Хуже и быть не может

– Пойдемте. Не хочу, что бы из-за меня задерживались. Я справлюсь, – «собрав волю в кулак», ответил геройский герой.

Через какое то-то время Юлику, подобно наркоману, захотелось новой «дозы» признательности и сочувствия. Согнувшись пополам, он застонал. Андрей, который уже еле-еле передвигал ноги и боялся, что вот-вот потеряет сознание, с одной стороны, радовался передышкам, происходящим из-за «состояния» Юлика, но с другой стороны, ему каждый раз, с огромным трудом удавалось заставить себя подняться и идти дальше. Ему хотелось уже скорее дойти до места более-менее подходящего для ночлега и просто вырубиться.

– Ну, что опять? – без должного сострадания спросил он у корчащегося, якобы от боли, Юлика. – Ты можешь потерпеть немного? Ты ж мужик. Остановимся на ночь, и будешь своими болячками заниматься.

– Потерпеть? Болячками?! – возмутился Юлик. – Я может, только и делаю, что терплю. У меня невыносимые боли в животе. Все скрутило, разогнуться не могу. Терпел, сколько мог, еле шел. Это нервное. Так бывает.

– В передаче видел? – угрюмо спросил Андрей, надвигаясь на звезду, как гора на муравья.

Юлик засопел.

– Кончай уже, – сказал бесчувственный капитан. – Если у тебя еще какой-нибудь припадок случится, я тебя сам вылечу, сразу ото всего. Будешь здоровый, бегом будешь бежать впереди всех. Понял?

Смерив неблагодарного хама презрительным взглядом, Юлик с гордо поднятой головой направился вперед. Остаток дороги звезда шла молча, без новых приступов невыносимой боли, головокружений и колик, явившихся следствием потрясения, предаваясь размышлениям о человеческой неблагодарности, черствости и способности быстро забывать сделанное добро. Да, что б он еще раз подвиг совершал, да ни за что. Никто не ценит истинного героизма и самопожертвования. Шиш им, а не подвиг. Пусть теперь сами выкручиваются, как хотят.

Пройдя еще пару-тройку километров, компания остановилась на ночлег. Перекусив черствым хлебом, найденным в запасах бандитов, у которых, видимо тоже были не лучшие времена, и запив его каким-то кислым вином из того же источника, усталые скитальцы почти моментально погрузились в глубокий сон.

Глава 17. Много шума и ничего

26 апреля

Прохоров включил компьютер и попытался сосредоточиться на содержании отчета о проделанной работе. За три прошедших дня сделано было немало, но результат был по-прежнему нулевой. Вчера трое ребят из группы Прохорова целый день носились Саврасками по Москве, опрашивая всех авторитетных личностей, занимающихся историей, и в частности средневековьем. Показывали фото одежды убитого и меча. Ученые в один голос утверждали, что все очень-очень смахивает на подлинное, то есть слова восторженного дядьки Синицына подтвердились. Затем объехали клубы любителей реставрации и всякой подобной чепухи. Никто убитого не опознал, но зато все, как один жутко восторгались и завидовали, не тому, что мужик помер, конечно, а костюму. «Чума!». «Класс!». «Нереально круто!». «У кого заказывал?». «Вот это, супер!». «Убил бы, за такой, честное слово!» – у автора данного комментария, проверили алиби. Не он.

«Жаль!» – саркастически подумал Прохоров, а то сразу готовое признание.

Ребята посетили даже нескольких известных коллекционеров, собирающих предметы той эпохи. Ни у кого ничего не пропало. Погибшего никто не узнал. Снова повальная зависть, правда, в более интеллигентных выражениях, но смысл тот же. Один даже намекал, что купил бы все, вместе с орудием убийства, и за ценой не постоял бы. «Господи, одни психи вокруг! В какое идиотское время мы живем», – Покачал головой следователь, продолжая просматривать записи сделанные подчиненными.

Двое ребят ездили по музеям и театрам. Нет, нигде ничего не пропадало. Убитого тоже никто не опознал. Обзвонили киностудии и даже фирмы, сдающие костюмы напрокат. Нет. Никаких рыцарских одеяний и мечей никто не лишился. У всех все на месте. В одной фирме не вернули костюм невольницы из гарема. Ха-ха. Шутники ребята. «Вот, оставлю без премии, сразу серьезно к работе относиться научатся», – угрюмо подумал Прохоров. Он был не против шуток, но сейчас ему было не до этого.

Один из новеньких, целый день «копал» прошлое каждого из четверых пропавших. Ничего подозрительного. На удивление приличные законопослушные люди. Даже звезда. Кроме безобидных чудачеств, не нарушающих закон, ничего. Просто четверо святых, мать их за ногу.

Прохоров вздохнул. Нужно быстро напечатать хоть, что-нибудь, и убираться из управления, пока начальник снова не поимел его. Занеся оба указательных пальца над клавиатурой, единственные из десяти имеющихся в наличии, овладевшие премудростью печатания, и приготовившись печатать, Прохоров глубоко вздохнул… в широко распахнувшуюся дверь кабинета, ворвался вихрь цвета, звука и запаха.

– Нет, умоляю, скажите мне правду!!! Не надо ничего скрывать! – глубоким грудным голосом быстро проговорила дама внушительных размеров, в платье с замысловатыми узорами такого количества и яркости цветов, что у следователя зарябило в глазах. – Умоляю! Правду! Что с ним?

– С кем? – тупо спросил Прохоров, глядя на феерию цвета и вдыхая, одуряюще сладкий, цветочный аромат духов, исходящий от импульсивной дамы.

– С Юликом! – дама удивленно посмотрела на следователя и, видимо решив, что он не производит впечатления достаточно сообразительного человека, пояснила. – Наш сын, Юлик, Юлиан Краснов. Нам сообщили, что он… он… – выхватив, как заправский фокусник из сумки носовой платок, несчастная мать уткнулась в него лицом и шумно зарыдала.

– Римма. Римма, ну будет, будет. Прекрати. Все, наверняка, будет хорошо. Сейчас нам товарищ следователь все расскажет, – попытался успокоить, содрогающуюся в рыданиях женщину, вероятно, муж, и соответственно отец пропавшего актера.

– Мы, только ночью прилетели. Вернулись из отпуска. И с утра нам сообщили… – сказал Краснов старший. Он сохранял видимое спокойствие, но Прохоров заметил, что у него подрагивают руки, а смотреть он старается перед собой «в никуда», как часто бывает с людьми, охваченными большим горем и всеми силами сдерживающимися, чтобы не расплакаться. Прохорову стало, ужасно жаль этих двоих. Побывали люди в отпуске, отдохнули, получили заряд бодрости, приятные впечатления, а тут раз и узнают, что единственный сын, кровиночка, пропал.

– Присаживайтесь, – следователь сделал приглашающий жест. Вот что им сказать?!

Супруги Красновы сели напротив него. Прохоров открыл рот, одновременно соображая, что именно говорить убитым горем родителям, и в этот момент ему показалось, что в его кабинете протрубил слон. Мать звезды, высморкавшись, убрала платок и с надеждой посмотрела на следователя.

Сообщив родителям те скудные сведения, которыми он сам располагал, Прохоров, для их успокоения озвучил версию агента звезды, что есть вероятность, что пропавшие «сбежали» на несколько дней сами, и с ними все в порядке. Это сразу вселило в родителей надежду, как всегда бывает с людьми в подобной ситуации. Каждый хочет верить, что все будет хорошо, пока есть хоть малейший шанс. Несколько успокоенная и приободренная, Римма Николаевна Краснова принялась рассказывать о том, какой замечательный Юлик мальчик.

За полтора часа пребывания четы Красновых в кабинете, Прохоров услышал штук двадцать историй из детства Юлика, так что ему уже начало казаться, что он лично знал этого милого непоседливого карапуза. И еще штук двадцать историй из его уже взрослой жизни. Ни на минуту не закрывая рта, импульсивная Римма Николаевна то и дело вскакивала, обходила вокруг своего кресла, и, в очередной раз, убедившись, что кабинет следователя слишком маленький и в нем не разгуляешься, вновь усаживалась обратно на свое место. К концу их беседы у Прохорова началось головокружение и ему уже начло казаться, что он видит перед собой беспрерывно меняющуюся, пестрящую яркими цветами, картинку калейдоскопа. Очень даже импонировавший Прохорову сдержанностью и умением владеть собой, отец звезды на фоне жены казался безжизненным, лишенным эмоций, бесчувственным сухарем. Судя по фотографиям, если убрать немыслимые прически, серьги и другую ерунду, Юлиан Краснов, внешне, был копией отца, а вот характер и манера поведения явно были унаследованы им от матери.

Несмотря на шумность и несколько утомительную порывистость, Римма Николаевна, была достаточно милой женщиной. По крайней мере, в отличие от другой причастной к расследованию особы, ни она, ни ее муж никого засудить не грозились и связями не угрожали. Хотя тоже были людьми весьма состоятельными и знакомства, по имевшимся у следователя сведениям, тоже водили не с последними людьми.

В общем, когда расстроенные, но все же полные надежды, родители покинули кабинет, Прохоров испытал двойную радость. Во-первых, безумное разноцветье, наконец-то, не будет больше мельтешить у него перед глазами, а, во-вторых, эта весьма влиятельная пара, по крайней мере, пока, никакого скандала раздувать не собирается. А то так скоро и правда можно стреляться, и расследование на прежнем месте, и свидетели по делу грозятся всякими ужасами, и начальство рвет и мечет. Каждый норовит сделать жизнь несчастного, ни в чем не повинного следователя, еще более несчастной и невыносимой.

Конечно, доверять словам любящей матери на сто процентов нельзя. Но выслушав бесчисленные рассказы о жизни ее замечательного сына, и прибавив к этому сказанное Геннадием Орловым, Прохоров пришел к выводу, что Юлиан Краснов, действительно безобидный, немного придурковатый чудик, а не пресыщенный жизнью злодей с маниакальными наклонностями, воплотивший в жизнь коварный план похищения, а может даже и убийства. Эту версию, которая и так-то была притянута за уши, исключительно от безысходности, Можно считать окончательно отпадающей. Оставались еще пришельцы из космоса, но такое предположение, Прохоров решил приберечь, до того момента, когда жизнь опротивеет ему настолько, что он будет мечтать стать жертвой убийства, которое совершит уже его непосредственный начальник.

Плюнув на отчет, так как после полуторачасовой цвето-шумовой атаки мозг уже не мог сосредоточиться и нормально функционировать, следователь отправился в бизнес центр.

Осмотр минус первого этажа ничего не дал. Ни тебе пятен крови, ни новенькой кирпичной кладки, за которой замурованы пропавшие из лифта люди. Ничего. Да это и не удивительно. Минус первый, осмотрели сразу после обнаружения трупа. Просто Прохоров надеялся, что возникнет какая-нибудь идея, или что он заметит, что-то, что могло показаться неважным тем, кто занимался осмотром до него. Нет. И тут ничего. Прохоров почувствовал злость. Уже который день он тыкается, как слепой котенок во все стороны абсолютно безрезультатно. Такого за его двадцатилетний стаж работы ни разу не было. Всегда что-то да есть. Хоть малюсенькая ниточка. Ну не могут в наше время, в здании, напичканном камерами, бесследно исчезнуть четыре человека, трое из которых мужчины и без борьбы уж точно не дались бы похитителям. Был бы шум, крики. Если, конечно, это похищение. И еще труп. Как он попал в здание? Откуда? Почему так одет?

Вечером, доложив начальству об очередном «впустую» потраченном дне расследования и выслушав о себе много уже известного до того, и еще больше нового, не менее обидного, неприятного и оскорбительного, Прохоров отправился домой, чувствуя сильное желание и самому убить кого-нибудь.

Глава 18. Смелые теории и опасные эксперименты

26 апреля

Утренняя прогулка по лесу может показаться необыкновенно приятным и даже замечательным началом дня. Когда вы выспались в теплой уютной постели, выпили кофе с мягкой булочкой, предварительно умяв аппетитно пахнущую беконом яичницу с помидоркой и парой ломтиков сыра, а потом взяли любимую собаку, или, если нет собаки, в одиночестве отправились подышать свежим воздухом. Вы идете по лесной тропинке, кутаясь в мягкий теплый свитер, любуетесь игрой света в зелени листвы, слушаете пение птиц. И Вас переполняет чувство радости и умиротворения. Вы наслаждаетесь тишиной леса, красотой природы. Вокруг покой, благодать. Прекрасное начало дня.

Но когда, вы провели в лесу ночь, лежа холодной земле, и проснулись, чувствуя под собой мокрую траву, и что ваша одежда, насквозь пропиталась, сыростью, а зубы стучат от холода на манер испанских кастаньет, и, вдобавок ко всему, желудок сжался от голода до размеров грецкого ореха, вы однозначно не согласитесь с восторгами любителей утренних прогулок по лесу. Нет, вы скажете, что хуже утра проведенного в лесу, может быть только утро в лесу, расположенном в неизвестном, непонятном месте, населенном, исключительно ненормальными, имеющими склонность к убийству, насилию и удержанию людей в неволе, а то и ко всему вместе взятому.

Капелька росы скатилась на щеку. Юлик открыл глаза и одновременно почувствовал, что все его тело превратилось в кусок льда. Вскочив с мокрой холодной земли, звезда начала прыгать на месте и энергично размахивать руками, пытаясь хоть немного согреться.

– Что замерз? Не переживай, сейчас за нами снова кто-нибудь погонится, сразу согреешься, – улыбнулся Андрей, тоже вставая с жесткого неуютного ложа. Шишка у него на голове еще сильнее раздулась и стала багрово-фиолетовой, придавая лицу устрашающий вид.

– Не каркай, придурок! – огрызнулся Юлик. Посмотрев на приятеля, он хмыкнул. – Ты теперь любых врагов можешь своим рогом отпугивать. Как увидят, сразу все разбегутся. Жуть!

– Доброе утро! – поприветствовал спутников Скворцов. Губы у него были синие от холода. Своим пиджаком он пожертвовал, укрыв Аню. «Прямо джентльменский джентельмен!» – про себя съехидничал Юлик.

– О боже! – пробормотала сонная Аня, приподняв голову и осмотревшись по сторонам. – Мне приснилось, что я дома. Опять этот проклятый лес. Ненавижу это место!

Еды у них не было, так что сборы заняли совсем немного времени. Спустя десять минут вся компания уже вновь топала через лес, направляясь туда, сама не зная куда.

Несколько часов спустя, пройдя десяток оврагов, перебравшись через лесную речушку, обессиленные, павшие духом путники, решили сделать привал.

– Этот лес никогда не кончится, – всхлипнула Аня, – мы будем блуждать в нем, пока все не умрем, или пока какие-нибудь очередные сумасшедшие не убьют нас.

Скворцов дотронулся до ее плеча.

– Аня, мы выберемся. Просто ты устала. Мы все устали. Сейчас отдохнем, и все будет нормально.

– Нормально?! – девушка посмотрела на него с удивлением. – Нормально?! Ничего уже не будет нормально! Слышишь, ты! Ничего!

Ее голос перешел на крик. Оттолкнув бизнесмена, она посмотрела на троих мужчин и неожиданно расхохоталась.

– Нормально! Нормально! Ой, не могу! – тело девушки сотрясалось от хохота, по щекам текли слезы. Андрей попытался взять ее за руку, что бы успокоить, но Аня вырвалась, продолжая истерически смеяться и кричать. – Нормально! Нормально! Ой, мамочки! Не могу! Нормально!

Скворцов подошел, и, размахнувшись, влепил, впавшей в истерику спутнице, пощечину. Аня замерла и замолчала. Глаза у нее были расширенные и удивленные, а тело вздрагивало от долгих рыданий.

– Прости! – сказал Скворцов и, притянув девушку к себе, начал гладить по спине, успокаивая ее как ребенка.

– Естественно, сиськи дают привилегию даже на сочувствие и утешение, – сказал Юлик обиженно, вспомнив как ему вчера, причем, вскоре после совершенного им подвига, велели заткнуться, быть мужчиной и не ныть.

Чернышов, догадавшись, о чем думает звезда, улыбнулся.

– Да ладно, ну иди, я тебя тоже пожалею. Поглажу по твоей всклокоченной разноцветной головенке.

– Ага, разбежался, носорог! Хочешь, что бы мне кошмары всю оставшуюся жизнь снились? – все же не удержавшись от улыбки, сказал Юлик.

Время близилось к вечеру. Все шли уже на автомате. Не было сил ни думать, ни разговаривать, ни переживать, просто переставляли ноги и делали шаг, потом следующий и так, казалось, до бесконечности.

Юлик в своих тяжеленных ботинках, как космонавт, с трудом отрывал ноги от земли. Руки безвольно болтались вдоль туловища, плечи сгорбились. Звезда казалась маленьким нелепым и несчастным оборвышем.

Аня шла глядя исключительно под ноги. На хмуром лице застыло равнодушие и безразличие.

Скворцов и Андрей тоже не являли для товарищей пример оптимизма и веры в успех. Оба шли, глядя вперед пустыми, ничего не выражающими взглядами. Лица обоих превратились в маски, которые, изготовивший их мастер, не наделил никакими чувствами и эмоциями.

– Чувствуете? – спросил неожиданно Андрей?

– Что сейчас сдохнем? Да, и уже давно, – вяло отозвался Юлик.

– Дымом пахнет. И едой.

Волшебное слово вернуло на отрешенные лица некие признаки заинтересованности. Еда, это что-то восхитительное и очень приятное. То, чего у них не было уже, кажется, целую вечность.

Метров через пятьдесят, между деревьями показалось открытое пространство. Поле. Вдали виднелись холмы. А метрах в ста от леса стоял вполне симпатичный двухэтажный дом. Не какая-нибудь развалюха, типа постоялого двора, а основательное каменное строение, с черепичной крышей. Вокруг дома росли фруктовые деревья. Чуть в сторонке вскопанные грядки, на которых возился пухленький седой старичок. Рядом с грядками бегало несколько кур. Из трубы дома шел уютный дымок. Картина была вполне мирная и приятная. Зелень травы, голубое небо. Старинный дом, как из детской книжки со сказками. Но сейчас компания не в силах была оценить прелесть открывшегося перед ними вида и восхититься красотой и гармонией окружающего. У всех была одна мысль. Еда!

Стараясь передвигаться незаметно, четверка голодных, уставших, до предела, путников стала подбираться поближе к дому. В этих краях можно нарваться на кого угодно. Нельзя идти вперед, не разведав обстановку. Вполне вероятно, что в прелестном домике, посреди очаровательной долины, проживает семейка людоедов или маньяков убийц, поджидающих усталых путников, лишь для того, что бы лишить их жизни, а затем удобрить их останками свой сад и огород.

– Я пойду, посмотрю, – сказал Андрей, когда они дошли до места, откуда уже нельзя было пройти дальше, оставаясь незамеченными.

– Давай. Если попадешься, то те, кто живет здесь, решат, что ты бандюган, отбившийся от своей шайки и пришел их ограбить или убить. Думаю, что они захотят сохранить свое добро и свои жизни и прибьют тебя самого. Если бы ты видел свой фейс, ты бы и сам испугался. Я, каждый раз, вздрагиваю, когда на тебя смотрю.

– Ну, давай ты иди. Пусть решат, что сумасшедший демон или злой дух, с разноцветной башкой, явился к ним. Когда тебя поволокут на костер, или начнут закидывать камнями, я, со своим страшным фейсом, не вступлюсь, так и знай.

– Я пойду, – сказал Скворцов, и, не дожидаясь, какие будут возражения против его кандидатуры, шагнул вперед.

– Ты, там не церемонься. Если поймешь, что пожрать не дадут, сопри чего-нибудь. Мы ж привычные, уж от этих-то, кто здесь проживает, убежим, как-нибудь. Не от таких бегали, – свистящим шепотом напутствовал Юлик, сглатывая слюну при мысли о еде, которую, после того как ее «сопрет» бизнесмен, они слопают.

В это время, дверь дома распахнулась, и на пороге возник старый знакомец – коротышка, спасший их из замка и бесследно исчезнувший перед тем, как за ними погнался отряд рыцарей.

– Твою же мать! – радостно завопил Юлик. – Это же чувак без регистрации. Наш гастарбайтер.

Скворцов застыл на месте, тоже узнав маленького человечка. Он не уверенно помахал рукой, и видимо решив, была, не была, пошел вперед. Остальные двинулись следом. Чему быть, того не миновать, может коротышка проживает в одном доме с извергами и душегубами, но в их положении особого выбора нет. Рискнуть и, возможно, получить ужин и ночлег, или осторожничать и провести еще одну голодную и холодную ночь в лесу.

Маленький человечек, заметив знакомую компанию, расплылся в широкой улыбке и, подбежав к старичку, увлеченно занимающемуся грядками, что-то быстро затараторил, указывая рукой на приближающихся людей. Старичок повернулся, в их сторону и близоруко прищурился. Убедившись, наконец, что это действительно люди, приближающиеся к дому, а не плод фантазии коротышки, старик всплеснул руками, и слегка прихрамывая на одну ногу, поспешил навстречу гостям.

– Боже мой! – воскликнул он, разглядев четырех грязных оборванных людей, явившихся из леса. – Вы ведь оттуда? – голос его дрогнул.

– Откуда? – несколько опешив, спросил Юлик. То, что старик говорит по-русски, казалось настоящим чудом и сразу вселило в путников надежду.

– Из Москвы? – почти шепотом сказал старик.

– Из Москвы, – ответили все в один голос, тоже стараясь говорить тише, правда не зная, почему нужно скрывать эту информацию.

– Скажите, где мы? – задал, оправившись от удивления, Скворцов, самый главный вопрос, который волновал их всех. Но старик, раскачиваясь из стороны в сторону, вместо того, что бы ответить на заданный вопрос, понес какую-то ахинею.

– Боже мой! Из Москвы! Я думал никогда… Все-таки получилось! Ох, вы должны простить. Это из-за меня. Но я постараюсь исправить. К счастью я не трогал настройки. Все как было. Но ведь получилось!

– Еще один тронутый. Может тут воздух такой? – тихонько сказал Юлик. – Одна радость, что, хоть, говорит по-нашему. И, вроде, вполне мирный старикан, не какой-нибудь маньяк, как все остальные.

Старичок замолчал, и, достав из нагрудного кармана широкой рубахи круглые очочки, нацепил их на нос.

– Ох, простите! Вы, верно, решили, что я сумасшедший. – Улыбнулся он. – Сейчас я все объясню. Пойдемте в дом. Вы, ведь, наверняка, страшно устали и умираете от голода? – Никто, из ложной скромности, возражать не стал. Не до манер.

Компания расселась за большим столом в уютной комнате, исполняющей, вероятно, роль столовой и гостиной. Хозяин дома позвонил в колокольчик, и на пороге тут же возникла женщина средних лет, одетая, в длинное темное платье, белоснежный передник и чепец. Ни дать, ни взять добропорядочная служанка из кино про старину.

– Охренеть можно, – прокомментировал Юлик появление странно одетой женщины. Хозяин дома улыбнулся.

– Я Вас понимаю. Вам все здесь кажется странным и удивительным.

– Да, что Вы, чего ж тут удивительного? Обычное дело. Ко мне, вообще, никто в дом не допускается, без такой хреноты на голове. Еще чего, – нахально заявила звезда.

Пряча улыбку, старик сказал несколько слов на незнакомом языке обладательнице «хреноты», после чего вновь обратился к гостям.

– Сейчас, Мерлиса накормит вас восхитительным обедом. Она дивная стряпуха. А я пока расскажу Вам все по порядку, если не возражаете.

Никто не возражал, тем более, что Мерлиса начала подавать на стол блюда, одуряюще аппетитно пахнущие, и все четверо, захлебывающихся слюной, голодных слушателей жадно набросились на то, что приносила служанка. Старик не обманул, вся еда на вкус оказалась просто божественной.

– Что бы все было понятно, мне придется начать рассказ с моего собственного прошлого. Мое имя Марк Илларионович Ренкель. Я родился в Москве в 1956 г. После школы поступил в Физтех. Я с детства увлекался физикой и математикой. Был из тех, кого называют ботаниками. После окончания аспирантуры меня пригласили в НИИ, занимавшийся различными исследованиями в области квантовой физики. Я был до крайности увлечен работой. Буквально жил ею. Некоторое время спустя, мне предложили возглавить группу по проведению исследований, связанных с теорией Эверетта. – Видя, что пока рассказ не особо помогает гостям понять, каким образом история жизни хозяина дома и его работа связана с тем положением, в котором они очутились, Марк Илларионович пояснил: – В 1954 году, молодой, никому не известный, американский физик Хью Эверетт выдвинул теорию Множественности миров. Не буду утомлять вас подробностями и сложными формулировками. В двух словах, эта теория предполагает существование бесконечного количества параллельных реальностей, отличающихся одна от другой.

– Параллельные миры, – задумчиво проговорил Скворцов. Он никогда не увлекался подобной чепухой и не верил в нее, но сейчас все вокруг было настолько странным и далеким от реальности, что он не мог просто отмахнуться от сидящего напротив него старика и сказать: «Да, что за чушь, что Вы нам голову морочите какими-то дурацкими теориями? Вы решили над нами подшутить? Или, может, уж извините, это старческий маразм?» Сейчас, напротив, у него в голове появилось подозрение, вернее даже догадка, которая еще несколько дней назад насмешила бы его самого. Каким-то образом, они действительно оказались в этой самой параллельной реальности. В одной из них, если уж на то пошло. И милый, вполне безобидный на вид старикан как-то к этому причастен.

Ученый покивал головой и продолжил.

– Если хотите, то да. Параллельные миры. Эта тема всегда вызывала массу споров в научном мире. И в Советском союзе все подобные исследования были полностью засекречены, так как теории, подобные той, что выдвинул Эверетт, противоречили идеологии нашего государства и политике партии. Но, чтобы Запад не обошел нас, если все же эти предположения имели под собой хоть какое-то основание, этот вопрос все же изучался. Тайно и с большой осторожностью, под неусыпным надзором спецслужб. Меня мало волновала секретность и спецслужбы. Я был одержим работой и практически не покидал пределов своей лаборатории. Семьи у меня не было. Близких родственников, друзей, увлечений помимо работы тоже не было. Вся моя жизнь была одним неустанным, доходящим до помешательства, стремлением, добиться результата. Доказать, что теория верна, что это не просто предположение, а неоспоримый факт. Я проводил эксперимент за экспериментом. Делал сложнейшие расчеты. Придумывал и, вместе с коллегами, изготавливал различные приборы, которые могли помочь добиться результата. За это время, я сделал несколько весьма интересных открытий, не относящихся непосредственно к теме моих исследований. При желании, я вполне мог бы защитить докторскую диссертацию на их основе. Но меня интересовали только параллельные реальности. Я провел в лаборатории, почти безвылазно, два года. Я совсем помешался на этой теории. Вел себя как сумасшедший. Ходил небритый, в грязной одежде, бормотал под нос сам себе целыми днями, что и как еще нужно попробовать сделать, какие расчеты изменить, что перепроверить. Я мог сутками не есть, и даже не вспоминать о еде. Под конец, психика расшаталась настолько, что у меня даже появилась боязнь, переходящая в манию, что кто-то хочет украсть результаты исследований. Или помешать мне, добиться результата. Я стал подозрительным, нервным. Вполне возможно, что, в конце концов, я бы оказался одним из пациентов психиатрической лечебницы. Но 31 декабря 1987 года, когда все сотрудники, у которых были семьи, нормальная жизнь, дом, друзья, покинули свои рабочие места, и отправились по домам готовиться к встрече Нового года, меня осенила идея, как нужно изменить настройки одного из разработанных мной приборов, что бы добиться успеха. Прибор должен был искривлять пространство и время таким образом, что бы оно могло соприкоснуться с пространством и временем другой реальности, параллельной. Естественно, ждать коллег я не мог, и тут же принялся за расчеты параметров настроек. Когда я закончил, была уже глубокая ночь. Я решил тут же попробовать будет ли результат от внесенных мной изменений. Я включил прибор и задал новые параметры. Ничего не произошло. Я был уже настолько истощен психологически, что нужен был только маленький толчок, чтобы окончательно вывести меня из вменяемого состояния. Я схватил злосчастный прибор со стола и уже готов был швырнуть его об пол. А потом, возможно, разгромить всю лабораторию, но тут погас свет. Я думал перебои с электричеством. Такое иногда случалось. Но в этот момент все вокруг начало грохотать, рушиться, пол у меня под ногами задрожал и я упал. Прошло, наверное, минуты две. Я, по-прежнему, оставался в темноте, но, несмотря на это, я почувствовал, что вокруг меня что-то изменилось. Не знаю, как это объяснить, но я просто знал это. Я осторожно начал продвигаться вперед. Рукой нащупал стену, выложенную, как мне показалось из камня или кирпича, хотя в лаборатории были гладкие бетонные стены, окрашенные масляной краской и кафель. Я побрел вперед, держась за стену, как за единственный мой ориентир в кромешной тьме. Другой рукой я прижимал к себе свое сокровище, прибор, который и в самом деле смог искривить пространство, благодаря чему, я, оказавшись в «точке соприкосновения миров», переместился из своей реальности в другую. Вы не представляете, как я был счастлив! Только сумасшедший ученый может испытывать чувство счастья, оказавшись, бог знает где, в непроглядной темноте, даже не представляя, что его ждет впереди.

– Вы оказались в этом месте? – спросила Аня. Она, как и Скворцов была в подобных вопросах скептиком. По крайней мере, до последнего времени. Даже сейчас она не готова была принять весь этот нереальный вздор. Но и отрицать его она уже тоже не могла. Скорее, ей хотелось, что бы это было только вздором, выдумками старого, выжившего из ума ученого.

– Да, моя милая. Ну не здесь, конечно, – он с улыбкой обвел рукой комнату. – Когда, двигаясь вдоль стены, я дошел до какой-то двери и толкнул ее, я оказался в комнате, заваленной книгами. Сквозь крошечное окошко пробивался свет. В комнате было несколько свечей. Я нашел спички, зажег свечи и пролистал несколько книг. Книги, лежавшие на столе и даже на полу, были старинные и все на неизвестном мне языке. Думаю, что вы тоже побывали в этой комнате.

Гости кивнули.

– В отличие от вас, я знал, где нахожусь. Что это не мой мир, а совсем другой, иная реальность. Я был готов к этому, и меня не пугало и не удивляло, что все вокруг меня странное и непривычное. Напротив, я сам стремился к этому, это было долгожданным осуществлением моей мечты. Но даже с моей осведомленностью о том, что произошло, мне пришлось туго. Здешние нравы суровы. Чужаку сложно не попасть здесь в какую-нибудь неприятность.

– Неприятность это когда ты замшевым ботинком наступил в собачье дерьмо. А здесь, что ни шаг, то полный п…ц!. – не жалея седин собеседника, высказался Юлик, как обычно, без лишних церемоний и иносказаний. – Каждый, кто нам встречался, оказывался психом, пытающимся либо нас убить, либо взять в плен. Это место, гигантский заповедник для умалишенных, в котором они бродят на свободе и вытворяют, что хотят, и никто за ними не присматривает, чтобы они не нанесли вреда окружающим.

– Я вас понимаю. Я тоже вначале через это прошел. Но такова здешняя жизнь, – сказал ученый.