Читать книгу: «Отбор пяти колец», страница 2

Глава 2. Мачеха и отец

Обычно, после службы Агата всегда заходила в лавку при святилище, чтобы глянуть на новинки и купить одну из новых гравюр с изображением дракона-императора, свечу с ароматом из тех же масел, которыми умащали его кожу, крошечную фигурку или подвеску.

В лавке же Агата общалась с другими последователями, среди которых за столько лет у нее появилось немало хороших знакомых и приятельниц. В культе общались наравне друг с другом представители всех сословий и поколений Визерийской империи. В стенах храма можно было увидеть старую графиню Бартоло, которая едва могла ходить и делала это лишь опираясь на руки сопровождавших ее слуг, купеческих жен и дочерей, монахинь из храма Семи сестер, швей, служанок, и даже крестьянок с натруженными руками, встававших до зари, чтобы успеть переделать все дела и прийти на службу.

Всех этих женщин, таких разных и непохожих друг на друга, объединяло одно – безграничная любовь к дракону-императору Андронику Великому. Теперь же к этому присовокупилось и страстное желание стать одной из его невест, а затем и женой – императрицей Визерийской империи.

Однако, сегодня Агате было не до лавки. Вылетев из святилища, она как могла быстро шагала по улице. Если днем, следуя на службу она не замечала ничего странного, то теперь ей казалось, что все кругом только и судачат об Отборе невест. С площадей и широких улиц доносились громкие голоса глашатаев, вещавших, что все юные девицы должны явиться к Святилищу дракона-императора и внести свое имя в список, если хотят принять участие в Отборе.

Толпившиеся возле лавок матроны с корзинами в руках, и стоявшие у таверн мужчины с уставшими лицами, старушки, гревшиеся на солнце на скамьях возле входных дверей, и даже детишки, носившиеся наперегонки, все говорили об одном – о предстоящем Отборе, который начинался уже через семь дней.

Небо затянуло тучами, поднялся ветер, заставивший зябко поежиться. Агата предусмотрительно взяла с собой плащ, но, как назло, он лежал в седельной сумке, которую она оставила в птичнике вместе с Фифи.

Добравшись до птичника, и забрав ферналь, которая радостно заскрежетала и захлопала крыльями при виде хозяйки, Агата накинула на плечи плащ и, боком сев в седло, направилась к городским воротам.

Стоило им выехать на мост, как она тут же стянула с Фифи наклювник и шторки и сев по-мужски, перекинув через седло ногу, подоткнула юбки и, как и обещала, пустила ферналь галопом.

Фифи бежала вытянув вперед шею и радостно клокотала. Перепрыгивая с кочки на кочку, она распахивала крылья и паря на мгновение зависала в воздухе, а затем тяжело приземлившись на землю неслась дальше. Агата подалась вперед, крепко обхватив ногами ее бока, и силой удерживая поводья.

В такие мгновения она всегда ощущала невообразимое счастье и забывала и о мачехе, и о всех прочих невзгодах.

Срезав путь через поля, Агата вскоре добралась до поместья. Вдали показалось вытянутое сложенное из светлого камня здание, с идущей вдоль всего первого этажа террасой, увитой диким виноградом. Агата сбавила ход, позволив Фифи перейти на шаг.

Когда-то поместье было фамильным замком семьи баронов, но спустя века постоянных перестроек и обновлений оно обзавелось широкими окнами вместо бойниц, балконами, акведуком, идущим от ближайшего озера, фонтанами в саду, оранжереей и купальней с глубоким бассейном.

Поместье принадлежало отцу мачехи – старому барону, а после его смерти должно было перейти вместе с титулом к маленькому барону – младшему брату Агаты. Титус родился год назад, после череды неудач преследовавших отца и мачеху, о которой напоминал ряд маленьких холмиков возле фамильной усыпальницы.

Перекинув ногу через седло и снова сев боком, Агата подвела Фифи к птичнику. Им навстречу выбежал молодой широкоплечий работник с щеголеватой бородкой.

– А вот и наша красавица вернулась! – закричал он, подбегая к Фифи и принимая из рук спешившейся Агаты поводья. – Как прогулялись госпожа? – спросил он, повернувшись к Агате, и по его тону сразу стало ясно, что до этого он обращался исключительно к Фифи и именно ее называл красавицей.

Агату неприятно кольнуло завистью к собственной питомице, отчего ей даже стало стыдно.

Заверив работника, что все в порядке и потрепав на прощание Фифи по клюву, Агата поднялась по широким ступеням на террасу. Завидев сидевшего на скамье старого барона, Агата учтиво ему поклонилась. Тот ничего ей не сказал, как и всегда, и только смерил ее суровым взглядом выцветших блекло-голубых глаз.

Когда-то старый барон был красавцем. Подтверждением тому был его портрет, висевший в столовой, и изображавший его высоким и статным, с открытым лицом, мужественным подбородком, орлиным носом и копной пшеничных волос. Теперь же от былого великолепия оставался лишь нос, вытянувшийся и заострившийся, казалось еще больше, отчего старый барон походил на потрепанного изможденного ворона.

Потянув за тоскливо скрипнувшие тяжелые двери, Агата вошла в холл. Пылинки танцевали в лучах света, пробивавшихся сквозь украшенные витражами окна. Выложенный широкими каменными плитами пол и обшитые резными панелями стены давили на Агату и после свежести и влаги полей ей стало тяжело дышать.

Над лестницей уходившей наверх переплетаясь переходами, галереями и балконами висели портреты, с которых взирали холодные голубые глаза некогда живших в поместье баронов и баронесс. Где-то здесь, на одном из портретов, написанных вскоре после того, как отец женился на мачехе была и Агата.

Долговязая и тощая девчушка, стояла с краю, утопая в тени, в своем темно-коричневом скромном платье, прячась за плечом отца, в то время, как мачеха и Вероника, ее дочь от первого, закончившегося вдовством брака, сидели на бархатном диванчике по центру полотна и их светлые платья горели, распарывая тьму.

Из расположенной поблизости музыкальной комнаты доносился мелодичный и высокий голос Вероники. Дважды в неделю она занималась музыкой с приезжавшим специально для этого из Арлеи учителем. На их занятиях в обязательном порядке присутствовала старая гувернантка или одна из горничных.

Войдя в холл, Агата намеревалась тайком от мачехи проскользнуть в свою спальню, и просидеть там до ужина, но стоило ей переступить порог, как ее тут же окликнули:

– Агата! Быстро пойди сюда! – в голосе сквозила сталь.

Агата едва не застонала в голос, но сдержав свои чувства поплелась по уходившему вглубь дома коридору к кабинету мачехи.

Она вошла в светлую, утонченно обставленную комнату, чьим бесспорным украшением был гарнитур из обитых светло-сиреневым шелком кушеток и кресел, и лимонные шторы, колыхавшиеся на высоких распахнутых окнах. Мачеха сидела за секретером. Подойдя к ней, Агата присела в поклоне.

Мачеха взглянула на нее надменно и грозно, в глубине ее больших, слегка навыкате глаз, тлело едва уловимое презрение. Хоть ей и минул третий десяток и колесница времени неуклонно приближала ее к четвертому, она сохранила в неизменном виде свою статную холеную красоту, а уложенные короной из кос светлые волосы, даже не тронула седина. Ее точеное лицо портил лишь крупный с горбинкой нос, но и он был еще одним подтверждением ее аристократизма.

По правую сторону от мачехи, плечом к плечу выстроились ее неизменные приспешники: высокая и тощая ключница, маленький сухонький старичок – главный слуга, дородная кухарка в необъятном фартуке (одна из немногих в этом доме, кто пусть и втайне, но позволял себе симпатизировать Агате) и главный садовник, чье лицо было сложно рассмотреть за кустистой бородой. Они выглядели, как воины, готовящиеся идти за своим генералом в бой и ловившие каждое его слово.

В стороне от них, сидя на расстеленном на полу покрывале сучил ножками и ручками Титус, или как его часто называли маленький барон. Возле него хлопотала его нянюшка, совсем еще молоденькая девушка, которую выписали откуда-то из деревни, чтобы она стала кормилицей Титуса, да так и оставшаяся в их доме.

– Посмотри на себя, как ты выглядишь! – возмутилась мачеха закончив сверлить Агату взглядом.

Агата опустила глаза на свои смятые юбки и постаралась пригладить растрепавшиеся волосы. Интересно, как с точки зрения мачехи она должна была выглядеть после прогулки ферхом? Судить было сложно, потому что сама мачеха на фернали никогда не ездила и предпочитала держаться подальше от «диких пернатых тварей», как она тайком называла чудесных созданий, благодаря которым ее супруг оплачивал содержание поместья и платья для нее и Вероники.

– От тебя смердит… ферналями! – заключила мачеха, сморщив нос.

– Прошу прошения, матушка, – ответила Агата.

Она не видела ничего ужасного в том, как пахли фернали. Это был естественный природный запах перьев, помета и немного сырого мяса, которое они ели. Точно так же не было ничего предосудительного в том, как пахли псы, жившие на псарне, с которыми Агата любила иногда играть, или Мягколапка – пухлая и пушистая кошка кухарки, вечно гревшая бока возле печи на кухне.

Резкий и тяжелый аромат духов, исходивших от мачехи, нравился Агате куда меньше. Она с большим удовольствием пошла бы сейчас на кухню и ткнулась носом в бок Мягколапки, чем стояла сейчас рядом с ней.

– Если ты не забыла, сегодня к нам на ужин приедут гости – генерал Аркатау, и граф Дурине с сыном. Будь добра, выглядеть соответствующе. Еще не хватало из-за тебя краснеть!

– Разумеется, матушка. Я сейчас же поднимусь к себе и приведу себя в порядок, – ответила Агата.

Мачеха всегда была с ней сурова. Будучи младше, Агата часто с ней спорила, но повзрослев поняла, что ссоры никуда не ведут, и лишь огорчают отца, а ее саму оставляют вечно виноватой. Так что было проще согласашться с баронессой и стараться избегать лишних столкновений с ней.

– Уж постарайся. Сама понимаешь, что юный Нестор не должен быть тобой разочарован, – припечатала мачеха.

Агата не была пока обручена с Нестором Дурине, но все понимали, что к этому то все и идет.

Присев еще раз в поклоне, Агата уже хотела уходить, как ее внимание привлек усилившийся клекот ферналей, заглушивший даже пение Вероники из соседней комнаты.

Забыв про мачеху, Агата подошла к окну и отодвинула тяжелые желтые занавеси. Так и есть, по двору расхаживало не меньше дюжины высоких и крепких ферналей, вокруг которых уже суетились птичники. Посреди всех, распахнув крылья и задрав к небу голову, клекотал Альстронг.

Это был самец, высотой в два человеческих роста, с насыщенным фиолетовым оперением и алой каймой по краю крыльев.

Завидев Альстронга, Агата едва не задохнулась в заполонившей все ее существо радости.

– Он здесь! Он здесь! – закричала она, повернувшись к не понимавшей ничего мачехе.

Дверь кабинета с грохотом распахнулась и в комнату подобно смерчу влетел отец Агаты – Кодрат Таноре.

Он был невысок ростом, но жилист и ладно сложен. Несмотря на минувший ему четвертый десяток, в отличие от многих других местных помещиков, он не обзавелся округлым животом, скрытым в складках мантии и был по-юношески строен и подтянут. Его рыжие волосы почти не тронула седина, и они лишь немного отступили назад, оголяя еще больше широкий лоб. Короткая бородка молодцевато торчала вперед. Точь-в-точь такой же, как у Агаты курносый нос придавал ему задорный и дерзкий вид, а светлые глаза напоминали об весенней зелени. Надетые поверх дорожной туники доспехи из прочной кожи покрывала пыль, а плотно облегавшие щиколотки сапоги облепило и что похуже, но горевшая на его лице улыбка затмевала любую грязь.

Завизжав что-то неразборчивое, Агата в три прыжка пересекла комнату и бросилась отцу на шею. Тот тут же подхватил ее на руки и закружил, как делал всегда в детстве. Кажется, Агата сбила ногами один из мачехиных позолоченных столиков, и кажется, даже что-то из стоявших на нем безделушек, безнадежно разбилось, отчего баронесса гневно заголосила, но кому было до этого дело?

Выпустив, наконец, Агату из рук, отец ласково расцеловал ее в обе щеки, и подойдя к покрасневшей и казавшейся то ли гневавшейся, то ли смущенной мачехе встал перед ней на одно колено и поцеловал ее руку.

– Кодрат, мы не ждали вас так скоро. Что-то случилось? – пробормотала мачеха, когда, закончив лобызать ее ручку, отец подошел к маленькому барону и, схватив его на руки, начал укачивать. Титус заулыбался, радостно запищал и тут же ухватил отца за бороду.

– Если и случилось, то только хорошее, баронесса. Нам пришел срочный заказ с самого Лунного острова. Требуют доставить пять, а лучше шесть десятков, самых лучших и породистых птиц, в Ониксовый дворец для предстоящих увеселений.

Отец ходил вдоль окон, продолжая укачивать Титуса. Слуги смотрели на него, как на спустившееся с небес солнце. Почему-то Агате казалось, что отца они боялись куда больше мачехи. Быть может дело было в кривой сабле, висевшей у него на поясе.

– Увеселений? – переспросила мачеха. – Вы думаете, это связано с предстоящим отбором невест о котором объявили недавно?

– Наверно. Да кто же знает, – пожал плечами отец. – Главное, что меня заверили, что все мои птички вернутся домой целые и невредимые, как только увеселения закончатся, а за тех, кто вдруг не вернется, заплатят двойную цену.

– Нашли на что казну тратить, – пробурчала себе под нос мачеха.

– Нам то что? Нам то это только на пользу. Получим кучу монет за наших птичек, да еще и прославимся на всю Империю, если повезет.

Агата стояла притаившись за креслом, и пока про нее все забыли, размышляла о том, насколько ей сильно влетит за разбитые безделушки. Внезапно она подумала, что сейчас самое время и решилась задать волнующий ее вопрос.

– Отец, матушка, могу ли я… могу ли я записаться на Отбор невест к дракону-императору? – покраснев и запинаясь торопливо проговорила Агата.

На секунду в кабинете повисла тишина. Мачеха побагровела, и Агата похолодела, представив, какую трепку она бы ей задала, не будь тут отца.

Титус захныкал, скривив губки и все вокруг тут же ожило.

– Совсем ополоумела? – прошипела мачеха, лицо ее исказилось превращая утонченную красоту в уродливую маску.

Укачивая маленького барона, отец повернулся к переглядывавшимся между собой слугам:

– Ступайте ка, голубчики, ступайте. Нечего тут стоять, работа не ждет.

Дождавшись, пока слуги гуськом выйдут из кабинета, отец все так же покачивая Титуса, подошел к Агате.

– Ну ты, что родная, не выдумывай, – мягко сказал он. – Глупости этот отбор, глупости. Я всегда понимал и не осуждал твою приверженность к… культу дракона-императора, но одно дело скупать в лавках картинки и куколок и совсем другое лезть в драконье логово.

Агата захлюпала носом почти как Титус. Мачеха явно хотела что-то сказать, но из последних сил себя сдерживала.

Отец немного неловко потрепал Агату по плечу, а маленький барон воспользовавшись случаем попытался вцепиться в ее волосы.

– Он же не человек, родная, он дракон, – прошептал отец, так, что одна Агата могла его услышать. – Мы жили в столице, когда… когда его величество впал в неистовство. Хотя я и был тогда ребенком, но все помню, – взгляд отца вдруг застыл. – Когда эта туша закрыла собой небо, стало темно, как ночью, а когда три пасти извергли из себя огонь, стало светлей, чем на солнце. Я тогда выжил, а мой дом и двор, и родителей – все пожрало пламя!

Отец покачал головой, словно снимая наваждение, и вновь мягко посмотрел на Агату.

– Ты моя любимая доченька, я тебя на такое отправить никак не могу.

Агата снова шмыгнула носом:

– Но все же едут на Отбор, сегодня в святилище столько девиц записалось…

– А если все со скалы спрыгнут, ты тоже вниз сиганешь?! – не сдерживая себя больше, заорала мачеха.

Не в силах это все больше вынести, Агата зарыдала и бросилась к двери. Отец хотел было кинуться за ней, но маленький барон у него на руках заголосил еще громче и он остался его укачивать.

Глава 3. Ужин и разговор

Пока Агата дошла до своей спальни, ей наскучило рыдать. Возможно, дело было в ее отходчивом и практичном характере, не склонном к унынию и прочим тонким материям. Или в том, что комната, выделенная ей мачехой, располагалась в отдалении от всех прочих опочивален, и чтобы попасть в нее нужно было пройти тянущийся через весь дом коридор и подняться по винтовой лестнице в башенку, оставшуюся с тех пор, когда поместье еще было крепостью.

В круглой комнате, где столетия назад стояли на страже дозорные, теперь располагались кровать под нежно-розовым балдахином, с периной, напоминавшей облако, резной туалетный столик, и огромный шкаф, со слегка покосившимися резными дверцами.

Почти все стены закрывали портреты и гравюры с изображением Дракона-императора. На маленьких приставных столиках, на подоконниках узких стрельчатых окон, и на предназначенных для книг полках стояли фигурки и куклы, изображавшие его же – Андроника Великого.

Здесь были и простые матерчатые куколки, набитые козьей шерстью, с желтыми нитками вместо волос и зелеными пуговицами на месте глаз, и изготовленные из тончайшего фарфора куклы, с длинными шелковыми ресницами и золотистыми локонами, в одеждах, украшенных столь тонкой вышивкой, что им позавидовала бы любая Арлейская модница.

Вбежав комнату, Агата рухнула на кровать, разметав по лоскутному покрывалу заменявших ей подушку матерчатых драконов-императоров. Она хотела бы истерично зарыдать, в отчаянии заламывая пальцы, но из груди вырвался только слабый писк.

Разглядывая раскачивающийся на сквозняке балдахин, Агата думала о том, что же ей делать. Самой большой мечтой ее жизни было увидеть вживую Андроника Великого, но это было невозможно. Вот уже сорок лет, как дракон-император не покидал стен дворца.

Теперь же, совершенно внезапно появилась надежда не только увидеть его, но и даже стать одной из его невест, а там, если повезет, то и его супругой – императрицей. При одной мысли об этом у Агаты бешено заколотилось сердце.

И вот, эта чудесная мечта, едва мелькнув на горизонте, растаяла, как радуга, скрывшаяся за пеленою туч.

Мачеха ни за что не разрешит ей поехать на Отбор, просто потому, что она всегда ей все запрещает, а отец ее поддержит, просто потому, что он всегда ее поддерживает. Агата так и проживет всю свою никчемную жизнь в провинции и так и не увидит, даже краешком глаза, даже издалека золотых, как солнце, волос дракона-императора, зеленых, как нежная весенняя листва глаз, не услышит вживую его голоса и не коснется его белой кожи.

Сама мысль об этом была мучительна и жгла ее изнутри и, все же, она очень быстро сумела с ней смириться. Повлиять на происходящее она все равно не могла, а значит не было смысла и в том, чтобы печалиться.

Поднявшись с постели, Агата дернула за свисавший с потолка шнурок. Где-то далеко на кухне должен был зазвенеть колокольчик, и одна из служанок обязана была явиться на зов Агаты, чтобы помочь ей приготовиться к ужину.

Ужин проходил в вытянутой зале, служившей столовой. Стены покрывали резные дубовые панели, высокие арочные окна украшали витражи. Под покрытым полустершейся росписью потолком горела золоченая люстра, и мерцающий свет свечей играл бликами в серебряных блюдах и чашах, которыми был заставлен длинный стол.

Этот сервиз и идущие к нему столовые приборы были когда-то приданым давно почившей супруги старого барона и чудом не ушли с молотка, когда поместье пришло в упадок. Когда баронесса заново вышла замуж за отца Агаты, поместье снова воспрянуло, благодаря монетам полученным за продажу ферналей.

Агата спустилась вниз в расшитом аляповатой вышивкой зеленом платье. Почему-то все ее платья на выход были либо зелеными, либо голубыми, хотя ей самой нравился розовый или красный цвет. Мачеха всегда игнорировала ее предпочтения, когда приходила пора заказывать обновки у швей.

Вероника, сводная сестра Агаты, была одета в лимонно-желтое платье, украшенное лишь тонкой вышивкой из каменьев, идущей вдоль широкого ворота, оголявшего тонкие бледные ключицы и шею. Ее платиновые, как и у баронессы волосы, свободно лежали по плечам, стянутые лишь одной тонкой косой, уложенной поперек затылка. Немного длинноватый, с фамильной горбинкой нос почти совсем не портил точеное и миловидное лицо.

На ужин прибыли соседи: Граф Дурине с сыном и генерал Аркатау.

Генерал был лишь немногим старше отца, но время было к нему не столь благосклонно. Его тронутые сединой волосы поредели и отступили далеко ото лба, а лицо сморщилось, как печеное яблоко. Когда-то он получил земли и разные почести от Совета и Императорского двора за успешную военную кампанию, проведенную против Андалура на Вольных островах, но теперь уже ничто не напоминало об его молодецкой доблести. Он подслеповато щурился, вглядываясь сквозь плотное стекло, закрывавшего его левый глаз монокля, разглядывая разложенную на блюде запеченную перепелку.

Смотреть на генерала, сидевшего напротив нее, Агате не нравилось, и она ела, повернув голову к графу Дурине, их ближайшему соседу, владевшему самыми большими в окрестностях Арлеи земельными наделами. Благо, что тот весь ужин разглагольствовал о политике и о новой военной кампании, которая вроде бы намечалась за Туманной грядой.

Земли Визерийской империи не знали войн уже пять сотен лет, находясь под неусыпной защитой дракона-императора, но это вовсе не значило, что воины их армии сидели без дела. Империя часто помогала дружественным ей Вольным островам отбиваться от нападок воинственного королевства Андалур, лежавшего за Зеленым морем. Помимо этого, восемь лет назад в восточных княжествах вспыхнул мятеж, быстро добравшийся и до Юга и едва не дошедший до Запада и до столицы. Андроник Великий и тогда сохранил милосердие и не разгневался на своих подданных. Мятеж подавили войска под командованием генералов.

– Флот Андалура с весны кружит у Гиблых земель, господа! – вещал граф, для убедительности размахивая полуобглоданной перепелиной косточкой. – Если ничего с этим не сделать, то совсем скоро они там обоснуются и выстроят крепости, под самым боком у Империи!

– Они вроде бы только проводят там научные экспедиции, – миролюбиво заметил отец, прежде чем отправить в рот кусочек огурца из салата. – Гиблые земли на то и гиблые, что делать там нечего. Там только камни, скалы и спящие вулканы. Ни жить, ни строить города там невозможно.

Граф был одним из первых друзей, которых приобрел отец, приехав в княжество. Они оставались хорошими друзьями и поныне, а также деловыми партнерами. Отец брал в наем у графа Дурине земли, на которых паслись его стада ферналей, нуждавшиеся в просторе и травке, которую птицы щипали для разнообразия рациона.

– Так они не жить там хотят, а совсем другое! Подобраться поближе к Империи – вот, что им нужно! – не унимался граф.

– Ну, все равно же от Гиблых земель нас отделяет еще и Туманная гряда. Ее не одолеть так просто, – важно заметила мачеха, делая знак слуге, чтобы тот подлил гостям еще сливового вина в серебряные чаши. – А вы что думаете, генерал?

Генерал Аркатау прочистил горло со звуком хрипящего в предсмертной агонии ежа.

– Увы, баронесса, в настоящее время Туманная гряда уже не так и непреодолима. Анадлур далеко обогнал нас в развитии механики. Пока мы надеемся на колдовство, они развивают науку. У них уже есть летающие машины – дирижабли, и железные корабли – подводные лодки, способные двигаться под водой.

Молчавший до этого старый барон громко хмыкнул.

– При всем уважении, генерал, все эти железяки ничто против дракона… дракона-императора, – сиплым старческим голосом сказал он. – Любой, кто хоть раз видел его мощь, а мне удалось ее узреть, пусть и всего лишь однажды, скажет, что это непобедимая стихия, которую не сокрушить ни одной армии. Пусть только андалурцы к нам сунутся. Дракон-император встанет на крыло, и от них останутся только тлеющие головешки!

Пусть Агата и недолюбливала старого барона, а он ее, тут она не могла с ним не согласиться. Андроник Великий был непобедим, и пока он оберегал Империю, его подданные могли спать спокойно.

– И все же, с Гиблых земель андалурцев следует выбить, – не унимался граф. – Эти земли не относятся к Империи, и сам Андроник Великий туда не пойдет, он еще двести лет назад отказался от дальнейшего расширения Империи, как сменил старую правящую семью, но надо же значит отправить наши войска и…

Вероника вдруг странно и громко хихикнула, и все посмотрели на нее.

– Прошу меня простить, – очаровательно зардевшись, прошептала она и склонила голову.

Сидевший напротив нее сын графа, достопочтенный Нестор, прижав ладонь ко рту, тоже уткнулся взглядом в тарелку.

Пристально глянув на Веронику, мачеха подала знак слугам, чтобы те сделали смену блюд.

После ужина все перешли в гостиную. Расписанные фресками своды удерживали массивные колонны. На расчерченном квадратами каменном полу стояли диваны и кушетки, обтянутые изумрудным бархатом. Высокие окна выходили на террасу за которой лежал тонущий в закатном зареве сад.

Вероника пела, пока Агата аккомпанировала ей на клавесине. Голос сводной сестры был нежным и звенящим, а пальцы Агаты нервными и неловкими, и она то и дело попадала мимо нот.

Мачеха следила за ними, благостно склонив голову. Рассевшиеся на диванах господа тоже делали вид, что музыка их развлекает.

Нестор стоял возле распахнутых дверей, ведущих в сад. Последние лучи садящегося солнца играли на его каштановых волосах и смуглой коже.

Графский сын был ровесником Агаты, и они привыкли играть вместе в те далекие времена, когда она носила короткие платья и длинные панталоны, а он короткие штанишки и вышитые нянюшкой рубашечки. Тогда Нестор был куда трусливее Агаты и вечно обиженно хныкал, стоило ему упасть с забора или запутаться в ветвях деревьев, по которым они лазали.

Тогда-то их отцы и пришли к молчаливому соглашению когда-нибудь поженить своих детей и объединить таким образом их успешные предприятия: землевладение и разведение ферналей.

Агата уже несколько лет, как носила длинные юбки, а Нестор уже два года учился в столичном университете и посещал родные предместья Арлеи лишь летом, когда у него случались каникулы.

Агата давно не заговаривала с Нестором и, выпади ей такая возможность, то, возможно, не знала бы и о чем говорить. Однако, то, что рано или поздно они поженятся было для нее само собой разумеющимся. Это было так же очевидно и неизбежно, как заход солнца и восход луны.

Агата не испытывала по этому поводу ни печали, ни радости, просто знала, что когда-нибудь ей суждено стать графиней и нарожать полчище графинят. Ничего поразительного, обычная женская судьба.

Когда они закончили музицировать, Вероника, извинившись перед всеми, ушла наверх отдыхать, Нестор тоже куда-то подевался, а родители с оставшимися гостями обсуждали предстоящий Отбор невест.

– Говорят, что княгиня Дуаре записала княжну Лидию на Отбор невест, и уже заказала как можно скорее отшить две дюжины новых платьев, чтобы отправиться в столицу первым же кораблем, – поделился свежими сплетнями граф Дурине.

– Подумать только, – поразилась мачеха, подняв тонкие брови и важно обмахиваясь веером.

– Будете ли вы отправлять дочерей на отбор? – поинтересовался генерал Аркатау, вытягивая вперед сморщенную черепашью шею.

Сидевшая в дальнем углу гостиной Агата, судорожно вцепилась пальцами в рукоделие, которое доставала только при гостях.

– Вероника слаба здоровьем, а судьба Агаты уже, можно сказать, решена, – ответил отец, многозначительно переглянувшись с графом.

Закончив на этом обсуждать Отбор, гости вернулись к политике, а Агате вдруг стало нестерпимо душно в жаркой, освещенной чадящими свечами гостиной.

Извинившись и сказав, что хочет подышать воздухом, она вышла на террасу.

Солнце уже совсем село. Колышущиеся под легким ветерком фруктовые деревья были укутаны вуалью лунного света. Пахло нежными весенними цветами, которые уже почти закончили свое цветение, уступая место летним собратьям. Пели цикады.

Агата хотела насладиться тишиной и ночной прохладой, но вместо этого замерла, подойдя к каменному бортику террасы. Снизу из цветника, доносились странные чавкающие звуки. Будто, кто-то кого-то жрал.

Сердце Агаты екнуло от страха, но любопытство быстро побороло испуг, и она склонилась вниз, перегнулась через бортик и привыкшими к темноте глазами вгляделась в заросли мачехиных роз и тут же, не выдержав, завизжала.

– Агата, что случилось?! – на террасу выскочил отец, а следом за ним и граф Дурине.

Канделябры с зажженными свечами, которые они держали в руках осветили террасу и цветник, где прижавшись друг другу стояли до смерти перепуганные Нестор и Вероника.

Никакого скандала не случилось. Граф Дурине и Нестор сразу же уехали, Веронику и Агату спровадили в их спальни, а генерал Аркатау еще долго сидел в гостиной, докучая отцу и старому барону разговорами.

Выглядывая из окна башни, где располагалась ее комната, Агата следила за тем, как его карета, запряженная двумя грациозными голубыми ферналями, купленными когда-то в питомнике отца, отъезжает от поместья.

Скинув домашние туфли и ступая как можно тише по дощатому полу, Агата выскользнула из спальни, спустилась вниз и подкралась к кабинету из которого доносились родительские голоса.

– Что сказал граф Дурине? – поинтересовалась мачеха.

Выглядывать из-за угла Агата не решилась, но была уверена, что та сидит в своем любимом кресле, напоминавшем трон.

– Ничего, – ответил отец. – Да, и что тут скажешь? Завтра на рассвете я уезжаю в столицу, чтобы доставить ферналей к императорскому двору, а как вернусь, встречусь с ним и мы все обсудим.

– Достопочтенный Нестор скомпрометировал Веронику.

– Не совсем. Кроме меня, графа и Агаты их никто не видел. Разумеется, что все мы будем молчать.

– Бедная девочка, места себе не находит. Я еле уложила ее спать. Пришлось даже напоить ее травяным отваром, – сказала мачеха притворно огорченным тоном. – Надо обручить Веронику с Нестором, чтобы как только он закончил обучение они поженились.

– Мы давно уговорились о том, что Нестор женится на Агате, – заметил отец.

– Когда это было! Видишь же, как все обернулось, – судя по звукам мачеха поднялась с кресла и расхаживала теперь по комнате. Каблуки ее туфель отбивали барабанную дробь по каменному полу. – Я допросила слуг, и некоторые из них тоже уже видели их вместе. Это значит, что скоро слухи поползут по всей Арлее. Я не могу допустить, чтобы мою дочь опозорили!

– Так они, что, получается, не в первый раз такое устраивают, раз их и слуги уже успели заметить? И что же это твои слуги раньше молчали?!

– Какая разница, сделанного уже не воротишь. Мы должны обручить Нестора и Веронику! Это ничего не изменит, вы с графом в итоге все равно породнитесь, так какая разница, какую из дочерей нам выдать за его сына?