Куджо

– У меня алиби. – Стив продолжал улыбаться. – Я привез тебе гардероб, дорогая.

– Оставь его на крыльце. Я выпишу чек.

Улыбка погасла. Теперь она могла разглядеть подлинного Стива Кемпа, и он ей совсем не понравился. Ее бросало в дрожь от мысли, что она спала с ним. Она лгала Вику, чтобы залезть в постель с этим типом. Теперь все это в прошлом. Но остался Стив Кемп – небезызвестный поэт, реставратор и торговец мебелью, хороший игрок в теннис, прекрасный любовник и… подлец.

– Ты серьезно? – спросил он оторопело.

– Ну конечно, кто же откажет неотразимому Стивену Кемпу! Это, должно быть, шутка. Но я не шучу. Так что давай-ка, неотразимый Стивен Кемп, сгружай свой гардероб, бери чек и уматывай.

– Не говори со мной так, Донна. – Его рука потянулась к ее груди и больно сдавила ее. К ее гневу прибавился легкий страх, но разве она не чувствовала нечто подобное, пока продолжалось эта постыдная связь? Она отбросила его руку.

– Не надо со мной так, Донна. – Он больше не улыбался. – Это чертовски опасно.

– Да что ты?! – Страх только усилил ее гнев. Его лицо густо поросло черной бородой, и, глядя в него, она внезапно осознала, что, хотя она хорошо разглядела его пенис – и даже держала его во рту, – ей ни разу не удавалось как следует заглянуть ему в лицо. – Разве не ты сюда приперся?

– Я говорю о том, – сказал он, – что ты немного расслабилась, а когда я стал не нужен, выгоняешь меня. Так? Тебе ведь нет никакого дела до моих чувств.

– Не дыши на меня, – сказала она и, оттолкнув его, стала ставить в холодильник молоко.

Он не ожидал толчка и неуклюже отступил назад. На лбу его внезапно проступили морщины, на скулах заходили желваки. Иногда она видела его таким на теннисном корте, когда он пропускал легкую подачу. Она несколько раз наблюдала, как он играет, и однажды он легко обставил ее мужа – и всякий раз в такие моменты у нее возникали сомнения относительно ее отношений с ним. Он опубликовал два десятка стихов в разных журналах и выпустил в Батон-Руж книжку «Волшебный закат». Он окончил университет в Нью-Джерси, любил рассуждать о современном искусстве, об угрозе ядерной войны и о фильмах Энди Уорхола.

Теперь он подошел, взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Пакет молока вырвался из ее рук и с треском ударился об пол.

– Ну вот, погляди, – сказала Донна. – Только этого не хватало.

– Слушай, хватит со мной шутить. Ты…

– Убирайся отсюда! – рявкнула она прямо ему в лицо. Слюна брызнула ему на лоб и щеки. – Что тебе от меня нужно? Уходи! Поищи себе другую дуру!

– Ах ты дешевая сучка, – сказал он злобно, не выпуская ее плеч.

– И забирай свой гардероб. Можешь выкинуть его на помойку.

Она наконец вырвалась и пошла к раковине, чтобы взять тряпку. Руки ее дрожали, желудок выворачивало. Внезапно она подумала, что сейчас ее стошнит.

Она встала на четвереньки и принялась подтирать пролившееся молоко.

– Ты думаешь, что из себя представляешь что-то? – сказал он. – Неужели твоя дырка слишком хороша для меня? Вспомни, как ты извивалась и просила: «Еще! Еще!» Помнишь?

– Забудь об этом, подонок, – сказала она, не поднимая глаз. Волосы упали ей на лицо, и она была этому рада. Ей не хотелось, чтобы он заметил ее бледность. Все происходящее казалось ей каким-то кошмаром. Как будто, посмотрев в зеркало, она увидела в нем старую, ухмыляющуюся ведьму. – Уходи, Стив. Я не хочу тебя видеть!

– Ну и что? Позвонишь шерифу Баннермэну? «Здравствуйте, шериф. Это жена мистера Бизнесмена. Тут парень, с которым я трахалась, не хочет уходить. Вы не могли бы забрать его отсюда?» Ты это скажешь?

Она вновь почувствовала страх. До замужества она работала библиотекаршей в Уэстчестерской школе и всегда боялась, когда ей приходилось говорить – почти кричать – детям, чтобы они успокоились. Они всегда слушались, но ее постоянно мучил страх: что, если они однажды откажутся повиноваться? Что тогда? Этот вопрос мучил ее даже по ночам. Она боялась кричать и делала это только в самых крайних случаях. Крик казался ей какой-то дикостью. Когда тебя не слушают, остается только кричать.

Сейчас страх был сродни тому же. На его слова ответом мог быть только крик. Но кричать ей не хотелось.

– Уходи, – повторила она. – Пожалуйста. Между нами все кончено.

– А если я не уйду? Если я сейчас оттрахаю тебя прямо здесь, на полу, в этой луже молока?

Она взглянула на него сквозь сетку волос. Лицо ее оставалось бледным, и глаза казались огромными.

– Тогда тебе придется попотеть. И если я только смогу выцарапать тебе глаза, то не стану раздумывать.

Прежде чем снова опустить глаза, она заметила, что он колеблется. Он знал, что у нее хорошая реакция. Он мог обыграть ее в теннис, но даже для этого приходилось попотеть. Насчет глаз она, пожалуй, привирает, но царапины на лице тоже не украсят его. Хочет ли он заходить столь далеко? Она чувствовала в воздухе кухни какой-то едва уловимый запах, дикий и грубый, и поняла, что это смесь ее страха и его злости, источаемых их порами.

– Отвезу гардероб назад, – сказал он наконец. – Отчего бы тебе не послать за ним любящего супруга? У нас с ним найдется, о чем потолковать.

После этого он повернулся и так хлопнул входной дверью, что едва не разбил стекло. Через мгновение послышались гудение фургона и скрежет шин – это он выезжал на дорогу.

Донна медленно закончила вытирать молоко, поднимаясь время от времени, чтобы отжать тряпку. Она смотрела, как струйки молока уплывают в водосток. Она вся тряслась, отчасти от пережитого страха, отчасти от облегчения. Вряд ли она расслышала угрозу Стива. Она только снова и снова восстанавливала в памяти цепь событий, приведших к этой уродливой сцене.

Она всегда считала, что ее интрижка с Кемпом началась без всяких видимых причин – как прорыв сточной трубы. Такие сточные трубы протекают почти под всеми счастливыми браками в Америке.

Она не хотела переезжать в Мэн и протестовала, когда Вик выложил ей эту идею. Несмотря на то что они не раз проводили здесь отпуск, она всегда считала этот штат лесной глушью, где зимой лежит снег глубиной в двадцать футов и люди оказываются отрезанными от внешнего мира. Ее пугала мысль о переезде в подобное место с маленьким ребенком. Она уже рисовала – себе и Вику – картину снежных бурь, разделяющих Портленд, где может оказаться он, и Касл-Рок, где останется она. Донна заявила, что в такой ситуации ей останется только наглотаться таблеток или сунуть голову в духовку. Может быть, часть ее существа таким образом противилась отъезду из суматошного и бешеного Нью-Йорка.

И все же не это было самым худшим. Хуже всего был страх, что «Эд Уоркс» может лопнуть и они вернутся назад с поджатым хвостом. Этого не случилось, потому что Вик с Роджером работали не покладая рук. Но это значило, что большую часть дня она оставалась одна с ребенком, без всякой помощи.

Своих близких друзей она могла пересчитать по пальцам. В них она была уверена, но вообще-то она никогда не сходилась с людьми легко. Поэтому после переезда новых друзей она не завела.

«Я становлюсь Примерной Американской Хозяйкой, – думала она долгими зимними днями, наблюдая за падающим снегом. – Сижу дома, готовлю Тэду любимые тосты с сыром и суп на обед, смотрю дурацкий телевизор». Можно было сходить в гости к Джоани Уэлш, у которой была дочка возраста Тэда, но эти визиты всегда давались ей с трудом. Джоани была на три года старше Донны и на десять фунтов тяжелее. Казалось, это ее совсем не гнетет. Она говорила Донне, что муж любит ее и такой.

Иногда «трубы» прорывало. Она ссорилась с Виком по пустякам, чтобы не думать о более серьезных вещах, которые было трудно определить словами – страх, утрата, старение. Быть может, одиночество. Она слышала по радио песню, которую помнила со школьных лет, и вдруг начинала плакать. Ее не покидало чувство вины перед Виком – ведь он был рыцарем, отважно сражающимся за благополучие с семейным гербом на щите, – и она послушно нянчилась с Тэдом, утешала его, когда он плакал, и выслушивала его детские вопросы, на которые не так-то легко ответить.

И она все чаще задумывалась о том, что будет, когда Тэд вырастет. В прошлом году он три дня в неделю проводил в детском саду «Джек и Джил»; в этом на пять дней в неделю отправлялся в сад-лагерь. Когда его не было, дом становился ужасающе пустым. Двери напоминали открытые рты, лестничные спуски – жадные глотки. Пустые комнаты оборачивались ловушкой.

Поэтому она мыла полы, которые и так блестели, и думала о Стиве Кемпе, с которым позволила себе легкий флирт. Стив переехал однажды в город откуда-то из Виргинии и открыл здесь торговлю антикварной мебелью. Не раз она ловила себя на том, что сидит перед телевизором и не знает, что там идет, думая о том, как его загар контрастирует с белой тенниской, или о том, как смешно оттопыривается его задница, когда он бегает по корту. И в конце концов…

Она почувствовала спазмы в желудке и побежала в ванную, зажав руками рот. Ее стошнило. Она невидящими глазами уставилась на рвоту, и ее стошнило еще раз.

Когда желудок чуть отпустило (но ноги по-прежнему были ватными), она посмотрела на себя в зеркало. Лицо было совсем белым, глаза покраснели. Волосы сбились в бесформенный комок. Она подумала, что станет такой в старости… совсем скоро, и в ужасе поняла, что, если бы Стив Кемп сейчас был здесь, она бы позволила ему себя взять – только бы он обнимал ее и целовал, и уговаривал не бояться, и говорил, что время – это миф, а смерть – всего лишь сон.

Из ее груди вырвался звук, напоминающий хриплое рыдание, – совершенно безумный звук.

Она уронила голову и расплакалась.

Черити Кэмбер сидела на двуспальной кровати, которую делила со своим мужем Джо, и смотрела на что-то, что держала в руках. Она только что вернулась из магазина, где в то время была и Донна Трентон. Теперь ее руки, ноги, щеки похолодели, словно она слишком долго шаталась с Джо на снегоходе, но завтра было первое июля, и снегоход стоял в сарае, дожидаясь зимы.

«Не может быть. Это какая-то ошибка».

Но в этом не было никакой ошибки. Она вертела это так и сяк, и все сходилось.

«Ну что ж, это со многими случается. Ведь так?»

Со многими. Но с ней?

Она слышала, как Джо заколачивает что-то у себя в сарае – этот звук разносился сквозь жару, как удар колокола. Потом пауза и сердитое «ч-черт!».

Молоток ударил еще раз, и снова наступила пауза. Потом муж завопил:

– Бретт!

Она всегда немного пугалась, когда он звал сына таким голосом. Бретт любил отца, но Черити никогда в точности не знала, какие чувства испытывал к сыну сам Джо. Странно, но это было так. Один раз, два года назад, ей приснился страшный сон, который она так и не смогла забыть. Ей снилось, что ее муж воткнул вилы прямо в грудь Бретту и их зубья вышли у мальчика из спины, приподняв его рубашку, как колышки – палатку. «Маленький засранец не пришел, когда я звал его», – сказал муж во сне, и она в ужасе проснулась рядом с реальным мужем, который мирно спал, напившись пива. Лунный свет падал на нее через окно, и в его призрачных лучах она испугалась того, что лежало рядом с ней, – монстра с желтыми острыми зубами, посланного ей в наказание каким-то сердитым Богом. Джо не раз поднимал на нее руку, и она обычно беспрекословно слушалась его. Бретт рос таким же. Но иногда она просто боялась за мальчика.

Она подошла к окну и увидела, как Бретт бежит к сараю. Следом трусил с обалделым видом Куджо.

Тихо: «Подержи это, Бретт».

Еще тише: «Сейчас, папа».

Снова начался стук молотка, немилосердный колокольный звон: «Бом! Бомм! Боммм!» Она представила, как Бретт держит какую-нибудь заклепку. Муж мусолит «Пэлл-Мэлл» в углу своего тонкого рта, рукава рубашки засучены, он орудует пятифунтовым тяжелым молотком. И если он пьян… если он промахнется хоть на сантиметр…

Она уже воображала захлебывающийся крик Бретта, когда молоток превратит его руку в красное месиво, и закрыла глаза.

Потом опять посмотрела на вещь, которую держала в руке, и подумала о том, как ее можно использовать. Больше всего на свете она хотела съездить в Коннектикут – повидать свою сестру Холли. Она не была там уже шесть лет, с лета семьдесят четвертого года, – она хорошо помнила то лето, очень тяжелое для нее, кроме этой восхитительной поездки. «Тогда начались все эти ночные странности Бретта – кошмары, крики и, чаще и чаще, хождение во сне. И в то же лето Джо опять начал пить. Сомнамбулизм Бретта в конце концов прошел. Пьянство Джо – нет.

Бретту тогда было четыре года, теперь ему исполнилось десять, и он вряд ли помнил тетю Холли, которая шесть лет назад вышла замуж. Теперь у нее уже были мальчик, названный по имени мужа, и совсем маленькая девочка. Черити их еще не видела – только на фотографиях, которые сестра прислала по почте.

Она боялась сказать об этом Джо. Он устал слушать ее просьбы на этот счет, и, если она попросит еще раз, он может ее ударить. Последний раз она заводила разговор насчет Коннектикута шестнадцать месяцев назад. Он отказался – ему неплохо жилось и в Касл-Роке. Каждый год он с Гэри Педье и другими приятелями отправлялся на север к Мусхеду поохотиться на оленей. Следующей осенью он собирался взять с собой и Бретта. Она не хотела отпускать Бретта на две недели с этими типами, чтобы он слушал их похабные шуточки и наблюдал, в каких скотов превращаются мужчины от непрерывного пьянства. И к тому же у всех заряженные ружья. Рано или поздно это кончится плохо. Пускай, но без ее сына. Без Бретта.

Молоток медленно, ритмично колотил по металлу. Потом замолчал. Она слегка расслабилась.

Она знала, что рано или поздно Бретт все равно уйдет с ними и она для него исчезнет. Он вступит в их клуб, и она для него тоже станет всего лишь кухаркой и прачкой. Да, этот день придет, но она хотела отдалить его насколько возможно.

Быть может, ей удастся удержать его дома хотя бы этой осенью? Во всяком случае, было бы неплохо до этого съездить с Бреттом в Коннектикут. Показать ему, как живут…

ага, показать ему и посмотреть самой…

как живут приличные люди.

Если Джо отпустит их… Но думать об этом не имело смысла. Джо мог уезжать куда хотел, один или с друзьями, а она не могла, даже с Бреттом. Таково было одно из главных правил их брака. Поэтому она не могла даже подумать, как хорошо было бы в Коннектикуте без него, сидящего у Холли на кухне, где он наливался бы своим пивом и бесцеремонно оглядывал мужа Холли своими карими глазами…

Вдвоем с Бреттом.

Можно даже на автобусе.

Она подумала: «Он хочет, чтобы Бретт в ноябре отправился с ним на охоту. Может быть, заключить сделку?»

Ее пробрал холод: действительно ли она согласна на такую сделку?

Денег теперь хватало, но дело не только в деньгах. Деньги он заберет, и она их больше не увидит. Поэтому нужно выкладывать карты сразу же. Прямо сейчас.

Мысли побежали быстрее. Стук молотка прекратился. Она увидела, как Бретт выходит из сарая, и вздохнула с облегчением. Что-то подсказывало ей, что в этом темном месте, заваленном всякими железками, его в любой момент может подстерегать опасность.

Нужно найти выход.

Если только у нее хватит смелости.

В руке она держала лотерейный билет и глядела на него снова и снова, еще не веря своей удаче.

* * *

Стив Кемп вернулся к себе в магазин в состоянии бешенства, доходящего до экстаза. Магазин находился в западных пригородах Касл-Рока, на дороге номер одиннадцать. Он снял помещение у местного фермера, которого про себя называл Козлина.

В магазине господствовал громадный железный бак, в котором Стив варил лак; размеры бака позволяли сварить в нем целую конгрегацию миссионеров. Вокруг теснились питомцы Стива: бюро, гардеробы, чайные столики, книжные шкафы. Воздух пропитывали ароматы краски и лака.

В сумке у него была смена белья: он планировал переодеться после сеанса любви с этой сучкой. Теперь он швырнул сумку в угол. Она пролетела через все помещение и плюхнулась на гардероб, как дохлая крыса. Он постоял, тяжело дыша, вдыхая едкие запахи, рассеянно глядя на три стула, которые обещал закончить к концу недели. Его пальцы сжались в кулаки. Нижняя губа отвисла. Он был похож на описавшегося младенца.

– Сука! – выдохнул он и пошел за сумкой. Сперва он хотел швырнуть ее еще раз, потом изменил свое намерение. Он взял сумку и прошел через магазин в комнаты. Там было еще жарче. Чертова жара! В кухне куча грязной посуды. Вокруг зеленого пакета с мусором жужжат мухи. В комнате главным предметом был большой старый черно-белый «Зенит», подобранный им на свалке. На телевизоре мертвым сном спал громадный полосатый кот по кличке Берни Карбо.

Писал он обычно в спальне. Постель была разбросана, простыни давно следовало бы сменить. Независимо от того, как часто он имел дело с женщинами (а в последние две недели на этом фронте стояло полное затишье), он мастурбировал почти каждый вечер. Он считал это симптомом творческой активности. Напротив кровати стоял стол с «Ундервудом» старого образца. Вокруг машинки громоздились стопки рукописей. Он много писал – стихи, рассказы, сюрреалистическая пьеса, где все персонажи обходились девятью словами, и роман, где одно событие рассматривалось с пяти точек зрения. Уже пять лет он не жил в одном месте достаточно долго, чтобы распаковать все свои бумаги.

В прошлом декабре во время бритья он обнаружил у себя в бороде седину. Это открытие повергло его в глубочайшую депрессию, не проходившую еще несколько недель. Он отчаянно скреб щеки бритвой, словно это могло стереть седину. Тридцать восемь лет. Он гнал мысли о старости, но порой они заходили с тыла и наваливались на него, когда он меньше всего этого ждал. Через семьсот дней ему будет уже сорок.

«Вот сука», – думал он снова и снова.

Он бросил в своей жизни несчетное количество женщин, но его самого бросали всего два или три раза. Он всегда чувствовал, когда это должно произойти, и брал инициативу в свои руки. Бросай первым, как в карточной игре, – и не будешь думать о возрасте. Он видел, что Донна охладевает к нему, но ему казалось, что ею можно без труда манипулировать, сочетая секс с психологией. Со страхом, если придется. Поэтому то, что случилось, вызвало у него боль и ярость, как будто его выпороли.

Он разделся, сунул бумажник и мелочь из брюк в ящик стола и пошел в ванную. Приняв душ, он почувствовал себя лучше. Он натянул джинсы и легкую фланелевую рубашку и задумался.

В бумажнике Стив Кемп хранил визитные карточки. Он всегда любил их – и свои, и, как ни странно, чужие. Как-то, когда они с Донной занимались любовью, он заметил на телевизоре визитные карточки ее мужа. Когда Донна вышла в ванную или куда-то еще, он позаимствовал одну. Для коллекции.

Теперь он открыл бумажник и начал рыться в нем. Так, карточки его агентов, издателей, бизнесменов. Он подумал было, что обронил карточку любящего супруга. Но она просто затерялась среди мятых купюр. Он выудил ее. Синие буквы на белом фоне. Ничего лишнего. Скромные, но со вкусом.

Роджер Брикстон «Эд Уоркс»

Виктор Трентон

1633 Конгресс-стрит телекс: ЭД УОРКС

Портленд, Мэн 04001 тел.: (207) 789-8600

Стив взял листок бумаги и освободил на столе место. Посмотрел на пишущую машинку. Нет. Шрифт каждой машинки индивидуален, как почерк. У этой запала буква «А».

Конечно, полиции бояться нечего, но осторожность не помешает. Дешевая бумага, какой полно в любом офисе, и никаких машинок.

Он взял из кофейной банки на столе чертежный карандаш и написал большими печатными буквами:

ПРИВЕТ, ВИК!

У ТЕБЯ ЧУДЕСНАЯ ЖЕНА.

Я ТРАХАЛ ЕЕ, ПОКА ДЕРЬМО НЕ ПОЛЕЗЕТ.

Он прервался, зажав карандаш в зубах. Так, уже лучше. Конечно, она может оправдаться, и Трентон не поверит этому письму. Слова всегда значат мало. Нужно что-то добавить. Что?

Внезапно он улыбнулся; когда он улыбался, лицо его казалось безмятежным и было ясно, что женщины никогда не доставляли ему особых огорчений.

Он дописал:

ТЫ ВИДЕЛ У НЕЕ РОДИНКУ НА ЛОБКЕ?

ЛИЧНО МНЕ ОНА НАПОМИНАЕТ

ЗНАК ВОПРОСА. А У ТЕБЯ ЕСТЬ ВОПРОСЫ?

Хватит – хорошего понемногу, как любила говорить его мать. Он отыскал конверт и сунул в него послание. После некоторых колебаний вложил туда же визитную карточку и теми же квадратными буквами надписал адрес – Вику на работу. Подумав, решил проявить снисхождение и ниже подписал: «Лично».

Он положил письмо на подоконник и откинулся на стуле, снова чувствуя себя прекрасно. Он был уверен в правильности своих действий.

Снаружи прогудел грузовик. Он выглянул в окно. В кузове возвышался старинный кабинет. Что ж, прекрасно. Лишние деньги никогда не помешают. Только вот хватит ли у него времени? Получив письмо, любящий супруг наверняка захочет с ним разобраться. Стив играл с ним в теннис и запомнил худобу, большие очки и тонкие, как спагетти, руки, но, имея дело с подобными людьми, никогда нельзя быть уверенным, что они не выхватят из кармана пушку и не совершат антиобщественный поступок. Поэтому лучше пока смотаться в Огайо. Или в Пенсильванию. Или в Таос, штат Нью-Мексико. Но поскольку он был из тех шутников, что любят подлить масла в огонь, то решил еще немножко подождать и проследить за событиями.

Водитель грузовика с женой зашли в магазин. Стив, улыбаясь, вышел к ним, держа руки в карманах. Женщина немедленно улыбнулась в ответ.

– Привет, чем могу помочь? – спросил он, про себя решив отправить письмо сразу же после их ухода.

В тот же вечер, когда красное солнце уже нависло над горизонтом, Вик Трентон в рубашке, обернутой вокруг талии, копался в недрах «пинто», принадлежащего его жене. Донна стояла рядом, выглядя удивительно юной и свежей в белых шортах и красной безрукавке. Тэд в одних трусиках без устали гонял по двору на велосипеде.

– Попей чаю, – сказала Донна Вику.

– Угу. – Стакан исчез за капотом машины. Вик сделал пару глотков и, не глядя, сунул стакан жене. Она успела его подхватить.

– Браво, – сказал он. – Прекрасная реакция.

Она улыбнулась:

– Я просто знаю: уж если ты чем-то занят, то все. Гляди в оба и только успевай ловить.

Они улыбнулись друг другу. «Хороший момент», – подумал Вик. Может, виной тому его воображение, но ему казалось, что таких моментов в их жизни становилось все меньше. Перебранки по пустякам, холодное молчание или – что еще хуже – полное безразличие. Он не знал причины, но был признателен и за эту улыбку.

– Так что там с моим гробом на колесах?

– Карбюратор. – Вик ткнул в нужном направлении отверткой. – Похоже, клапан отходит.

– А это плохо?

– Да нет, – сказал он, – только в любую минуту он может полететь. Этот клапан контролирует поступление бензина, а без бензина машина не поедет. Закон природы, малышка.

– Па, ты меня покачаешь?

– Да, подожди немного.

– Я буду сзади.

И Тэд устремился к качелям, стоящим за домом. Вик соорудил их прошлым летом, обложившись планами и прикладываясь в процессе работы к джину с тоником под аккомпанемент транзистора. Тэд, тогда еще трехлетний, молча сидел рядышком и смотрел на отца, обхватив ладонями подбородок. Это было хорошее лето, не такое жаркое. Казалось, что и Донна наконец поняла, что Мэн, Касл-Рок, «Эд Уоркс» не так уж плохи.

Но потом все покатилось под откос, и хуже всего было чувство безысходности, иногда возникающее у них обоих. Вещи в доме стали менять места, будто сдвинутые чьей-то невидимой рукой. У него возникло дурацкое ощущение, что Донна слишком часто меняет простыни. Они всякий раз казались совершенно свежими, и однажды в его голове эхом всплыл старый как мир вопрос: «Кто спал в моей кровати?»

Но теперь положение немного исправилось. Если бы не дурацкое дело с «Красной клубникой» и не предстоящая поездка, он бы даже мог решить, что лето выдалось на славу. Оно еще могло таким стать. Не все потеряно. Он верил в это, хоть и слабо.

– Тэд! – крикнула Донна. – Ставь велосипед в гараж.

– Ну ма-ам!

– Давай-давай, сударь.

– Су-удырь, – повторил Тэд и рассмеялся. – Мам, а ты тоже не ставишь машину в гараж.

– Мою машину папа чинит.

– А…

– Слушай маму, Тэдди, – вмешался Вик из-под капота. – Я скоро закончу.

Тэд влез на велосипед и покатил в гараж, сопровождая передвижение громким воем наподобие сирены.

– Ты что, уже все? – спросила Донна.

– Я только посмотрел. У меня нет инструментов. Если я попытаюсь влезть туда, может получиться хуже.

– Ч-черт, – сказала она с досадой и пнула колесо. – Как бы не застрять где-нибудь в дороге. – «Пинто» был еще совсем новый и успел наездить не больше двадцати тысяч миль.

– Это тоже закон природы, – сказал Вик, завинчивая шурупы.

– Наверное, придется свозить его в Сауз-Пэрис, пока тебя не будет. Как ты думаешь, он доедет?

– Доедет, но я не советую. Езжай лучше к Джо Кэмберу. Это всего семь миль отсюда, а делает он хорошо. Помнишь то колесо в «ягуаре»? Он взял всего десять долларов. Если бы я поехал в Портленд, меня бы распотрошили там, как кролика.

– Этот тип заставил меня поволноваться, – заметила Донна.

– Как это?

– Больно уж у него глаза озабоченные.

– Дорогая, я думаю, у него немало забот, – улыбнулся Вик.

– Но это не повод, чтобы так пялиться на женщину. Он просто раздевал меня глазами. – Она помолчала, глядя на закатный свет, и опять посмотрела на него. – У некоторых людей такой вид, будто они подставляют всех встречных женщин на роль в порнофильме.

У него опять возникло неприятное чувство. Он не спал с ней уже месяц, и сегодня ему тоже не хотелось.

– Он же безвреден. У него жена, сын…

– Да, наверное. – Но она скрестила руки на груди и спрятала локти в ладони, что выдавало волнение.

– Ну, как хочешь, – сказал он. – Я могу сам отогнать машину туда в субботу, если хочешь. Может, он согласится починить ее сразу же. Я еще пива с ним выпью и на собаку посмотрю. Помнишь того сенбернара?

Донна усмехнулась:

– Даже имя помню. Как он обслюнявил Тэда. Ты помнишь?

Вик кивнул.

– Тэд потом не отходил от него. «Ку-уджо. Эй, Ку-уджо!»

Они рассмеялись. Вик со стуком захлопнул капот.

– О-о-о, балда! – простонала она. – Там же стоял твой чай!

У него был такой комично-растерянный вид, что она не выдержала и рассмеялась. Через минуту он присоединился к ней. Наконец они в изнеможении упали друг другу в объятия, как двое пьяниц. Тэд даже прибежал посмотреть, что случилось. Убедившись, что все в порядке, он тоже начал смеяться.

А в это время в двух милях от них Стив Кемп опускал письмо в почтовый ящик.

* * *

Позже, когда солнце зашло, жара немного спала и в воздухе закружились первые светляки, Вик качал сына на качелях.

– Выше, папа! Выше!

– Еще немного, и ты сделаешь «мертвую петлю».

– Выше! Выше!

Вик толкнул качели прямо к небу, где уже зажигались первые звезды. Тэд радостно завизжал:

– Ух ты, здорово! Качни еще!

Вик снова толкнул качели.

Тетя Эвви жила неподалеку, и радостно-испуганные крики Тэда были последними звуками, которые она услышала перед смертью. Ее сердце внезапно толкнулось наружу; стены комнаты пошатнулись; чашка кофе выпала из рук. Сначала ей показалось, что ребенок кричит от радости, но, когда она вместе со стулом начала опрокидываться назад, этот крик показался ей криком боли, криком агонии; потом все пропало, и когда на другой день племянница зашла ее проведать, кофе остыл, сигарета превратилась в столбик пепла, а вставная челюсть торчала из раскрытого рта, как пожелтевший частокол.

Тэд с Виком сидели на крыльце. Тэд пил молоко, Вик – пиво.

– Па!

– Что?

– Не уезжай.

– Я скоро вернусь.

– Да, но…

Тэд смотрел вниз, пытаясь не зареветь. Вик положил ему руку на плечо:

– Что с тобой такое?

– Кто будет отпугивать монстров от моего шкафа? Мама не знает нужных слов! Только ты знаешь! – На этот раз он не сдержал слез.

– И это все? – спросил Вик.

Слова, отпугивающие монстров (Вик сперва назвал их Заклинаниями, но Тэд не знал этого слова), появились в конце весны, когда Тэду стали мерещиться ночные страхи. Он говорил, что в шкафу у него кто-то сидит; иногда ночью дверца шкафа открывалась, и он видел там кого-то с желтыми глазами, кто хотел его съесть. Донна думала, что это все влияние книжки Мориса Сендака, а Вик высказывал Роджеру (но не Донне) мысль, что Тэд мог услышать где-нибудь об убийствах в Касл-Роке и решить, что убийца – который стал чем-то вроде местного пугала – прячется у него в шкафу. Роджер соглашался, что такое может быть: с детьми возможно все.

Через пару недель Донна тоже взволновалась; как-то она с нервным смешком сообщила Вику, что вещи в шкафу Тэда кто-то сдвинул с места. «Это Тэд», – сказал Вик. «Ты не понимаешь, – возразила Донна. – Он теперь и не подумает туда заглянуть. Он боится». И она добавила, что в шкафу, по ее мнению, действительно нехорошо пахнет. Как будто там завелось какое-то животное. Вик в недоумении выдвинул идею, что Тэд ходит во сне, может быть, заходит в шкаф и мочится там. Он заглянул в шкаф, но там пахло только нафталином. Шкаф длиной в восемь футов упирался в стену и был узким, как пульмановский вагон. Никаких монстров там, конечно, не оказалось, и Вик вовсе не попал в Нарнию. Пара пауков в углу – и все.

Сперва Донна пыталась бороться со страхами Тэда увещеваниями, потом молитвами. Он отверг и то и другое, заявив, что раз Бог сам не верит в монстров, то никакие молитвы не помогут. Донна встревожилась – как подозревал Вик, она и сама стала бояться этого шкафа. Как-то раз, когда она вешала рубашку Тэда, дверца захлопнулась, и она пережила очень неприятные сорок секунд, на ощупь выбираясь оттуда. И в тот момент она что-то ощутила, совсем близко, – что-то горячее, злобное, напомнившее ей запах пота Стива Кемпа после того, как они занимались любовью. После всех ее заверений, что монстров не бывает, Тэд только вздыхал, крепко обхватывал своего любимого мишку и покорно отправлялся спать.

Вик и сам помнил о дверце шкафа, открывающейся в темноту, как идиотский черный рот; о месте, где иногда мерещатся всякие ужасы, а висящие вещи кажутся повешенными людьми. Он помнил о тенях, которые уличные фонари отбрасывают на стены в бесконечные четыре часа перед рассветом, когда по дому бродит – или кажется, что бродит, – нечто странное.

И тогда он придумал заклинания или, для четырехлетних, Слова от монстров. Вик огласил их как-то за завтраком, к радости Донны, к которой, правда, примешивалась досада от того, что ее собственные педагогические усилия не возымели должного эффекта. Вик теперь каждый вечер повторял их над постелью Тэда как молитву, и Тэд зачарованно слушал, лежа под простыней в полумраке.

– Думаешь, ему это не повредит? – спросила Донна тогда, в середине мая, когда между ними уже началась размолвка.

– Мы, мастера рекламы, не думаем о перспективе, – ответил Вик. – Главное – успех сейчас, побыстрее. И я доволен результатом.

– Да, никто не знает Слов. Вот в чем дело, – говорил теперь Тэд, размазывая слезы по щекам.