Читать книгу: «ПО ЛИНИИ Е», страница 4

– Ненавижу горы, – подала голос Азира.

– Ледяной утёс – это, по сути, небольшая горная гряда, малый осколок, отошедший в древние времена от Белого Хребта.

– Белого Хребта?

Кажется, она уже забыла о своей ненависти.

– Азира, вы довольно плохо знаете географию Вольных Княжеств. Белый Хребет – это скалы, верхушки которых всегда белы от снега. Этих снежных шапок очень много, практически все скалы имеют огромную высоту. Белый Хребет является диким, ничейным. В его сени расположились несколько княжеств, а с севера он упирается в Империю. Белый Хребет поделил всю карту Вольных Княжеств на два крыла, а промежуток между ним и Ледяным Утесом – своего рода ворота из западной части материка в восточную.

– Обязательно подтяну на досуге свои знания по географии, – все также неискренне сказала девушка.

Мороз крепчал. Я старался думать о чашке горячего чая, которая ждала нас в башне господина Каменева. Говорить не хотелось. Азира тоже начинала замерзать.

Солнце розовыми пятнами растекалось по заснеженным ветвям. Мы едва достигли окончания второго сада и надо было начинать думать об обеде.

– Кажется, нам с-с-стоит разбить с-с-стоянку… – трясущимся от холода голосом сказал я после долгого марша.

– Я продрогла и устала. Полагаю, ваше предложение более чем верное в нашей ситуации, – согласилась Азира.

– К-конечно. Я займусь с-с-созданием нас-с-стила.

– А вы не погибнете от переохлаждения?– кажется, что-то человеческое начало просыпаться в Азире, раз она обратила свое внимание на мое состояние.

– Ес-с-сли м-м-мы с-с-сделаем правильный лагерь, т-т-то у костра я выжив…ууу.

– Хорошо. Что я должна делать?

– С-собрать как можно б-б-больше веток, к-которые не укрыты с-снегом и до котор-р-рых вы дотянетесь на деревьях.

– А где сделаем лагерь?

– Видите, три ели, ч-ч-чудом выросшие з-з-здесь, под их зелёными лапами должно быть меньше с-с-снега. – указал я трясущейся рукой.

Азира без лишних вопросов пошла следом за мной под сень елей.

Я раскрыл свой саквояж и достал кинжал. Быстро срубил еловые ветви и организовал настил.

Азира принялась ходить не дальше, чем на двадцать шагов от стоянки и искать хворост. Нам повезло, что снега здесь было не так много. Я рубил ветви горных яблонь, стаскивал прогнившие и рухнувшие деревца.

Кровь от работы разогналась по телу и сначала покалывала онемевшие руки и лицо, а затем теплой рекой оживила меня. Азира поставила свой саквояж на еловый настил и села сверху.

– Я надеюсь, мы не столкнемся с волками или оборотнями, а то я слышала вой, когда ночевали в заброшенной деревне.

– Если что, у меня есть пару фокусов, которые приятно удивят волков. К тому же, думаю, огонь их отпугнёт. А насчет оборотней, то поверьте, их следы не встречались здесь.

Я опустошил пробирку и оранжевое пламя охватило ветви. Сев на настил, я наблюдал за пляской пламени. Плечо отдавало болью.

Хоть деревья нас и защищали от ветра, но было не совсем уютно. Я почувствовал, как на груди сомкнулись руки.

– Что, черт возьми, Вы делаете? – не оборачиваясь, спросил я.

– Меня не радует перспектива остаться одной в горном саду с волками, если вы вдруг замёрзнете! – прошипела молодая графиня, – Лучше расскажите мне об особенностях нетленных.

– Что именно вас интересует?

– Почему при описании действующих лиц: меня, Строгачева, Тамары и себя, вы использовали для каждого свое олицетворение? Как именно фигуры отражают нетленных?

– Шахматная иерархия довольно точно отражает нетленных. Все живут по этим правилам, хотя некоторые характеристики могут немного меняться в зависимости от опытности нетленного и от того, скольких врагов он уничтожил.

– И как? – сгорала от нетерпения Азира.

– Я не хочу забивать вашу голову горой фактов, поэтому постараюсь в сжатой и упрощенной форме описать фигуры. Только прошу освободить меня от объятий.

– Пожалуйста, – девушка отодвинулась в сторону.

Было ощущение, что она даже обиделась. Ну и ладно.

– Если мы возьмем за основу такую характеристику, как мощь удара Даром, то самой сильной является Ладья. Хотя из-за этой чудовищной мощи она быстро теряет энергию, – начал я.

– То есть Дар нельзя использовать бесконечно и нужно время для восстановления? – подняла бровь графиня.

– Верно. У Ферзя также сильный удар, но его особенность в том, что он может ударить в нескольких направлениях, в отличии от Ладьи. К тому же Ферзь менее растратно расходует запас сил. Конь и Офицер схожи в запасе энергии, но сила удара Офицера чуть выше. Кроме того Офицер отличается своей чудовищной точностью.

– Что вы имеете ввиду? – напрягла лоб Азира.

– Офицер, если ему подчиняются камни, может попасть прямиком в нетленного, либо в небольшом отклонении от цели. У Ферзя точность чуть меньше. У Коня она еще меньше. А Ладья может промахнуться и того больше, просто, в отличии от Офицера, она может поднять валун размером с карету, осколки которого могут задеть при правильной позиции.

Я подбросил крупных веток в костер. Дым на мгновение скрыл пламя, разъедая глаза, но все же уступил место оранжевым языкам на коре.

– Это все? – спросила девушка.

– Нет, – сделал я паузу, подбирая подходящие слова, – Я не так часто сталкивался с Конями, но приятного было мало. Особенность Коня заключается в радиусе его поражения. У большинства фигур Дар бьет на расстояние, а Кони по-иному заполняют пространство своим Даром. Одни могут словно косой, поражать все в пределах своего радиуса. Другие же могут заполнить пространство вокруг себя огнем. При битве на выносливость и на короткой дистанции Кони очень опасные противники. Теперь о жизнях…, – я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

– Что значит о жизнях?

– Если вы как фигура не сражаетесь с другими нетленными и скрытно живете, а умираете только естественной смертью, то можете перерождаться из раза в раз. Но если вы сражаетесь и погибаете, то у вас цикл может прерваться, и вы уйдете в небытие.

– И сколько жизней у фигур, если они погибают? – девушка поддалась вперед.

– Конь и Офицер имеют по три жизни. То есть, если их убивают три перерождения подряд, они исчезают с доски. Но если они успевают убить противника до своей третьей гибели, то нетленный таким образом добавляет себе жизнь.

– То есть, если Офицер, имея три жизни, убивает фигуру он увеличивает свое количество до четырех?

– Нет. Он только может восстановить утраченную жизнь, но запас жизней у него не будет превышать трех. Единственное, если Офицер с полными жизнями убивает врага, то он может повысить силу своего удара, или запас энергии, или точность. Продолжу. Конь и Офицер имеют по три жизни, Ладья – пять и Ферзь – девять.

– А сколько жизней имеет Пешка? – твердо спросила графиня.

– У Пешки одна жизнь.

– То есть у меня, как у пешки, всего одна жизнь? – начала вскипать Азира.

– Вы можете перерождаться, – очень аккуратно начал я обороняться.

– Это понятно. Но любая фигура может меня убить. Если я погибну не естественной смертью, то мой цикл будет завершен, и я попаду в небытие.

– Ну, технически, – я нахмурился подбирая слова.

– Технически! Черт возьми, Рад. Если бы Строгачев меня убил или бы я сорвалась в пропасть на том горном рукаве, моя партия была бы окончена. – госпожа Вересова задыхалась от возмущения. – И Вы мне только сейчас говорите, что у меня всего одна попытка, чтобы раскрыть дар!?!

– На горном рукаве мне не нужны были ваши эмоции. Иногда незнание освобождает от страха и человек лучше действует в опасной ситуации.

– Боже праведный! Мне кажется, лучше вас сейчас убить вот этими самими руками, – она внимательно смотрела на свои кисти, – чтобы у меня были дополнительные силы для встречи с врагом, а не погибнуть, потому что вы мне вечно что-то не договариваете!

– Десять минут назад вы боялись остаться в саду в одиночестве и пеклись о моем здоровье.

– Я горько ошибалась, жалея вас, – она отвернулась от меня.

Выйдя из объятий последнего сада, мы увидели то, ради чего шли. Солнечный диск скользил по острым граням каменной кручи. Утес, когда-то зелёный, сейчас был бурым и держал на себе высокую башню. Башня эта была сигнальной. Рядом с ней разрослось имение господина Каменева: дом с колоннами, амбары, скотные здания. Все постройки не шли ни в какое сравнение с башней, она черной тяжестью подавляла их. Внизу утеса лежала покрытая пылью галька – дно высохшей реки. Раньше ее воды питали сады.

Серебряная львиная голова держала в зубах кольцо. Дверная ручка повторяла очертания дубового листа, но ржавчина уничтожила большую часть композиции. Кирпич стены осыпался, а местами и вовсе отсутствовал. Кажется, даже призрачная надежда покинула эти места.

Я осторожно постучал. Звон кольца пробил тишину.

Вскоре в дверном проеме появилась добродушная старушка. Ее лицо светилось улыбкой и любопытством.

– Давайте опустим любезности и пройдемте к огню. О себе вы расскажете по дороге, – сказала она.

– Благодарю вас за понимание, госпожа Каменева, – поддержал я.

Мы последовали за старушкой и вскоре оказались в светлой гостиной.

– К сожалению, наш управляющий и конюх уехали в город пополнить запасы, поэтому я поухаживаю за вами, – сказала госпожа Каменева, разливая нам чай.

– Благодарю, – я принял горячую кружку.

– Кто вы и как оказались в наших краях? И отчего вы ранены господин…?

– Можно просто Рад, а это моя ученица Азира Вересова. Дело в том, что мы исследуем жизнь Андрея Соколова, поэтому обязаны вам своим визитом. А рану свою я получил вследствие неудачного покорения одного из уступов.

– Соколов, ну это право вам нужно будет поговорить с Федором. А что сейчас происходит в мире? Кого сейчас читают? – чувствовалась ее жажда к светской жизни.

Мы с Азирой сели ближе к камину. Тепло от кружек начало покалывать замерзшие пальцы. На плечи нам положили пледы.

– Построили новую ветку железнодорожного полотна. Дам из высшего света будоражит своими романами Трелев, – продолжил я отвечать.

– Скажите, а что сейчас танцуют на балах?

– Сейчас все кружатся в вальсе Ожегова.

– А кто сейчас держит слово в живописи, молодой человек? – на лестнице с тростью показался господин Каменев.

У Федора было серое изможденное лицо, такое обычно бывает у человека тяжело больного. Глаза полуприкрыты и практически недвижимы, что свидетельствовало о серьезных проблемах.

– А, это ты, дорогой. А нам бог послал прекрасных собеседников.

– В живописи сейчас один из лучших Костров, – ответил я.

– Костров? Не ученик ли это Яхонтова? – Федор, крепко вцепившись в перила, тяжело спускался.

–Все верно, господин Каменев.

– Подумать только, этот неуч, который попирал пропорции, воспитал мастера кисти! – как бы про себя проговорил старик и лишь спустившись громко обратился ко мне, – А этот Костров тоже пренебрегает пропорциями?

– Да, но зато он внес новое понимание гармонии цвета и разнообразил сюжеты в своих картинах.

– Надеюсь, его полотна не будут ранить и уродовать души смотрящих, а его творческий путь не заведет искусство в тупик, – с желчью говорил Каменев.

– Время покажет. – пожал я плечами.

– Нет, видимо, хорошего критика на этого Кострова. Не то, что в мое время! Один известный критик даже уничтожил мою карьеру.

– Задача хорошего критика – уберегать общество от некачественного продукта, а также помогать творческим людям не забредать в тупик.

– Да, верно говорите, молодой человек. Главное, чтобы между критиком и художником не было неприязни.

– А один лишь критик уничтожает творческую карьеру? И сам художник не предает ли свое творчество, опустив руки? – поднял я бровь.

– Вы хотите сказать, что я проявил малодушие в своем творчестве?

– Мне кажется, что вы ушли из искусства, не договорив.

– Уже поздно думать о возвращении. Лучше скажите, зачем вы здесь?

– Я и моя ученица, Азира Вересова, являемся исследователями биографии Андрея Соколова. И хотим узнать, не оставлял ли он что-нибудь в этом доме?

– Боюсь, что не смогу помочь вам в этом вопросе. От господина Соколова ничего не оставалось.

– Простите мне мою настойчивость, мы проделали опасный путь с моей ученицей, чтобы найти хотя бы крупицу информации о Соколове. Постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь.

– Я полагаю, что вы можете отдохнуть и отужинать с нами. А к ужину я постараюсь что-нибудь припомнить, – бросил Федор.

– Я отведу вас в гостевые комнаты, – учтиво предложила госпожа Каменева.

– Благодарю вас! Скажите, а есть ли у вас бинты? Мне необходимо сделать перевязку.

Вскоре мы оказались с Азирой в гостевой комнате. Нам любезно предоставили горячую воду и бинты.

– Госпожа Вересова, я попрошу вас быть аккуратнее в этот раз.

Несмотря на все старания моей ученицы, окровавленные бинты с болью отрывались от раны. Я перенес все стойко, насколько это было возможно.

– У нас с вами есть еще немного времени до ужина, для тренировки. У вас уже выходит справляться с вихрем уколов, но вихрь ограничен кругом. Теперь мы усложним тренировку: я буду двигаться на вас.

–Рад, я не могу понять, как сокрытие и танец с зонтом помогут раскрыть дар? – негодовала Азира, теряющая энтузиазм и приобретающая скептицизм. – Какие ещё есть способности у нетленных помимо чувствования?

– Так как вы новичок, я боюсь, что множество знаний погубят вас. Освойте эти два упражнения, только тогда мы приблизимся к раскрытию вашего дара, ибо в вашем случае нет координации эмоций и разума. А это серьезная слабость, которая может быть разрушена вашим даром,– спокойно ответил я.

Азира задумалась.

– Начнем? – спросил я.

– Начнем, – обреченно согласилась Азира.

Девушка заняла позицию, а я начал выстреливать уколами и двигаться на нее. Графиня опешила и начала пятиться назад.

– Подхватывайте ритм, – твердо сказал я.

Но Азира отступала.

– Эта тактика вам ничего не принесет.

В подтверждении моих слов девушка уперлась в стену и закрыла глаза.

Зонт остановился в миллиметре от ее лица.

– Скверно, весьма скверно – разочарованно бросил я.

Азира открыла глаза.

– Мне сейчас мешает сосредоточиться на тренировке то обстоятельство, что я, как пешка, ничего не смогу сделать сильному оппоненту.

Я испытывающее смотрел в ее глаза. Она, не выдержав, опустила их.

– Знайте, что несмотря на то, что у врагов сильный дар, вы все равно можете находить у них слепые зоны. А для этого надо думать головой и занимать правильную позицию – это и есть торжество разума, а не прямолинейной силы в мире нетленных, – нравоучительно сказал я. – Повторим.

Но девушка терялась в движении. Ею двигал страх, а вся ее плавность куда-то исчезла. Как итог – она снова была зажата.

– Не будьте в позиции жертвы! – злился я, – Вы, когда двигаетесь, глазами выдаёте свои дальнейшие намерения, а эмоции на вашем лице подсказывают врагу ваши слабые стороны! К слову, левая сторона более уязвима, опытный нетленный убьет вас в течении пяти минут.

– Я знаю, что не выстою против Строгачева или Тамары. Они ведь дольше живут и сражаются, – обреченно ответила графиня.

– Конечно, вам предстоит пройти огромный путь, но… Но я не ставлю перед вами задачи победить их. Ваша задача – научиться грамотно защищаться, без лишних эмоций и осуждающих мыслей. Победите порочные мысли о собственной никчёмности. Шлифуйте технику, – я говорил это холодно, потому как этой девчонке не нужна жалость.

Жалость ее сожрёт, и она будет валяться в первой придорожной канаве с остекленевшим глазами. Мне же нужно было от нее страстное желание выжить в этой жестокой игре.

– Ключом для вас будет движение словно по восьмерке. Попеременно то отдаляйтесь, то приближайтесь к оппоненту, – чеканил я, – Продолжим!

Старые часы пробили половину шестого. Все дневные краски погасли. Ветер усилился, и протяжно завывал за окном, лишний раз давая нам оценить домашний уют. Ледяная крупа громко била в оконное стекло.

Ужин был весьма скромный: запеченный картофель и виноградный сок.

Дамы вели светскую беседу. А я сидел и задумчиво смотрел на хозяина замка. Каменев ел торопливо и сильно ставил бокал с соком на стол. Федор напряженно думал о чем-то. Во мне с каждой минутой начинало расти негодование.

Когда блюда опустели, Азира и госпожа Каменева отсели к камину и что-то трепетно обсуждали. Мы же с господином Каменевым напряженно молчали.

– Я прошу у всех прощения, но я хочу иметь возможность поговорить с господином Каменевым наедине.

– Господин Рад, вы право… – опешила хозяйка Ледяного Утеса, но Федор поднял руку, прерывая ее.

– Прошу вас предоставить мне возможность говорить более открыто с нашим гостем. Библиотека будет лучшим местом для нашей гостьи и тебя.

Дамы удалились.

– Что такого вы хотели мне сказать, господин Рад?

Мое негодование вырвалось наружу.

– Мне жаль, что я пришел в дом к художнику, которым восхищался, а нашел человека, пропитанного страхом и отчаянием. Где тот творец, который нарисовал картину «Свобода черного коня»? Увидев эту картину, я задался целью встретиться с ее создателем. Это полотно покорило меня.

Острые края каменного утеса, на котором замерли ловцы и охотники. На их лицах зависть и злоба. В центре картины раненый дикий конь. Он прыгнул прочь от врагов и парит над пропастью. В его глазах блестят слезы и вера в то, что он приземлится на противоположный зеленый утес. Эта картина заставила меня переживать за черного скакуна. В ней повис вопрос: долетит или нет. Я и не знал, что в искусстве может быть такой ворох эмоций: сильных и ярких. Художник заставил меня чувствовать жизнь.

Каменев молчал, ожидая моих дальнейших слов.

– Я не пришел вас жалеть, господин Каменев. Но, видимо, пришел не только забрать то, что оставил Андрей Соколов, но и дать вам толчок к дальнейшему росту.

– К чему двигаться дальше, молодой человек? Все кончено.

– Эх, до чего же вы не цените время. Жизнь – это шахматная партия, все может решиться в любой момент. Пока фигура стоит на доске – она выполняет свои функции! Если вы еще живы, значит, на это есть причины. Поэтому вы должны действовать в искусстве. И я полагаю, надежда вернется в ваши земли.

– Действовать? В мои-то годы? С моим-то здоровьем? Вы, наверное, идеалист-утопист, молодой человек. Ничего уже не может произойти в этой умирающей глуши. Да и у меня только одна участь, как и у нас всех. Ее величество смерть.

– Боясь смерти, вы боитесь и жизни. Ибо смерть – это часть жизни.

– Вы говорите так, потому что ваше тело так подсказывает. Оно пышет жизнью, и поэтому душа убеждена в лучших исходах. А что у меня? А у меня тело растеряло былую силу. Руки не так тверды и не способны подолгу работать. Глаза не видят. Могильный холод окутывает мою душу. Каждую ночь я боюсь ее прихода, прихода смерти. Но больше меня пугает, то, что будет после.

– Я не хочу давать вам, господин Каменев, каких-либо убеждений по поводу смерти. Надеюсь дать толчок, который выведет вас из оцепенения страха. Я полагаю, что вы способны вернуться в искусство на высшую точку. А страх и искусство, как ваши союзники, помогут найти ответы на все тревожащие вас вопросы.

– Но как мне писать картины с моим здоровьем?

– Коль ваши руки не сильны, обходитесь в работе необходимым количеством движений. А насчет глаз не обманывайтесь, они ведь реагируют на движение, стало быть, малые грани вам уловимы.

Каменев замолчал.

Поленья в камине затрещали, бросая щедрый сноп искр в дымоход.

– Скажите мне, будете ли вы действовать, если подует ветер перемен? – тихо, но твердо спросил я.

Мышцы на лице моего собеседника напряглись, создавая причудливую гримасу человека, который погиб и снова родился; безумца, который все растерял и в тоже время стал обладать миром. Что-то начинало разрастаться в его душе, уверенно устремляясь к свету. Правильно подобранные слова и верная интонация с моей стороны запустили цепную реакцию в душе старого мастера. Я чувствовал, как брошенный мною вызов был принят. Его сознание упорядочилось и очистилось от яда сожаления. Я видел, как его душа оживает.

Главное теперь не потерять этот запал. Главное, чтобы он начал действовать, а не как большинство других, получив такой огромный заряд, перегорали и падали еще ниже.

– Господин Каменев?

– Да, господин Рад.

– Позвольте мне одолжить у вас пальто.

– Что, вы намереваетесь сделать?

– Создать ветер…

III

Рад отсутствовал сутки. Я ходила по поместью господина Каменева, чтобы развеять скуку. Взгляд мой блуждал по сигнальной башне.

Грубые каменные блоки сложены по кругу, поэтому она напоминала огромное дерево без ветвей. Довольно узкие окна трех этажей, расположенные на все стороны света, скорее являлись бойницами. Сразу же представились арбалетчики, целящиеся во врага. Я передернула плечами.

Старая железная дверь затворяла арочный проход. Крыша представляла собой чашеобразную площадку, только вместо стенок темнели крепостные зубцы, а прямоугольный навес для кострища держался на четырех столбах и уходил в небо острым шпилем.

– Очень крепка для сигнальной башни? – угадал мои мысли тихо подошедший господин Каменев.

– Да. Именно так мне и кажется, – я не стала отрицать его догадку.

– Эта башня была построена ни империей и ни королевством. Эта сила канула в прошлое, но она оставила после себя это.

– Она так же долго стоит на этом утесе, как и ваш замок?

– Дольше. Рискну предположить, что Вольные Княжества были чем-то другим. Кому и какие сигналы она подавала, уже не узнать.

Я на мгновенье отвлеклась и посмотрела вдаль. За башней виднелись снежные шапки. Высота скал пугала. Это, судя по всему, и был Белый Хребет, о котором говорил Рад. Чтобы немного прийти в себя, я вернулась к башне.

– Она удивительный и загадочный монумент стойкости, – продолжила я разговор.

– Стойкости…Стойкость характерна для чего-то искусственного. В прах обращается естественное. Хотя бы вот эти розы, которые давно умерли, – Каменев провел рукой по сухим кустам, которые росли вдоль дорожки. – Холод обострил их грани и выморозил душу. Хотят они или не хотят принимать вызовы судьбы, итог один – они мертвы. Ваш спутник, госпожа Вересова, со своими взглядами может быть лишь романтиком, живущем в иллюзорном мире грез. Надеюсь, он не обманет вас и не заведет в тупик.

– Почему Вы не верите Раду? – я по-прежнему смотрела на розы.

– Он хочет сделать невозможное. Мне кажется, он дает громкие обещания, которые не в силах выполнить.

– Мне кажется, господин Каменев, вы забыли, что художник тоже способен сделать невозможное: принести в этот мир новый образ, который будет будоражить и воодушевлять ни одно поколение.

– Сначала я перестал видеть цвет, затем пропала четкость линии. Сейчас я вижу смутные очертания. Словно муха, угодившая в кисель: мир закрыт от меня, а я закрыт от мира ягодной пленкой. Едва хватает сил держаться, не то что сотрясти общество смелой идеей. Эта трость, последняя ниточка, соединяющая меня с предметами, – Он поднял ее, демонстрируя чудесно обработанное красное дерево.

– Но вы же не совсем отрезаны от окружающей действительности.

– Девушка, я блуждаю в мире кривых зеркал. Однажды я попытался подойти к мольберту. Я шел к нему и видел свет надежды в сизой тьме. Я подошёл к этому прямоугольнику вечных начинаний, но это оказалось зеркалом. Там я увидел тень себя, не уверен, что смог уловить свой образ, но тут же отошёл прочь. К чему все это?! – Каменев негодовал.

– Пусть все сокрыто кривыми отражениями. Но главное в тот момент вы увидели! Просто не захотели принять это.

– Демагогия, юная госпожа, демагогия. Вы максималистка, как и ваш спутник. – последняя фраза являлась скорее утверждением, чем вопросом.

– Господина Рада я знаю не так давно, но, признаюсь честно, он убедителен и заразителен в своем оптимизме.

– Я бы на вашем месте не спешил ему безоговорочно доверять. По своему опыту скажу, что он далеко не так прост, каким хочет казаться в ваших глазах. Не дайте его словам одурачить вас.

– Благодарю вас за предупреждение. Подумаю об этом на досуге, а сейчас, если вы не возражаете, я хотела бы прогуляться по уцелевшим аллеям.

Аллея уводила от замка. Под ногами хрустел снег. Сверху он был покрыт коркой льда, а в середине рыхлые комья. Ночью снег сменялся дождем и наоборот. Поэтому ветви яблонь обледенели и тяжело поскрипывали от порывов ветра. Я отвлекалась на солнечные блики, сияющие на кончиках ветвей. Нога тем временем пробила ледяную корку сугроба, погрузилась и уперлась в лед. Равновесие тут же было потеряно.

Я встала. Плечи и волосы были в снежной крупе. Над головой растекался туман. Передо мной словно мертвец, восставший из могилы, навис высохший ствол. На верхних ветвях колыхался белый саван паутины. В стороне этой страшной картины расползался мрак. В нем светились синие глаза.

Я быстро достала из кармана пробирку, чтобы бросить во врага.

Неожиданно мне в лицо ударили комья снега. Я тут же стала отплевываться и очищать глаза. Когда я их открыла, то госпожа Маскара стояла на расстоянии вытянутой руки.

– Не глупите, госпожа Вересова. Если бы я хотела вас убить, то не дала бы вам встать, – холодно сказала она.

– Чего вы хотите, Тамара? – отступила я на полшага.

– Раскрыть вам правду.

– Какую это? – я подняла бровь.

– Хочу, чтобы вы знали, господин Рад лукавит с вами.

– В чем именно?

– Рад, как вы знаете, лишился дара и Строгачев для него страшнее смерти. Трое нетленных, погибших по вине Строгачева, были учениками Рада. Но по-настоящему они были лишь щитами в его руках. Вам же уготована куда более страшная участь. Ваш «учитель» годы потратил, чтобы научиться приему Строгачева. Поэтому в момент, когда ваш дар откроется, Рад заберет его без остатка, а вы в лучшем случае будете прокляты: останетесь без дара. В худшем, – она скривила улыбку. – В худшем, просто канете в небытие.

– Я не верю вам.

– Это ваше право, – спокойно сказала Тамара, поправляя перчатки. – Но в дальнейшем, при оценке и анализе сущности господина Рада, не руководствуйтесь лишь эмоциями. Он расчетлив и способен делать красивые жесты и поступки. И хотите вы того или нет, но ваш дар – его конечная цель, а в момент раскрытия дара вы будете беззащитны перед ним. Рад разбил мне сердце, смотрите, чтобы он не забрал вашу жизнь, как это он сделал много лет назад с моей сестрой.

– С вашей сестрой? – кажется, я удивилась сильнее, чем это положено было по этикету.

– Да. Она была молодой и полной сил девушкой, но вот только доверилась она не тому человеку. Я нашла ее истерзанной и Рада не было рядом.

Вы молоды, госпожа Вересова, ваша душа не испытывала на себе большого горя. Горечь разочарования и другая, малоприятная сторона жизни вам не знакома. Возможно, вы не знаете, каково это – быть никому ненужной. Вы не знаете, как жить, когда вы не в силах ничего изменить. Я не хочу, чтобы Рад разрушил вашу душу.

Поверьте, боль и страдания уродуют человека. Тяжело осознавать, что самые прекрасные годы твоей жизни растворились в ошибках, жажде мести и сожалениях.

– Я все равно не верю вам, – по-прежнему сопротивлялась я, но в действительности у меня не было слов.

– Вы уже не столь уверены, госпожа Азира. Будьте внимательны и осторожны, находясь рядом с этим убийцей.

Госпожа Маскара удалилась в глубины мертвого сада.

Я же вернулась обратно в замок и застала следующую картину.

Ручей тонкой нитью бежал по огромному старому руслу. Казалось, это была насмешка над прошлым.

Рад пришел в сопровождении двух семей. Они были в грубой одежде с заплатками. Мужчины бородаты и с грубыми руками, которые удерживали топоры и узелки с пожитками. Глаза женщин смотрели на Каменева глубокой серьезностью и тревожной озабоченностью. Лица двоих мальчишек были болезненно худы.

– Кто это с вами, господин Рад? Нужна ли им помощь? – спросила госпожа Каменева.

– Эти добрые люди помогли мне вернуть ручей в ваши земли. Хороший обед был бы неплохой наградой для них – ответил он.

Рядом с Каменевым стояли по всей видимости управляющий и конюх, которые что-то шептали ему на ухо.

– Да разве этого ручейка хватит, чтобы возродить сады? – негодовал старый художник.

– Помимо лечения тела, господин Каменев, надо лечить душу крепким словом и наводить порядок в мыслях твердой волей. Вы чертовски неправы, если думаете, что этот ручей вернет вам былую силу. Почему вам тяжело в вашей ситуации? Вы хотите вернуть старое. А вам надо создавать новое. – спокойно чеканил слова Рад.

– Получается все ваши слова про ветер, всего лишь пыль в глаза? – задумчиво спросил Каменев.

– Нет. Ваша шахматная фигура, господин Каменев, должна двигаться по шахматной доске дальше. Следующие клетки имеют другие координаты, они не смогут повторить предыдущие.

– К чему именно вы клоните?

– Вы должны научиться владеть болезнью. Болезнь указывает на допущенные ошибки, болезнь заставляет бороться за себя. Вы должны научиться владеть смертью: отпустите то, что умирает. Вы должны научиться владеть жизнью: умейте принимать новое, не бойтесь пойти по неизвестному пути. Вы так зациклились на прошлых успехах, что продолжаете применять старые действия. Вы не учитываете те факты, что изменились сами, изменилась ситуация в мире. – ответил Рад.

– Что мне ваши красивые слова и что мне этот жалкий ручей?

– Этого ручья не хватит, чтобы возродить сады, но его хватит на полив кустарников. Горная смородина и шиповник к примеру. Ваши сады могут принести работу и прокормить бедных лесорубов, которые пришли со мной. Лесорубы как живые души возродят небольшую деревушку. И вы не будете на отшибе жизни, господин Каменев. Вот как мои слова могут превратится не только в ветер, но и в бурю действий.

– Ваше высокородие, мы пережили лютый мор, но по-прежнему сильны. Мы видели, как ваши сады погибают. И вы, и мы любим эти края, – взял слово самый рослый из пришедших.

– Верно. Любим. И мы, и вы в беде. Народ про себя говорит, что нужно помогать друг другу, – влез второй лесоруб.

– Потому готовы пойти к Вам на работу, – закончил первый.

Управляющий с конюхом переглянулись.

– Работники бы нам не помешали, – робко заметил конюх.

– Возможно, продавая лес, мы заработали бы и на еду, и на инструменты, и на саженцы, – аккуратно подметил управляющий.

Каменев молчал, но лоб его бороздили морщины. Молчание становилось тягостным.

– Я скажу вам то, что вы хотите услышать на самом деле, – Рад сделал шаг в сторону старого мастера. – Энергия творчества не движется в вас, ибо она как река – запечатана, но не камнями, а обидами и прошлыми представлениями о себе. Отпускайте, проживайте и меняйтесь – это признаки долгой творческой жизни. Будьте достаточно смелым, чтобы начать свою партию в новых условиях.

Морщины тут же пропали со лба Каменева.

– Кажется, я вам вернул больше, чем просто реку, – торжественно закончил мой учитель.

Мы покидали Ледяной Утес. Граф Каменев отдал нам сверток, принадлежащий Соколову.