Читать книгу: «Идолы для дебилов», страница 4

Твоя любовь

Большой любви к людям у меня не было. К жизни – да. Я ценил свободу, мечтал о море, о путешествиях, о дальних странах. В любви я сомневался, в ней я видел одни мучения. С женщинами у меня не ладилось, месяц-два и мы разбегались. Им не нравилось, что я обычный строитель и в середине недели могу подвыпивший устроить скандал.

От пьющих мужиков никто ничего хорошего не ждет. Отдельные экземпляры, вообще, ставят под сомнение смысл существования людей. Например, мой сосед по квартире. С утра, хватаясь за сигарету, он запирался в туалете и начинал издавать такие звуки, что я был уверен, он взлетает. Через другое отверстие он ругался на чем свет стоит, проклиная все, что на ум приходило.

Сегодня было не исключение.

– Как можно жить в этом блядском мире? Здесь каждый недоносок сует свой член в ближайшую дырку, не думая, что после этого появятся такие же недоноски! Кто придумал весь этот мир? И зачем? Если бог, то он, видимо, такой же кретин, как те, что населяют его землю. – Считая меня таким же циником и уродом, сосед ничуть не стеснялся сидеть на толчке и обращаться ко мне, как к невидимому собеседнику.

Ему перевалило за тридцать, он говорил чужими словами. Можно было подумать, начитался Миллера и Буковского. Но он читал только «Плэйбой» и «СПИД-инфо», всегда валявшиеся в туалете. Слушать его я уставал и укутывался с головой в одеяло, стараясь не представлять покрасневшую от потуг рожу и искривленные губы, державшие сигарету.

Люди, ругавшиеся безбожно, населявшие пространство лярвами, вызывали тревогу. Я беспокоился за хрупкий мир – словесный понос безжалостнее баллистических ракет.

Сосед вышел и громко сообщил, что вчера переспал сразу с двумя. Причем, не с уличными шлюхами, а с подвыпившими студентками пединститута. И, мол, они пищали от смеха, когда он по очереди им всовывал.

– Хорошенько дело, – презрительно фыркал сосед, – поиметь сразу двоих. И еще будущих училок. Интересно, что же из них выйдет? Нам бы в свое время в школе таких училок. А? Ты бы не отказался трахнуть сразу двоих молоденьких училок?

– Отстань, – бурчал я из-под одеяла. – Я хочу спать.

Но спать я не хотел, а думал о том, когда же сосед уберется из дома.

Две недели назад я попал сюда случайно. Меня выгнала Рита. С ней я прожил дольше всех, почти четыре месяца. Мне казалось, у нас всё складывается. Но после очередного трудного дня, когда я пришел грязный и пьяный, размахивая кулаками и бутылкой, заявляя, что этому миру уже не отмыться, она выставила меня за дверь.

С соседом мы работали в одной бригаде. Он сразу смекнул, что я подхожу ему в компаньоны. Денег у нас не водилось. Заработав, мы их тут же пропивали.

Но через две недели мы устали друг от друга. Вернее, я от него.

Вчера, в пятницу, после работы он звал прошвырнуться по городу. Но я пошел домой, выпил несколько бутылок пива и уснул, не услышав его возвращения.

– Эй, хочешь бухнуть? Хватит дрыхнуть! – потребовал голос надо мной.

Кажется, сосед не собирался никуда уходить. Выходной испорчен, подумал я. Впрочем, еще можно было взять инициативу в свои руки. Я откинул одеяло и посмотрел на соседа. Вид его был настолько дружелюбный и в то же время идиотский, что я невольно улыбнулся.

– У меня есть выпивка, – подмигнул сосед, – вчера я стянул вермут и водку. Такому сборищу, куда я попал, пить было вредно. Одни клоуны. Я чуть не обоссался от смеха, когда мужик влез на стол и начал стихи орать.

– А пожрать есть?

– Если пить со мной будешь.

– Буду.

Солнцу подбиралось к полудню. Можно и выпить, не слушать же соседа трезвым.

Сервировать он не умел. Как попало накидал нарезанные страшными кусками колбасу и сыр, а вот хлеб был аккуратными ломтями.

– Тоже вчера набрал в гостях? – догадался я.

– Ага. Водки? – предложил сосед.

– Вермут, – ответил я.

– Зря, – поморщился сосед. – Бабское пойло.

– Вермут с водкой, – сказал я.

Сосед кивнул, неторопливо налил и чокнулся. Он сглотнул свои полстакана, помотал головой по лошадиному и набросился на еду, как термит. Так едят каторжники, бродяги и жлобы.

– Знаешь, – говорил сосед, роняя куски еды, – я вот подумал, отчего ты такой молчаливый. И понял, у тебя проблемы с бабами. Они тебе не дают. У мужика, которому бабы дают, вид задиристый и веселый. А которым не дают, вид как у тебя.

– Ты говоришь, что у меня такой вид потому, что мне бабы не дают? – переспросил я, наклоняясь к соседу, словно желая расслышать получше.

– Не, я просто так, – усмехнулся он, поглядев мне в глаза. – Просто бывает, найдется одна, которую хочется больше всех. А она, потаскушка, нет, чтобы навстречу пойти, вертит тобой, как хочет. Играет, как гондоном. Из-за них мужики ходят потерянные. Таких я больше всего не люблю.

Он посмотрел на меня и налил водки. Вид у него был такой, словно он только что объяснил, как устроен мир.

– Не хочу о бабах говорить, – твердо сказал я.

– А чем еще говорить за выпивкой? Жизнь одинокого простого мужика сводиться к трем вещам: где бы пожрать повкуснее, поспать подольше между стройкой и отыметь кого-нибудь получше да повеселее. Что? У тебя по-другому? Ну и помалкивай.

– Что? – нервно спросил я.

– Всё. Не зачем мне про твое самокопание ебучее знать. Придумали, блядь, самопознание. Всё и так ясно. Как устроена здесь и сейчас жизнь, такой она будет всегда. Это мир низших существ. Он за счет нашего навозного копошения и держится. В другом мире, возможно, по-другому. Хочешь жить там, живи. Только сначала выберись отсюда. Гы-гы!

– Гы-гы, – передразнил я. – Хули ты ржешь?

Я не знал, что еще сказать. С чем тут спорить? Может, он и прав, и поэтому я все время думал о том, где живут светлые добрые люди.

– Дебил, – добавил я.

Сосед полез драться. Отчаянная трель дверного звонка отвлекла нас от ссоры. Пришла хозяйка.

Немолодые одинокие домохозяйки часто пускают в дом всяких сомнительных типов, чтобы обмануть одиночества, а повезет – найти спутника жизни. Вот, например, наша. Она сдавала пустующую квартиру одиноким мужикам, вступая с ними в непродолжительную связь. Мужики, как на подбор, были негодяи и неудачники. Последнего сожителя, распускавшего руки, сосед выселил по просьбе хозяйки. Она уже хотела сойтись с ним, но тут появился я. А у хозяйки – выбор.

Она пришла навеселе с бутылкой вина и открытой коробкой конфет.

– Я к вам с праздника жизни, – заплетающимся языком начала она.

С её слов мы поняли, что она зажигала где-то у богатенькой подруги всю ночь. Обзавелась кучей поклонников и одного затащила в постель. Но добилась немного, и неудовлетворенная заявилась к нам.

Бесспорно, мы оживили её планы.

– Скучаете, мальчики, – она посмотрела на нас влажными глазами и еще раз пересказала, как весело провела время.

– Потеем от зависти, – сказал я, глядя на её зеленое от усталости лицо.

– Открой, – подала хозяйка бутылка.

Мы дружно выпили, искренне похохотали. Облизывая губы, женщина переводила взгляд с меня на соседа, который мысленно уже несколько раз её отымел.

– Вы сегодня на редкость обворожительны, – я галантно поцеловал хозяйке руку.

Выбор пал на меня. Хозяйка встала и уверенно потащила меня в комнату. Я бежал резво, мое самолюбие находилось ниже пояса.

На кухню я вернулся через час, вылизав хозяйку с ног до головы. Сосед был пьян и кивал головой, словно во всем соглашаясь с бутылкой, стоявшей перед ним.

– А где эта? – еле ворочал языком он.

– Спит. Умаялась.

Сосед сделал неопределенный жест, словно показывая, как правильно закидывать удилище.

– Чего хотел-то? – спросил я.

– Того же чего и ты.

Я пожал плечами. Мы оба страдали сатиризмом. Сосед встал, грозно покачиваясь, но побежал в уборную. Пока он блевал и сливал воду, я оделся и вышел.

Сердце просило волны, бьющейся о причал.

Весна недавно согнала ледяной панцирь с реки, и берега были едва окрашены зеленоватой нежной дымкой. Казалось, один грубый порыв ветра и её сдует.

С набережной я увидел, как у причала набирает пассажиров первый прогулочный катер. Добежав до кассы, я успел купить билет и последним запрыгнул на борт. На два часа я погрузился в созерцание, понимая, что это единственное, чем я овладел в совершенстве.

Опускались сумерки, когда теплоход вернулся. Я был настолько голоден, что с радостью съел бы левый борт, будь он из муки или риса. И еще я хотел выпить. Мучительно, до головокружения. Денег хватило на сигареты. Закуривая, я заметил, что за мной наблюдает молодая пара. Они стояли у машины и разговаривали. Точно не обо мне, но так как я один находился в поле их зрения, им приходилось наблюдать именно за мной.

Я озяб, спешить некуда. С сигаретой в зубах я подпирал фонарный столб у речного вокзала, размышляя, повезет сегодня или нет.

И мне повезло. Каждый раз, когда по-настоящему нужно, это происходило. Конечно, удача не охотилась за мной, как за некоторыми своими любимчиками. Но мы можем поладить, если захотим. Когда я подкуривал очередную сигарету, мужчина приветственно помахал рукой и громко спросил:

– Ты кого-то ждешь?!

– Да! – крикнул я, подошел ближе и добавил негромко: – Я жду чудо.

– Чудо? – не понял мужчина.

Спутница была подогадливей. Она засмеялась и спросила:

– И долго будешь ждать?

– Пока не дождусь.

Мне показалось, передо мной молодые небожители времен черно-белого романтического кино. Я пригляделся, приходя в восторг, и увидел Сергея Тюленина и Любовь Шевцову, отомстивших своим воскрешением палачам за штольни. Они были молоды, спокойны и мудры. В их открытых чистых лицах отражалась другая жизнь. Вечная.

– А в чем заключается чудо? – спросил Тюленин.

– В чем угодно, или в ком… Может, даже в вас.

Шевцова кивнула и спросила:

– Ждал, когда позовем?

Я пожал плечами. Я ждал космического путешествия, революцию здесь и сейчас, взаимопонимания и несколько бутылок хорошего вина.

Пока молодогвардейцы переглядывались, я представил фрагмент из нашей лучшей и общей жизни. У меня с детства было отличное воображение.

– Прокатимся и поболтаем? – расправил плечи Тюленин.

– Поехали, – кивнул я.

Ветер дул в лицо. Сердце билось часто и сильно, оставляя ощущение чего-то очень важного. Я даже не слышал, что мне говорили.

– Ты слышишь, что я тебе говорю? – спросила Любовь.

– Нет, – улыбнулся я. – У меня так бьется сердце, что я ничего не слышу.

– Скажи, разве можно жить и не знать, что тебя ждет?

– А ты знаешь? – спросил я.

– Я спросила тебя не о том, знаешь ты или нет. А том, можно или нельзя так жить.

– Нельзя, – подумав, сказал я.

– Тебя всегда ждет любовь, вот о чем речь, – пояснил Сергей, сидевший за рулем. – Ты не станешь спорить?

– Не стану, – согласился я. – А куда мы едем?

Машина развернулась в сторону моста за город.

– Мы давно никуда не едем, – покачала головой Любовь, улыбаясь.

– Как это? – не понял я.

– Мы никуда не едем, – повторила Любовь, – наша дорога внутри нас.

– Согласен, – кивнул я.

Машина въехала на мост. Река под нами лежала темной посеребренной лентой, разрезая мир от горизонта до горизонта. Казалось, пересеки её, и попадешь туда, где нашим мечтам есть до нас дело.

– У меня с утра не было никакой дороги, только минное поле – сказал я.

– Хм, – отозвался Сергей. – Сейчас мы всё объясним.

Машина остановились у придорожного кафе.

– Будете объяснять? – спросил я, когда мы уселись за потертый пластиковый стол.

– Подожди, – заговорщицки произнесла Люба. – Скоро узнаешь.

Она была удивительно похожа на заводную девчонку из книги Фадеева. С такими же необыкновенно задиристыми, очень умными и в то же время простодушными глазами.

– Бутылку вина получше, – попросил Сергей у подошедшей разморенной девицы.

– Что будете есть? – без интереса спросила она.

– Дайте фруктов, – сказала Люба.

– Только яблоки и апельсины, – лениво проговорила девица.

– Хорошо, дайте яблок, – согласилась Люба.

– Их всего два.

– Тем лучше.

Когда девица ушла, Любовь и Сергей разом наклонились ко мне.

– Знаешь, что такое настоящая любовь и дружба? – спросил Люба.

Так, словно я давно и настойчиво просил поговорить со мной об этом. Я жестом показал, что знаю, но не много.

– Это такая общность мысли, такое понимание, когда чувство благодарности к другу, к любимой не покидает тебя ни на миг.

– И все, что вы делаете, делаете ради общей свободы, – закончил Сергей.

Мне захотелось немедленно бежать и делать всё возможное ради свободы.

– Ради общей свободы, – кивнул я, довольный, что со мной разговаривают на высокие темы, – я готов на всё.

Девица принесла бутылку и два яблока. Люба нарезали их на дольки, а Сергей налил нам вина и предложил:

– Ты должен вступить в молодую гвардию.

– Куда?

– В молодую гвардию.

– Чтобы взрывать мосты и уничтожать врага, – догадался я.

– Нет, чтобы любить и строить новую жизнь.

Честное слово, именно такую картину я успел нарисовать в воображении. Пока не почувствовал, что реальность пощипывает за уши и тянет назад. Чего только не представишь, ради прекрасного будущего.

Тюленин, и правда, пожал плечами, и предложил пойти в клуб на концерт. Разочарован я особо не был. В жизни попроще, чем в воображении. Но Сергея и впрямь звали Сергеем. А вот Люба оказалась Светой, хотя для меня все равно осталась Любой.

В клуб я пошел. Почему бы ни пойти, если приглашают и обещают угостить выпивкой. По своей воле я бы там, вряд ли, оказался. Куча народа заливает в глотку, гремит музыка, все орут, снимаются, радостно называя это общением и развлечением. Мне давно казалось, что ходить в клубы за развлечением, все равно, что искать алмазы по туалетам. Я не понимал, почему так много людей собирается в одном месте, как коровы на пастбище, каждый ходит с видом, словно всё в мире ровненько и по любви, словно завтра никого из нас не вываляют в дерьме, не обоссут и не отъебут без всякого здрасьте и до свидания.

Я предпочитал бродить по окраинам, выпивать с милыми дурочками в дешевых кафе, где народ похож на земляных червей, упорно переваривающих мир. В большинстве своем не страшных, а уставших и грустных. Хорошо пройтись по подземельям, где сидят мелкие демоны. Заглянуть к ним в ад, где его черные колеса, цепляясь друг за друга, приводят в действие весь наш большой балаган. Оттуда здешнее веселье выглядит, как жутчайшее по бессмысленности действие. Увидеть тени мира и ужаснуться, и прийти в восторг от ужаса. Вот развлечение так развлечение.

В клубе мы сразу стали бухать. Не размеренно пить, а накачиваться пивом, водкой и коктейлями, и еще жрать какие-то острые, соленые и сладкие закуски. Тюленин и Шевцова не переставали расспрашивать. Они сразу прикинули, что я чем-то отличаюсь от обычных пьяниц. А я выведывал, кто же они. Они быстро утолили мой интерес. Тюленин занимался недвижимостью, а Шевцова ради него бросила медицинский институт и год как была его любовницей. Они копили на квартиру в столице, жили в своё удовольствие, мечтая лишь о бесконечных каникулах и о толстых брикетах с крупными купюрами.

В конце концов, говорить пришлось мне. Выпив, я расчувствовался и стал изливать потоки романтической дури. Я клялся, что способен обойти мир пешком, что понимаю язык цветов и птиц. Могу обходиться без денег и писать отличные истории, которые изменят мир. В общем, нажрался. И не заметил, как пропали прекрасные лица Тюленина и Шевцовой, закрутились стены и потолок, исчезло сознание.

Оно вернулось через лоб, упиравшийся в холодную кирпичную стену. Я блевал где-то за углом. Когда изверглось последнее, сознание прояснилось, я понял, что опять вел себя по-скотски. Не раз я брался за свой моральный облик, пытаясь воспитать лучшего гражданина вселенной, но всякий раз приходилось разводить руками. Я был из тех, кто испорчен. Не до самых костей, но достаточно глубоко, чтобы противостояние не прекращалось.

Отклеившись от кирпичной стены, я двинулся в темноту. Меня шатало и мутило. Поблизости жил приятель с одной красивой стервой. Она постоянно подначивала всех приходивших в дом мужиков. Пьяному мне было на это наплевать. Подходя к их дому, я увидел, что в квартире горит свет. И вскоре услышал доносившиеся оттуда вопли. Там явно скандалили. А скандалили они, если только напивались вместе. Если пил один, настоящего скандала не выходило. А тут все было путем. Раздался звон стекла, и в окно вылетела вещица.

Я подошел и подобрал старый будильник. Что ж, неплохо, подумал я, так и надо. И запустил его дальше.

– Ох, сука! Ты же разбила стекло! – проорал приятель и тоже запустил в окно какую-то хреновину.

– Моя любимая кружка! – взвизгнула, как зарезанная, женщина. – Я тебя ненавижу! Ненавижу!

– Ты сейчас полетишь вслед за твоей долбанной кружкой! Блядь!

Я не стал вмешиваться в скандал. Хотя так и подмывало подняться и выкинуть в окно вещицу покрупнее. В этом деле у меня хороший опыт. От безрассудства отвлекли шаги. Кто-то, заплетая ноги, шел в мою сторону.

Из темноты появилась потрепанная девица. Конечно, я увязался за ней и долго предлагал себя, как любовника, нахваливая свои достоинства. Девица устало материлась, пьяно вращая глазами и раскачиваясь. Пока я прикуривал сигарету на перекрестке, девицу подобрали лихие парни и увезли на синей машине, похожей на самолет.

Оставшись один, я принялся приплясывать и напевать. Вдруг стало невероятно весело, мне показалось, что я на палубе огромного пьяного корабля. И весь мир плывет неведомо куда. Все вместе – город и Земля. Я кружился, кружился, пока совершенно не закружил голову и не упал.

Проснулся я от чужого бормотания, холода и нестерпимой жажды. Открыв левый глаз, я увидел раннее утро. Скукожившись, я лежал на лавке в незнакомом дворе. Напротив на детской карусели сидел интеллигентного вида бродяга в костюме с чужого плеча, в белой пожеванной рубашке и пытался откупорить бутылку вина.

– Где взял? – спросил я, нутром чуя, что буду участником распития.

– Стащил на свадьбе, – даже не глянул на меня бомж.

– Рубашку?

– И рубашку тоже.

– Бутылка одна? – поинтересовался я.

– Две.

– Французское?

– По херу.

Я поднялся и сердечно познакомился с собутыльником. Он был растроган тем, что я увидел в нем поэта, и отдал мне право дегустации из второй бутылки. Наши организмы были одинаково измождены, двух бутылок хватило, чтобы за час вернуть вчерашнее состояние.

Компаньон свалился за борт и почил крепким сном. А я с вдохновением принялся карябать гвоздем на спинке лавочки:

Утром весенним на лавке

вино и солнце – жидкий философский камень –

зажгли во мне прекрасный жаркий пламень.

В ладонях сжав магическое средство,

я сердцем отливаю пули чистой страсти.

Отличный способ мир увидеть,

какой он есть на самом деле.

Я поднимаю взор и вижу лишь игру теней и света,

печаль есть сумерки, любовь – сияние рассвета.

Я был обманут загустеньем крови,

застывшем в теле как икота.

Теперь всё ясно – мир подобен карнавалу!

Неряшлив к тем, кто молча поджидает рядом,

приветлив с теми, кто живет с улыбкой.

Напиткам всем, что раны исцелят забвеньем,

и женщинам, в любви не знающим предела,

отдамся!

Усердное прикладное стихотворство привлекло внимание старичка, бродившего с двумя лохматыми тявкающими собачками. Узрев надругательство над девственностью скамейки, он замахал палкой и поспешил пресечь безобразие. Между нами завязалась перебранка, которая закончилось моим бесславным водворением за пределы двора под истеричный лай. Впрочем, особо я не расстроился.

Бездомная рыжая кошка лакала из весенней лужи и удивленно наблюдала, как мое тело двигалось зигзагами, натыкаясь на деревья, оградки и кучи прошлогоднего мусора. На подвиг тело не годилось. Хотя, видимо, и стремилось именно туда, где подвиги свершаются, как в рыцарском турнире. Не успел я прикинуть – зачем мне подвиг, как в спину громко посигналили.

У края тротуара, похожая на подводную лодку или батискаф стояла большая машина, оттуда выглядывали знакомые лица молодогвардейцев. Они приглашали внутрь.

Я заполз в батискаф.

– Ты куда пропал вчера? – спросил Тюленин.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Не помню.

– Пьяница. Пьешь с утра, – без укоризны покачала головой Шевцова.

– У меня жизнь так складывается, – веско заявил я. – Вот и пью.

– Чего это она у тебя так складывается?

– Влюблен-с. Безответно-с, – сказал я, повесив голову, и тут же вскинул. – Но в любовь я теперь не верю.

– Надо же, – проговорил Тюленин, – он еще и влюблен-с безответно. Может, тебя отвезти к твоей любви безответной?

– Да куда его в таком виде? – не согласилась Шевцова. – К тому же и в любовь он теперь не верит.

– В каком это виде, – запротестовал я, – вид у меня что надо. Дайте на бутылку вина, у меня ничего нет.

– Тебе хватит, – заметила Шевцова.

– Прости, Любовь, но тут ты не права, – покачал я головой. – А верю или не верю, это не важно. Главное, все только начинается.

– Серьезный парень, – усмехнулся Тюленин. – Куда его повезем?

– Пусть едет, куда хочет, – ответила Шевцова. – Но мне кажется, сегодня у него ничего хорошего не получится, слишком уж он пьян.

– Это мы еще посмотрим, – опять веско заявил я.

– Куда тебе? – спросил Тюленин.

Я объяснил дорогу.

Пока мы добирались, я пересказал кое-что из своей жизни. Донес смысл молодогвардейских идей человека будущего. Спел новую песню «Территории22». Прожег сигаретой палантин Шевцовой. Выпил запасы минеральной воды. Чихнул восемь раз подряд.

– Изменить ход предназначенных событий невозможно, – сказал я, покидая салон. – Можно отказаться от них, и тем самым загнать себя в тупик.

Любовь лишь покачала головой. Но по глазам было видно, что, не смотря на палантин, я укрепился в статусе друга, которому всегда открыты двери.

– Позвони мне вечером или завтра утром, – сказал Тюленин и сунул мне в карман бумажку с номером.

– Займи пару тысяч, – попросил я.

– На так, пятьсот.

И машина уехала. Вернее, уплыла.

Подчистив перья, набив рот жвачкой, я с бутылкой вина и плиткой шоколада поднялся на знакомый этаж. Чуть отдышавшись, я постучал.

Рита открыла дверь и критически оглядела меня.

– Привет! – жизнерадостно воскликнул я.

– Привет, – менее жизнерадостно проговорила Рита. – Чего тебе?

От одного ее вида я глупел. Ее задумчивые зеленые глаза переворачивали мою жизнь, она становилась одинокой и невыносимой. Хотелось умереть прямо у ног Риты.

– Давно не виделись, – глупо ухмыльнулся я и помахал шоколадом.

Рита выдержала паузу.

– Проходи, – вдруг что-то решив, пригласила она.

С порога я принялся говорить непонятно, упирая на то, что дни радости и печали нанизаны на жизнь, как бусины на легко рвущуюся нитку.

– Я же просила тебя, не приходить пьяным, – остановила на полуслове Рита.

– А что случилось? – деланно удивился я.

– Ничего. Пить я не буду.

– И не пей, я сам выпью.

– Ты пришел ссориться? – нахмурилась Рита. – А я подумала, мириться.

– Я пришел рассказать о своей любви.

– Ты это пробовал сделать две неделю назад. Не получилось, – напомнила Рита.

– И что? Теперь мне нет места в твоем сердце? Мы же неплохо ладили когда-то? Еще три недели назад ты говорила, что мы вместе навсегда.

Рита сердито молчала.

– Я сейчас уйду, – соврал я.

Разулся, прошел на кухню и принялся открывать бутылку.

– Я уйду, – говорил я, – только пусть мне объяснят, неужели здесь не понимают, что со мной происходит.

– Нет.

Это «нет» было словно брошенный предмет. Я покачнулся.

– Отлично, – я уселся и выпил стакан вина как ни в чем не бывало.

– Уходи. – Рита еле сдерживалась, чтобы не бросить чего потяжелее.

– Ты занята?

– Занята.

– Чем? Кого-то еще таскаешь на поводке? А может, ты знаешь, что нужно всем этим людям вокруг? Интересная работа? Новые знакомства? Власть? А знаешь, что нужно мне? Твоя любовь! Да.. Твоя! Только твоя! Понятно тебе? Не хочешь со мной разговаривать. А я скажу. Нет ни потерянного, ни найденного! У жизни есть один божественный урок. Урок любви! Он нарисован чудесными узорами повсюду. Он останется, всё остальное смоется. Слезами, дождями, неважно. Я хочу вместе с тобой любоваться этими чудесными узорами. Любоваться и угадывать их продолжение в другом мире… потому мне и… мне и… ачхи…апчхи… Мне нужна твоя любовь! апчхи!