Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник)

12
Старший азербайджанец (перевод)

А почему убогому не подать? Надо подать! Не обеднею и не разбогатею от этого. Вот рынок – другое дело. Рынок – это рынок.

Нет, на рынке хорошо. Если не лезть куда не надо. Если не приближаться к Али и на своём месте сидеть, тогда хорошо. И зачем я вылез?

А мне деньги нужны. Жена вот-вот родит второго. На УЗИ сказали, что мальчик будет. Второй мальчик, второй сын будет у меня! Продолжатель рода моего!

Нет, Али должен понять! Должен простить, и всё будет так, как раньше. Разве я не работаю на него три года? Даже больше!

Сколько я уже в Москве? Три года? Четыре? Ну да, правильно, я приехал, когда сын родился. А жена через полгода приехала. Тогда и квартиру сняли. Тогда я и гражданство купил, и прописку купил. Машину купил.

А сейчас сыну уже четыре года. Скоро пять! Ай как время летит!

Нет, куда я вылез?! Зачем вылез не на своё место?! Надо пойти к Али, поговорить. Сказать, что я буду сидеть на своём месте. Как надо, так и буду сидеть. А если случится что со мной? Али – он крут на расправу, ох как крут!

Если со мной что-нибудь случится, куда жена пойдёт? В Баку поедет? Сама? Нет! Кто ей поможет? Саид? На него надежды мало. Молод ещё.

Сам я влез не в своё дело и брата подставил. Машину разбил! Покупать надо, скорее покупать надо! Я уже в метро не ездил… больше года, наверное.

Всё, решено – пойду к Али, сегодня же и пойду!

А этому, безногому… Охрани, Аллах, от такой участи!

Пойду к Али! Даже страшно подумать, что можно вот так… в коляску сесть… Али крут на расправу, ох как крут!

О-о-о… Пойду к Али и носа больше не высуну! Никуда не высуну! О-о-о…

13
Не совсем лирическое отступление № 3

Странные мы существа, люди. С кем ни поговори, кого ни спроси, каждый может о самом себе хоть два часа рассказывать.

Или о том, что он чувствует, или о том, что он думает. Или о том, что он купил, или о том, что он продал.

Или о том, как он вчера устал, или о том, как он вчера отдохнул. Или о том, какой сон ему сегодня приснился, или о том, как он, бедный, ворочался и заснуть не мог.

Определённо, всё то, что с нами происходит, имеет для нас, то есть в наших глазах, огромную ценность, ценность непререкаемую, непреложную.

Что или кто может заставить человека забыть о себе? О себе любимом. О себе, таком важном и таком неповторимом.

В конце концов, почти не важно, что думает о себе человек. Ругает ли себя, гордится ли собой. Важно, что и гордится, и ругает он – себя! Опять, опять себя!

Себя любимого, себя важного, себя неповторимого…

14
Лысоватый денди

Хороша была Нинуля, ох хороша! Какая женщина!

И квартира приличная, и в квартире всё как надо.

И муж часто в отъезде бывает. Хороша! Хороша! Вспомнить… вспоминать приятно.

Но не последний же раз! Я ей нужен, и она мне. Самое главное, мы оба зрелые и самостоятельные люди. Без сантиментов. На сантименты времени нет! Всякие там ухаживания, ахи да охи… Ерунда всё это! Ерунда!

Жена, конечно, есть… ну что с неё взять…

А Нинуля… вне конкуренции!

Она бы отвезла меня домой, но я сам отказался.

Хороша! Хороша Нинуля!

Нет, я не думаю, что она со мной из-за своего дела… Нет, конечно, нет. Дело делом, гонорар гонораром. Она же и не заикнулась об этом. Мы вообще не разговаривали.

Да, приятно думать, что с тобой спят просто так, а не потому, что ты адвокат!

М-да…

Свежо предание, да верится с трудом. Ладно, посмотрим. Время покажет.

Но хороша! Хороша!

И я был… ничего. В грязь лицом не ударил. Я ещё хоть куда! Это приятно, чёрт возьми!

Как это приятно!

Только жаль, что я свою машину на стоянке оставил. Туда-то она меня довезла, а обратно… И какого чёрта я влез в это метро? Я уже в нём не был… года три. Лучше бы такси взял! А я вышел – метро рядом. Ноги сами понесли.

А я отвык… Отвык от метро. А сколько ездил в своё время…

Нет, больше я таких экспериментов над самим собой ставить не буду. Это уже совсем не то метро, которое было тогда, когда я был молод. Ну и публика теперь здесь! Ну и лица! Ну и типажи!

Хоть на этих посмотри… на лиц кавказской национальности! Ишь как старший развалился! Как хозяин! А младший? Сколько у него классов образования?

И вообще, они для меня как инопланетяне, эти пассажиры метрополитена. Да-с.

Вот ещё чудо с мешками! Откуда она взялась, эта бабка старая? И дочурка ей под стать. Похожа. А мужик… Лицо такое, как будто его топором рубили. Я уже сто лет таких не видел. А они, оказывается, ещё есть и в московском метро ездят.

Но эти-то ещё куда ни шло, но бомжи! Сидеть на одной лавке с бомжом… Б-р-р!

Бомжи, нищие, какие-то типы бандитской внешности… кто ещё?

Такси! Надо выйти и пересесть на такси!

Или доехать уже? Кольцевая скоро…

Ладно, доеду. Доеду как-нибудь. Но больше – ни-ни! Лучше я буду думать о том, как хороша Нинуля.

Хороша…

15
Не совсем лирическое отступление № 4

Бежит поезд метро, бежит и везёт нас, думающих о себе. Поезд метро не ошибается. Он везёт нас к нашим, таким родным и близким целям.

А цели у нас разные.

Например, по расстояниям. Бывает цель на расстоянии в полчаса, в час или в полтора-два часа. Если прибавить к расстоянию на метро расстояние (и время) в автобусе или в маршрутке. Это кому как надо, конечно.

Бывают цели длиною в несколько дней. Это такие цели, паровозные. Бывают цели длиною в месяц или длиною в год. Редко, но бывают. Бывают даже цели длиною в жизнь. Но это ещё реже.

В основном цели наши так… текущие…

Бывает, что цели путаются в наших головах да спорят, которая главней. Выходить на Кольцевой или ехать до конечной? Жениться или не жениться? Украсть или отдать? Купить или обойтись?

Те, у кого в голове меньше путаницы, более счастливы, надо понимать.

Зачем и куда мы спешим? К какой конечной цели?

И почему мы в основном именно спешим? Торопимся. Согласитесь, что внутри у каждого из нас существует… как бы это поточнее выразиться… внутренний погонщик, что ли. Подгоняльщик. У кого он сильнее, у кого слабее. Но он есть у всех. У каждого.

«Спеши, спеши, а то не успеешь! Скорее ищи, а то не найдёшь!» – нашёптывает он нам в ухо. И мы бежим, бежим. Спешим, спешим. Ищем!

Спешим дойти до очередной цели. Спешим жениться, спешим на работу, спешим за картошкой на рынок. Спешим наладить бизнес и скорее получить прибыль.

Вот мы уже женились, получили прибыль, купили картошку. Возможно, мы купили квартиру или алюминиевый завод. Это кого куда подталкивало.

И вот, только мы собрались перевести дух и отдохнуть, как подгоняльщик снова шепчет: «Спеши! Спеши, а то не успеешь! Цель не достигнута! Скорее ищи, а то не найдёшь!»

Да что же это такое?

Господи! Кто же так тормошит и подгоняет нас? Кто это такой, что не даёт нам остановиться и подумать? Кто заставляет нас спешить, торопиться и вечно искать то, чего нет?

Сколько бы мы ни рассказывали друг другу, какие мы хорошие и как многого мы достигли. Сколько бы мы ни спешили.

Не тот ли это, который с рогами и с хвостом?

Мы ведь спешим потому, что пытаемся своей спешкой заглушить Твой голос, Господи. Мы пытаемся заглушить голос своей совести, которая уже устала звать нас, чтобы мы наконец остановились и подумали.

Мы и хвастаемся только потому, что хотим заглушить в себе Твой голос! Так вот сами себя и обманываем.

Не Ты ли, Господи, заставляешь нас, едва дышащих, загнанных вечной спешкой, поднимать головы вверх и искать ответа там, в небесах? Не Ты ли, из рода в род, объясняешь нам, что здесь, под луной, ничего нет вечного и что главная цель, к которой Ты нас толкаешь, находится совсем не там, где мы её ищем?

Прости нас, Господи! Уж очень долго нам надо всё объяснять… долго, а иногда и мучительно. А до некоторых так и не доходит.

Так и не доходит, до самого конца.

Прости нас, Господи!

16

Сначала поезд тихонько завибрировал. На это никто не обратил внимания. Затем вибрация усилилась, и поезд задрожал.

Люди приподняли головы и взглянули друг на друга.

Вибрации поезда перешли в значительные колебания. Люди схватились за поручни, за лавки и друг за друга.

Люди не успели даже подумать. Люди не успели опомниться, как раздался грохот. Именно грохот… густой, утробный, мощный и мрачный. Поезд дёрнулся, сбросив некоторых пассажиров на пол. Потом поезд дёрнулся ещё раз, колёса завизжали, и поезд остановился.

Начал мигать свет.

«Граждане пассажиры! Сохраняйте спокойствие!» – раздался из громкоговорителя голос машиниста.

Голос повторил эту фразу один раз, потом другой, уже хрипя, а в третий раз фраза оборвалась на полуслове. Свет в вагоне был стал тусклым, едва мерцал. Надо понимать, это был аварийный свет.

Грохот усилился. И вдруг почти над головами пассажиров раздался… даже не грохот, а взрыв… Будто земля рухнула. Вагон резко дёрнуло, потом начало поворачивать… корёжить. В основном ту часть вагона, где сидела целующаяся парочка.

Парочка давно уже сползла с лавки. Двое сидели на полу, прикрыв руками головы и прижавшись друг к другу.

Инвалида, вместе с коляской, прижало к двери вагона и слегка сплющило. Видимо, в тот момент, когда поезд сходил с рельсов.

Кто ещё и как был повален, не было видно из-за наступившей темноты.

Люди в вагоне кричали, но их крики сливались с общим грохотом и с шумом обрушения земли. Кто-то вжался в лавку, а кто-то, как и парочка, сам сполз на пол.

Свет задрожал и полностью потух. В кромешной тьме какое-то время ещё было слышно, как куски бетона падают на крышу вагона… Сам вагон уже никуда не двигался и стоял слегка накренившись.

Потом, через мгновение, всё стихло… И эта тишина и наступившая темнота были страшнее всякого грохота…

В тишине слышался только чей-то слабый стон.

17

Да, тишина и темнота оказались страшнее грохота.

Когда ты слышишь грохот, это страшно, но это значит, что что-то происходит.

А когда наступают тишина и темнота, то это значит, что уже всё произошло, и к сердцу подступает совсем другой страх. Страх того, что всё свершилось и нам ничего уже не дано изменить.

Да. Всё свершилось, и ничего уже не изменишь…

– Что это такое? Что происходит? – прозвучал голос в темноте.

В ответ ему послышался только стон.

– Есть кто живой? Люди, есть кто живой?

В темноте началось шевеление. Замигало пламя зажигалки. Потом чиркнула спичка. Погорела немного и погасла. Люди стонали и шевелились; стонали и поднимались с пола вагона. Зажёгся огонёк мобильного телефона. Голос с акцентом произнёс:

– Сэйчас я по мобильнику позвоню!

Через мгновение в общей тишине прозвучал равнодушный голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Нэт, связи нэт!

Зажёгся ещё один огонёк – с тем же результатом. Это пытался позвонить по телефону солидный лысоватый мужчина. Потом он вытащил свою зажигалку и тоже зажёг её.

– Что же это с нами, а? Что произошло?

Не сговариваясь, люди собрались в центре вагона. Нищий тоже подъехал на своей коляске. Колёса погнулись, но коляска могла передвигаться.

Младший из азербайджанцев держал мобильный телефон включённым, а старший держал зажжённую зажигалку. Люди собирались на эти огоньки. Со своей зажигалкой подошёл и солидный мужчина.

– Все тут? – спросил мужик с портфелем, бывший военный.

– Вроде бы, все.

– Нет, вон женщина, на лавке.

В тусклом свете было видно, что на лавке, в перекошенной позе, застыла женщина в берете. Один из мужчин – тот, что читал книгу, – подошёл к ней и аккуратно, ровно уложил её на лавке.

– Я врач, – сказал он. – Крови, кажется, нет. Пульс приличный. Или головой ударилась, или сознание потеряла.

Пусть лежит.

– Остальные все?

– А я? – прохрипело из угла. – Чё это тут случилось, а?

Ёлки-палки, чего это темно?

Бомж! Там же бомж ехал!

– Сиди где сидишь! – сказал бывший военный. – Не рыпайся!

– А чё?

– Сиди, а то я сейчас приду и объясню тебе, чтоб ты понял!

– Сижу, сижу…

– Что делать-то будем? А, мужики? – ещё раз спросил бывший военный. – Связи нет. У кого ещё есть мобильники?

– У меня.

– У меня.

Кроме солидного мужчины мобильники оказались у той пары, что сидела рядом с тёщей и её зятем, причём у обоих, а также у женщины с плохо покрашенными волосами. Правда, сейчас это уже не имело значения, так как её волос не было видно. Женщину звали Лида.

– Ещё у меня есть, – сказала Лида. – Вот он.

Имелись мобильники у парня из целующейся парочки и у доктора.

– Всего – семь, – подытожил бывший военный. – На какое-то время хватит. Включать будем по одному, пока батарейки не сядут. Будем звонить периодически. А зажигалки у кого есть?

– У меня.

– У меня.

– У меня спички есть.

– Держите пока при себе. Если что, зажигаем по одному. На какое-то время нам хватит.

– На какое? На какое время… нам этого хватит? – нервно спросила Лида. – Мне к дочери надо. Она в больнице лежит и там одна осталась.

– Кто же знает на какое… – произнёс бывший военный.

– А потом? Потом, когда не хватит? – спросила женщина из немолодой пары.

Ей никто не ответил.

Мгновение тишины наступило после этих слов… Казалось, до людей постепенно стало доходить, что произошло нечто… нечто ужасное.

Никто не знает, что произошло. И никто не знает, надолго ли это. Сколько можно выдержать под землёй? Будет ли связь, и придёт ли помощь? И жив ли кто-нибудь ещё, в соседних вагонах? А воздух? Воздуха-то хватит или нет?

И вообще, всё это или не всё – то, что произошло?

Возможно, катаклизм ещё не закончен, и сейчас, через несколько минут, снова раздастся грохот, и толстый пласт земли накроет их всех и похоронит здесь, в этой общей и давно заготовленной для них могиле?

– На сколько нам воздуха хватит? Нам воздуха хватит или нет? – кажется, это настойчиво повторял тот самый молодой парень, из целующейся парочки.

– Боже мой… – сказал кто-то в тишине.

– Ой лышенько! Ой лышенько! – тихонько причитала тёща. – А як же ж я до Полтавы дойиду… Ой лышенько! Ой…

– Мамо, годи! Перестаньте уже! – одёргивала её дочь.

Мама не реагировала и продолжала причитать.

Солидный мужчина стоял-стоял и вдруг резко бросился к переговорному устройству, к кнопке связи с машинистом. Кнопка слабо отсвечивала в мерцающем свете, прямо над головой азербайджанца.

Мужчина нажимал на кнопку, как сумасшедший, и кричал:

– Алло, алло! Алло!

– Нэ кричи, – сказал старший азербайджанец. – Бэз тэбя тошно… Чэго кричишь?

И он произнёс несколько слов на своём языке. Видимо, эти слова обозначали, что чувствует человек, их произносящий.

– Да! – ответил по-русски его младший брат.

18

– Да, ситуация… – Бывший военный, пожалуй, мог оценить создавшееся положение адекватнее всех. – Нас завалило, это факт. Но мы пока живы, и это тоже факт. Надо бы на разведку сходить. Но с мобильным этим светом далеко не уйдёшь. И с зажигалкой тоже. Факел, что ли, сделать? Но факел много кислорода жрёт.

Был бы хоть фонарик…

– Да кто сейчас носит с собой фонарики! – сказал доктор.

– Двери-то открыть можно? – Бывший военный подошёл к дверям.

С ним вместе подошёл и тёщин зять. Вдвоём они попытались открыть двери вагона. Двери поддались им после небольшого усилия. Пневматическая система тоже оказалась повреждённой. Но выходить в кромешную тьму…

– Эх, был бы фонарик! – снова воскликнул бывший военный.

На этот раз в дальнем углу вагона заскрипело, закашляло и раздался голос бомжа:

– А кому нужен фонарик? Только он не светит…

Волна запаха возвестила о том, что бомж приблизился к общей компании.

В руке у бомжа был фонарик. Маленький такой, видавший виды фонарик.

– Батарейки! – хлопнул себя по лбу бывший военный. – Я же батарейки купил! Посвети! Подходят! Слава Богу, подходят!

Азербайджанец придвинул к нему телефон.

Вот уж действительно, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

«Батарейки-то я купил, – подумал бывший военный, – а вот где сейчас их продавец…».

Бывший военный вставил батарейки в фонарик. И свет его, брызнувший лучом по стенам вагона, показался всем искрой надежды.

Но бывший военный выключил свет почти сразу.

– Экономить будем, – объявил он. – Кто на разведку со мной?

– Я! – вызвался тёщин зять.

– Я! – поддержал старший азербайджанец.

Младший пытался сказать ему что-то на родном языке, но старший одёрнул его и повторил:

– Я пойду.

– В армии служил? – спросил азербайджанца бывший военный.

– Так точно, – ответил тот. – В танковом полку. Ещё в СССР. Дембель девяносто один.

– И кому оно всё мешало? – вздохнул бывший военный.

Ему никто не ответил.

Понятно, что он имел в виду, этот бывший военный.

– Надо бы ещё одного человека, – сказал он. – По двое пойдём, в разных направлениях. А, мужики?

– Я пойду, – отозвался доктор.

– Да нет, ты тут сиди. Вон у тебя ещё одна… не оклемалась. Что, больше никто не желает?

– Ну… ну ладно, давайте я. – Это откликнулся мужчина из немолодой пары.

– Нет! Нет! – Женщина вцепилась в него обеими руками. – Не пущу! Нет! Я умру без тебя! Нет!

– Сиди уж! – остановил её бывший военный. – И вообще, давайте без истерик. Пошли, что ли? – Он тронул за плечо парня в синей кепке, на которого успел налюбоваться по дороге.

Парень молчал.

– Пошли, что ли? Или кишка тонка? – снова тряхнул парня бывший военный.

В ответ парень как-то странно изогнулся, накренился и вскочил с лавки. Потом он побежал вглубь вагона, туда, где лежала на лавке женщина в берете, и начал делать такие движения, как будто сейчас его начнёт рвать.

– Отстань от меня, – прорычал парень, когда его немного отпустило. – Ты что, дурак, не видишь, что кумарит меня? Э-э-э! А-а-а! Отстаньте все! Отстаньте от меня все!

Парень упал на лавку, напротив лежащей женщины, и забился, заколотил руками и ногами.

– Что это с ним? – не поняла женщина в платке.

– Ломает его, – пояснила девушка из целующейся парочки. – Наркоман он, вы что, не видите?

– А почему мы должны это видеть? – спросила Лида.

– Так надо быть слепым, чтобы не видеть.

– У нас опыта нет… в таких делах, – сказал бывший военный.

– Да, батя, вы больше по алкоголизму…

– Не умничал бы ты!

– А-а-а! – продолжал выть и корчиться наркоман.

Слушать его вой было невыносимо.

19

– Этого ещё не хватало! – возмутился солидный мужчина. «Почему я не вышел на предыдущей остановке? Почему я вообще сел в это метро? Зачем я польстился на эту… на эту Нину Сергеевну, чёрт её принёс в нашу контору!» – Солидный мужчина аж кипел внутри от бессмыслицы и нелепости всего происходящего.

Самым главным из его чувств было пока ещё не чувство надвигающейся смертельной опасности. В нём бушевало и не находило выхода оскорблённое самолюбие.

Он, такой умный, такой важный и значительный человек, преуспевающий адвокат, – и оказался заперт здесь, в этом нелепом вагоне! С этими нелепыми людьми… людишками… бомжами, наркоманами. Как, почему?

– Эту мразь, – произнёс солидный мужчина, – этих наркоманов, за сто первый километр надо вывозить.

А что ещё он мог сказать?!

– Очень уж ты крут, дядя, – усмехнулся парень из целующейся парочки. – Сам небось травку покуриваешь?

– Как вы можете?! Это вы дошли уже неизвестно до чего! Как вы можете?!

– Как можем, так и курим. Смотри, дядя, как бы нас всех отсюда не вывезли, то есть не вынесли бы ногами вперёд. И никто не спросит, наркоман ты или нет.

Адвокат хотел было что-то сказать и даже набрал в лёгкие воздуха. Но передумал и просто стукнул кулаком по стенке вагона.

– Ой лышенько! Ой лышенько… – продолжала тихонько причитать тёща. – Ой не дойихала до дому, не дойихала…

– Мамо, да помолчите хоть вы!

– Ой лышенько, доню, лышенько…

– А-а-а! – взвыл парень.

Плакала в голос Лида. Плакала с подвываниями женщина из немолодой пары. В общем, вой стоял. Стон и вой.

– Доктор! Вы можете сделать с ним что-нибудь? – спросила женщина в платке. – Невозможно же слушать, как он вопит! Ему же помощь нужна!

– Я просто доктор, детский врач, между прочим. Хоть и хирург, – ответил ей доктор. – Я не передвижная аптека, и я не вожу с собой морфин.

Парень, продолжая кричать, стучал руками и ногами по лавке и по полу.

– Посвети-ка мне, – обратился к бывшему военному тёщин зять. – Я его сейчас вылечу.

В ярком луче фонарика тёщин зять подошёл к парню в синей кепке. Кепка, кстати, давно уже упала с его головы. Под кепкой были длинные бесформенные космы.

Тёщин зять развернул парня одним движением, с левой руки, а вторым движением, уже справа, молниеносно опрокинул парня снова на лавку.

Парень охнул и схватился за челюсть.

– Будешь выть – получишь ещё, – довольно спокойно произнёс тёщин зять. – Гаси свет.

Наркоман и вправду притих. И все притихли. А зять вернулся на своё место, потирая правый кулак левой рукой.

– А ты-то сам, – спросил тёщиного зятя бывший военный, – ты-то сам служил? Где служил?

– Служил, служил. Не видишь, что ли? ВДВ.

– Видно.

– Я таких… – ещё не отошёл тёщин зять. – Видел я таких. – Да Бог с ним. – Кстати… – тёщин зять посмотрел в сторону нищего. – Ты извини… я тебя спросить хотел… Тебя где? Где ранило? В каком году тебя там, в Чечне? Может, мы где-то рядом были? А, братан?

– Я… я…

– Так кто четвёртым будэт? – перебил нищего азербайджанец. – Идты пора. Потом расскажешь.

– Ладно, братан. Потом так потом. И правда надо идти.

Раньше пойдём – раньше выберемся отсюда.

– Не факт, не факт, – покачал головой доктор.

– Не каркай, доктор, – отозвался бывший военный.

– Ну… давайте я, – выдвинулся ничем не примечательный, слегка помятый и небритый мужик. – Только не спрашивайте меня, где я служил и кому.

– Твоё дело, – согласился бывший военный. – Со мной пойдёшь. Можешь называть меня Николаем Васильевичем.

– Очень приятно, гражданин начальник.

– Очень или не очень… А тебя как звать-величать?

– Саша. Да, просто Саша. Разницы ведь никакой нет, как меня зовут.

Бывший военный, то есть Николай Васильевич, только хмыкнул.

– Сергей, – представился тёщин зять.

– Алик, – представился и азербайджанец.

– Так, ребята, – Николай Васильевич взял командование на себя, – идём осторожно, вдоль стен. Мы берём фонарик, а вы – зажигалку и мобильник. Светите мобильником, а когда что интересное попадётся, включайте зажигалку. И ещё спички возьмём, на всякий случай. Наша задача – найти проход… выход. Если находим что-то похожее – вместе собираемся и только тогда лезем. И вообще, если находим… что-нибудь…

Мужчины начали спускаться из вагона. Никакого движения воздуха из открытых дверей вагона не ощущалось.

Женщина в платке перекрестила уходящих во тьму мужчин.

В наступившей темноте слышалось, как тихонько скулит наркоман на своей лавке.