Дом певчих птиц

Чай я пила с большим удовольствием, все же сладкое положительно влияет на растущий организм. Размышляя над тем, чем бы заняться в ближайшее время, мысленно я все возвращалась и возвращалась к ящику, набитому сокровищами. Но вот странно, память размывала предметы, окутывала их полупрозрачным туманом, яркой была лишь пузатая зеленая бутылка.

* * *

Я и не сомневалась, что ночью страхи вырвутся на свободу. Тени и звуки соседних улиц непременно сползутся ко мне, чтобы пугать и мешать спать. И останется только решить: накрыться одеялом с головой, пытаясь спрятаться, или лежать и смотреть в потолок, демонстрируя отчаянную храбрость.

Я тянула время и нарочно долго размышляла над тем, застилать диван или нет. Кенар следил за моими метаниями с любопытством и иногда даже отвечал, когда очередная фраза: «Быть или не быть?» взвивалась в воздух.

Как Матвей отнесется к тому, что я возьму постельное белье? Наверняка оно хранится на одной из полок углового шкафа.

Если он разрешил мне здесь пожить, значит, предполагал… Хотя, скорее всего, Матвей и не задумывался о простынке, наволочке и пододеяльнике для незнакомой гостьи. Делать ему что ли нечего.

А между прочим, подросток должен спать максимально комфортно, об этом можно прочитать в любой психологической книге, посвященной переходному возрасту. Потому что растущий организм и чуткая нервная система требуют покоя и удобства.

– Раз я ухаживаю за тобой и кактусом, – повернувшись к кенару, начала я оправдательную речь, – то имею право на достойное проживание. Так?

В ответ я получила переливистую трель, безусловно означающую дружеское согласие. Но я еще долго слонялась по квартире, прогоняя тревогу, а когда наконец застелила диван, выключила свет и легла, то время уже перевалило за полночь. Сунув мобильник под подушку, повернувшись набок, я запретила себе бояться и геройски прошептала:

– Спокойной ночи.

Где-то вдалеке раздалось шуршание, и вроде даже завыла собака, почудились старческие шаркающие шаги, в батареях булькнуло, луна подчеркнула рисунок на стене, и это оказались темные крылья огромной птицы…

«Глупо верить в привидения».

А я и не верила, просто воображение совершенно самостоятельно рисовало картины, и не так-то просто было от них отмахнуться. Утешало только то, что кенар сидел тихо, а значит, опасности не существовало.

«Или его парализовал страх?»

Усмехнувшись собственной иронии, почувствовав некоторое облегчение, я закрыла глаза, но… Сразу же их открыла. Из коридора неслось четкое и вовсе не придуманное лязганье, а точнее, кто-то неведомый пытался открыть входную дверь… Отчаянно надеясь на ошибку, я подтянула коленки к животу, замерла и прислушалась. Дверь захлопнулась, еще один поворот в замке, на пол упало что-то весомое, но мягкое, и я уловила то, что просто не могла поймать и угадать – мужское дыхание. Оно прилетело ко мне не явно, а смешавшись с микрочастицами воздуха, бесконечными секундами ожидания, лунным светом, и, будто легкий ветер, коснулось лица…

Вывод напрашивался только один: теперь в квартире я не одна.

В коридоре включился свет, в дверном проеме почти бесшумно появилась высокая фигура, и я на всякий случай простилась с жизнью, потому что сердце уже почти остановилось. Некоторое время мужчина стоял молча, вглядываясь в полутьму, а затем прислонился плечом к дверному косяку и тихо спросил:

– Спишь?

Находясь в состоянии аффекта, я могла ожидать от себя чего угодно: и продолжительного оглушающего крика, и стремительного побега в пижаме к бабушке, и даже прыжка с десятого этажа. Но вместо этого, я облизала пересохшие губы, крепче вцепилась в одеяло и тоже тихо ответила:

– Нет.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

Деньги Прохор убирал торопливо и нервно, будто не мог поверить, что дельце удалось провернуть без проблем. В его глазах плясал болезненный огонь алчности, правая щека дергалась, а на губах играла скользкая улыбка. Соня не сомневалась, уже сегодня ее бывший хозяин промотает часть полученного богатства и сделает это громко и с удовольствием. Разгоряченный дешевой выпивкой, сытый Прохор будет хохотать и потирать руки, надеясь на скорую повторную удачу. «Где один, там и второй… Что ж я раньше не додумался… Ничего, налажу торговлю, и пойдет как по маслу…» – так он ей говорил.

Чувствуя собственную ничтожность, Соня коротко вздохнула. Ее жизнь ничего не стоит – пылинка на ветру. Если повернуть время вспять и вновь оказаться на чердаке, стала бы она хорошо петь? Ответа не было, душа сжалась, даруя спасительное равнодушие ко всему вокруг. Клетки, птицы, старушка в дорогих туфлях… А, может, это странный сон, не более?

Прохор хмыкнул, прищурился, сделал несколько шагов к Соне и сильно тряхнул ее за плечи.

– Не вздумай отсюда сбежать. Поняла? Найду и убью, даже не сомневайся.

Ответа не требовалось, этих слов вполне было достаточно, чтобы вжать голову в плечи и почти перестать дышать. Оранжевый кенар со странным хохолком вдруг запрыгал, забеспокоился и принялся издавать режущий ухо писк. Он будто ругался на Прохора, пытаясь хоть как-то защитить хрупкую девочку, волею судеб очутившуюся в магазине. «Тише, тише… – мысленно произнесла Соня, волнуясь за птицу. – Ничего страшного, он сейчас уйдет».

Махнув рукой хозяйке, мол, я выполнил все условия, Прохор быстро направился к двери, и уже через пару секунд прощально звякнул дверной колокольчик.

«Вот и все… Теперь я буду жить здесь».

– Теперь ты будешь жить здесь, – ровно произнесла старушка, наклонила голову набок и криво улыбнулась. Мол, видишь, я могу читать твои мысли, так что лучше не совершай глупостей, они не останутся незамеченными.

Именно в этот момент Соня поняла, что перед ней вовсе не сказочная пожилая женщина, угощающая детвору пряниками в праздники, перед ней… колдунья?

– Да, – кивнула Соня, соглашаясь то ли со своим открытием, то ли с незавидной участью. А бывают ли колдуньи добрыми?

– Называй меня Бертой. И имей ввиду, я не терплю кислого выражения лица, от уныния у меня случаются мигрени. Твои родители живы?

– Я точно не знаю.

– Можно было и не спрашивать, печать сиротства у тебя на лице. Нет, дело не в том, что ты бегаешь по улицам и клянчишь деньги у прохожих… Твои корни утеряны, вернее, они вырваны из тебя раз и навсегда. – Старушка зашла за прилавок, поправила чепец, немного помолчала и добавила четко и холодно: – Обязанностей у тебя будет достаточно. Во-первых, здесь всегда должно быть чисто. И полы, и полки, и клетки… – Она обвела цепким взглядом магазин, точно надеялась отыскать песчинку и уже сейчас поставить ее в вину Соне. – Во-вторых, каждый день ты будешь заниматься кенарами: нужно учить их петь. Почти от всех самок я избавляюсь сразу, сдаю на рынок за копейки, а вот самцы остаются… – Берта прищурилась и хмыкнула. – У них другая жизнь. Их ждет обожание и роскошь! Вот только для этого надо потрудиться. И трудиться придется тебе. Следуй за мной.

Старая Берта развернулась и скрылась за дверью, ведущей вглубь дома. Соня, ища поддержки, посмотрела на оранжевого хохлатого кенара, а затем пошла следом за новой хозяйкой. Скрипнула половица, узкий переход окружил темнотой и страхом, впереди дернулось пламя свечи, на старой лестнице, резко уходящей вверх, заплясали тени.

– Это твоя комната, – сухо произнесла Берта и остановилась. – Тебе запрещено покидать ее после десяти вечера.

«У меня будет своя комната? Разве такое возможно? – изумилась Соня, не веря в происходящее. Но следующая мысль обогнала первую, и отчего-то по спине пробежал холодок, а в душе заерзала шершавая, как кора дерева, тревога. – Интересно, почему вечером нельзя выходить из комнаты?..»

Глава 4

Он бесшумно зашел и включил свет.

Я зажмурилась, затем приподнялась на локте и только потом открыла глаза.

Конечно, в высоком стройном молодом человеке я сразу узнала Матвея, в жизни он оказался еще лучше, чем на фотографии. Уже не столь длинные волосы, но все так же небрит, и наконец-то на нем именно та одежда, которую ожидаешь, когда задумываешься об археологии: свободные брюки защитного цвета со множеством объемных карманов, черная футболка и джинсовая серая рубашка нараспашку.

– Забыл, как тебя зовут, – с усмешкой произнес он и добавил: – Давай знакомиться. Матвей.

– Дина Овсянникова, – ответила я и тут же отругала себя за официальность. Зачем сообщать фамилию? Глупо же. Но похоже, мой мозг в эту минуту испытывал серьезные перегрузки, да и душа сжалась в маленький комочек, не зная, куда спрятаться.

– Отлично. Предлагаю сверхпоздний ужин. Выпьем чаю, поедим чего-нибудь стоящего и обсудим мировые новости. Что там у нас на повестке дня? – Не дожидаясь ответной реакции, а она бы точно была заторможенной, Матвей вышел из комнаты, и вскоре я услышала бодрое гудение чайника.

«Почему он приехал? Что теперь делать?»

Вопросы вспыхнули, задрожали и яркими акварельными красками утекли в неизвестном направлении. Мое тело уже совершало самостоятельные движения, и я не поспевала за ними. Сначала я дошла до двери, но потом нелепо вытянула руки вперед и убедилась в том, что на мне все еще сшитая бабушкой пижама. Вместо того, чтобы переодеться сразу, я вернулась к дивану и принялась аккуратно складывать одеяло и взбивать подушку. Мысли смешались, пальцы не слушались, слова, сказанные Матвеем, настойчиво звенели в ушах…

«Он меня не прогонит? Мы сейчас будем пить чай? Мировые новости… мировые новости… Вспомнить бы хоть что-нибудь на эту тему…»

В чувства меня привел кенар, он несколько раз пискнул, а потом запел, чем заметно сгладил волнение.

– Спасибо, друг, – прошептала я и молниеносно переоделась.

Я не привыкла видеть мужчину, ловко управляющегося с кастрюлями, сковородками, досками, терками… Именно поэтому, переступив порог кухни, я зачарованно замерла, жадно впитывая происходящее. Матвей стоял около стола боком ко мне и явно готовил сразу несколько блюд. Перед ним лежали помидоры, огурцы, открытая упаковка бекона, пара консервных банок, сыр, хлеб, пучок укропа, яйца, что-то еще в полупрозрачных пакетах…

– А ты, похоже, в основном питаешься шоколадом?

– Да, – честно ответила я.

– Поставь сковородку на плиту, накормлю тебя омлетом. И масла плесни. Я предпочитаю растительное, а ты?

– Да мне все равно, – я пожала плечами. – Какое скажете, такое и налью.

Матвей перестал резать лук, посмотрел на меня серьезно и наигранно строго произнес:

– И не вздумай мне выкать, я тебе уж точно не гожусь в отцы.

Бывают моменты, которые непременно хочется запомнить, да так, чтобы ни одна искра в глазах не оказалась потерянной. И не только искра, а еще поворот головы, съехавшая на лоб длинная темно-русая челка, жесткая линия губ, вена, бегущая от запястья к локтю…

Легкое и дружеское «ты» делало меня ближе к Матвею, и я не могла не радоваться этому. Если на вас особо никто никогда не обращал внимания, то приятельское общение с очень привлекательным молодым мужчиной не может не сотрясти вселенную. Я старалась быть честной с собой и понимала, что в большей степени это ничего не значащий разговор, мы живем на разных планетах, и даже не понятно, как орбиты-то наши пересеклись. Но… Меня будто пригласили в настоящую взрослую жизнь, где есть свобода, и обязательно будет легко, потому что кругом только те, кого выбрал сам.

– Хорошо.

– Кидай лук на сковородку. И поаккуратнее, а то брызнуть может.

– Я умею.

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Да, Дина, уметь уже пора. – Матвей усмехнулся, подкинул помидор и ловко поймал его. – Моя мать и, соответственно, твой отец не должны знать, что я вернулся. Договорились?

– Ага.

– Послезавтра уеду. Заскочил всего на денек, дело есть.

– Отец собирался сходить со мной в кино. Но вряд ли он… приедет и увидит тебя.

– Ты хотела сказать: вряд ли он вспомнит о своем обещании? – Матвей вопросительно приподнял правую бровь и посмотрел на меня так, как учитель смотрит на ученика на экзамене. И этот ученик – двоечник. Он знал все, и ждал, когда я признаюсь в своей ненужности собственному отцу, хватит ли мне смелости (или отчаяния) озвучить правду?

– Я в курсе, сколько едят канарейки, и сколько воды требуется кактусам, – спокойно произнесла я, добавляя слишком много масла на сковородку. В этот момент я бы многое отдала, чтобы мне было не четырнадцать, а хотя бы семнадцать лет. Возможно, Матвей воспринимает меня ребенком, но я не такая уж и маленькая. Я прочитала кучу книг, и являюсь носителем несметного богатства под названием «Теоретический опыт»… Смешно, да. – А тебе сколько лет? – небрежно спросила я, старательно демонстрируя уверенность и независимость.

– Двадцать три. – Матвей подошел к плите и разбил яйца на сковородку. Теперь он стоял рядом, и я улавливала аромат его парфюма и еще чувствовала теплую энергию, исходившую от его тела. – Не страшно оставаться одной в чужой квартире? – Он повернул голову в мою сторону. Соврать бы не получилось, взгляд Матвея проникал в душу и обжигал ее.

Набрав в легкие побольше воздуха, стараясь дать одновременно честный и достойный ответ, я решительно выдохнула:

– Немного.

Если мы торопливо и жадно, будто минимум полгода не видели яичницы с салатом и очень по ним скучали. Мне нравился вкус жареного бекона, и бутерброд с икорным маслом казался абсолютно кстати, а еще – наивкуснейший розовый помидор и тонкие колечки красного сладкого перца… Матвей готовил с той небрежностью, которая непременно вызывает аппетит у рядом стоящего, и теперь я получала удовольствие от обыкновенной еды, сохранившей естественный вкус, не испорченной сложносочиненными специями.

– Похоже, яичница тебе нравится. – На его губах вновь играла усмешка.

– Да, спасибо. – Я немного помолчала, но все же задала жужжащий в голове вопрос. – А почему ты разрешил мне здесь пожить? Когда посторонний человек в квартире, то, наверное, не слишком… удобно. – Я бы сказала «не слишком приятно», но не стала сгущать краски.

– Честно говоря, мне все равно. – Матвей пожал плечами. – Мать попросила, и я согласился. Она лет сто в хороших отношениях с твоим отцом, выручают друг друга по возможности. Я так понимаю, отца ты видишь редко?

– Да, у него своя жизнь, а у меня своя.

Матвей кивнул, и положил себе со сковородки еще яичницы.

– Обычная история, я своего отца последний раз лет пятнадцать назад видел. Родители развелись, мы переехали из Питера в Москву, и общение по телефону довольно быстро закончилось. Бери еще бутерброд.

– Спасибо, я наелась.

Если бы Матвей был другим, мне пришлось бы тяжко, наверное, я бы сидела в комнате и боялась лишний раз дойти до кухни или туалета. Только подумать, еще утром я была дома с бабушкой, и ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни. А вот теперь, я в чужой квартире ем яичницу с незнакомым мужчиной. Более того, мы непринужденно разговариваем о наших отцах и, возможно, еще обсудим мировые новости.

– Хотелось бы спихнуть на тебя мытье посуды, но ты ж гостья, так что я сам.

– Мне вовсе не трудно помыть.

– Да? Ну, тогда вперед и с песней.

Матвей улыбнулся, и я поняла, как ловко он загнал меня в ловушку. И сделал он это с таким искренним мальчишеским удовольствием, что я тоже улыбнулась в ответ и легко ответила:

– Без проблем.

«Интересно, у него есть девушка?.. Не просто так, а чтобы серьезные отношения? И где сейчас та красивая девушка с фотографии?» Я очень надеялась, что мысли не отражаются на лице, и Матвей не сможет их прочитать. Но на всякий случай встала и принялась складывать грязную посуду в раковину.

– И чем ты собиралась здесь заниматься?

– Читать, смотреть телевизор… Еще сходила бы в магазин.

– Обширнейшая программа.

– Я ее еще не до конца продумала.

– Ладно уж, развлеку тебя завтра как-нибудь, в первой половине дня я совершенно свободен.

– Спасибо, – не оборачиваясь ответила я и включила воду. Но обернуться очень хотелось.

Что имел ввиду Матвей?

Мы вместе куда-то пойдем?

Конечно, можно было уточнить, но я побоялась, что сказка рассыплется: вдруг, я неправильно поняла, или к утру он забудет о своих словах, и ничего кроме чтения в качестве культурной программы не останется.

«Пожалуй, эти каникулы могут стать самыми лучшими, и мне будет о чем потом вспоминать».

Шорохи и тени больше не беспокоили, я заснула сразу и только один важный вопрос скользнул напоследок, оставляя после себя яркий оранжевый след. Из-за волнения и массы новых впечатлений я забыла спросить у Матвея, как зовут кенара, и сожалела об этом.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

В узкой серой комнате помещались лишь кровать, стул и сундук, потолок закоптился от старости, запах свечного дыма здесь привык просыпаться к вечеру и умирать к утру. В маленькое оконце получалось заглянуть только если взобраться на стул и подтянуться на цыпочках – там мокрые после очередного дождя улицы, и где-то бегают и добывают деньги Петка, Варька, Лешка Соловей… Но Соня полюбила эти четыре стены до каждой трещинки, пятна и черточки, тесное замкнутое пространство наконец-то подарило ей то, чего она была лишена долгие годы – чувство защищенности. От ветра, теней прошлого и настоящего, голода, холода…

Соня уже знала, что раньше у хозяйки жил мальчишка – сын лавочника, он очень хорошо обучал птиц пению, но с возрастом его голос изменился, стал грубее, да и отец его уже отказывался довольствоваться небольшой платой за работу сына и требовал куда больше.

«Я его прогнала, – как-то сказала Берта с холодным равнодушием. – Совершать ошибку дважды глупо, именно поэтому мне нужна была девочка, и обязательно сирота».

Настроение у хозяйки менялось часто, и постепенно Соня научилась подстраиваться под обстоятельства. Если рядом с лестницей пахло травами, то не стоило лишний раз попадаться на глаза старой Берте – мигрени всегда преумножали ее раздражение. Если в гостиной на круглом столе, покрытым льняной кружевной скатертью, лежали книги, то можно было расслабиться и не бояться взбучки из-за пустяка. Если покупатели приходили часто, то удавалось даже поймать довольную, чуть надменную улыбку Берты, и тогда Соня позволяла себе чуть дольше задержаться около клетки оранжевого кенара. У нее никогда не было друзей, и вот теперь она испытывала теплую привязанность к маленькой птичке.

– Не вздумай давать имена птицам, им совершенно незачем привыкать к чему-либо. Имена им дадут те, кто достаточно заплатит за их пение, – сразу предупредила Берта.

Но Соня не устояла и все же тайно назвала своего любимца – Хвостиком. Имя пришло само собой, больно хохолок был похож на еще один хвостик.

Она вставала в шесть утра и до девяти приводила в порядок магазин. Очень много времени тратилось на уборку клеток и пола: невесомые перья разлетались в стороны и победить их получалось лишь продолжительным усердием и мокрой тряпкой. Теперь у Сони появились простая добротная одежда и обувь, а еще две ленты для волос и щетка. Старая Берта не терпела неряшливости и каждое утро осматривала Соню так, точно с минуты на минуту в магазин должна была приехать особа королевских кровей.

– Я дорожу своими покупателями, – важно говорила она, чуть вздергивая дрожащий подбородок. – Меня рекомендуют, а это весьма ценно. У половины светского Петербурга живут мои птицы. Думаешь, дело в деньгах? Нет. Репутация превыше всего!

После обеда Соня обычно несла одну из клеток в свою комнату, где старательно пела, надеясь, что выбранный кенар сразу или через несколько дней начнет выдавать длинные переливчатые мелодии. Потом наступал черед другой птицы, затем следующей, и так до самого вечера. Цена на нового певунов мгновенно взлетала, Берта одобрительно кивала и делала запись в толстой книге, хранящейся под прилавком. Соня же в такие моменты испытывала самую обыкновенную радость – у нее получилось, она молодец.

– Так жалко, Хвостик, что ты уже умеешь петь, – вздыхая, шептала она хохлатому кенару. – Рано или поздно тебя купят… Хотя, если бы ты не умел красиво петь, тебя бы отправили на рынок. Уж лучше в хорошую семью, правда? Ты стоишь дорого, а значит, за тобой однажды придет богатый человек, и ты никогда не окажешься брошенным и голодным, – утешала себя Соня, не желая расставаться с маленьким оранжевым другом. Она боялась, что однажды Берта узнает о ее привязанности, поэтому разговаривала с Хвостиком в основном рано утром и перед сном.

Немного привыкнув к новой жизни, Соня осторожно осмотрела первый этаж. Многие страхи поблекли, но все же не стоило лишний раз раздражать хозяйку. Что можно, а чего лучше не делать, кто ж знает…

Кухня оказалась довольно большой, и раз в день приходила мрачная женщина, чтобы быстро приготовить завтрак, обед, ужин и уйти. Ее стряпня была однообразной, но вкусной, иногда Соне становилось жаль, что много съесть не получается: желудок, привыкший голодать, не принимал много пищи. Под лестницей стоял огромный сундук, в котором хранилось постельное белье. В одной из комнат на полках стояли клетки-переноски. Птиц старой Берте привозил высоченный моряк, и именно здесь кенары и канарейки жили первую неделю: привыкали, успокаивались. Всегда существовала вероятность, что новые птицы окажутся больными, и их не следовало сразу относить в магазин. В кладовке хранились красивые клетки на продажу и корм, и была еще одна комната – гостиная.

Берта жила на втором этаже, и Соня еще ни разу не поднималась по ступенькам лестницы. Что там? Как там? Это оставалось загадкой. Но представлять обстановку никто не мешал, и то чудились сказочные шелковистые стены и светлая мебель с золоченой отделкой, то казалось, что наверху темная пещера, скрывающая жуткие тайны. Про роскошную мебель как-то рассказывал Лешка Соловей, и теперь она отчетливо виделась до мельчайших подробностей. Вот Берта подходит к столу, проводит рукой по белоснежной скатерти обшитой по краю бахромой, неторопливо и тяжело опускается на стул с изогнутой спинкой, украшенной маленькими шишечками, берет фарфоровую чашку двумя пальцами и…

– О чем ты думаешь? Явно не о том, что тебе пора в свою комнату.

Вздрогнув от неожиданности, Соня отскочила от клетки Хвостика и обернулась. Берта смотрела на нее строго и выжидающе, и этот холодный взгляд был уже известен: «Скоро десять часов, нечего тереться возле прилавка, ступай к себе и не забудь плотно закрыть дверь». Темные глаза хозяйки сверкали, тяжелые брови почти встретились на переносице, но губы застыли в усмешке, будто Берта тоже думала о чем-то своем.

– Я уже иду, просто хотела… – Соня осеклась, не зная, какое оправдание добавить. Однако интуиция подсказала, что дополнительных слов не требуется, и самое лучшее, что можно сделать – это немедленно отправиться к себе и не появляться до утра. Но вдруг колючая мысль полусонным ежом заворочалась в голове, и Соня замерла, неотрывно глядя на хозяйку. Вечер, а Берта переоделась в тяжелое бархатное платье синего цвета, на плечи накинула черную шаль, напоминающую сложную паутину, чепца нет, а седые желтоватые волосы разделены на прямой пробор и убраны назад в низкий пучок. В таком виде не стоят за прилавком, да и магазин уже закрыт, наверное, так наряжаются, когда… ожидают гостей. А еще, на правой руке Берты появился странный рисунок из множества пересекающихся линий – черный, стягивающий белую сухую кожу еще больше.

«Да… да… и раньше случалось… я помню… три дня назад…» – Соня сцепила руки перед собой, и, боясь, что Берта сейчас прочитает ее мысли, опустила голову.

– Ты смотришь на мои туфли?

– Я-я… м-м…

– Они тебе нравятся?

– Да.

Соня давно поняла, что обувь для хозяйки – особенная история. И утром, и днем, и вечером старая Берта носила туфли, способные вызвать зависть даже у обеспеченной модницы. Ткань то игриво блестела, то была матовой и строгой, то собиралась в складки. Камни то тянулись дорожкой сбоку, то сияли на пряжке, то превращались в цветок, то рассыпались звездами… А пряжки! Они напоминали и медовые пряники, и баранки, и вензеля, и расписные окошки. Вот только красота и богатство никак не вязались со горбленной Бертой, похожей на древнюю хищную птицу. Иногда чудилось, подними она руки, и окажется, что вместо широких рукавов платья – крылья, потрепанные временем, давно потерявшие часть перьев. Если бы не туфли, то хозяйка магазина, наверное, шаркала бы ногами, выглядела еще меньше и не производила бы одновременно величественное, сумрачное, таинственное и тревожное впечатления.

– Это хорошо. – Ответ явно понравился Берте. Неторопливо убрав под прилавок книгу для торговых записей, она выпрямилась, насколько позволяла спина, и добавила с нотами гордости и удовольствия. – Туфли для мне как дети. Я придумываю их сама, и затем их делают на заказ. Я помню, как в детстве надо мной смеялись из-за того, что у меня слишком большой размер ноги. Большой для девочки. Глупцы! Где эти ротозеи теперь? Хотела бы я посмотреть на то, как нынче жалко на их ногах смотрятся стоптанные башмаки! – Берта засмеялась тихо и едко, ее плечи задрожали, а потом затряслись сильнее. Из прически выпала жесткая прядь, и она запрыгала в такт, точно стрелка обезумевших часов.

Соня совершенно не разбиралась в камнях, какие драгоценные, а какие нет. Но то, что туфли стояли очень дорого, она уверенно чувствовала и еще понимала: далеко не каждый владелец небольшого магазина может позволить себе подобную роскошь. Кенары-певуны стоили прилично, но не все жители красивых клеток выдавали заливистые мелодии. Откуда у хозяйки столько денег?

Уже в комнате в Соню железной хваткой вцепился непокой, она бы заметалась от стены к стене, но теснота не позволила этого сделать. Два шага туда и обратно – вот и все расстояние. Сначала обрушился жар, затем холод, потом опять жар… Соня не могла взять себя в руки, и только когда вернулась колючая мысль: «Да, так одеваются, когда приходят гости…» душа несколько успокоилась и стало легче.

Опустившись на край кровати, Соня попыталась понять, отчего ее вдруг это затронуло, но ответа не последовало, и она просто пожала плечами, не желая больше думать над загадкой. Сейчас надо лечь спать, утром опять будут ждать грязные клетки, пух, перья, кормушки…

– А если подглядеть одним глазком? – прошептала Соня, удивляясь собственной решимости. – Нет, нет… Нельзя.

Поднявшись, она принялась неторопливо снимать передник, пламя свечи сразу затревожилось, запрыгало, щедро окрашивая стены бесформенными тенями. Вот и мысли так же скачут, не остановить.

«Иногда кажется, что Берта знает обо мне все. А если она и сейчас угадывает мои мысли?»

– Одним глазком… – вновь прошептала Соня, проигрывая неведомой силе, тянущей ее худосочное тело на второй этаж. Пусть, пусть сила подхватит и понесет вверх, и разве будет кто-то виноват? И просто надо быть осторожной, а еще лучше прямо сию минуту прислушаться, не пройдет ли кто мимо по коридору…

Несколько часов Соня сидела тихо, почти не шевелясь. Дверь протыкала замочная скважина, но старая Берта отчего-то никогда не закрывала ее на ключ.

– Темно. Ничего не видно, – слетало с губ, и Соня сжимала и разжимала онемевшие пальцы, уже не в силах отказаться от задуманного.

Шаги, шорох, голос Берты: «Я рада вас видеть, прошу проходите», вспышка тусклого света в щели под дверью, и сердце застучало так, что оглушило и заставило прижать ладонь к груди.

Она угадала! Все верно! У хозяйки бывают ночные гости!

Но кто там?..

Когда слова стихли, а фразы улетучились, Соня осторожно приоткрыла дверь, огляделась, вышла из комнаты и скользнула к лестнице. Темнота помогала и успокаивала: «Не бойся, я укрою тебя от чужих глаз, никто ничего не узнает. Иди смелее, вон же ступеньки».

Соня и не заметила, как поднялась. Из комнаты Берты лучился свет, он звал, манил и обещал скорую разгадку.

– Признаться, я боюсь, – долетел неуверенный незнакомый женский голос. – Но я хочу жить иначе…

– Те, кто со мной договариваются, остаются довольны, уверяю вас, – прозвучал спокойный, убаюкивающий ответ Берты. Соня сразу представила хозяйку, ее морщинистое лицо и тяжелый испытующий взгляд. Как же не подходят ей мягкие интонации, да они никогда раньше и не звучали. – Ваша судьба в ваших руках, измените ее к лучшему, зачем отказываться от прекрасного и счастливого будущего?

– Вряд ли церковь смотрит на это положительно.

– Мы им ничего не скажем. – Соня угадала кривую усмешку Берты и замерла на последней ступеньке, решая, двигаться дальше или нет.

– Наверное, вы относитесь к таким вещам легко…

– Мы живем один раз, подумайте об этом.

Соня вновь почувствовала неведомою силу, толкающую ее вперед. Осталось сделать несколько шагов, это совсем не трудно: раз, два, три…

«Я только одним глазком посмотрю на гостью и уйду. Кажется, она молодая, интересно, красивая или нет? Вот бы понять, о чем они говорят, но вряд ли это возможно».

Бесшумно, на цыпочках подойдя к двери, Соня вытянула шею и заглянула в щелку. За столом в черной одежде сидела стройная худая женщина. Ее лицо закрывала кружевная вуаль, возраст гостьи определить ни за чтобы не получилось, зато было ясно, что она принадлежит к высшему обществу.

Таинственная незнакомка достала из ридикюля кожаный мешочек и молча положила ее на стол.

– Я согласна, – произнесла она отчаянно и решительно. – Мне рекомендовали вас, а значит сомнения напрасны. Здесь камни, которые вы просили.

Спина от напряжения болела, Соня переступила с ноги на ногу, подняла голову и увидела свою хозяйку, стоящую возле плотно зашторенного окна. Свечи позволяли уловить многое, но все меркло, донося главное: старая Берта давно отвела взгляд от гостьи, и теперь осмотрела прямо. На Соню.