Имя розы

Повсюду искал я покоя и в одном лишь месте обрел его - в углу, с книгою.

Ничто так не подбадривает струсившего, как трусость другого человека.

Мне бы, признаться, хотелось повстречать единорога, пробираясь через густой лес. Иначе какое удовольствие пробираться через густой лес?

«Книги пишутся не для того, чтоб в них верили, а для того, чтобы их обдумывали. Имея перед собою книгу, каждый должен стараться понять не что она высказывает, а что она хочет высказать».

"А вы, - настаивал я с юношеским упрямством, - разве не совершаете ошибок?"

"Сплошь и рядом, - отвечал он. - Однако стараюсь, чтоб их было сразу несколько, иначе становишься рабом одной единственной".

"Это не надпись. Это не буквы алфавита. И не греческие — их бы я узнал. Какие-то червяки, змейки, мушиный кал..."

"А, по-арабски..."

"...В любом случае нам сейчас необходимы две вещи: дознаться, как проходят в библиотеку ночью, и раздобыть лампу. О лампе позаботишься ты. Зайдешь на кухню в обед, возьмешь одну".

"Украсть?"

"Позаимствовать, во славу имени Господня".

Мы живем ради книг. Сладчайший из уделов в нашем беспорядочном, выродившемся мире.

Кстати, не очень обольщайся по поводу этих

реликвий. Обломков креста я перевидал очень много и в самых разных церквах.

Если все они подлинные, значит, нашего Господа терзали не на двух скрещенных

бревнах, а на целом заборе..."

"Учитель!" - вскричал я, потрясенный.

"Но это так, Адсон. А бывают еще более роскошные реликвии. Когда-то в

Кельнском соборе я видел череп Иоанна Крестителя в возрасте двенадцати

лет..."

"Какое диво!" - отозвался я с восхищением. И сразу же, усомнившись,

воскликнул: "Но ведь Креститель погиб в более зрелом возрасте!"

"Другой череп, должно быть, в другой сокровищнице", - невозмутимо

отвечал Вильгельм.

Только мелкие люди кажутся совершенно нормальными.