Свидание в неоновых сумерках

– Таня! Ну ты же за еврея не пойдешь?

– Почему это не пойду? Меня с детства воспитывали в отвращении к расизму и национализму! Вот возьму и пойду за еврея! И вообще! Ты, говоришь, ушла от Рудельсона?

– Ну… Ушла…

– Навсегда?

Сима подумала немного, почесала Жертве за ушком, вздохнула и очень горько сказала, как отрубила:

– Навсегда!

– Значит, он абсолютно свободен? Правильно я понимаю вопрос, Симона Иосифовна?

– Ну… В общих чертах… – Рука Симы напряженно застыла над кошачьим ухом.

– Так вот! – Татьяна вскочила с дивана и встала перед Симой в позу воинствующей амазонки. – Поскольку Марк Рудельсон нынче абсолютно свободен, я собираюсь связать с ним свою, пока еще тоже абсолютно свободную, жизнь!

Татьяна разыгрывала клоунаду с выходом, а в душе что-то предательски дрожало. Как ни силилась, она не могла вычеркнуть из своей жизни Марковы свечи, красные салфетки и розу на длинном стебле. Это были подлые, обманные свечи, роза – с ядовитым ароматом, но других у нее никогда не было и вряд ли когда еще будут. А представить себя женой Рудельсона – это ли не сладко!

– Танька! – Испуганная Сима тоже вскочила с дивана. Жертва с глухим шмяком рухнула на пол. – Что ты говоришь? Ты же моя подруга!

– Я и не отказываюсь от дружбы с тобой, но подобрать свободного Марка, думаю, имею полное право, тем более что у тебя теперь есть твое Окно!

– Окно?

– Ну этот… Фенстер! Друг институтской юности!

– Да?!! – Сима, отойдя от первого потрясения, уперла полные руки в крутые бока и, приблизив свое библейское лицо к русскому Татьяниному, в долгу не осталась: – А у тебя есть Вадик!

– Ты, Симонка, специально нашла мне самого дурацкого из всех русских мужиков! Не хочешь ли сама попробовать?

Татьяна думала, что взбешенная Сима вцепится ей в волосы, но подруга вдруг поникла и тяжело опустилась на диван. Жертва противно мявкнула, требуя таким образом, чтобы хозяйка опять взяла ее на колени, но Симоне явно было не до кошки. Жертва мявкнула еще раз, прикинула расстояние от пола до хозяйских колен, решила не напрягаться и опять растянулась у дивана в своей любимой позе прострации.

– Тань, возьми лучше Фенстера, – жалобно проговорила Сима. – Я с ума сойду, если увижу тебя с Марком…

– Симка! – Татьяна опять подсела на диван к подруге и обняла за вздрагивающие плечи. Конечно, она никогда не покусится на Марка, если даже они с Симоной официально разведутся, потому что это все равно будет предательством. Да и сам Рудельсон, красивый, как киноартист, вряд ли когда еще снизойдет до нее, серой тоскливой мыши. Тогда он, видно, на временном безрыбье на нее кинулся. Или из спортивного интереса.

Татьяна поцеловала подругу в тугую щеку и очень убедительно сказала:

– Да не нужен мне твой Рудельсон! Вот честное слово! Это я так… Ну… Пошутила неудачно…

Классическое лицо Симоны сморщилось, покраснело, и она разрыдалась на Татьянином плече самым душераздирающим образом. Даже Жертва, то ли проникшись хозяйским горем, то ли здорово удивившись, заставила себя запрыгнуть Симе на колени и в унисон с ней замурчала. Возможно, ей казалось, что подобным образом они вместе с хозяйкой выпрашивают себе у Татьяны во внеурочное время немножечко консервов «Тунец с овощами».

– Знаешь, Таня, я вытравлю из своей души этого Рудельсона, вот увидишь! – вдоволь наплакавшись, программно заявила Сима. – А для тебя, если ты серьезно намекала насчет евреев, мне Юлика Фенстера абсолютно не жаль. Мы с тобой все-таки устроим прием, куда пригласим и Юлика, и Вадика, и еще кого-нибудь найдем! Или мы с тобой не привлекательные женщины?

Татьяна с большим сомнением посмотрела на свое изображение в зеркале серванта, безнадежно покачала головой и озвучила пришедшее пару минут назад в голову определение:

– Я, Сима, обыкновенная серая мышь…

– Это потому, что ты очень блекло одеваешься! Я тебе всегда говорила, что эти твои джинсы до добра не доведут! Я, конечно, понимаю – тебе приятно, что у тебя стройные бедра, и ты стремишься подчеркнуть это джинсами. На самом же деле женщина должна подчеркивать в себе женское начало! – К Симе, сделавшей хороший эмоциональный выброс, опять вернулись энергия и деловитость. – Поэтому первым делом я предлагаю обновить твой гардероб в романтическом стиле!

– Сима! Опять?!! – возмутилась Татьяна. – На какие шиши я буду обновлять свой гардероб?

– Я же сказала «мы», а не «ты»! Вспомни, пожалуйста, что явилось причиной моего нынешнего ухода от Рудельсона (клянусь, что в последний раз поминаю его имя!). – В подтверждение своих слов Симона очень выразительно сверкнула огненными очами.

– Что?

– Я так и знала, что ты ничего не помнишь! Я позволю себе опять вернуться к идее гейшинизма и предложить воплотить ее в жизнь на нашей русской и… где-то несколько еврейской почве!

– Что ты опять несешь, Симонка! – раздражилась Татьяна. – Я думала, что ты тогда пошутила.

– Ничего подобного! Я абсолютно серьезно предлагаю организовать некий клуб, куда мужчины могут приходить расслабляться после трудового дня.

– Публичный дом, что ли? – фыркнула Татьяна.

– Вот я так и знала, что ты это скажешь! – Сима посмотрела на подругу с легким презрением. – Узко мыслишь, милая! Я ведь не случайно опять произнесла слово «гейшинизм». Мы с тобой организуем школу русских гейш, которые будут развлекать мужчин пением, стихами, танцами и интеллектуальными играми.

– Шахматами, что ли?

– Можно и шахматами, шашками… Нарды тоже хорошо пойдут… Конечно, в дополнение ко всему остальному.

– Сим, а остальное – это что?

– Ты совершенно напрасно косишь под умственно отсталую. Я уже все тебе сказала. Остальное – это музыка, живопись и стихи.

– Нет, это я как раз усвоила. Не сомневайся. А дальше-то что?

– Ничего! Выпьют чаю или легкого вина и пойдут домой.

– Кто?

– Как «кто»?! Мужчины, отдохнувшие, умиротворенные и со снятым стрессом.

– Сим! А русские гейши, они будут в кимоно или как? – Глаза Татьяны искрились таким весельем, что Симона наконец рассердилась:

– Или как! И нечего тут сверкать глазами! Все новое всегда вначале вызывает недоумение и смех! А потом все только удивляются, как без этого жили. Конечно же, наши гейши будут не в кимоно. Более того, мы даже слов таких употреблять не станем и Японию ни разу не вспомним. Будем делать вид, что эта школа – наше собственное изобретение! Сделаем какие-нибудь… этнографические костюмы…

– То есть мы, значит, нарядимся в парики с косой до пояса, в кокошники, в душегреи с меховой опушкой и выдадим охреневшим на службе мужикам танцы в стиле Царевны-лягушки. Потом споем «Во поле березонька стояла», потом поиграем в «Морской бой» и «Крестики-нолики» с шахматами, а потом эти мужики, несолоно хлебавши, пойдут домой?

– Ну почему несолоно… Легкая закуска, конечно, будет. Неужели обязательно обжираться селедкой под шубой и жареными окорочками?

– Симка! Неужели ты всерьез надеешься развлечь таким образом наших мужчин?

– А что? Цивилизованные японцы почему-то могут так культурно развлекаться, а нашим слабо?

– Еще как слабо! Никакой русский мужик не выдержит такого издевательства, особенно после работы. Думаю, и еврейский тоже.

– Тань! Ну почему?!

– Потому! Не дорос еще наш русско-еврейский мужик до идеи гейшинизма! Ему, чтобы снять стресс, стриптиз с отягощающими последствиями нужен, а не стихи.

– Ты вульгаризируешь проблему! – взвилась Симона. – Все новое всегда внедряется с трудом!

– Сима! Несмотря на твою торжественную клятву, тебе все-таки опять придется вспомнить Рудельсона.

– Зачем?

– Затем, чтобы представить его балдеющим от стихов, декламируемых русскими гейшами в кокошниках!

– Вот его – не могу представить! – согласилась Симона. – Но гейши, они и в Японии не для всех, а для избранных! А потому предлагаю тебе опробовать мою идею… Пока в упрощенной форме – на Фенстере с Вадиком.

– Это как?

– Я же уже предлагала тебе устроить прием в вечерних туалетах, на котором мы сможем опробовать на Юлике с Вадиком небольшую культурную программу и выяснить, получит ли идея русского гейшинизма поддержку в мужских массах.

– Ты что, предлагаешь мне для этого убогого Вадика и твоего Фенстера плясать и петь?

– А что тут такого? Возможно, они тоже присоединятся. На всех вечеринках люди танцуют и… часто поют… «Вот кто-то с горочки спустился» и другие тоже… народные песни…

– Конечно, ничего тут такого нет! Только я последний раз пела соло на новогоднем утреннике в третьем классе! Что-то такое убойно-сексуальное про снеговика и снежинок, которые вились вокруг него в хороводе!

– Издеваешься, да?!! – наконец сообразила Сима. – Совесть-то у тебя есть? Я, можно сказать, не сплю ночами, обдумываю варианты, как нам с тобой поправить тяжелое материальное положение, а ты только иронизируешь! Да если хочешь знать, кроме исправления нашего материального положения, я преследую и другие цели!

– Это какие же? – насторожилась Татьяна.

– Такие! Среди клиентов могут оказаться и очень приличные… одинокие мужчины, которые могут стать в дальнейшем твоими… И даже… моими спутниками жизни, раз уж я ушла от Рудельсона…

– А как же Фенстер? – ахнула Таня.

– Да что Фенстер! Может, и получше Юлиана найдутся… И Вадика твоего получше… Но я, Татьяна, ни на чем не настаиваю! Не нравятся гейши – не надо гейш!!! Придумай взамен них что-нибудь путное и жизнеспособное! Я возражать и кочевряжиться, как ты, ни за что не стану! Ну!!! – Сима злобно сверкнула очами. – Можешь ты придумать что-нибудь стоящее?

Татьяна печально покачала головой:

– Нет, Сима, я ничего стоящего придумать не смогу. Я думаю, мы с тобой состаримся, поседеем и умрем в нашем конструкторском бюро за кульманами.

– Ну нет! Я этого не допущу! И тебя вытащу, если ты, конечно, не будешь слишком упираться!

– Сим! А чего бы нам не остаться работать в нашем бюро? Дело свое мы знаем… Деньги, конечно, небольшие, но… живем же как-то, не умираем!

– Таня! Я больше не могу работать в этом убогом заведении, в этом осыпающемся здании, где курить приходится на виду у Владимира Ильича!

– А в крутых фирмах, Сима, где платят хорошие деньги, курить вообще не разрешают, чтобы не прерывался рабочий процесс.

– А я согласна не прерывать рабочий процесс, если у меня будет офисный стол с компьютером взамен пещерного кульмана, а вокруг – ремонт-евростандарт вместо перфорированного изоляционного материала цвета испуганной мыши! – воскликнула Сима. – Гоголя на все это безобразие нет! А когда все-таки придется прервать процесс рабочий на процесс физиологический, то желаю, чтобы туалет был чистым и красивым, с белым унитазом и никелированными ручками на дверях. Наш сортир, в котором все сливные устройства проржавели еще в прошлом веке и не работают, вызывает во мне, извини за натурализм, рвотные спазмы.

– Сим! – рассмеялась Татьяна. – Нам нельзя евростандарт с никелированными ручками!

– Почему?

– Потому что на четвертом этаже, где попытались поставить такие ручки, кто-то снял их на следующий же день!

– Кто? Там же приличные женщины работают!

– Сима! На нашем этаже работают не просто приличные женщины, а такие, которых мы сто лет знаем как облупленных! А вспомни, сколько раз мы с тобой пытались повесить на стенку туалетную бумагу, бумажное полотенце и поставить на раковину флакон жидкого мыла! И что? В этот же день снимали бумагу и уносили мыло! Ты можешь на кого-нибудь подумать?

– Не могу, – развела руками Сима.

– Вот и я не могу. Знаешь, Сима, это все от того, что нет у нас привычки жить красиво. Нам лишь бы как-нибудь, лишь бы перетоптаться, а потом – быстренько к телевизору, смотреть на чужую красивую жизнь и ахать.

– Вот я и не хочу больше топтаться и ахать! Клянусь, мы вылезем с тобой из этого перфорированного заведения, его ржавых бачков и объятий Владимира Ильича Ленина! Если надо, и курить бросим! Силы воли у нас хватит!

– Ну вот! Пожалуйста! Полюбуйся! – Сима бросила на стол у Татьяниного кульмана слегка помятый, но очень яркий газетный лист. – Мою идею гейшинизма перехватили! Я же чувствовала, что она носится в воздухе!

Татьяна взяла в руки газету очень осторожно, будто ядовитого паука, и быстрым взглядом обвела колонки.

– Ну и где тут про гейш? – строгим голосом спросила она.

– Вот! Пожалуйста! – Сима ткнула кровавым ноготком в объявление внизу страницы. – Мужики нас с тобой обштопали! Не такие дураки оказались, как я о них думала.

– Не вижу никаких гейш! – раздраженно бросила Татьяна.

– Ну, не будь такой примитивной! Разве мужчины могут выступать в роли гейши! Они кое-что получше придумали! Вот гляди: фирма «Муж на час»!

– Во дают! – восхитилась Татьяна. – Я, пожалуй, закажу! Класс! И, главное, замуж за Вадика выходить не надо! Только… Симонка, тебе не кажется, что у этой фирмы несколько странный логотип? По-моему у этого нарисованного мужика… автомат Калашникова… Не находишь?

– Таня! Это не автомат! Я думаю, что это электродрель. Видишь, провод вьется!

– Электродрель? Мужу на час? Садомазохисты, что ли?

Сима участливо вздохнула и покрутила у виска пальцем.

– Танька! Ты глазки-то вниз спусти! – предложила она. – Там все написано.

Татьяна хмыкнула и принялась читать:

– «Заменим электропроводку, прочистим засорившиеся трубы, прибьем карниз, постелем линолеум»… Ну-у-у… – разочарованно протянула она. – Это всего лишь бюро добрых услуг… А название так много обещало!

– Ты, как всегда, пропустила самое главное! Вот гляди! Под названием мелким шрифтом набрано: «В помощь одиноким женщинам без мужской опоры в семье…» Главное всегда мелким шрифтом печатают! Чуешь, куда ветер дует?

– Нет…

– Таня! Неужели ты не понимаешь, что они, эти «мужи на час», – своеобразные гейши, только мужского рода и для женщин. Глупо мужикам стишки читать и танцевать, вот они и заменили эти очарования сменой электропроводки и прочисткой труб!

– Ты думаешь?

– Я не сомневаюсь! Сегодня же после работы позвоним в эту фирму.

– У меня, Сима, и проводка в порядке, и все карнизы на своих местах висят.

– У тебя кран в ванной течет, – вовремя вспомнила верная подруга.

– Вообще-то да… Течет…

– Ну вот! Вызовем, будто бы исправить кран!

– «Будто бы»? А на самом деле?

– Ну… Кран тоже не мешает привести в порядок. Починит, а там посмотрим, на что этот фирмач еще может сгодиться.

И Симона с энтузиазмом отправилась на свое рабочее место.

– Интересное дело! – возмущалась в телефонную трубку Сима. – Если женщина одинокая, то это вовсе не означает, что она еще и нигде не работает! В 10.00 мы… то есть я… на работе! Знаете, девушка, у меня такое впечатление, что я не в фирму «Муж на час» звоню, а пьянчужного водопроводчика из ЖЭКа вызываю!.. Ну, хорошо-хорошо… Пусть будет в 10.00! Завтра! Да, именно завтра! Записывайте адрес!

– Ну что? – спросила Татьяна, когда Симона бросила трубку.

– Представляешь, все вечерние часы у них расписаны уже на месяц вперед!

– И что?

– Ну… Не ждать же месяц! Пришлось согласиться на десять утра, зато завтра.

– Может, стоило подождать месячишко? Определить линию поведения? А, Сим?

– Тебе дай волю, так ты лет пять будешь определять линию поведения! Там же всех мужиков растащат! Не случайно же в Питере такой спрос на «Мужа на час»!

– Сима! А как же с работой?

– Как-как! Ты останешься дома, а я оформлю тебе отгул. У тебя есть отгул?

– Откуда?

– Вот именно… Откуда… – разочарованно повторила за Татьяной Сима, но тут же воспряла духом: – Что ж! Придется оформить день за свой счет!

– А может, все-таки не надо? Кран не так уж сильно и течет… И счет у меня… очень маленький…

– Нет, милая! Ковать железо надо, пока оно горячо! Мы просто обязаны выяснить, что представляет собой на самом деле эта фирма. Может быть, все эти текущие краны и отвалившиеся карнизы – всего лишь ширма, за которой обделываются совершенно другие делишки!

– Какие? – с ужасом прошептала Татьяна.

– Не такие, какие ты подумала, – махнула рукой Сима. – Я считаю, что эта фирма – вариант бюро знакомств, и какой-нибудь «Муж на час» вполне может стать мужем на более продолжительный период времени!

– Да? А зачем тогда краны и карнизы?

– Ну… Чтобы клиентки могли посмотреть на соискателей их рук и сердец в деле! Любовь, как сказал поэт, не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. Любовь – это прежде всего совместный быт, когда без остановки текут краны, отваливаются карнизы и засоряются унитазы!

– Сима! А если ты все-таки ошибаешься, и «Муж на час» – обыкновенное бюро добрых услуг?

– В таком случае мы тоже останемся в выигрыше, потому что кран наконец починят, и он перестанет течь!

Татьяна нервно походила по комнате, остановилась и жалобно произнесла:

– Симона! А может, ты тоже возьмешь день за свой счет? Одной мне как-то… не того… страшновато!

– Я и сама об этом думала, потому что на тебя надежда плохая, но шеф ни за какие коврижки не отпустит нас вдвоем одновременно.

– Но ты все-таки попытайся!

– Разумеется, попытаюсь. Одна ты можешь загубить все дело!

В 8.30 следующего дня Сима позвонила Татьяне со службы и сказала, что день за свой счет ей оформила, а сама пока вырваться не может. Шеф вернул ей в переделку чертеж и вообще рвал и метал по поводу неправильно сделанного ею разреза крышки сосуда низкого давления.

В 9.45 Татьяна почувствовала, что волнуется до такой степени, будто действительно ожидает не банального водопроводчика, а претендента на руку и сердце. На нервной почве у нее так потели ладони, что она поминутно вытирала их носовым платком. Последний раз она была в таком взвинченном состоянии много лет назад, когда самый красивый мальчик их десятого «Б» Виталик Зарубин неожиданно пригласил ее прогуляться по вечернему городу. Татьяна тогда от необычных переживаний неприлично потела вся, с ног до головы, но, поскольку была в пальто, шапке и сапогах, Виталик этого не заметил. Татьяна боялась, как бы Зарубин от полноты чувств не взял ее за мокрую руку, и от этого потела еще больше. Но Зарубин не взял. Вскоре выяснилось, что он вовсе и не собирался ее брать ни за руку и ни за какие другие части тела, а потому ему было абсолютно наплевать, вспотела она или нет. В конце романтической прогулки он попросил Татьяну передать ее подруге Тамаре скатанную трубочкой записку и сказать, что он будет ждать ее с ответом завтра, в шесть часов вечера на углу между магазинами «Овощи – фрукты» и «Галантерея». Записку Татьяна передала, даже не удосужившись ее прочитать. Вместо здорового любопытства она чувствовала только нездоровую обиду на Зарубина, так подло ее использовавшего. Между тем записка оказала свое действие: почти сразу после выпускного вечера Тамара с Виталиком поженились и исчезли из поля зрения Татьяны.

И вот сегодня в ожидании мастера из фирмы «Муж на час» она трепетала точно так же, как в юности перед Виталиком Зарубиным. Самый верный признак того, что ее опять прокатят, как с той запиской. Всяческие красавцы-Виталики и мужья на продолжительное время – не про ее честь!

Когда ровно в 10.00 раздался звонок в дверь, Татьянино сердце ухнуло, как ей показалось, со звуком полуденного выстрела пушки со стен Петропавловской крепости. На дрожащих ногах она пошла открывать. В дверном проеме очень невыгодно смотрелся тощенький низенький мужичонка лет шестидесяти в форменном темно-голубом комбинезоне, кепке с большим козырьком и со стильным плоским чемоданчиком, сквозь прозрачный синий корпус которого хорошо просматривались инструменты.

– «Мужа на час» вызывали? – проскрежетал мужичонка.

Говорить Татьяна не могла, потому только кивнула и приглашающе распахнула пошире дверь, а потом воровато оглядела лестничную клетку. Только бы соседи не слышали, как к ней заявился муж на час. Потом не отмоешься!

Мужичонка зашел в квартиру, вынул из огромного кармана фирменный блокнот с логотипом «Муж на час», перелистал его и тем же скрежещущим голосом спросил:

– Итак, хозяюшка, где же у нас текущий кран?

Татьяна все так же без слов распахнула перед ним дверь в ванную и окатила таким ненавидящим взглядом, будто мужичонка силой ворвался в ее квартиру и теперь насильно собирается чинить кран. Надо отдать должное выдержке «Мужа на час», потому что он никоим образом не отреагировал на Татьянину неприветливость, а, весело насвистывая, принялся за работу.

Татьяна уселась в кухне на табуретку и задумалась. И чего она на дядьку вызверилась? Водопроводчик как водопроводчик… Впрочем, даже лучше, чем обычный: не пьяный, чистый, вежливый. И кого она ждала? Неужели мачо с рекламного щита с разводным ключом в руках вместо сигарет? Эта Симонка совсем задурила ей голову! «Муж на час» – обыкновенное бюро добрых услуг со специальным коммерческим названием, чтобы глупые тетки в очередь записывались, а фирме деньги текли неиссякаемым ручьем. А ей, Татьяне, совершенно не нужен муж ни на час, ни на всю оставшуюся жизнь. Она уже давно свыклась с мыслью, что всегда будет одна. В своем одиночестве она даже находила несомненные преимущества перед отягощенными бытом сослуживицами. Ей не надо было нестись от кульмана в магазин, потом вставать к плите, ублажать мужа, драть за уши непослушных детей и краснеть за них на школьных собраниях. Она могла убираться в квартире и стирать свое белье тогда, когда ей вздумается. Питалась она преимущественно полуфабрикатами, и у нее оставалась масса времени на книги, фильмы, музыку и походы по выставкам. Особенно Татьяна жалела сотрудниц перед Новым годом. Всю неделю накануне они в мыле бегали по магазинам за подарками и продуктами, в обеденные перерывы стриглись по записи в соседней парикмахерской, а 31 декабря сидели за кульманами как на иголках, потому что дома их ждали недоваренные холодцы, подошедшее тесто и тазики, приготовленные для салата «Оливье». Даже Сима, у которой была маленькая семья, носилась вместе со всеми, как угорелая кошка, пекла, жарила и варила, чтобы потом неделю скармливать свою стряпню одинокой Татьяне. В новогоднюю ночь подруги не встречались, потому что ровно в 21.00 Рудельсоны, завернув в одеяла ледяной холодец и горячие ватрушки, отправлялись праздновать к Симиной маме. Такая у них была ежегодная традиция. Татьянина традиция заключалась в том, что она покупала себе какого-нибудь (все равно какого) вина, пару-тройку упаковок корейских салатов и большой торт. Все это она съедала-распивала у телевизора, одетая все в тот же свитерок и джинсы, в каких была на работе. Просматривая программу за программой, Татьяна, конечно, завидовала тамошним женщинам. Ей тоже хотелось бы, улыбаясь на всю страну, держать за тонкую ножку изящный фужер и чокаться с красивым, как телевизионный ведущий, мужчиной. Но мужчины рядом не было, и она утешала себя тем, что пьет дрянное вино только потому, что не умеет открывать шампанское, а телевизионный ведущий, когда приходит домой, наверняка, делается самым обыкновенным чьим-то мужем в тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу. Кому они, такие мужья, нужны? В новогоднюю ночь Татьяна демонстративно курила в комнате, чего ни в будни и ни в какие другие праздники себе не позволяла, и боролась со сном до тех пор, пока он ее все-таки не одолевал. Она рада была, когда ее одолевал именно сон, а не зеленая тоска, и с сознанием хорошо встреченного Нового года ложилась спать примерно в час ночи.

Надо сказать, что праздники Татьяна почему-то переживала более героически, чем будни. Очевидно, все дело было в том, что в праздники она давала себе установку не расслабляться и четко следовала ей. Но не будешь же вечно жить с задавленными желаниями и перекрытым кислородом. Именно в будни на нее нападала страшная тоска и такое физическое томление, что она готова была идти на улицу, чтобы затащить к себе домой первого попавшегося мужчину. Конечно, приходилось как-то выкручиваться. Она действительно шла на улицу, но на мужчин не бросалась. Она покупала в соседней кондитерской штук шесть самых вкусных пирожных. Потом возвращалась домой, наливала в любимый бокал с красными цветами крепчайший кофе и ставила в музыкальный центр диск с записями концертов Дмитрия Хворостовского. Под его потрясающий баритон Татьяна до одурения объедалась пирожными, как в Новый год, – и успокаивалась. Поскольку к полноте она не была расположена, об этих ее оргиях никто не догадывался, даже Сима Рудельсон.

Казалось бы, приход маленького тощенького мужчины-водопроводчика ничего не изменил в уже установившейся Татьяниной жизни. Однако она никак не могла понять, отчего вдруг так защемило сердце. Таня уронила голову на стол и уже собралась вслух разрыдаться, когда распахнулась входная дверь, и в квартиру влетела Сима со скрученным в жгут шарфом и в съехавшей на затылок мафиозной шляпе.

– Фу!!! – выдохнула она. – Все-таки вырвалась! Ты не представляешь, чего мне это стоило! Ну?!! Пришел?!!

Татьяна, раздумав рыдать, картинно выбросила руку в направлении ванной. Сима, скинув пальто, резко открыла дверь.

– Здра-а-ась… – пробормотала она и тут же закрыла ванную с выражением такой гадливости на лице, будто кран там чинила грязная вонючая обезьяна.

– Так! – заключила Сима, уже сидя в своей шляпе рядом с Татьяной за кухонным столом и барабаня по нему красными безупречными ногтями. – Неужели это самое тривиальное бюро добрых услуг? Не ожидала! Да-а-а… Не о-жи-да-ла!!! С таким названием и – краны чинить! Идиоты! Умалишенные!

– Ну почему сразу умалишенные? – вступилась за фирму Татьяна. – Это мы с тобой не тем, чем надо, озабоченные идиотки.

– Нет, Танечка, мы с тобой озабочены как раз тем, чем надо! Чем все одинокие женщины озабочены! И эти… фирмачи, они тоже не могут этого не понимать, а потому что-то тут не так! Не верю я, что они всех бабешек так на мужиков разводят! Не верю! К ним же запись на месяц вперед! Не на этого же мухортенького мужичка!

– Принимай работу, хозяйка! – из ванной показалась голова в кепке с большим козырьком.

– Сидеть! – приказала вскочившей Татьяне Сима и самолично отправилась в ванную.

Шум воды, которая во весь напор шпарила из починенного крана, заглушал голоса Симы и фирмача в кепке, поэтому Татьяна никак не могла разобрать, о чем они говорят, и очень удивилась, когда они вышли из ванной большими друзьями.

– А какие еще работы производит ваша фирма? – воркующим голосом спросила Сима.

– Разные, хозяйка, разные! – с сияющим лицом докладывал ей фирменный мужичонка, радуясь, что не приходится вести переговоры с хмурой и бледной Татьяной. – У нас мастера на все руки!

– А если надо, скажем… – Сима обвела выразительным взглядом щуплую фигурку в кепке, – к примеру… пианино к нам на шестой этаж затащить… Покрепче вас… найдутся?

– У нас, хозяйка, всякие найдутся! Распишись-ка вот в квитанции. – И он выложил на стол фирменный листок. – У нас какие хочешь найдутся!

– Что, и молодые есть? – самым безразличным тоном спросила Сима, вырисовывая на квитанции замысловатую роспись.

– Ну… очень-то молодых нет. У нас все мастера со стажем, только таких на работу принимают. Чтобы, значит, рекомендации были. Самые молодые – это лет тридцать пять – сорок.

Симона за спиной мужичка заговорщически подмигнула Татьяне и еще более невинным и незаинтересованным тоном спросила:

– И какие ж специальности можно приобрести к таким-то летам?

– Ну… так всякие… плитку там положить или линолеум настелить… или, опять же, проводку поменять… К тридцати годам всякий наловчиться может. Это же не сантехника! К ней чутье особое нужно! А оно, милые дамочки, с годами приходит. – Он пересчитал врученные Симой денежные купюры и протянул обратно две десятки. – Перебор, хозяйка, обсчиталась!

– Нет-нет! Это вам! – Сима спрятала руки за спину и самым обворожительным образом улыбнулась. – За безупречность и быстроту работы!

Мужичок зарделся, как юноша на первом свидании, пробурчал что-то вроде «не положено нам», но все-таки не удержался и сунул чирики в карман. Потом поднял на Симу ставшие вдруг необыкновенно плутоватыми глаза, подмигнул ей и сказал:

– Вы в другой раз… того… если понадобится, сразу просите прислать Кузьмича. Это я, стало быть, буду: Николай Кузьмич Новичков – собственной персоной!

– Обязательно! Только вас! – Симона прижала руки к пышной груди, обтянутой той самой вышеупомянутой голубой кофточкой, которая предлагалась Татьяне для свидания с Вадиком. Многочисленные Симины браслеты энергично звякнули в подтверждение ее клятвы.

Мужичок игриво подмигнул Симе, и она решила, что пора задать самый главный вопрос.

– А почему у вашей фирмы такое двусмысленное название? – спросила она и очень фривольно улыбнулась.

– А-а-а… Это руководство придумало… Для завлечения клиентуры. На самом же деле «Муж» – это совсем не то, что все думают!

– Да?!! – в один голос вскрикнули Татьяна с Симой. – А что?

– Муж – это не в смысле… муж, который у жены, а муж в смысле – мужчина!

– Чуешь, Танька, в чем дело! – сказала Сима, когда за Николаем Кузьмичом Новичковым захлопнулась входная дверь.

– В чем?

– Они только на утренние часы посылают таких плоховатых мужичков, а на прайм-тайм – у них небось молодые бугаи имеются!

– Он же сказал, что совсем молодых у них нет.

– А нам молодняк и ни к чему! Значит, так! – Сима решительным шагом прошлась по кухне, осматривая ее хозяйским глазом. – Придется класть плитку!

– С ума сошла?! – встрепенулась Татьяна. – Ты представляешь, сколько это будет стоить?

– А мы начнем со щадящего варианта.

– Это с какого же?

– Ограничимся туалетом и только до половины стены.

– Все равно это стоит кучу денег!

– Таня! Ты же знаешь, что у меня отложено на телевизор.

– Симка! Зачем же жертвовать телевизором?

При слове «жертвовать» из комнаты выползла Жертва и начала лениво пищать, что означало: «Раз звали, давайте есть!» Симона достала из холодильника кусок печени, шлепнула его в кошачью миску и сказала:

– Ты не велела мне говорить про Рудельсона, но, как видишь, приходится… Так вот: поскольку я ушла от него, то мне теперь абсолютно наплевать, какой у него телевизор, а у тебя есть еще вполне приличный «LG».

– Нет, Сима, я не могу принять от тебя такой жертвы, тем более что она может оказаться бесполезной.

Жертва кошачьего происхождения, которая в два приема расправилась с печенью, очень безобразно заголосила. В конце трапезы она всегда почему-то оказывалась гораздо голоднее, чем до ее начала.

– Пошла вон, обжора! – шуганула кошку Симона. – Таня! Это не такая уж большая… – Она приблизила свои яркие губы к Татьяниному уху и шепнула, чтобы кошка не слышала: – … жертва. Может, и мне что-нибудь отвалится! Я же поклялась изменить Рудельсону и сделаю это во что бы то ни стало!

– Сима, а вдруг у Фенстера плохой телевизор?

– Таня, неужели ты не понимаешь, что у фирмы «Муж на час» могут найтись экземпляры получше Юлика!

– Знаешь, Симонка, мне кажется, что ты все-таки преувеличиваешь… ассортимент услуг этой фирмы. И потом… я что-то не очень понимаю, что ты хочешь, разбогатеть или наставить рога Марку?