Там, за Вороножскими лесами

4

– Как бродники? – Демьян запрыгнул в порты, быстро замотал гашник, стал натягивать сапоги.

– Как, как? – передразнил тесть. – Проглядели мы их, думали из степи придут, а они из леса вышли.

– Из леса, – эхом повторил Олексич. – Там же дружина моя стоит!

– Стояла, перебили, наверно.

– А сечу не слышали? – Демьян нервным движением оправил рубаху.

– Нет, тихо.

«Может, разминулись все же». Тесть с зятем одновременно рванули к двери.

– Батюшка! – послышался голос Агаши. Она лежала, стыдливо завернувшись по самые глаза в одеяло. – Батюшка, броню ему дай.

– Где я тебе такую броню здоровую возьму? Выбрала муженька, вон еле в дверь проходит. И как в окно-то влез?

– Ивана броня у тебя в коробе лежит. Дай! – взмолилась Агафья.

– У всех мужья как мужья, в своей броне в ворота въезжают, а твой – таракан, по стенам лазит.

– Батюшка, дай!

– Вон за дверью на лавке уж лежит. Нечего, бесстыжая, на отца орать.

Демьян подмигнул растерянной жене, надел чужую кольчугу, та пришлась в пору. На ходу затягивая ремни наручей, зажав шлем под мышкой, он побежал вслед за воеводой. По заставе тревожной волной разливались удары церковного колокола.

Олексич догнал Федора уже за воротами. Плечом к плечу они летели по той же улице, которой ночью прошмыгнул Демьян. По-всякому зять рисовал себе встречу с тестем, но такого и представить не мог. Железный воевода явно волновался, на виске пульсировала вена, движения стали порывистыми, угловатыми, он беспрестанно бросал обеспокоенный взгляд в сторону городни. Это было так непохоже на Федора, значит все действительно худо.

– Сколько подошло? – нарушил молчание Демьян.

– Старых знакомых сотня, да они поганых с собой навели. Половцев три сотни насчитали. Может в лесу еще стоят, не разобрать, – Федор нахмурился. – А моих, сам ведаешь, с кривыми, хромыми да хворыми и сотни не наскребешь.

– Стены крепкие, осаду выдержат. Степняки к осаде не приучены, – Олексич никак не мог понять причин беспокойства Вороножского воеводы.

– Это если на приступ пойдут, а коли измором брать станут? Вы ж у нас все запасы еще зимой выгребли, а новый обоз из Переяславля по весне не пришел. Забыли, что ли о нас там? – Федор зло оглянулся на север. – С голоду передохнем, так тати и без сечи войдут.

– Чертовицкой заставе знак подали?

– Нет, – отвернулся тесть.

– Как нет? Вон же у вас костровая пылает, – на самой высокой башне горел сигнальный костер, посылая в небо столб едкого черного дыма – знак беды.

– Не увидят они, отсюда больше дня пути. Да и сколько там воев? Пять десятков.

– Все равно, лишние не помешают. А промежные сторожи, разве не передадут?

– Сторожи бродники еще в январе сожгли. Новые не успели поставить. Голодных нешто заставишь топором махать.

«Если бы сразу с трех сторон внезапно ударить: мои бы из леса выскочили, чертовицкие рекой подошли, да заставские из ворот вышли; можно было бы испугать татей. Не разобрали бы они сразу, сколько нас, – мысли бурлили в голове Демьяна. – Да жива ли дружина? Неужто просмотрели татей, да быть того не может! Эх, Горшеня бы все понял, сам бы весточку в Чертовицы послал, а Первуша и не додумается. Хотя бы на рожон не полез. Дал бы Бог, сообразить, когда ударить лучше».

– Так вот, зятек, – прервал его мысли воевода, – не хотел под мою руку идти, а умирать за рязанскую землю все равно придется.

– Да, поживем еще, – усмехнулся Демьян.

На крепостной стене ратные уже заняли положенные места. Внизу бабы разводили костры, кипятить воду и варить смолу. У каждой за пояс был заправлен топор, недалеко стояли вилы и косы. Женщины готовились встать на место убитых мужей. Дети таскали дрова. Отец Леонтий спешно бегал вдоль прясла, исповедуя и причащая готовящихся к битве. Увидев Демьяна, он хитро улыбнулся. Олексич поклонился ему в пояс. Воевода при этом ехидно крякнул. Федор явно все знал про венчание дочери, но думать об этом было недосуг.

По лестнице, с которой совсем недавно крадучись спускался ольговский боярин, тесть с зятем поднялись на забороло. Демьян заглянул в волоковое оконце. «О-го-го!» Большим черным пятном пространство от леса до засеки занимали всадники. Нападающие еще не рассредоточились вдоль стен для штурма, но и стан разбивать для долгой осады не спешили. С гиканьем они мельтешили вдоль закатной стены. В плотном клубке всадников сложно было разглядеть, где здесь русичи, а где половцы. Единый враждебный рой, ощетинившийся копьями, готовился к броску. От реки шел густой дым, это догорали вороножские ладьи.

Демьян внимательно разглядывал толпу бродников: нет ли про меж них раненых, не валяются ли где в стороне тела убитых, нет ли пленных. «Не встретились, затаились мои. Они бы как ягнят себя перерезать не дали, кого-то с собой бы да прихватили». У Олексича росла уверенность, что Первуша сумел избежать столкновения с татями. Да как подать ему знак?

– Не спешат, – тесть стоял у соседней бойницы. – Ну, так и мы спешить не будем. Что не спросишь, как про вас с Агашкой прознал?

– Так пса моего наверно во дворе увидел, – Демьян хитро прищурился.

– Да я не про то. Знаешь от кого про венчание ваше прознал? – воевода махнул зятю приблизиться. Олексич послушно подошел.

– Попадья проболталась или сам Леонтий тебе сказался.

– Дождешься от них, – хмыкнул Федор. – Миронег Военежич боярин князя твоего мне с гонцом весточку прислал.

У Демьяна округлились глаза, на миг он позабыл даже о бродниках.

– Как? – только и смог выговорить он.

– А так. Поздравил меня с зятем достойным, мол, сам бы такого желал.

Демьян хмыкнул.

– Рассказал, как тебе там не сладко, что ежели б не князь, так и в город тебя не впустили бы, того и гляди прибьют. Ну, я Леонтия прижал, он во всем и сознался. Разъярился я, несся по улице, как мы сегодня на городню бежали. Думал, добегу, прибью негодницу. Влетел во двор, а она у забора стоит, скрючилась вся, выворачивает ее. Тут я и смекнул, что брюхата. Поостыл, все ждал, когда ж она неразумная в ноги падать станет, да разве ж от нее неблагодарной дождешься, – тесть махнул рукой.

– Так то так, – Демьян внимательно посмотрел Федору в глаза, – одно не понятно – зачем Миронег к тебе гонца посылал? Уж точно не затем, чтобы с зятьком поздравить.

– Это точно. Жаловался боярин ваш, что житья в Курской земле не стало, просил, чтобы я пред светлым князем Федором Романовичем словечко замолвил. Смекаешь?

– Смекаю, – угрюмо ответил Демьян.

– Видишь, зятек, не все как ты твердолобые упрямцы, и разумные у вас люди есть.

– Да, иуд везде хватает, – сплюнул Олексич.

– Федор Евсеевич! Федор Евссеевич! – на забороло вбежал молодой отрок. – Там воевода ихний говорить с тобой хочет. Переговариваться зовет.

– Там – это где? – сдвинул брови Федор.

– У ворот главных.

– Пошли, – махнул Демьяну тесть, – послушаем, чего гостям надобно.

Глава VI. Волки

1

С надвратного заборола хорошо просматривался левый берег. Бескрайние луга сочной зеленой травы дышали умиротворяющим покоем, юркие стрижи рассекали безоблачное небо, гоняя стаи мошки. Там за Вороножем лето настойчиво выпроваживало весну, вступая в права, а здесь на правом берегу люди готовили друг другу ад.

Внизу на недосягаемом для заставских стрел расстоянии на приземистом соловом коне взад-вперед разъезжал высокий широкоплечий муж в дорогой броне. За спиной раздуваемый ветром красовался расшитый корзень, роскоши которого мог бы позавидовать и князь. Вожака бродников нельзя было назвать грузным, скорее жилистым, крепким. Показная расслабленность тела и при этом едва заметные короткие, но резкие движения головы выдавали в нем хищника, готовящегося к прыжку. По приказу вороножского воеводы чужаку махнули с башни, и он, прикрываясь щитом, подъехал к засеке.

– Что надо?! – крикнул ему Федор.

Бродник лениво посмотрел в сторону ворот.

– Может выйдешь, воевода. Потолкуем, – улыбнулся он, недобро оскалив зубы.

– Мне и отсюда слышно, чай не глухой.

– Ну, как хочешь. Как бы об том не пожалеть?

– Не пожалею. Чего надо? Недосуг мне с тобой болтать.

Бродник прищурил правый глаз.

– Отдай то, что взял у нас, и мы уйдем с миром.

– Я у вас ничего не брал, чтобы отдавать. Видать заставы вы попутали.

Демьян заметил, что вена на виске воеводы стала пульсировать сильней.

– Врешь, Федор Евсеевич, ох, врешь, – бродник шутливо погрозил пальцем. – Ты схрон наш в лесу нашел и разграбил, добро, трудами нашими тяжкими добытое, себе присвоил. Мы за то злато души к гиене огненной подвинули, а ты хочешь чистеньким руку наложить. Не по справедливости то.

– Мне ваше злато кровавое и задаром не нужно. Ни о каком схроне мы на заставе не ведаем.

– Врешь, сукин сын! Из Вороножа икону чудотворную в печеру⁷⁷ к дивам принесли, больше неоткуда. Икона из схрона нашего. У вас все! – показное спокойствие слетело, ярость рвалась наружу, бродник едва себя сдерживал.

– Что со старцами?! – взволнованно закричал Демьян.

– Голос знакомый, – тать напряг зрение, вглядываясь в черноту бойницы.

– Знакомый, – эхом повторил Демьян, – так это ты хворым у старцев в келье лежал? Очухался. Что с иноками?

– Живы – здоровы, в молитвах прибывают. Да, говорят, икона из Вороножа к ним принесена.

– Если ты с ними чего сотворил, я тебе кишки выпущу, – гневно выкрикнул Олексич.

Бродник низко, словно ухал в колодец, рассмеялся:

– Гляди-ка, в западне сидят, а грозятся. Не поняли, что ли еще? В общем так, – голос его стал отливать холодной сталью, – если к полудню добро мое не вынесете, живыми вам не быть. Младенца, Федька, твоего сам на меч подниму, жену с дочкой молодцам моим на утеху отдам. А что с тобой станется, сам ведаешь. Не смогу приступом взять, измором придушу. Жрать у вас на заставе нечего, мышей с воробьями доедите, сами о пощаде запросите. Подумай, стоит ли злато цены такой.

Бродник отъехал, разговор был окончен.

– Может отдать? – неуверенно предложил Демьян.

– Чего отдавать?! – взревел воевода. – Нет у меня ничего, знать я про их схрон ничего не знаю! Ваши, должно, зимой разорили, а мне расхлебывай.

– Ничего мы не разоряли, – обиделся Демьян, – нет у нас. Я об том тоже ничего не слыхивал.

– А ведь они все знают, – Федор устало сел прямо на деревянный пол, – про то, что сын у меня народился, что обозы из-за леса не пришли. В городе люди их есть, в спину ударить могут. Но кто? – он нервно сжал кулаки.

– Ну, почему изменников сразу ищешь? Может кого-то на лугах поймали, под пытками выложил? Покосы ведь у вас идут.

– На месте все.

– А Кисляя брат, он ведь далеко косит, бродники как раз той стороной шли, могли его в полон взять, да выведать.

– О чем ты, зять? – воевода нахмурился. – Кисляй с братом Сулемой вчера на воротах стояли, их черед был. Какой там покос. Вон они, – указал Федор.

Два рыжеволосых детины занимали места у левой башни от ворот. Демьян приблизился вплотную к тестю.

– Ты заставским запрещал по правому склону Вороножа траву косить?

– Зятек, посмотри туда, – Федор бесцеремонно повернул голову зятя в сторону заливных лугов. – Чего-чего, а травы у нас вдоволь. Коси, не хочу. Какая мне разница, где они косят, лишь бы службу исправно несли?

– Тогда, – Олексич склонился к самому уху тестя, – я знаю, кто у вас изменники…

2

– Жила, воев мне десяток сюда к воротам, да Кисляя с Сулемой позови! – сурово крикнул воевода.

Ратные прибежали, озабоченно переглядываясь. Любопытные бабые стали бочком подтягиваться, побросав дымящие котлы. Все уже знали про золото, слух вихрем пронесся по заставе.

Кисляй с Сулемой, равнодушно почесывая затылки, тоже вклинились в толпу.

– Ну, сказывайте, иуды, – прохрипел воевода, указывая на них пальцем, – как вы бродникам продались?

Братья вздрогнули, дико завертели головами, среди собравшихся пошел возбужденный шепот.

– Какие бродники? Об чем ты, батюшка Федор Евсеевич? – старший Кисляй обвел товарищей широко открытыми голубыми глазами, как бы призывая их в свидетели своей невиновности.

– А об том, что братанич⁷⁸ твой Антипка вчера в лес подарочки бродникам носил. Застава голодает, а он татям последнее жито выносит! Видели его.

– Ложь, ложь, оговор это! Никуда мой братанич вчера не хаживал! – истошно закричал Кисляй, он резко повернулся в строну Демьяна. – Курский бродников на нас навел. Не было его, так и спокойно все было, как появился, так и бродники подошли! Он наушник татей!

– Ты чего мелешь, иуда?! Это зять мой Демьян Олексич, сегодня поутру за женой своей приехал. Дружина его в лесу стоит, помогут нам, ударят, когда нужно будет.

– А в город как твой зять попал, коли мы на воротах стояли? Врет он все!

– Как попал, то не твоя забота. Взять их! – воевода махнул ратным.

– Братцы, не погубите, мы ж с вами из одного котла щи хлебали! Оговор это, оговор! Дочь у него девка, какой там зять! – голосил Кисляй.

Вои уже заламывали ему руки.

– Воевода золото бродников присвоил, а вам за чужое добро умирать придется! – завыл младший Сулема. – Пусть отдаст, и они уйдут! Все ведь слышали, им только золото нужно. А мы невиновные, оговорил воевода нас, злата ему жалко, а людей, баб, деток малых ему не жалко?!

Народ загудел.

– Какое золото?! Нет у меня их золота! – взревел воевода.

– У него полны хоромы добра, отдадим всё бродникам, они и уйдут, а его с башни! Сыты уж его «хлебом – солью»! – заорал Кисляй, освободившись от ослабевшей хватки воев.

Становилось жарко. Среди собравшихся послышалось поддакивание братьям. Ох, умело они завели толп! Вои повернулись в сторону Федора. События повторялись как в дурном сне. Только сейчас все еще хуже. У ольговского тысяцкого под рукой была хотя бы верная дружина, ратные же рязанского воеводы поперли на своего вожака, ольговская дружина Демьяна была где-то за стенами Вороножа. Они вдвоем с тестем одиноко стояли в кругу разъяренных, плохо соображающих, подгоняемых страхом людей. Только недавно вои готовы были умирать с холодной решимостью, а теперь в горячке собирались бросить на колья засеки своего воеводу. Демьян, зная, что это бесполезно, все же положил руку на рукоять отцовского меча.

– Нет у меня золота, я об том побожиться могу, – пытался вразумить людей Федор. – Да если бы я нашел его, нешто не поделился бы, не раздал бы сиротам да вдовицам?

Раздался дружный смех. «Лучше б он молчал», – Демьян понимал, что если сейчас кто-то крикнет «бей», их забьют, разорвут на куски.

– Нет у воеводы золота, я его нашел, еще зимой! – отчаянно крикнул Олексич в толпу. Все смолкли, наступила давящая на уши тишина.

– Я схрон на ловах случайно нашел, не знал чье. Я на то злато сестер из плена выкупил… посулы на торгу раздал, чтобы вместо отца тысяцким выкрикнули, остальное князю отдал. Вот меч отца, тысяцкий я в Ольгове, то правда.

Демьян обвел глазами растерянную толпу. «А ведь среди них сейчас стоит тот, кто знает, что я лгу». Олексич набрал побольше воздуха, он почти кричал, пытаясь достучаться до людей.

– Можете осудить меня, можете убить, и воеводу тоже, и добро его татям вынести. Да будет ли прок? Столько у Федора не сыщите, и вы об том знаете. Бродники степняков наняли, им за поход платить надо, а обещанного золота нет. Они все равно в город полезут, чтобы полоном взять. И об том вы знаете. А кто город защищать станет, если воеводу убьете, сами оборониться сумеете, коли среди вас изменники ходят? А со мной дружина ольговская пришла, узнают, что вы меня порешили, мстить станут, все здесь полягут за боярина своего. И вы так должны за воеводу своего стоять, только так жен и детей защитите. Разлад пошел – не устоять! Думайте!

По спине потоком бежал пот, в горле пересохло, словно Демьян наглотался дыма. Что они скажут? А ведь в тереме непраздная⁷⁹ жена.

– Не слушайте его, этот вообще с бродниками заодно! – пытался перетянуть к себе толпу Кисляй, но семя сомнения успело прорасти. Вои переводили взгляд с воротника на ольговского боярина, не зная на что решиться.

– Полдень скоро, на стены надо становиться, – напомнил Федор, все, что произошло, как-то резко подкосило его. Он никак не мог стать прежним – хитрым, сильным, уверенным.

– Батюшка воевода, батюшка воевода! – Федора за полу дергала курносая девчонка лет десяти.

– Куда ты, чего вылезла? – зашикала на нее мать.

– Так ведь дяденька чужой правду говорит. Я вчера Антипку видела с корзинами, он из леса выходил!

«Божий ангел», – пронеслось в голове у Демьяна.

Толпа подхватила Кисляя с братом, те отчаянно упирались, что-то выкрикивая, но их уже никто не слушал. Два тела полетели с высоты костровой башни к ногам бродников.

– На стены! – крикнул воевода своим привычным властным голосом. Ратные послушно побежали занимать места у бойниц.

От северной стены, путаясь в рясе прилетел отец Леонтий.

– Не успел, – он, упирая руки в колени, наклонился вперед, пытаясь восстановить дыхание. – Исповедовать их надо было! – сказал он, тряхнув головой.

– Еще немного, и пришлось бы нас отпевать, – хмыкнул воевода, – а ты, зятек, не такой, как кажешься, – повернулся он к Демьяну. – Я думал ты телок двухлетка, а ты волк матерый.

– Волки там за городней, а я семью свою спасал. Исповедоваться мне после сечи нужно будет, отче, – обратился он к Леонтию, – греха набрался.

– Придешь в церковь, потолкуем, – перекрестил его священник.

– Про тысяцкого хоть правду сказал? – подтолкнул Олексича под локоть тесть.

– Правду.

– А про злато? – воевода сузил глаза.

– Нет. Сам про то ведаешь.

– Пошли биться, зять. Выручил, так уж выручил.

3

Под стенами было оживленно. Бродники натащили из леса бревен и теперь сколачивали из них осадные лестницы. Из толстого многовекового дуба готовили таран, пробивать ворота. Зловещий стук топоров эхом ударял по стенам городни.

Демьян по-прежнему всматривался в чащу, тщетно пытаясь отыскать следы своей дружины. Воевода отдал ему оборонять северный край. Вои охотно откликались на приказы, чувствуя силу молодого вожака, многие еще помнили шальную драку курских бояр на церковном дворе.

Все было готово принять гостей. Но полезут ли вороги сейчас, или будут ждать ночи? В темноте обороняться сложнее. Это известно и татям.

Полдень давно прошел, солнце стало неспешно спускаться к лесу, смолк стук, лестницы разложены вдоль крепостного вала, а приступа все не было. Половцы, спешившись, расселись в смятой траве. Бродники лениво переговаривались у костров, бросая алчные взгляды на затихшую в ожидании заставу.

– Выматывают, чтобы мы по обвыклись, чутье потеряли. В оба глядите, – Демьян прохаживался взад-вперед по заборолу.

Прибежал отрок от воеводы.

– Велели бочки с водой вдоль стены ставить, труты гасить. Жечь нас будут.

Олексич всмотрелся, а, ведь, верно, мирно беседуя, нападающие потихоньку раскладывали луки, наматывали на наконечники стрел паклю.

– За водой, живей! – крикнул боярин мальчишкам, стоявшим внизу. Среди них краем глаза он заметил и заплаканного Антипа. Тот, как и все, побежал к колодцам. Нет, Демьян не испытывал чувства вины, но было как-то неприятно.

Солнце лизнуло пушистую шапку дубравы. Раздался резкий свист, и в этот миг тати поднялись плотной цепью, опуская концы стрел в костры, вскидывая луки. Широкими дугами в город полетел огненный дождь.

Чтобы стрела перелетела крепостной сруб, нужно подойти ближе. Нападающие, перелезая через засеку, стали карабкаться на вал. Вороножцы с башен отстреливались. Несколько татей остались висеть на кольях, но разгоряченные бродники, не замечая потерь, продолжали упорно подступать к крепости, уже тащили лестницы, и поток огненных стрел не ослабевал. В граде занялись крыши ближайших к городне домов, их бросились тушить. Бой кипел вовсю.

Обороняющиеся были ладно обучены, это Демьян приметил сразу. Воевода знал свое дело, и натаскал людей, они могли недолюбливать его за крутой характер, но сейчас строгость Федора спасала им жизни. Застава как один могучий богатырь вновь и вновь отмахивалась от назойливых неприятелей. Первый натиск был отбит, атака выдохлась. Враги отступили в темноту.

Вороножцы устало отирали пот. Ночь уже плотным кольцом окутывала измученный город.

– Боярин, как думаешь, еще в потьмах полезут? – обратился к Демьяну долговязый вой лет двадцати.

– А кто ж их знает? Подождем. Спать в очеред! – крикнул он. – Предай далее.

Враги вяло копошились у костров. «Может и не полезут пока».

– Я тебе покушать принесла.

Демьян вздрогнул, за спиной стояла Агафья, в руках у нее был горшок, прикрытый берестяной крышечкой.

– Бери, – протянула она ему ложку, – ешь, горячее еще.

– Ты что здесь делаешь? Стрелой снять могут! Домой ступай! – зашумел на нее муж.

– Так всем же вон жены принесли. Я чем хуже? – надула губы Агаша. Она была в повое мужатой бабы и все время поправляла его рукой, привлекая внимание. – Хороша ли?

– Хороша, хороша. Вниз ступай, – торопливо поцеловал Демьян жену.

– Ты уж поосторожней. Слышал? – понизила она голос. – Говорят, воротников двоих с городни скинули за измену.

– Видел, – усмехнулся Демьян. «Не знает ничего, как нас самих туда чуть не скинули. Ну, и хорошо, ни к чему ей это знать».

Вои шумно стучали ложками, неизвестно, когда снова придется перекусить. Они и их жены, не скрывая любопытства, поглядывали на Демьяна с Агафьей, о чем-то переговаривались.

– Об нас толкуют, – засмущалась Агаша.

– Пусть толкуют, коли охота, – отмахнулся Демьян, – ну, иди уже. Что ж не прогоню тебя никак?

– Иду, – жена забрала опустевший горшок, и неохотно пошла вниз, постоянно оглядываясь.

«Хода у них подземного нет. Отступать некуда».

Пытаясь справиться с тревожными мыслями, Олексич стал клевать носом, голова отяжелела. Ему казалось, что он всего лишь на миг закрыл глаза, но кто-то уже тряс за плечо.

– Боярин, проснись. Началось!

Демьян резко вскочил.

– Биться!

– Биться! – понеслось вдоль прясел.

В наступающих предрассветных сумерках, когда сон самый сладкий, тати снова пошли на приступ. Уже израсходовав добрый запас стрел, теперь они стреляли редко, но усилили напор на ворота, беспрестанно тараня их. Осажденные плеснули раскаленной смолой. Раздались дикие крики. Осадные лестницы разом уперлись в городню, баграми и рогатинами вороножские вои пытались их опрокинуть. Часть кривобоких стволов полетела вниз вместе с карабкающимися врагами. На башнях почти на ощупь продолжали работать лучники.

Свист, крики, стоны, оглушительный звон железа, глухие удары – все эти звуки уходили в высокое прорезанное первыми солнечными лучами небо. Новое утро люди встречали с оружием в руках.

Демьян тяжелым мечом отца зарубил шустрого половца, сумевшего прорваться на забороло через крышу. Затем пришлось метнуться к двум вороножским воям, безуспешно пытавшимся опрокинуть очередную осадную лестницу. Ту крепко держали внизу шесть пар сильных рук, наверх уже карабкались легкие степняки.

– Вбок, вбок ее валяй!

Стрела пролетела над ухом.

– Вот ведь …, – вырвалось у Демьяна худое слово.

Навалившись, вороножцы все же скинули нападающих вниз.

– Камней еще! Здесь нет? С того края тащите!

– У нас троих убило, стоять некому. Не сдюжим.

– Вы двое к десному пряслу, подсобите.

Когда солнце полным кругом выкатилось из-за окаема, нападение выдохлось. Бродники отпрянули от стен, продолжая держать заставу в плотном кольце. Демьяну отчего-то вспомнился молодой послушник Афанасий, замерзающий на дереве в окружении волков. Сейчас весь город походил на слабеющего отрока. Вон она стая внизу, носом чует добычу, ждет, когда в бессилии разожмутся руки последнего защитника.

«А жив ли Афонька? Где же дружина моя?»

– Воевода зятя кличет! – крикнули снизу.

Олексич заспешил к южным воротам.

– Цел, зятек? – усмехнулся Федор, размазывая сажу по лицу, его прежде всегда ладно причесанная борода теперь топорщилась спутанным комком, в кольцах брони застряли щепки и пепел. Видать у них здесь было еще горячее.

– Вон, глянь, – указал тесть на неприятелей, – развалились, броню поснимали, не боятся нас. Эх, воев мало! Сейчас бы ударить.

Демьян потянулся к волоковому оконцу. Часть бродников, скинув грязные рубахи, полезли в реку купаться, другие мирно сидели у костров. Дозорных выставили мало. Мало, но вороножцев и того меньше, сил на вылазку не было, это понимали и Федор, и Олексич.

– Днем осаду станут держать, а ночью нас дергать. Хитро придумано, – воевода недовольно сморщил лоб.

– Если ночью сдюжим, завтра в это время можно за стены выйти, авось отгоним, – предложил Демьян, глядя на беспечность татей.

– Поглядим, – уклонился от решения Федор.

– Эй, воевода, купаться не желаешь? Утренняя водица что парное молоко? – вожак бродников в одних порах расхаживал, разминая босые ноги в мягкой придорожной траве.

– Погожу пока, – крикнул ему Федор.

– Живучий, пес. А мои бают, убили тебя. Золотишко вынести не надумал?

– Сказано тебе, нет у нас ничего, – уже не раздраженно, а как-то равнодушно откликнулся воевода.

Бродник потянулся могучим телом, подставил утреннему солнцу лицо. Кто-то из вороножцев пустил стрелу, но та, прошла левее татя. Вожак зло рассмеялся.

– Ждете помощи из-за леса, обозы с житом? Не ждите, не приедут!

– Тебе-то откуда знать? – надменно выкрикнул Федор.

– Да уж знаю, по степи брожу. Хан Телебуга разгневался на рязанцев, в набег рать отправил. Переяславль сожжен, князь на полуночь бежал. Не до вас ему.

– Врешь ты все! – рассвирепел вороножский воевода. – Мы выход⁸⁰ всегда в срок везем, милостью ханской князь наш обласкан.

– Да уж приласкали, – закатился хохотом бродник, не в силах остановиться.

– Врет он! Все слышали?! Врет, чтобы в уныние впали. А уныние грех великий. Поняли?! – Федор кричал всем, но смотрел от чего-то только на зятя. Лицо воеводы стало багровым, на лбу выступил пот.

– Да, врет, конечно, – как можно беспечней поддакнул тестю Демьян. – Бродники завсегда ложью кормились.

По рядам воев пошел вздох облегчения.

«Если правда, то хуже некуда», – стучала в виски Олексичу тревога.

От восточной стены пошел шум и резкие крики.

– Ну, что еще? – раздраженно бросил воевода. – Что за народ, не сидится им спокойно?! Там бродники за бороду дергают, а тут свои мутят! Кирька, сбегай прознай.

Шустрый малый слетел с городни, исполнять приказ.

– Ворога поймали, кричит, что курский.

– Это мой, не трогайте, это мой! – сердце Демьяна учащенно забилось, он сломя голову понесся к восходному пряслу.

– Лазутчик, лазутчик, – гудело со всех сторон.

В окружении вороножских воев с подбитым глазом, сотрясаемый за шиворот стоял Горшенька. Увидев Демьяна, парень криво заулыбался.

– Не трогайте его! Мой это! Прочь пошли! – прорвался в кольцо Олексич. – Фролка, цел? Дружина как? – он легонечко тряс Горшеню за плечи.

– Демьян Олексич, живой! А мы уж, что только и не думали! – паренек ткнул локтем в грудь, продолжавшего держать его за шиворот, дюжего воя. – Сказали тебе, пусти!

Вой неохотно разжал руку.

– Мы там у кладбища стоим!

– Не столкнулись с ними?

– Нет, Бог миловал. Вьюн сам в дозоре шел, распознал, так отступили. А пробиться к тебе не смогли.

– А сейчас как попал? – Демьян посмотрел на высокую крепостную стену.

– Так Дружок лаз показал.

– Дружок?!

– Прибежал к вечеру и давай дергать за рукав, звать. Я идти вызвался. Здесь вот в углу дыра есть, за травой не видно. Как все закипело, я ползком пролез. Отсиделся, а теперь вышел. А эти, – он гневно сверкнул глазами в строну вороножцев, – нет, чтобы расспросить – что да как, так бить скорей!

– Горшенюшка, надобно в Чертовицы весточку снести, чтобы подмогу прислали.

– Так уже послали. Превуша сразу Проньку отправил, как про осаду прознали, еще вчера поутру.

Демьян довольный перекрестился. Зря на Первушу грешил, сообразил десятник.

– А Пронька обоих своих коней загнал. Чертовицкие сказали на лодьях завтра к рассвету подойдут, чтобы в тумане подкрасться. Они в рога протрубят, так и наши из лесу выскочат. И вы тут не зевайте, тоже выйти надо. Так чертовицкие наказали. И Первуша говорил, чтобы ты с костровой башни ему знак подал, что живой. Костер еще раз запали.

– Запалим, Фролка, запалим! – Демьян ликовал.

«Может и поляжем все, да только по-другому не как. В осаде сидеть нельзя, слабеем».