Чикатило. Явление зверя

– Капитан, ты в своем уме? Ты кого учишь?

Ковалев, погасив гнев, негромко, но веско произнес:

– Даже если формулировка не точна, суть от этого не меняется. Они оба дают признательные показания. И Шеин, и Жарков. Добровольно. Без принуждения. И независимо друг от друга. Так?

– Так, но… – начал Витвицкий и посмотрел на Кесаева. – Вы же понимаете, о чем я, Тимур Русланович?

– Александр Семенович прав, – ответил следователь. – Вы же их слышали, Витвицкий. И они действительно говорят одно и то же.

– Они оговаривают себя!

– Из чего вы делаете такие выводы, капитан? – Ковалев потянулся за сигаретами. Липягин тут же щелкнул зажигалкой.

– По совокупности… Я не могу доказать, но… я уверен, – сказал психолог, но как раз уверенности в его голосе и не было.

– В чем вы уверены, товарищ капитан? – Кесаев тоже повысил голос, чувствовалось, что его раздражает этот разговор. – Я вот не уверен в вашей профпригодности. Ни один человек не станет с радостной улыбкой брать на себя убийство ребенка. Зверское убийство.

– Вы мыслите в парадигме психологии взрослого, трезвомыслящего человека, – упрямо стоял на своем Витвицкий, – но…

– Достаточно, Виталий Иннокентьевич! – перебил его Кесаев. – Я думаю, будет полезнее, если допрос мы продолжим без вашего участия. Вам будут предоставлены записи.

Витвицкий вскинул голову, мрачно посмотрел на своего непосредственного начальника.

– Покиньте кабинет, – приказал следователь.

Сгорбившись, Витвицкий вышел.

В коридоре он нос к носу столкнулся с ожидающим там под конвоем Жарковым. На пару мгновений они встретились глазами, после чего Жаркова завели обратно в кабинет и Витвицкий остался один. Постояв, он пошел к лестнице.

– Подождите, Виталий Иннокентьевич, – раздался за спиной Витвицкого голос Овсянниковой. Она выбежала в коридор и двинулась следом за капитаном.

Сделав еще несколько шагов, Витвицкий остановился.

– Ирина, если вы решили меня пожалеть, это совершенно излишне.

Подошедшая старший лейтенант удивленно посмотрела на московского гостя.

– Нет. Просто… – она сделала паузу. – Просто я считаю, что вы правы!

Витвицкий замялся, не зная, что сказать.

– Пойдемте на воздух, – наконец предложил он. – Тут душно…

Они вышли на улицу и пошли, медленно удаляясь от тяжелой, серой громады здания УВД.

– Я знаю этот интернат. У меня бабушка там работала, – рассказывала Овсянникова.

– А кто ваша бабушка?..

– Педагог. В прошлом году на пенсию ушла. Но это неважно. Я знаю интернат, знаю его воспитанников. Это же не психушка. Они не буйные. Просто у них отставание в развитии.

– Это называется олигофрения, – кивнул Витвицкий.

Овсянникова пожала плечами.

– Наверное, но они безобидные. Просто они как дети. Знаете, дети, бывает, рассказывают всякое. Но им же никто не верит.

– Дети не признаются в убийствах, – возразил Витвицкий.

– Но вы же сами сказали, что они наговаривают на себя!

– А еще я сказал, что не могу этого доказать, – вздохнул капитан.

– Неужели нет способа? – спросила Овсянникова.

Витвицкий посмотрел на нее, смутился, но все же принял решение и сказал, глядя в глаза девушки:

– Можно попробовать… Но мне понадобится ваша помощь.

* * *

Тихо гудел работающий магнитофон, крутились с легким шорохом бобины. Сидящие в кабинете люди мрачно смотрели на Жаркова, а он, уже полностью раскрепостившись, жестикулировал, улыбался или, наоборот, хмурился, в общем играл лицом, рассказывая все новые и новые подробности:

– …Девочку мы убили в парке Авиаторов. Она дурочкой была.

Ковалев наклонился к Кесаеву, тихо сказал, поясняя:

– Ирина Дунькова тринадцати лет была убита в парке Авиаторов летом. Тело нашли не сразу. Страдала умственной отсталостью.

– А еще раньше мы машину угнали, – почти кричал Жарков. – «Москвич». Такого цвета… как обложка на паспорте. Красивый. Мы на нем в Днепропетровск поехали. Там тоже убили. Двух девочек. Ножом.

Магнитофон со щелчком остановился – закончилась пленка. Освободившаяся бобина завертелась вхолостую.

Ковалев приказал конвойному:

– Уведи его. И давай сюда второго. То есть первого… Черт! Шеина!

Явно довольного собой и оказанным ему вниманием Жаркова увели.

– Что за две девочки? – спросил Кесаев.

Полковник, опустив голову, еле слышно ответил:

– Не знаю. Будем проверять.

Он повернулся к Липягину:

– Эдик… Эдуард Константинович, сделай запрос в Днепропетровск.

– Считайте, что уже, товарищ полковник! – заверил его Липягин.

Вернулся офицер, уводивший Жаркова. На его лице читалась растерянность.

– Я же сказал привести Шеина! – рявкнул Ковалев.

Офицер развел руками:

– Извините, товарищ полковник. Арестованного Шеина забрали для проведения следственного эксперимента.

Ковалев побагровел.

– Какого эксперимента? Кто забрал?

– Старший лейтенант Овсянникова…

– Идиотка своевольная! – не сдержался мужчина.

– Ну и дисциплинка у вас, Александр Семенович, – хмыкнул Кесаев.

– …И еще с ней поехал капитан Витвицкий, – добавил офицер.

На этот раз изменился в лице Кесаев. Ковалев только криво ухмыльнулся.

* * *

В лесополосе у платформы вновь стало многолюдно – за деревьями стояли милицейские машины, было выставлено оцепление, чтобы оттеснить собравшихся зевак.

– Граждане, расходимся, – в сотый, должно быть, раз повторял усатый милиционер. – Здесь не происходит ничего интересного. Обычные следственные действия.

В стороне, там, где был обнаружен труп мальчика, стояли Витвицкий и Овсянникова. Шеин безошибочно привел их к разворошенной куче листьев.

– Здесь вот. В листьях, – кивнул Шеин в сторону кучи.

– А удочку вы где бросили? – спросил Витвицкий.

– Какую удочку? – не понял подозреваемый.

– На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.

Шеин задумался и кивнул.

– А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.

– Что посмотреть? – быстро спросила старший лейтенант.

– Как это чего? – не понял Шеин. – Что там в листьях лежит.

Витвицкий и Овсянникова переглянулись.

К толпе зевак подошел Чикатило в пальто и шляпе, с портфелем в руке.

– Что-то случилось? – спросил он у усатого милиционера.

– Ничего не случилось, – устало сказал он. – Следственный эксперимент. Проходим мимо, гражданин.

Зеваки прислушивались к их разговору.

– Это из-за убийства? Здесь ведь мальчика убили? – поинтересовался Чикатило как ни в чем не бывало.

– А вы откуда знаете? – милиционер внимательно посмотрел в его лицо.

– Так все говорят, – мужчина кивнул на толпу зевак.

Люди закивали, подтверждая его слова. Чикатило посмотрел на стоящих возле кучи листьев Витвицкого и Овсянникову.

– Так! Ну-ка немедленно очистили территорию! – разозлился милиционер и крикнул напарнику: – Савчук! Гони всех отсюда!

Савчук с противоположной стороны поляны двинулся на зевак. Люди начали расходиться, переговариваясь.

– Извините, – Чикатило попятился.

– Идите, идите… Нечего тут смотреть, – буркнул усатый.

Чикатило развернулся, не спеша пошел в сторону платформы, бросив на прощание еще один взгляд на Витвицкого и Овсянникову. Психолог вздрогнул, как от укола, обернулся, но не заметил никого, достойного внимания.

Следственный эксперимент закончился. Милиционеры надели на Шеина наручники, посадили его в желтый милицейский «бобик». За лесом раздался гудок, и секундой позже накатил грохот проходящей электрички, постепенно затих, зашипели открывающиеся двери.

Витвицкий поежился, посмотрел на автомобиль, но взгляд его все время возвращался к куче листьев. Овсянникова достала сигареты, зажигалку, попыталась прикурить, но зажигалка не работала. Девушка вопросительно посмотрела на Витвицкого. Тот развел руками, извинительно улыбнулся.

– Простите, не курю.

Овсянникова с досадой сунула сигарету в карман, вздохнула:

– Ладно, здоровее буду. Что думаете по поводу Шеина?

– Товарищ старший лейтенант, когда поедем? – крикнул водитель.

– Подожди пять минут! – ответила Овсянникова.

Витвицкий молчал, ковырял носком ботинка опавшие листья. Девушка внимательно смотрела на него, ждала, вертя в руках бесполезную зажигалку. Невидимая за деревьями электричка снова дала гудок, тронулась и загремела, набирая ход. Наконец капитан собрался с мыслями:

– Этот человек… Шеин этот… У меня нет ни малейшего сомнения, что он действительно был тут, на этом вот месте. Но я не представляю, чтобы он мог изнасиловать и убить… Ребенка, вы понимаете? Я психолог, я изучал типы личностей… Хладнокровно втыкать нож… Глаза выкалывать… Нет, невозможно!

Овсянникова грустно улыбнулась, но тут же согнала с лица улыбку.

– Вы, Виталий Иннокентьевич, видимо, мало работали с живыми преступниками, – с грустью в голосе сказала она. – Попадаются такие экземпляры… Один родную бабку задушил шнуром от утюга за пенсию – выпить хотел, а денег не хватало. Так он нам на следствии в глаза песни пел, что любил ее с детства, рассказывал, как они кроликов вместе кормили…

Витвицкий недоуменно вскинул взгляд на Овсянникову.

– Позвольте, Ирина, но вы же сами говорили… про интернат и про то, что он…

– Я теперь уже ничего не понимаю, – вздохнула старший лейтенант. – Вы правильно сказали – он тут был. Он указал, где тело, показал, как они шли от станции. Удочка еще эта проклятая…

– А нож? – воскликнул Витвицкий. – У нас еще нет заключения экспертизы, что нож Шеина был орудием преступления. И от станции тут только одна тропинка, больше идти негде.

– Нож, которым убивал, он мог выкинуть… Но главное – признательные показания! Он же сознается во всем! Сам охотно все рассказывает! – Овсянникова тоже повысила голос.

– Вот это меня и настораживает больше всего, – неожиданно тихо проговорил психолог.

Подошел милиционер, со страдальческим лицом обратился к Овсянниковой:

– Товарищ старший лейтенант, ну поехали, а? Пока сдадим, пока оформим…

– Вася, не гунди, – раздраженно сказала Овсянникова, посмотрела на Витвицкого в надежде на продолжение разговора, но, наткнувшись на его задумчивый взгляд, поняла, что московский коллега углубился в свои мысли, и махнула рукой. – Ладно, едем.

Милиционер радостно побежал к машине, указывая на бегу водителю, чтобы тот садился и заводил. Овсянникова и Витвицкий двинулись следом.

Часть II

По улице двигалась похоронная процессия. Хоронили Игоря Годовикова, убитого в лесополосе у станции. Впереди шел человек с траурной повязкой на рукаве. В руках он нес фотографию улыбчивого мальчишки в черной рамке. Следом медленно ехал бортовой грузовик, декорированный еловыми ветками, в кузове его стоял закрытый гроб, вокруг сидели безутешные родственники. За грузовиком шли несколько десятков человек родных и близких.

В кузове убивалась, давясь рыданиями, несчастная мать, ее пытались успокоить, но куда там… Рядом сидел с окаменевшим лицом, глядя невидящими глазами куда-то в пространство, потрясенный отец.

Люди на улице, случайные прохожие, останавливались, снимали головные уборы, тихо переговаривались. На лицах людей читались грусть и испуг.

Похоронная процессия медленно прошествовала мимо ворот объединения «РОСТОВНЕРУД», возле которых стояли и курили несколько сотрудников разных возрастов – пожилые люди и молодежь. Чуть в стороне от них стоял и смотрел вслед удаляющейся процессии Чикатило, трудившийся в этой конторе на скромной должности снабженца.

Случайные свидетели траурного шествия стали расходиться, остались лишь курильщики у ворот «РОСТОВНЕРУДА».

Водитель средних лет, с обветренным лицом и колючими глазами, затянулся и спросил:

– В закрытом гробу хоронят. Знаете, почему, бля?

Не дожидаясь ответа, он сплюнул и ответил на свой же вопрос:

– Они пацану глаза выкололи, суки. Прикиньте, мужики, пацану, совсем сопливому еще…

Пожилой, седенький бухгалтер со вздохом пробормотал:

– Мне жена утром сказала: «Слава богу, что у нас дети выросли». Мол, если бы были маленькими, тоже могли бы попасться этим сектантам.

– Почему вы решили, что это обязательно сектанты, Федор Дмитрич? – удивился стоящий рядом молодой инженер.

– А кто еще? Нормальный человек на такое не пойдет. Изнасиловать, выколоть глаза… Это ужас!

Инженер нахмурился:

– А немцы? Немцы во время войны и не такое творили!

Водитель докурил, щелчком вогнал окурок в урну и вмешался:

– Не немцы, а фашисты, бля! Чуешь разницу? И то война была, понимать надо. У нас вот бабы говорят в диспетчерской, шо они специально малых убивают.

– Почему? – не понял инженер.

Чикатило, внимательно прислушивавшийся к разговору, подошел ближе.

– У детишек все органы внутренние здоровые, понятно вам? – объяснял водитель. – Вот они эти органы и вырезают, бля, а потом за границу везут в специальных таких чемоданчиках со льдом. Там, говорят, за одну только почку сто тысяч долларов платят, бля.

– И куда потом те органы? – тихо спросил бухгалтер.

– А то непонятно? Пересаживают тем, у кого денежки водятся. Ну, банкирам там, актерам известным, президентам всяким, бля, – уверенно ответил мужчина.

– Это что же, целая преступная группа, получается? – не то спросил, не то утвердился в мысли инженер.

– А ты как думал? – повернулся к нему водитель, доставая новую сигарету. – Группа, факт. Только не преступная уже, а вражеская, понял? Иностранцы, диверсанты, суки. Прячутся где-то и подкарауливают ребятню возле лесополосы, бля. Особенно тех, кто без родителей. Конфеткой там поманят или щенка станут предлагать.

Водитель заметил подошедшего Чикатило, протянул руку.

– О, Романыч! Здорово! А ты шо думаешь?

Тот пожал протянутую руку, спросил на всякий случай:

– Про шо?

– Да про убийства малых в лесополосах. Вон пацана повезли, видал? – кивнул мужчина вслед похоронной процессии. – В закрытом гробу.

Все заинтересованно посмотрели на подошедшего. Чикатило проводил глазами уже далеко уехавший грузовик и идущих за ним родственников, вдруг стал словно меньше ростом, пожал плечами.

– Не знаю… Может, и диверсанты… Партизаны какие-то…

– Но вот, допустим, я ребенок – зачем я пойду с чужим человеком в лес? – кипятился тем временем инженер.

– Романыч, ты вроде ж в школе работал, как там, разве детей не учат, что с кем попало ходить не нужно? – снова спросил у Чикатило водитель.

– Конечно, учат, – на этот раз уверенно ответил тот, но тут же добавил: – А если человек добрый?

– Кстати! – вдруг, будто припомнив, повысил голос бухгалтер. – Мне же зять утром только рассказал, у них есть подозреваемый!

– У кого – у них? – спросил инженер.

– Зять в милиции работает, – начал объяснять бухгалтер. – Интернат для дуриков знаете? Ну так вот, парень, обычный, учился в этом интернате – и вдруг признался, что это он мальца за станцией ножом запырял.

Чикатило с интересом слушал, подавшись вперед и буквально впившись глазами в старичка-бухгалтера.

– Погоди, Дмитрич, у тебя ж зять водила, мы вместе на курсах были, – перебил говорившего водитель.

Бухгалтер кивнул.

– Так он теперь в милиции водителем и работает. На «бобике». Он этого парня с интерната возил на место, ну, где убийство.

– Зачем? – заинтересованно спросил Чикатило.

– На следственный эксперимент, – важно пояснил старичок. – Чтобы тот показал, где и как убивал. В милиции всегда следственные эксперименты проводят.

– Ну и шо, показал? – снова спросил Чикатило.

– А как же. Все указал – где тело лежало, куда удочки сломанные сунул… – бухгалтер для достоверности даже сделал какие-то движения руками.

– От же ж сука, бля! Тварь паскудная! – взорвался водитель. – Удочки он указал… Ребенка ножом! Ну как можно?! Своими бы руками удавил пидораса! – он повернулся к Чикатило, ища поддержку: – Верно я говорю, Романыч?

– Конечно, – уверенно кивнул тот. – Детей трогать нельзя. Они – наше будущее. И удочки жалко… У меня такие в детстве были. Ладно, мужики, я пошел, работа ждет.

Чикатило пошел к проходной. Разговор у ворот продолжился уже без него.

* * *

Вечером того же дня в кабинете, выделенном в ростовском УВД для московской группы, собрались Кесаев, Горюнов и остальные варяги, как их называли в управлении. Обсуждали сложившуюся ситуацию и планы на будущее.

– Итак, товарищи… – Кесаев прохаживался по кабинету мягкой походкой хищника. – Уже можно подводить какие-то итоги нашей работы, но итоги эти, мягко говоря, невыразительные.

– Что вы имеете в виду, Тимур Русланович? – не понял Горюнов. – По-моему, мы очень здорово продвинулись, в первую очередь благодаря местным товарищам. Эти два друга-с-перепуга, Шеин и Жарков, поют как соловьи, один заливистее второго…

– Товарищ майор! – внезапно рассердился следователь. – Смените-ка тон. Мы тут не анекдоты в курилке травим!

Наступила тишина. Кесаев в упор посмотрел на Горюнова, тот не выдержал, неловко улыбнулся, отвел глаза.

– Тимур Русланович, а в чем вы сомневаетесь? – подал голос один из московских оперов.

– Не знаю… – после долгой паузы ответил мужчина. – Но интуиция подсказывает, что тут все ой как непросто. Поэтому от намеченного плана действий мы пока отказываться не будем.

Он снова прошелся по кабинету – от окна к двери и обратно – и спросил у другого опера:

– Игорь, что там по запрошенным делам?

– Они в архиве, товарищ полковник. Начальник архива сказал, что у них свободных людей нет и мы должны выделить человека для работы.

Кесаев кивнул.

– Понятно. Будет им человек.

* * *

Усталые Витвицкий и Овсянникова шли по коридору, негромко переговариваясь.

– Я бы кофе сейчас выпила. Большую чашку… – сказала Овсянникова, украдкой бросив взгляд на своего спутника.

Витвицкий молчал, по-прежнему пребывая в себе, в своих мыслях. Девушка поняла это, переключилась на деловой тон:

– Что мы будем делать дальше?

– А вы что думаете? – откликнулся Витвицкий.

– Если честно, у меня теперь нет сомнений, я уже говорила, – устало сказала девушка. – Я только хочу понять – зачем? Этот Шеин, он же не злой, он просто глупый и сильный. Может на танцах подраться или калитку сломать, но чтобы ребенка ножом, да еще вот так…

– Я изложу свои соображения в аналитической записке, – твердо сказал Витвицкий. – Здесь масса нестыковок.

– Да какие нестыковки, господи! Он же сам признался… – воскликнула Овсянникова.

Распахнулась дверь, в коридор выглянул заместитель Ковалева Липягин. Он явно услышал голос старшего лейтенанта.

– Овсянникова! Ира! Зайди к шефу, он тебе пару ласковых хотел сказать.

Дверь закрылась. Овсянникова остановилась, повернулась к психологу:

– Ну вот, уже доложили… Кофе так и так накрылся бы… Ладно, пойду на ковер получать втык от начальства.

– За что?! – удивился Витвицкий.

– У нас инициатива наказуема, – грустно улыбнулась Овсянникова. – Впрочем, наверное, как и везде.

– Это какой-то пещерный бюрократизм, – возмутился Витвицкий. – Офицер, особенно в уголовном розыске, это самостоятельная мыслящая единица!

– Что-то я сомневаюсь, – усмехнулась Овсянникова. – Ладно, спасибо вам за поддержку, Виталий. Всего доброго.

Она ушла. Мужчина остался один, двинулся дальше и неожиданно столкнулся с вышедшим из-за угла Кесаевым.

– Здравствуйте, товарищ полковник…

Кесаев, окинув подчиненного хмурым взглядом, подхватил его под локоть и буквально потащил за собой.

– Ну-ка, пойдем, разговор есть…

Втолкнув Витвицкого в кабинет, Кесаев плотно закрыл за собой дверь.

– Товарищ полковник… – начал было Витвицкий, но Кесаев резко оборвал его:

– Сядь!

Тот послушно сел за стол.

– Скажи мне, капитан, с какой целью мы сюда приехали? Ну?! – загремел Кесаев, давая выход накопившемуся раздражению.

Витвицкий под напором Кесаева стушевался, опустил голову.

– Не слышу!

Витвицкий вскинулся, встал, как на уроке, заговорил, заметно волнуясь:

– Товарищ полковник, прекратите тыкать! Я бы попросил вас обращаться ко мне на «вы»! Это первое!

– Ух ты. А есть и второе? – в голосе следователя слышалась насмешка.

– Я понимаю вашу иронию, но есть! – голос Витвицкого зазвенел. – И третье, и четвертое. Следственный эксперимент…

– Прошел неудачно?

Витвицкий на мгновение сбился с мысли.

– Нет, почему… Подозреваемый указал место… – внезапно он буквально закричал, перебив сам себя. – Но я считаю, что это все неправильно!

Кесаев зло рассмеялся.

– Ах, вот как. Вы считаете…

– Да, я считаю! – запальчиво воскликнул капитан. – И я докажу…

– Молчать! – рявкнул вдруг Кесаев так, что мужчина буквально рухнул на стул. Он явно не ожидал столь грозного окрика.

– Вот что, капитан, – продолжил Кесаев на этот раз тихим, усталым голосом. – От нашей группы нужен человек, чтобы работать в архиве по старым делам. Я назначаю этим человеком тебя.

– В архив? Но… – растерялся Витвицкий. – Почему я? Почему… я не специалист…

– Капитан Витвицкий, вам ясен приказ? – официальным тоном спросил Кесаев.

Витвицкий несколько мгновений с тоской и неприязнью смотрел на начальника, потом понуро кивнул.

– Опять не слышу, – Кесаев не отступал. – Капитан Витвицкий?

– Так точно, товарищ полковник… – обреченно пробормотал тот.

– Еще одна самодеятельная выходка навроде этого вашего следственного эксперимента, и вы отправитесь в Москву с формулировкой «профнепригоден», – добил подчиненного Кесаев. – А пока шагом марш в архив! Свободны.

Витвицкий поднялся, сгорбившись, словно провинившийся ученик, и шаркающей походкой двинулся к дверям. На половине пути он вскинул голову, собираясь все же что-то сказать, но, наткнувшись на стальной взгляд следователя, передумал и вышел из кабинета…

* * *

Замок открылся с тихим щелчком. У Чикатило всегда все было смазано, он никогда не допускал небрежности в мелочах. Смазанный замок, остро заточенный карандаш, мягко закрывающиеся дверки у шкафов, хорошо оточенный нож – все должно быть идеально, все в рабочем состоянии.

Чикатило зашел в дом, тихонько запер за собой дверь, повесил плащ и шляпу на вешалку и принялся аккуратно разуваться. В этот момент из дверей кухни выглянула жена Фаина.

– Здравствуй, Фенечка, – мягко улыбнулся мужчина. – Ужинать есть?

– Готово все, – улыбнулась в ответ жена. – Сейчас поставлю.

Фаина снова скрылась в кухне. Чикатило надел тапочки и пошел на кухню.

Кухня, как, собственно, и вся квартира, выглядела небогатой, но аккуратной. В этом доме не гнались за дефицитом, но ценили чистоту и порядок.

Пока жена хозяйничала у плиты, Чикатило сел к столу, достал из портфеля свежую газету, развернул и углубился в чтение. Фаина споро накрывала на стол.

В кухню заглянул сын Юрка, вихрастый паренек с озорными глазами.

– Ма, я ушел, – бодро поведал он.

– Куда опять? – без энтузиазма спросила мать.

– Ма, ну шо ты начинаешь? Меня Валька ждет, – и, повернувшись к отцу, будто только что его заметил, добавил: – Привет, пап.

– Ты уроки сделал? – не сдавалась Фаина.

– Да какие уроки, ма… Нам не задали ничего.

– Ага, всем задали, а тебе не задали. Лодырь!

Чикатило отложил в сторону газету. Юрка уже собрался сбежать от неприятного разговора, но отец остановил его:

– Подожди, Юра.

Юрка обреченно вздохнул. Чикатило очень серьезно посмотрел на сына:

– За гаражи в лесополосу не ходите. Здесь по району гуляйте. И если кто посторонний что спрашивать будет или позовет куда, не верьте и не ходите с ним.

– Ты чего, пап? – выпучился Юрка. – Какой посторонний?

– Никакой. Просто запомни, что я сказал. Иди.

Юрка вышел. Чикатило снова взял газету, но поймал на себе вопросительный взгляд жены и пояснил немного виновато:

– Тут опять всякие страсти про убийства рассказывают. Мало ли что.

* * *

В архиве пахло пылью. Витвицкий пришел сюда затемно. За окнами едва брезжил рассвет, когда он водрузил на край стола пачку архивных дел, открыл блокнот, положил его рядом, заложив ручкой, и взял из стопки первое дело.

Перед глазами замелькали фотографии, протоколы, рапорты – чья-то прежде времени оборванная жизнь, чья-то недоработка, безликий, ненайденный, избежавший наказания преступник…

Виталий Иннокентьевич штудировал информацию с дотошностью, с какой работал над диссертацией, но в голове параллельно вертелись совсем другие мысли. Из памяти всплыл голос Шеина:

– Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал!

Витвицкий сделал пометку в блокноте, закрыл дело, отложил на другой край стола. Взял новую папку и углубился в чтение, задумчиво покусывая кончик ручки.

– А удочку вы где бросили? – будто со стороны слышал он собственный голос.

– Какую удочку? – звучал в ответ голос Шеина.

– На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.

– А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.

Витвицкий листал документы, делал пометки в блокноте. Изначальная стопка дел уже довольно сильно поредела. Зато на другом краю стола появились две стопки с отсмотренными делами: одна побольше, другая поменьше.

Новая папка, новое дело, новые фотографии с новым истерзанным трупом, новые протоколы, новые заключения… От кровавых подробностей на душе было скверно. Капитан все яростнее покусывал кончик ручки. А в голове снова и снова звучали голоса из недавнего прошлого:

– Я полез посмотреть и оцарапался, – говорил Шеин.

– Что посмотреть? – спрашивала его Ирина.

– Как это чего? Что там в листьях.

Витвицкий с отсутствующим взглядом завис над делом, мысли его ускакали далеко от содержания папки. В голове по кругу, как сломанная пластинка, звучал голос Шеина:

– Удочка… из бамбука. Вона я руку об нее поцарапал… Удочка… тоже из листьев торчала… Я полез посмотреть и оцарапался… Удочка… из листьев торчала… Я полез посмотреть… что там в листьях…

Вот же! Удочка торчала из листьев, Шеин оцарапал руку, когда полез посмотреть, что в листьях лежало. А до того говорил, что оцарапался, когда убивал мальчика. Так убивал или не убивал? И когда напоролся на удочку? А может, вовсе на нее не напарывался?

Витвицкий с таким остервенением закусил кончик ручки, что хрустнул пластик.

– Вы, кажется, не завтракали, Виталий Иннокентьевич, – вывел его из задумчивости голос Ирины.

Мужчина повернулся на голос. За окнами было уже совсем светло. В нескольких шагах от него стояла старший лейтенант с сумкой и улыбалась.

– Здравствуйте, Ирина, – опешил Витвицкий. – Почему вы так решили?

– Надо быть очень голодным, чтобы есть шариковую ручку, – рассмеялась Овсянникова, подошла вплотную и принялась выкладывать на стол термос и свертки с бутербродами.

– Угощайтесь, – пригласила она. – Нам с вами здесь весь день куковать.

– Нам? – не понял Виталий.

– А вы как думали? Я же говорила, инициатива наказуема. Ваше начальство в этом, как я смотрю, с моим солидарно: неугодных – в архив, чтоб под ногами не путались.

Девушка сняла крышку с термоса, налила в нее кофе и протянула Витвицкому.

– Вот кофе. Угощайтесь.

Благодарно кивнув, Витвицкий принял исходящую паром крышку, пригубил. Овсянникова тем временем шарила взглядом по столу, отметив разделенный на три стопки ворох дел, блокнот с пометками. Было видно, что капитан успел основательно потрудиться.

– А я смотрю, вы здесь давно.

– Я плохо спал, – нехотя признался Витвицкий. – Мысли, знаете… Вот и…

Он обвел рукой разложенные на столе дела. Овсянникова взяла стул и села рядом.

– Что-то нашли?

Психолог пожал плечами.

– Пока пытаюсь найти что-то общее. Какую-то закономерность.

– Вы уверены, что она есть?

– Она должна быть. Это единственное, в чем я уверен.

Овсянникова потянулась было за блокнотом, но в последний момент спохватилась, задержала руку и посмотрела на Витвицкого:

– Можно?

Капитан кивнул, уткнув нос в материалы раскрытого дела и вновь погружаясь в свои мысли.

Ирина взяла блокнот, углубилась в записи, перелистывая страничку за страничкой. Дела, кучами разложенные на столе, на глазах превращались из абстрактных стопок в систематизированный материал. Овсянникова бросила уважительный взгляд на коллегу – что-что, а работать с данными он явно умел и, судя по объемам обработанного материала, делал это невероятно быстро. Захочешь, а не догонишь. Но это не повод бездельничать.

Ирина взяла папку из не разобранной еще стопки. Снова поглядела на Витвицкого. Капитан сидел над делом с полной кофе крышкой от термоса в руке и вид имел отсутствующий.

– Пейте кофе, Виталий Иннокентьевич, остынет, – подбодрила девушка.

– Что? – встрепенулся Витвицкий. – А… да… спасибо.

Он рассеянно пригубил кофе и вдруг, словно в голове его переключили какой-то тумблер, резко отставил крышку термоса и поднялся из-за стола.

– Ирина, скажите, а где находится троллейбусное депо, в котором задержали Шеина?

– Двадцать вторая линия, – оторопев от такой перемены, обронила Овсянникова. – Это в Пролетарском районе. А зачем вам?

Витвицкий, казалось, уже не слышал ее, снова заблудившись в своих мыслях.

– Я скоро вернусь, – бросил он, шагая к дверям, но вдруг, будто вспомнив что-то, развернулся и возвратился обратно. Заговорил, возбужденно жестикулируя: – В правой стопке дела, созвучные с нашим. Левая неразобранная. Обращайте внимание на жертвы: многочисленные ножевые, изнасилование либо попытка изнасилования… Это важно.

Старший лейтенант молча кивнула.

– Вы меня прикройте, если что, – немного виновато улыбнулся Витвицкий.

– Само собой… – ответила она.

Мужчина махнул рукой, что-то хотел сказать, но передумал и поспешно вышел. Овсянникова ошалело смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Интересно, сколько еще сюрпризов таится в этом несуразном человеке?

* * *

Щелкнул выключатель, бобины магнитофона неспешно пришли в движение. В кабинете за столом с микрофоном на этот раз сидели оба – Жарков и Шеин. Вокруг привычно расселись Ковалев со своими сотрудниками и Кесаев с московской командой. Недоставало только сосланных в архив Овсянниковой и Витвицкого.

– Гражданин Шеин. Гражданин Жарков, – голос Ковалева звучал предельно официально. – Вы дали показания, признав свою вину в убийстве несовершеннолетнего Игоря Годовикова. Расскажите еще раз, под запись, как именно это произошло. Начнем с вас, Жарков.

Жарков оглядел присутствующих, приосанился. Ему явно льстило всеобщее внимание. Шеин смотрел на приятеля с некоторой ревностью.

– Ну, эта… Я, короче, шел от электрички. С платформы этой… Пригородной, короче, – начал подозреваемый.

– Мы шли, – ревниво поправил Шеин.

Жарков замолчал, повернулся и посмотрел на Шеина как на пустое место. Шеин подобрался, принимая вызов, набычился, но в последний момент сдержал себя.

– Шел, короче, я, значит, по дорожке, – продолжил Жарков. – Ну, тропинка там такая. К лесополосе. Ну и эта…

Парень снова сделал паузу, ему явно не хватало слов. Он беспомощно пробежал взглядом по лицам собравшихся в кабинете, словно пытаясь найти поддержку. Наткнулся на внимательный и даже благожелательный взгляд Ковалева, приободрился и закончил:

– Вот, короче, я пацана этого и эта… Короче, в кусты и затащил. Вот.

– Ты шо, баклан, припух? – не выдержал внимательно следивший за рассказом Шеин. – Это я… Я шнурка затащил! Я, понял, бля?!

Жарков посмотрел на подельника с превосходством.