиции эмоций: я боюсь не успеть, боюсь подвести себя и Рада. Рассуждать с позиции разума: мне необходимо освоить эту технику, но с какой целью? Вам необходимо рассуждать с триединства этих позиций. Мышцы должны расслабляться и пускать кровоток. Это в свою очередь убирает эмоциональное напряжение и высвобождает волну энергии. Единство первых двух позиций порождает ясный и безмятежный разум, который усиливает технику Танца Ведьм. Все это и есть гармония.

Я вернулась к тренировке. Полученные инструкции дали мне небольшую ясность в понимании техники.

Я закрыла глаза и была полностью в текущем мгновении.

Время потекло совершенно по-другому. Вокруг меня родилась вибрация. Легкий ветерок путался в волосах. Белое-черное, черное-белое. Хлопок – сфера взорвалась на уровне груди и меня швырнуло в сторону.

От падения меня спасли руки Гроссмейстера, который оказался за спиной.

– Совсем неплохо. Вернемся к шахматам. Теперь, госпожа Вересова, вы атакуете, – Ожегов улыбался.

Я села за войско белых. Мы вели молчаливую партию. Гроссмейстер создал мне фору, и я начала крушить его белой королевой. Ферзь уже несколько ходов преследовал короля, но он скользил по доске. И вдруг моя атака захлебнулась.

– Пат, – спокойно объявил Гроссмейстер, – Вы атаковали довольно посредственно, беззубо и без вдохновения. Ваши атаки и ходы преследовали одну цель. Вы не наносили удар сразу в несколько целей, и атака не выполняла оборонительных функций. Также и в Танце Ведьм. Эта атакующая и защитная техника, для нее нужен прекрасный баланс и умение контролировать сразу несколько точек пространства.

– Тяжеловато выйти за пределы своего восприятия.

– Возможно, вы правы. Кстати, Пат – это своего рода ваши пределы.

– Как это может быть? – подняла я бровь.

– Люди иногда сами загоняют себя в Пат. Живут по шаблону, по проверенной схеме. Достигнув незначительного успеха, или сомнительного, когда не критикуют другие и хорошо. Они попадают в ловушку и обездвиживают себя – перестают жить и начинают существовать. Они боятся рискнуть, познать неизведанное, ленятся создать что-то новое, они скучно догорают свою жизнь. Ужасно для человека больших знаний закостенеть мышлением. Чудовищно считать, что поражения, которые были несколько лет назад, по-прежнему живут в нем. Так же и вы впускайте в свою душу новые чувства и переключите свое сознание на новые точки.

– Господин Ожегов, я всего лишь несколько дней тренирую эту технику. О каком Пате может идти речь в моих действиях?

– Вы пытаетесь освоить эту технику с таким же сознанием и эмоциями, с какими вы освоили поле и рывок, и обточили нахождение. Ваше тело с его ритмом живет по шаблону. Вы же живая душа, внесите творческую искру в ваши попытки.

– Я иногда задаюсь вопросом, а можно ли создать новое? И могу ли я быстро освоить технику?

– Шестьдесят четыре клетки, тридцать две фигуры. Казалось бы, все ходы просчитаны, все дебюты, миттельшпили, эндшпили и стратегии разобраны, но где-то на этом поле в молчании этих фигур сокрыты ходы, которые, быть может, принесут свежий ветер в жизнь этих войск. Какой скрытый потенциал есть в вас, из-за которого вас рискнул взять Рад? Попробуйте найти в себе ответ на этот вопрос, – Гроссмейстер поднялся, давая понять, что партия завершена и время обратиться к технике.

Я начала первую попытку. Черное-белое, белое-черное. Вихрь начал рождаться вокруг меня. Две сферы набрали большую скорость и столкнулись. Меня швырнуло и снова Гроссмейстер меня поймал.

– Почти. Пытайтесь еще. Больше вращайте кистями, – сухо бросил он.

Три попытки подряд отняли у меня последние силы.

– К шахматам, – улыбнулся Ожегов. – Вы пока рождаете разрушение, необходимо найти созидание.

– Но как? – моя пешка шумно стала на клетку, выдавая мое раздражение.

– Обратите внимание, фигура всегда стоит в центре клетки. Так должно и человеку быть объективным. Находиться в центре жизни. Не метаться из стороны в сторону: в будущее или прошлое. А быть в моменте, здесь и сейчас. Быть чистым и настоящим. Очистите себя от ожиданий и переживаний.

Я задумалась.

Фигуры с обеих сторон скользили по доске.

– Это нелегко: стать чистым от мыслей и продолжать понимать мир, – говорил Ожегов. – Это трудно: быть легким от эмоций и продолжать жить миром. Это нелегко: быть свободным от мышечных зажимов и быть собранным.

Неожиданно распахнулось окно и в комнату ворвался ветер. Шахматы слетели с доски. Гроссмейстер замахал руками борясь с ветром. От неожиданности, я расхохоталась.

– Давайте вернемся к тренировке, – сдерживала я смех.

– Хорошо. Но теперь я буду давать вам словесные инструкции.

Я стала в центре комнаты.

– Ваши ноги согнуты, ваши руки согнуты, чувствуете, как по позвоночному столбу начинает двигаться напряжение. Сконцентрируйтесь на этих точках, они – основа напряжения во всей спине. Попробуйте их ослабить, обретите внутреннее равновесие, подкрепите мышечное равновесие равновесием дыхания.

Я закрыла глаза, чтобы лучше понимать Гроссмейстера. Закрыла, чтобы найти себя.

– Вы не должны жить так, будто тащите огромный воз проблем, а должны действовать легко; напряжение должно быть краткосрочным, энергичным, сконцентрированным в одной точке. Чувствуете, мышцы и дыхание становятся единым целым, ко всему прочему, обратите внимание, что и кровь начинает включаться в командную работу. Теперь эмоции: они должны быть искренними, настоящими и в этом мгновении, не доставайте застарелые обиды. Поставьте свои мысли себе на службу, они не должны блуждать в прошлом или будущем, обретите порядок и чистый поток. Уберите суматоху и обрывки чужих рассуждений, будьте настоящей.

Отлично! Теперь рождайте движение.

Вокруг меня образовались восемь сфер, они кружили по разным орбитам. Я чувствовала, что они могут защитить, будучи щитами, а могут ворваться во врага и взорваться, извергая концентрат живой, яростной энергии.

– Поздравляю, это ваши восемь ведьм и это их безумный танец. Теперь самое сложное: научиться сокрытию! Необходимо преодолеть ваши зажимы в душе. Возможно даже, что Рад вас возьмет с собой. Вот письмо от него. И прежде, чем мы продолжим тренировку, прочтите его.

Письмо было написано торопливым почерком:

«Мой дорогой друг, простите, что не даю о себе вестей. Исправляюсь. Я не сидел сложа руки, и вот, что мне удалось выяснить: Странника в его окружении считали то ли ловцом молнии, то ли свихнувшимся рыцарем.

Он жил в институте. В музее хранится его стальная рыцарская «рука». По версии экскурсовода, он выходил в грозу на крышу и ловил молнию. Так же в музее есть колесико с черными и красными линзами, сзади подставка для свечи. Пока не знаю, для чего ему было смотреть на меняющийся свет. Надеюсь, отыщу ответы.

Рад.»

По моим щекам текли слезы, я соскучилась по Раду.

– Все-таки ваши чувства так же сильны?

– Это, что-то прекрасное во мне, господин Ожегов. Рад пытается найти девятую клетку, выйдя за внешние границы. Я же выйду за границы внутренние.

– Отлично, приступим к тренировке сокрытия.

III

Я заканчивал пропитывать одежду реактивом.

Закатные лучи путались среди обрывков облаков. Двор мануфактуры выглядел потрепанным после боев с Тамарой. Крыша одного из складских помещений обрушилась и торчала прогнившими досками из оконных проемов. Высокая кирпичная труба потеряла часть кладки и смотрелась как срезанный наискось столб. От большого цеха остались ребра стальных балок и столбов, рядом с которыми лежало крошево кирпича и обугленных досок. Многие здания рушились и без нашего с Тамарой участия. Более или менее целым оставался «рукав» – длинный лестничный тоннель со стенами и крышей, лишь окна были без стекол. В воздухе витал запах гари и кирпичной пыли.

Вскоре одинокой тенью появилась она.

Ее перчатки были обожжены. Губы разбиты в углу. В глазах царили холод и лёгкая пелена слез. Короткие светлые волосы подчинялись воле ветра. Побитая душевно и физически, она стояла напротив меня, готовая закружится со мной в последнем смертельном танце. Она внимательно смотрела на меня: с ненавистью и забытой любовью.

Черные тени ринулись от нее в мою сторону. Белая полоска света пронзила когтистые лапы тьмы. Черный дым брызнул в стороны от меня.

С пробиркой в руках я ринулся к Тамаре.

Опаленные души, соединённые вечерним мгновением. Любовь и ненависть пытались разрушить мою холодную невозмутимость.

По бокам тьма и свет рассыпались искрами и дымом, но наши глаза безотрывно держали друг друга.

Я начинал заходить сбоку, она кружилась в ответ. Ее дыхание участилось и стало глубже. Я же напротив, дышал более размеренно и поверхностно. Она закусила нижнюю губу, пот выступил на лбу. Лучи света бесстрастно уничтожали тьму.

Я бросил колбу под ноги Тамаре. Вспышка света отбросила ее. Девушка рухнула на колени, упираясь ладонями в брусчатку, взгляд ее не просил о пощаде. Прядь волос прикрыла один глаз. Я застыл с занесенной над головой пробиркой. Рука отозвалась болью. Не до конца зажила рана, полученная в горах.

Мгновение колебаний стоили дорого. Сбоку в меня ударила тьма.

Теперь Тамара атаковала. Она яростно вскидывала руки и двигалась на меня. Пришлось отступать, двигаясь из стороны в сторону. Брусчатка, где я стоял секунду назад, взрывалась каменной крошкой. Стрелы мрака начали быстрее лететь. Тамара была грациозна, каждый шаг отзывался волнением женской страстной фигуры. Платье обтягивало стройные ножки, появляющиеся и исчезающие в складках шелка. Черные туфельки мягко ступали по воронкам развороченной брусчатки.

Нужно было что-то предпринимать, иначе отступать будет некуда. Увернувшись от черной стрелы, я сделал шаг навстречу. Она стала образовывать щит тьмы, но я уже бросил пробирку. Брызги искр ударили во все стороны. Она попыталась закрыть лицо руками, но я грубо схватил ее запястья и одернул вниз. Тамара ударилась о мою грудь, а я сомкнул руки ниже ее лопаток. Она вскинула подбородок. Пронзительный взгляд, но я мгновенно сдавил ее в своих объятьях. Она дернулась и тут же обмякла.

Ночной ветер проносился по пустой площади мануфактуры. Одинокий серп луны резал тучи. Дальняя гроза пришла в город. Ветер затих. Вспышки молнии рождались в темных недрах туч, но грома не было слышно.

Тамару я спрятал под уцелевшим куском крыши, а когда выходил из цеха, металлическим звоном под ноги мне упала рапира. Я медленно поднял взор с клинка.

Строгачев стоял напротив, заведя одну руку за спину, второй направляя в мою сторону острие рапиры. Я подобрал брошенную шпагу. Хлестким движением сверкнул сталью перед лицом.

– Вы решили выяснять отношения столь изящным способом?

– Простите, Рад, я помню, что вы питаете любовь к секирам. Но в этой глуши не смог ее найти.

– Не беда. Думаю, в следующий раз я воспользуюсь ей.

– Вы чересчур самоуверенны. Это будет наш последний бой.

– В мои планы не входит умирать на полпути к моей цели, господин Строгачев.

– Мне будет приятно завершить с вами бой в том месте, где он начался много лет назад.

Его слова больно полоснули по сердцу.

– Довольно слов, приступим! – крикнул я.

Рывок – звон стали. Я наносил рубящие удары слева и справа, чередуя их уколами. Строгачев оставался бесстрастным и отражал все выпады.

Дождь острыми каплями прошивал двор мануфактуры. Рукава одежды отяжелели под напором стихии.

Строгачев перешел в нападение: движения рапиры напоминали по форме букву S.

Я грустно улыбнулся и продолжил прямолинейно и спокойно отражать удары. Звон иногда пропадал и слышался звук разрываемой ткани. Рапира Строгачева обагрилась моей кровью: он задел плечо и левое ребро. Витиеватые борозды пролегли в указанных местах.

Я отступил на шаг назад; рука, которая была за спиной, мгновенно оказалась в кармане брюк. Ещё мгновение и, распечатав пробирку, я плеснул содержимое над головой оппонента. От пробирки начал выделяться белесый след – капли дождя превращались в лёд.

Строгачев исчез в обрушившемся водопаде льда и дыме. Ошеломив врага, я сделал выпад. Лезвие вонзилось ниже ключицы вооруженной руки и продолжило свое смертоносное движение, сокращая расстояние между нами.

Строгачев схватил меня свободной рукой, сжимая ткань на груди, и швырнул. Я почувствовал, как из-под ног ушла земля, и я полетел. Мокрая мостовая больно ударила в плечо и бедро.

Из дымки вышел Строгачев. Он вырвал мою рапиру, которая окрасила темно-вишневым кремовый сюртук, и бросил ее в мою сторону.

Я едва успел прикрыть голову от летящего клинка, но колено противника больно ударило в грудь. Меня отшвырнуло назад.

– Понимаю, что действовать в цейтноте непросто, – растягивал слова Строгачев, – Но надеюсь, Рад, что это не все, на что ты способен?

– Противник с достаточным запасом времени так же может проиграть тому, кто играет с цейтнотом, – зло бросил я.

– Храбришься? Рад, твоя злость не может остановить процесс, который с каждым днем все ближе и ближе к необратимости.

Я ничего не ответил. Кровь стекала по подбородку, порезы горели болью. Все реактивы закончились.

Снова наши клинки скрестились.

Резкий и острый стиль Строгачева едва удерживался моей малоподвижной защитой. Я опустился ещё ниже в ногах, а рапиру удерживал двумя руками.

Враг не мог пробиться ко мне, я перекрывал удары по осям.

Собранность и ясный разум. Движения Строгачева потеряли резкость: рана давала о себе знать. Мое плечо, поврежденное в горах, начинало неметь и замедляло меня. Вести бой в ожидании означало обрекать себя на медленную смерть.

Клинки столкнулись и не успели разлучиться из яростной хватки, как я ушел с линии атаки и направил вражескую рапиру в мостовую.

Послышался звон – Строгачев замешкался. Мгновение, и я рванул назад, побежал по лестнице «рукава». Мой враг пустился в преследование.

В середине здание имело дыру в крыше. Я прыгнул, ухватился за поврежденные доски и подтянулся. Рапира упала вниз, а я взобрался на крышу. Мокрая черепица вырывалась из-под ног и разбивалась о мостовую.

Не было холодного расчета. Я доверился интуиции, она гнала меня вверх.

Передо мной крыша взорвалась гнилыми досками, и Строгачев выпрыгнул вверх.

– Вы проиграли, Рад, – клинок направлен в мою сторону.

Кажется, это конец. Мерзкая ухмылка на лице противника только укрепляла мое убеждение.

Что-то прорвалось сквозь дождь. Восемь сфер одна за одной ударили в грудь Строгачеву и взорвались, высвобождая закованную энергию.

Сюртук Строгачева отлетал клочками в разные стороны. Он не смог удержать равновесие и по инерции рухнул вниз.

Я посмотрел в противоположную сторону: внизу стояла Азира.

– Если вы так и будете ошарашено на меня смотреть, то небольшое время, которое у нас есть, истечет! – сверлила она меня взглядом.

– Постараюсь вам помочь, – из дождевой пелены вышел Гроссмейстер.

Я тем временем спустился с крыши.

– Азира, я не почувствовал вашего приближения.

– Мне удалось освоить все три уровня умений нетленных! – она светилась.