Читать книгу: «Дневник призывателя», страница 10

– А он от нее ушел? – Кайса подалась к названной сестре. – От такой красивой?

– Он искал для нее самые чудесные цветы, но однажды задержался, а она испугалась и поддалась горю. Теперь же он наверняка мертв.

– Почему?

– Он был человеком, – в голосе девушки сквозила печаль.

– Они и при жизни не могли быть вместе, – заметил я. – Они из разных миров. Даже поднимайся она на поверхность каждую ночь, солнце бы ее убило. Да и прикоснуться друг к другу они не могли.

Немой вопрос от Белки. Другие молчат. Не помнят? Продолжу.

– Кровь у Ашраи столь холодна, что даже легкое касание обжигает человека.

– Ну, не всех интересует исключительно плоть, – ехидно усмехнулась Кристал.

– Любить и не иметь возможности коснуться – сущее мучение, – поник Тоша. Ему ли это не знать? Он вечно любуется Верочкой издалека. Мечтает о ней, боится признаться.

Кристал ничего не ответила. Видимо сама она никогда не любила. Хотя холодное сердце не так уж и плохо, оно оставляет разум трезвым.

– Так что рассчитать график появления Ашраи очень сложно. Ну, только если это не является семейным делом, – улыбнулся я.

– Но их можно поймать сетями, – не согласился Ларс. – Если рыбачить в лунную ночь, то наверняка зацепишь одну. Они стайные и довольно распространённые.

– В Шотландии, – я смотрел на Ашраи, которая вновь начала играть на флейте.

Ни одного ответа.

Тот, кто отпустил её либо очень силен духом, либо мертв. Но ни то, ни другое ничего не объясняет. Ни один охотник не отпустит свою добычу, тем более полученную столь сложным путем, а при смерти ловца его трофей так бы и остался в коллекции.

Значит, была иная причина. Но какая?

– И что ты будешь с ней делать? – Кристал откинулась назад. – Потрогать нельзя, добавить в коллекцию, – кивнула на высвечиваемые таблички и чучела, – тоже. При смерти они становятся водой. Отпустить?

– Честно, не знаю. – Ларс вздохнул. – Я радовался, когда ее поймал, но сейчас понятия не имею, что с ней делать. И отпускать не хочется. Она так красива, а ее игра дает чувство эйфории, словно наяву видишь нечто дивное, историю, что оживает перед твоими глазами.

Значит, это было не только моим наваждением.

Молчим. Ашраи играет, вовлекая нас во все новые и новые сцены. Так недолго и потерять себя. Все же есть у водяных нечто общее – они завлекают к себе, а потом жертва тонет. Иногда сама, а порой ей помогают.

Встряхиваюсь, точно пес, и поднимаюсь. Пора уходить – всегда нужно знать чувство меры.

Тяну остальных и возвращаюсь в реальный мир, серый и обыденный.

После встреч с такими тварями осознаешь, почему многие впадали в депрессию, теряли смысл жизни и убивали себя. Они прельщались картинами другого мира и оставляли там душу и сердце. Глупцы.

Или это мое сердце слишком мохнато?

Оглядываюсь. Кристал такая же, как я, Ларс слишком далек от чувств, Тоша уже отдал себя всего другой, а Кайса еще ребенок.

Оно все и к лучшему. Не люблю самоубийц – они слишком часто ездят в поездах метро.

Стоит ли ждать?

Девушка с изуродованным лицом, мужчина с удавкой на шее, старик в лохмотьях, толстяк, который считает, что не стоит ждать тех, кто вовремя не вернулся домой, Верочка с раскуроченной грудью.

Это ты виноват! Ты!

Тебе никого не спасти.

Кроличья маска, пепел из глаз. Мороженщик.

Ты этого хотел?

– Тебе никого не спасти, – слышу я голос Ашраи и вздрагиваю.

– Саш, ты чего? – Тоша смотрит в недоумении. – Ты сегодня какой-то странный.

Они ничего не слышали?

– Ничего. Просто показалось, – повел плечами. – Интересно, на каком языке она говорила, – перевел я тему.

– На своем, – махнул рукой Соха.

– Фейревском? – Кайса. – Языке фей? Она же феечка, да?

– Сложно сказать. Крыльев нет, хвоста нет. Наверное, просто водяной дух, – я вспомнил перепонки. Хотя крылья… – А разве они не крылаты?

– И в самом деле, – ахнула Кристал. – У Ашраи полупрозрачные крылья, как у стрекозы. И если быть точнее, то их ровно две пары. У этой же нет ни одной.

– Кто-то обрезал? – Ларс.

– Вот тебе и новая загадка, – вздохнул Тоша. – Помучил и выкинул.

– Бедная, – расстроилась Кайса.

– Ладно с ними, с крыльями, – я вернулся к языку. – С одним языком понятно, а второй?

– Второй? – нахмурился Соха.

– Да. Я тоже слышала, – Кристи поддержала меня.

– Он более человеческий, – кивнул Антон. – Выучила? Но я что-то не припомню похожего.

– Ты знаешь русский и немного немецкий. Она же шотландка.

– Но звучание!

– А какие там были старые языки?

– Это, скорее всего кельтский, – потерла нос Кристал. – Я пыталась его учить.

– Что-то поняла? – Ларс прагматичен, когда дело касается коллекции.

– Нет. Была слишком заворожена. Нужно будет взять мои записи и еще раз сходить к ней. Может, удастся что-то разузнать.

Хотелось бы верить. Но… Верится с трудом. Не может все быть так просто.

Кто же обрезал ей крылья и отпустил в Яузу? Если бы не Ларс, она бы там и умерла. На рассвете.

А может ее специально подкинули для него? Нет, это точно бред. Но меня все же гложет червячок сомнений.

Мигает только что включенный свет. Слышу шепот. Никто не реагирует.

Но чувство, что за нами следят, не отпускает.

Глава 8. Почему ты не спас меня?

Кристал так и не стала разбирать вещи. Ей совершенно не хотелось этим заниматься, хотя пару мгновений назад она сгорала от энтузиазма. Да и все остальные начали чувствовать некую усталость, точно на плечи навалился тяжелый груз или некто огромный положил сверху руки, старательно надавливая.

Тролль, великан, огр…

Чушь.

Однако нечто было, обволакивая и толкая в сон.

– Мне кажется, словно я до сих пор слышу мелодию, – протянул Тоша, стараясь подавить зевок, и лег на пол. Интересно, Ларс вообще тут убирается? Я покосился на клок пыли. Не думаю. Тогда какова вероятность того, что мой дорогой соседушка вернется домой с парой новых друзей и жильцов? Тараканам наверняка понравится его комната, в которой всегда есть еда. Главное, чтобы они не перешли к нам.

Я, конечно, не жалуюсь, но все же… Не хочу.

– Наверное, опять играет, – повела плечом Кристал. – Я ее тоже слышу. Так грустно от этого, точно кто-то забирает всю мою радость, а я с восторгом и энтузиазмом отдаю еще, выжимая себя до капли. Еще, еще, пожалуйста, – томно выдохнула, чуть прикрыв глаза и медленно облизав губы. Вздрогнула и нахмурилась. Она явно не могла понять, что именно сделала, но кажется, что никто, кроме меня не обратил на это внимание. Да и мне, честно говоря, все равно как она говорит. Только напрягают фиолетовые всполохи в глазах.

– Нет, – Ларс отрицательно мотнул головой и с характерным звуком плюхнулся рядом с Тошей. Могли бы и на диван сесть, все же удобнее, чем на полу. И вообще… Пол – это лава! Вспомнил детскую забаву и повеселел. В детстве многое придумываешь и наслаждаешься всем, что есть вокруг тебя. Прыгаешь по мебели, строишь домики, представляешь себя кем-то другим. – Там хорошая звукоизоляция. Ничего не будет слышно, даже если я там буду что-то взрывать или играть на барабанах.

Представил. Соседи бы точно не оценили.

– Странно, – произнесла Кайса. Она обняла себя за плечи и сжалась, прижавшись спиной к Кристал. Хорошее кресло, большое, деду бы понравилось. Он бы смог спать с большим комфортом.

– Не то слово, – я завладел диваном. Ха-ха, теперь это мой единоличный корабль, на котором я покорю океан пыли! – Но мы мало что знаем про Ашраи. Вполне возможно…

– Они добрые и беззащитные, – Белка выпятила нижнюю губу. Она думает, что мы в игры играем? Жизнь не сказка, а охота на чудовищ – не прыганье по цветочной поляне под ручку с феей. Мы не в доброй истории, а в реальности, где многие твари воспринимают человека, как пищу. – С ними можно подружиться! И музыка у них красивая, дарящая ощущение счастья, а не забирающая его, – покосилась на Кристи.

Все розовое и приторно сладкое. Радуга, пони, дождь из леденцов и молочные реки с кисельными берегами.

Можно подружиться.

Подружиться.

Нет.

Какой же она еще ребенок. Вроде бы и не малышка уже, а ведет себя, как невинное дитя, весело смотрящее на все сквозь толстые линзы розовых очков. Похоже, она так и не выросла. Синдром избалованного ребенка, которого изолировали от всего плохого. Но… Я вижу в ней и другое. Понимание, если можно так сказать. Она точно знает, что мир – это не леденец на палочке, но ей хочется верить в лучшее, видеть хорошее в монстрах, искать им оправдание. Скорее всего, виною всему их внешний вид – те же Ашраи прекрасны. Их хочется любить, хотя я бы никогда не назвал это любовью. Это не любовь, это желание владеть.

Обнять так крепко, чтобы переломать кости.

Так многие охотники становятся коллекционерами и даже работорговцами. Страшно представить, что они делают с пойманными существами. Разбирают их на органы, создают чучела, дрессируют, как слуг и домашних питомцев. Многие сходят с ума в погоне за своими низменными желаниями.

Я знаю об этом, есть источники информации. И я знаю, что это правда. Вспомнил одно местечко и меня начало мутить. Заглянул я туда по ошибке, но всю увиденную мерзость точно не забуду. Существа там были экспонатами, рабами и пищей.

Видели когда-нибудь, как расчленяют живую русалку? Я да.

Так что это не любовь. Когда любишь, стараешься, чтобы любимый был счастлив, заботишься и оберегаешь, не лишая свободы и воли. Тут же эгоистичное желание, стремление сломать и подчинить. Если же не удастся получить самому, то это не должно принадлежать никому.

Я люблю тебя так сильно, что убью, если ты посмотришь в сторону другого человека. Я люблю тебя так сильно, что хочу вскрыть и посмотреть, из чего ты состоишь.

Такой любви не может быть.

А вот охотники и монстры существуют. Правда, вопрос, кто из них настоящее чудовище? Те, кто мучает или те, кто живет согласно своим инстинктам?

И еще, что не дает мне покоя – это мой дед. Я уверен, что он все это видел, но не могу понять, почему он строит из себя обычного человека или просто сказочника. Что пытается скрыть?

Если же интуиция меня подведет и он окажется лжецом – я прекращу заниматься всем этим. Хотя я и так отношусь к охотникам только косвенно. Я скорее призрак, участвующий в жизни других. Моя же меня никогда особо не интересовала. Так бывает, когда думаешь, что можешь все.

Так ли это?

Я внутренне усмехнулся.

– Нельзя, – отрезал Ларс. Он так думает или хочет отгородить сестру от опасности? Скорее всего, второе. Он все же ближе к коллекционерам, а они очень часто считают свои пытки милосердием и так называемым дружеским отношением к тварям. Смешно. Было бы, если бы не было так грустно.

Создания страдают зачастую за свое желание познать человека. Есть не только использующие нас, но и просто любопытные. Для них уже опасны мы.

Вспомнил Тени. Они мне помогают, защищая от тех, кто хочет пробраться в мой дом. Нет, нас нельзя назвать даже знакомыми, но все же в этом что-то есть. Как бы выразиться? Не все существа причиняют вред, но к ним нельзя относиться, как к приятелям. Всегда нужно помнить, что это может оказаться игрой с огнем, а потому необходимо знать, что он может обжечь и всегда быть наготове.

Кого я обманываю… Сам ведь веду себя как настоящий неопытный дурак. Мне интересно узнать, что я вижу. Прикоснуться и приручить. Однако второе имеет последствия. Прирученное существо – беззащитно. Оно умрет без человека. Как те же драконы, о которых говорил дед.

– Монстры всегда остаются монстрами, – поддержал Тоша.

И не поспоришь.

Но если мы серьезно продолжим заниматься этим делом, то чем мы отличаемся от них? Сражаясь с чудовищами, постепенно становишься одним из них, ведь только равный способен их поймать.

Так, стоп. Мы?!

Я завис, уставившись перед собой. Пытаясь понять собственные чувства.

– Они не…

– Чудовища, – вздохнула Кристал. Кайса обернулась к ней, широко распахнув глаза – такого от сестрицы она явно не ожидала – думала, что та всегда будет на ее стороне. Не судьба.

– Но Кристи!

– Чудовища, – с нажимом повторила девушка. – Так они устроены. Они не друзья и не враги, просто они отличны от людей. И многие виды живут за счет нас, многие способны причинить боль, многие считают нас развлечением. Понимаешь? Так что да, Саша прав. Мы слишком мало знаем об Ашраи. Вполне возможно, что не только человек враг для этого вида фейри, но и сами Ашраи опасны для нас.

– Они и так опасны, – Ларс потянулся, заскрипев суставами.

– Их кожа столь холодна, – поежился Тоша, – что единое касание обжигает, – понизил голос и закашлялся. Испортил всю драматичность момента.

– Вот и не надо их трогать! – Кайса явно не из тех, кто быстро отказывается от своего мнения – она упирается рогом и давит, пока не добьется желаемого. Но монстры – эта не та степь, в которой стоит идти на поводу у эмоций. Мы еще мало что знаем, да и вряд ли найдем ответы на все вопросы. Это в принципе нереально.

– Они могут прикоснуться и сами, – покачал я головой. Кайса явно об этом не думала. – Скорее всего, ловят молодых и неопытных. Вы когда-нибудь видели взрослую особь?

– Я и эту-то впервые, – проворчал Антон. – Да и вообще, может они не стареют?

– Охотники сделали именно такой вывод, ведь все упоминают о них, как о юных красавицах. Но что если…?

– Никто просто не видел сформировавшуюся особь, – продолжила мою мысль Кристал. И удивленно воззрилась на меня. – Многие существа выглядят по-разному на определенных этапах своей жизни. Например, бабочка. Как ее распознать в гусенице или коконе? Как понять, что из мохнатой куколки выпорхнет тутовый шелкопряд?

– Плюс многие монстры способны эволюционировать, мимикрировать, менять облики, подстраиваться, – важно кивнул Тоша, будто изображая профессора, выступающего перед полной аудиторией первокурсников, цитируя чьи-то труды.

Умничка, учит все, что читает в дневниках деда. Мне бы его целеустремлённость…

– Мы ничего не знаем об их природе. Все эти книги, – девушка кивнула на дневник, до сих пор лежащий открытым на диване, – лишь малая часть общего знания, но даже в них есть указания на правду. Вон та же Мара способна обернуться и призраком, и мерзкой старухой и красавицей. Она нестабильна.

– Красивое – не значит хорошее, – я перевернулся на спину и вытянул руки вверх, разведя пальцы. Гляжу в потолок, смотрю на тени. Время так быстро течет. Мне казалось, что у Ашраи мы не пробыли и получаса, но внутренние часы меня обманули. – Яркое и блестящее яблоко вполне может оказаться гнилым.

Гуляем по стенам, скучаем по другим мирам…

Тени хоть и не обладают внешними данными, защищали меня. А красивая дриада при встрече в лесу чуть не выцарапала мне глаза. Да и те существа, которых я видел в том месте, где расчленили русалку. Они бы убили каждого человека там. Правда, у них на это были причины.

Все молчат. Ждут, что я еще что-то изреку? Мило. Крайне мило.

Вздыхаю.

– Те же суккубы и инкубы, – загнул я один палец. – Они имеют привлекательную оболочку, источают феромоны, сводящие с ума, точно некто собрал в один флакон самые чудесные запахи, давая ощутить аромат райского сада. Они точно ангелы, но это далеко не так. Они хищники, медленно осушающие своих жертв. Пьют жизненные соки, молодость, душу, оставляя после себя пустую оболочку, некогда бывшую человеком, – я скосил взгляд. Кристал закусила губу. Что? Встречалась с ними? Прекрасны, но как же жестоки!

Я теоретик, но я знаю о чудовищах довольно многое. А еще лучше я читаю людей.

Мы пересеклись взглядами, и она вздрогнула, нервно сжав кулаки. Опять эта просьба в глазах. Вначале Кристал показалась мне уверенной и сильной, даже неприятной, но теперь это больше напоминает защитную маску. У нее явно много секретов, причиняющих ей боль. Это как язвы, гноящиеся раны, но не на коже, а на душе.

Тело возможно излечить, а вот душу гораздо сложнее, если вообще реально.

Понимающе кивнул. Мы еще не так хорошо знакомы, чтобы вскрывать бубоны друг друга. Да и вообще это делается искренне и спонтанно. Например, на кухне, когда другие разошлись спать, а вы встречаете рассвет, смотрите на дым завода, а на душе такая муть, что волей неволей ощущаешь эмоции другого, ведь они у вас сейчас одни. Или в поезде, со случайными людьми, когда некуда уйти, и точно знаешь, что никого из них больше не встретишь.

Хватаю за руку, хочу спасти. Сапфировые глаза, изуродованное лицо. Мертва!

– Собственно, что я хотел сказать. Многие красивые существа оказываются опасными. Они ставят человека ниже себя, а потому не станут считаться с его желаниями, как мы не считаемся с мнением тех же кур или свиней. Убиваем ради еды. И на счет Ашраи… Это живое существо, а каждое живое создание со временем видоизменяется. Долгоживущие эльфы не сразу рождаются взрослыми, аметистовые гиганты тоже сначала представляют собой крошечных мальков. Так что не известно, является ли та особь сформировавшейся или у нее есть и какие-то другие обличия.

–Детская форма точно должна быть, – подключился Тоша, выставив перед собой пятерню, точно отгоняя мух. – Если они именно живые, а не созданные.

– Сотворённые, – добавил Ларс, но тут же поморщился, взглянув на сестру. – Ладно. Бельчонок поняла, да?

– Да, братик, – грустно покивала она. Осталась при своем мнении, но не нашла аргументов, чтобы его подтвердить. – Красивое бывает опасно… – уныло и через силу. – А про Ашраи мы вообще ничего толком не знаем.

– Умочка, – облегченно растянул губы Соха. Рано он радуется.

Он теперь себя считает главой семейства? Не ожидал, что он может быть таким. Ларс Заботливый! Боже, как это абсурдно звучит.

Но я это вижу. Сощурился.

– Ты ведешь себя сегодня, как чеширский кот, – поморщился Тоша. – Куда ты дел нашего привычного Сашу? Сожрал?

– Просто все сумасшедшие, а иначе было бы скучно, – потянулся я всем телом.

«А вот последнее скорее относится к тебе. Если что-то съедобно, то ты обязательно попробуешь», – подумал, но не сказал. Зачем лишний раз расстраивать друга? Каждый раз, когда ему тоскливо, он вспоминает Верочку и ему становится еще хуже. Доморощенный эмоциональный мазохист – если плохо, то добей себя печальными мыслями и заунывной музыкой, чтобы тебе стало еще хуже.

– Я вполне нормальный, – нахмурился Тоша.

– Понятия нормальности не существует. То, что нормально для животного – дико для человека. То, что признается в одном обществе – в другом карается.

– Но люди часто ошибаются, – заметила Кристал. – Бывает, они признают то, что не должно никоим образом входить в нормали, систему морали и законности, и отрицают то, что должно быть признано. На то мы и люди, чтобы ошибаться. Хотя я никогда не ошибаюсь, – она демонстративно поправила волосы. – Просто я гений. Но не всем же быть такими, как я.

– Да ну тебя, ведьма, – скривился Тоша. – Тема ошибок для него явно больная. Да и кто бы ни хотел никогда не ошибаться? Всегда быть правым. Замечательно. А с другой стороны страшно. Есть ситуации, когда хочешь ошибиться.

– Скорее, ведьмачка. Все же я охотник, а не существо.

Охотник, да? А так ли это?

Вспомнил фиолетовые всполохи. Не все так просто в подлунном мире, мадмуазель. Возможно, что Тоша в чем-то, пусть и неосознанно, но прав.

***

Маленькая девочка берет в руки дневник на замочке, расписанный розами – крохотный ключик висит на ее шее. Она ненавидит его открывать, ведь в нем содержатся записи того, кого она боится до дрожи. Ей кажется, что он придет, стоит ей только вчитаться в эти строки. Надо бы выкинуть эту проклятую книжку, но она не может, ведь тогда она забудет о сестре, а этого нельзя допустить.

Девочка обещает себе, что она обязательно станет сильной и отомстит.

А пока она боится темноты и мочит штанишки, когда мигает свет. Ее передают из семьи в семью. Никто не хочет оставаться с ней надолго. Каждый обещает чего-то, но забывает сказать, что он в ее жизни не навсегда. Лучше бы говорили, тогда бы она не привыкала.

Единственное, что для нее вечно – это ее кошмар, который она боится и вспоминать и забыть.

Каждый вечер, перед сном она читает корявые строки, написанные алым, вместо молитвы, и просит бога, чтобы он спас ее от того, кто хочет ее поймать. От того, кто ее отпустил на время.

Читает один лист, самый последний. Это послание и для нее:

«Мой разум рисует тени. Боже, я схожу с ума. Скажи мне, что все это сон, спаси меня. Склоняю свою голову перед тобой. Целую руки, не смея поднять взора. Я слышу их крики, я боюсь, что они выберутся наружу. Демоны танцуют и просят выпустить их, отпереть все двери. Мне страшно. Ты заставляешь меня опускаться ниже…

…Ты знаешь, я все вспоминаю ту девушку. Ее облик навеки перед моим взором. Она так прекрасна, точно розовый бутон, купающийся в росе и первых солнечных лучах. Я вновь хочу держать ее за руку, чувствовать теплые прикосновения и слышать мелодичный голос. Пожалуй, хочу жениться на ней, но я не вижу здесь света. Алтарь покрыт языками пламени. …Или это кровь? Я запутался, боже.

Вскрываю старые письма, которые я не читал. Преподношу их тебе, но ты отвергаешь их, и они разлетаются, обращаясь пеплом.

Мне больно. Мои чувства не поняты.

Прошу – опускаюсь ниже. Ты меня слышишь?

Вышиваю на руках ее имя. Надеюсь, ей понравится. Белая нить окрашивается алым. Кажется, стяжки ложатся прямо по венам.

Показываю и улыбаюсь. Я приношу ей цветы и сладости, но она даже не оборачивается ко мне. Только плачет.

Прошу пусть все будет сном. Целую руки. Твои? Ее? Мои? Уже и не знаю.

Я до сих пор слышу крики. Боюсь, что они найдут выход. Демоны. Твари. Ненавижу.

Любуюсь девушкой. Целую шею и губы. Она не глядит, только плачет. Наверное, ей не нравится ее монашеская ряса. Снимаю. Запоминаю черты и изгибы.

Мне хочется наслаждаться звуками ее голоса, но она сжимает губы, чтобы не проронить ни слова, кусает их до крови. Поднимает взгляд к небу. Похоже, что она просит вместе со мной.

Не бойся, малышка, я не позволю им открыть двери.

Алтарь полыхает, окна трещат. Не бойся, милая, им не выйти наружу. Просто склонись и целуй мои руки.

Смеюсь, не смотря в глаза ни тебе, ни ей.

Просто прошу спасти меня. Помоги мне.

Девушка плачет. Ей не нравятся цепи, но так для нее будет лучше. Ей так идет ошейник, впивающийся в нежную, точно белая лилия, кожу. И эти губы в крови так приятно целовать.

Прошу спасти меня, провожу рукою по девушке. Какая красивая и холодная. Кажется, я наигрался – она мертвая. А другая? Дрожит в углу и не смеет шелохнуться. Иди, глупышка, ты еще слишком мала для моих игр, но я вернусь, когда решу, что пора рвать цветы – они гораздо красивее, когда есть кому на них смотреть. Ты поймешь это по сладкому вкусу, дрожи по телу и мигающему свету.

Видишь, как просто? Я явлюсь подобно принцу из сказки, жаль не из доброй, а той, что ты боишься открыть. В ней каждый лист чернее сажи, подобно моей душе. Ничего страшного – скоро я так же запачкаю и твою.

Беги, дура, беги! От меня тебе не уйти. Смеюсь, надрываюсь. Падаю ниц и целую ноги того, кто никогда не был живым.

Ты меня слышишь? Спаси. Не дай им выбраться наружу.

Смотрю на церковь, которая не выпускает своих узников. Монахи никогда оттуда не выберутся – я их поджог и запер двери.

Глупышка бежит. Всего пара лет и я вновь ее настигну. Поиграю с нею и ее друзьями. Боюсь одного, того человека, которому никого не спасти, но во власти убить.

Всего пара лет и посмеюсь, глядя в его бесстрастную рожу.

Тихие всхлипы становятся гомерическим хохотом. Как хорошо, до хрипа и дрожи».

Странные строки. Маленькая девочка не знает о чем они, но как только мигает свет, она оказывается в луже, и новые родители отдают ее другим.

***

Чем больше я смотрю на Кристал, тем ярче вижу маленькую девочку, трясущуюся от страха. Я не умею читать мысли, но эмпатию никто не отменял. Для меня же она намного хуже – зачастую я вижу то, что чувствует мой собеседник. Порою мне кажется, что я могу уловить его воспоминания. Но, наверное, она слишком много читает и представляет. В самом деле, не была же она участницей всего этого?! Горящая церковь, труп девушки, невнятный силуэт… Просто кошмары?

Я все обещаю себе отдохнуть, но тону во всем непонятном, точно в болоте. Перечу сам себе, путаю мысли и чувства. Порой мне кажется, что все, что я ощущаю, не принадлежит мне.

Мысленно смеюсь.

Какого цвета радуга, если ты слеп?

Мигает свет, Кристал зажимает себе рот руками, чтобы не закричать. Еще немного и он гаснет, и она не выдерживает – издает приглушенный вскрик, больше похожий на писк мышонка, на которого опустился тяжелый веник.

Она боится темноты? Не лучшее качество для охотника, ведь почти все твари выбирают своими владениями ночь. Или того, что в ней. Тех, кто приходят, когда мигает свет.

Но это же квартира Ларса, он же ее защитил, так? Мы в безопасности.

– Ну вот, опять пробки выбило, – недовольный Ларс. Колебания воздуха – он поднялся и направился к двери. Как все просто. Всего лишь пробки. Но…

Нет. Тут явно что-то другое. Кто-то смотрит за нами из темноты. И эта неизвестность пугает. Но мне кажется, что Кристал знает, чего именно она боится.

Я перевернулся и насторожился. Кто-то бродит рядом или это просто воображение? Бывало, когда люди настолько загоняли себя, что их убивали свои собственные видения – точнее страх перед ними.

Часто мы сами выдумываем монстров. Мы верим в них и убеждаем мозг в том, что они действительно есть.

– Здесь кто-то есть? – спросил Тоша. Тонких существ он до сих пор не видит. И я бы посоветовал не учиться этого делать, но кто меня будет слушать? Он всегда искал что-то паранормальное и теперь не отступится. Может в этом есть и толика моей вины.

– Я никого не вижу, – говорю громко, чтобы отогнать свои чувства. Говорю и сам же опасаюсь своих слов, вылетающих изо рта вместе с облачками пара. – Но как же холодно!

– И правда… – прошептала Кристал.

Затихли. Прислушиваемся.

Тишина такая, что начинает казаться, что она трещит и звенит, отдаваясь пульсацией в ушах.

А где Соха? Мне его не слышно, словно его присутствие стерли. Да и о дыхании других я знаю только по этим крошечным облачкам, еле заметным в темном помещении, освещенном лишь окном. Постойте, а когда за окном наступила ночь? Мы же тут практически с утра…

Беспокоюсь. Волной накатывает паника. И тут все тонет – по квартире разливается музыка, которой не должно быть слышно. Ашраи, запертая в клетке, в комнате со звукоизоляцией играет на флейте. Так волшебно, что сердце не стучит, а поет и тает в неге, точно сливочная помадка в горячем шоколаде.

Мелодичные ноты, сказочное чувство – полный восторг. Вот звук становится выше и тоньше, чтобы резко стать ниже и глуше. История, показанная вначале, видоизменяется и мне начинает казаться, что это я тот самый человек, влюбленный в Селену. Это я! Я собираю самые красивые цветы, не зная их названий. Стираю ноги в кровь, царапаю и обжигаю руки. Возможно, скоро умру от этого яда. Зачем? Все ради ее улыбки. Она так красиво смеется, что мне хочется делать все, чтобы она была счастлива. Если она попросит – я отправлюсь на край света. Пойду куда угодно, если она захочет, или стану верным псом для моей принцессы.

Но правда в том, что мы оба мертвы. Она стала лужицей воды, растаяв точно туман на солнце, а я обернулся призраком, лишившись своего тела.

Нам никогда не быть вместе.

Никогда.

Но как бы я хотел умереть вместе с ней, в объятиях друг друга, а не в одиночестве. Но не судьба. Мир оказался слишком жесток, дав лишь надежду на счастье и тут же ее оторвав. Моя красная нить рвется и тает под солнцем. Как страшно…

Страшно знать, что самое желанное невозможно. Нам нельзя было любить друг друга, ведь мы из разных миров, тех, что пересеклись на миг одной лунной ночью.

Встряхиваюсь. Дрожу.

Кто это воет? Я?!

Музыка то ускоряет, то замедляет темп, не давая опомниться. Меня бросает из стороны в сторону, будто я попал в шторм. Иллюзия! Проклятый морок.

Ощущаю сотни прикосновений, задыхаюсь и бьюсь в агонии, что слаще тысячи поцелуев. Эта боль и отчаяние ярче, чем эйфория. Это все не мое, но оно подобно наркотику, который вкалывают без твоего разрешения, и ты уже не в силах сопротивляться.

Звук флейты видоизменяется, танцует и извивается, напоминая клубок змей. К нему добавляется серебряный звон, точно некто бьет в миниатюрный колокол, требуя обратить на него внимание, но постоянно ускользая от взора.

Сейчас я тебя поймаю! Ну, ты погоди! Сейчас…

Слышу сбивчивое дыхание. Оно мое? Нет. Нет… Нет!

Тело выгибается без моей воли, и мне кажется, что я слышу хруст. Что это? Позвоночник. Все мои кости. Они словно мгновенно стареют, ломаются и становятся прахом, принося покой. Наверное, вечный.

В танец мелодии вступает скрипка, плача, как дитя, брошенное нерадивой матерью в лесу, скоро оно умрет и его примет в свою свиту покровитель, чтобы любить, как свое чадо. Вот только он уже видит печальный финал – любовь к человеку, поцелуй, смерть. Его дитя растворится, обернувшись роем мотыльков с белесыми крыльями.

Многие твари так сильно любят людей, что не боятся смерти. Они готовы отдать все ради единого мига. Человек этого никогда не оценит.

Чувствую касания, нежные губы. Не моя память. Но я не хочу уходить из этого бреда. Я хочу еще и еще этого сладкого яда! Касайтесь меня, любите меня, будьте со мной.

Я боюсь, что все кончится, что я останусь один.

Не оставляйте меня одного, пожалуйста. Я знаю, что я умру в одиночестве. Оно отравит меня, согнет в бараний рог, перемелет и выплюнет. Оно доведет меня до могилы.

Я так не хочу быть один…

Целуйте меня, мои искусанные губы. Целуйте. Еще и еще.

Если хотите – убейте. Только не бросайте меня одного!

Скрипка приглашает за собой голоса. Один, второй… Больше! Еще и еще!

Тону. Захлебываюсь. Улыбаюсь. Как же я счастлив.

И тут подобно обуху по голове я проваливаюсь в свой кошмар. Метро, двенадцать минут, Верочка, стоящая на платформе.

– Тебе никого не спасти!

Обернулся и вздрогнул.

Под сенью Всевышнего покоится.

Вижу еще одну девушку, которая была в моем ожившем кошмаре. Поломанная, как тогда, когда я увидел ее за стеклом. Стоит, пошатываясь из стороны в сторону и смеется, точно некто нарисовал ей вечную улыбку.

Она точно марионетка на шарнирах. Вот сейчас кукловод уронит нити и она рухнет. Сложится пополам. А потом… Внутри нее окажется только вата. Игрушка. Чертова игрушка.

– Убирайся, – кричу и не слышу. Ору во все горло – ни единого слова.

Это немое кино, а я в нем главный актер. Возможно, что и все краски черно-белые. Газетные, тусклые.

Свободная белая сорочка и простая кроличья полумаска с ушками, открывающая нижнюю половину лица… Как в тот раз. Жутко, совсем не мило. Волосы на этот раз не висят патлами, а собраны в две косы, необычные синие глаза неподвижно смотрят на меня, с подбородка стекает кровь, пачкая ее одеяние еще больше. И кожа бледная, скорее даже серая. Кажется, что еще немного, и она разойдется по невидимым швам. Вон, я уже это вижу. Раны сухие, бескровные, но в них копошатся опарыши.