Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов

– Не мешай!

Второстепенному герою перерезали горло, а главный герой, стоя над его трупом и по-товарищески обнимая его жену, пообещал зрителям отомстить за друга. Я прижался плечом к мягкому округлому плечу Вероники и закрыл глаза.

– Отодвинься, мне жарко!

– Да я тебя почти не касаюсь, тут просто душно.

Я украдкой глянул на парочку, сидевшую тремя рядами выше и мне показалось, что паренек влез под юбку к своей подружке уже обеими руками.

Вероника вздохнула:

– Страшный фильм.

Я в знак согласия промычал и положил свою мужественную сильную ладонь на маленький пухленький кулачок Вероники. В это время парочка сзади вдруг громко и безудержно загоготала. Вероника гневно вырвала свою руку:

– Придурки!

– Да…

– Не понимаю, зачем этим идиотам ходить в кино?!

– Куда же им еще ходить.

– А?

– Да, сидели бы дома.

Главный герой сел на мощный мотоцикл и сквозь бесконечные столбики титров помчался к линии горизонта.

Я толкнул дверь и пропустил Веронику вперед. Вероника повернулась ко мне и наморщила свой беленький лобик:

– А зачем Билл сразу не сказал, что он его брат?

– Наверно, чтобы было интереснее.

– Кому?

– Нам.

– Да причем тут мы, если бы Бил сразу сказал, что он его брат, тогда Гарри, может быть, не убил бы Элен.

Странно, я уже забыл название фильма, а она помнит по именам всех персонажей – бухгалтерия.

– Сюжет в боевиках не всегда поддается логическому объяснению.

– Ой, ну с тобой только в кино ходить! Даже фильм обсудить нельзя.

***

Вероника поежилась от прохладного ветерка и пошла вперед. Я бы накинул на ее подрагивающие плечи дорогой стильный пиджак, но на мне был только старенький пуловер с маленькой дыркой на правом локте.

– Замерзла?

– Ветер холодный.

– Зайдем ко мне, чаю выпьем, согреемся?

– И не надейся.

Вероника, строго постукивая каблучками, твердо зашагала в направлении своего дома. Навстречу нам попадались одинокие прохожие, влюбленные парочки и кучки мелких хулиганов.

– Симпатичный мальчик слева был, на Сталлоне похож, правда?

– Не разглядел. Любишь Сталлоне?

– Конечно. Я вообще люблю сильных мужчин, высоких и чтобы фигура была, они такие, ты вот зря не качаешься, я бы на твоем месте обязательно занялась культуризмом.

Трицепсы – бицепсы. Надо было под пуловер затолкать спасательный жилет.

– Некоторые женщины тоже бодибилдингом занимаются.

– Женщина может быть и слабой, в ней не это главное, и вообще…

– Я не о том.

– Ты что обиделся? Не обижайся – на правду ведь не обижаются. Ты хотел чаю? Зайдем?

Если я что и хотел, но только не чаю.

– А мама?

– А что мама, чаю, что ли, жалко?

***

– Здрасьте.

– Здравствуй.

Коридорчик, комнатка, диван, в углу телевизор, в телевизоре мужчина в белой каске говорит, что у него проблемы с трубами и что будь у него всегда и вовремя трубы, он бы… Щелк. Мужчина превратился в светящуюся точку, но и она быстро погасла.

– Присаживайтесь, как вас зовут?

– Виктор.

– Виктор?

– Да, Витя.

– А вы где работаете?

Где? Я уже говорил, что я летчик-полярник, или нет, не полярник, но что-то в этом роде.

– Я сейчас в отпуске и, наверно, после отпуска уволюсь, меня здесь звали, там у меня товарищ работает, он уже начальник, так что, наверно, я сюда перейду, а то сколько можно мотаться, хотя, конечно, и там свои плюсы, но ведь надо уже и о будущем подумать, нельзя же всю жизнь мотаться, правда?

Уф!

– Я что-то не совсем поняла, где вы работаете.

– Да геологом, мама, я же тебе говорила.

Конечно же, геологом – спасибо, родная.

– О, это, наверно, такая интересная работа и платят там хорошо. А что вы ищете?

– В смысле?

– Ну, какие полезные ископаемые?

Подкованная тетенька, чтобы ей такое брякнуть.

– Марганциты.

Хорошо брякнул, сейчас достанет подшивку журнала «Знание – сила» и ткнет своим указательным пальчиком в раздел геологии.

– А что это такое?

Идиот, не мог сказать, что нефть, газ или какой-нибудь алюминий.

– Это такая группа минералов. Их потом это… В общем, очень ценная руда, ее нигде в мире нет, только у нас и в Австралии, больше нигде нет, очень ценная вещь.

– А как у вас с обеспечением, наверно, выдают спецобмундирование?

– Да, в основном канадское.

– А заработки приличные?

– Так трудно сказать, раз на раз не приходится, в целом хватает, но хотелось бы и побольше.

Я устал. Я взял печеньку и съел, потом еще одну, потом еще. В уголках моих губ застряли крошки, а почему бы Веронику ни попросить собрать их кончиком своего розового язычка?

– Витя, а ты далеко живешь?

Вот так-то.

– Нет, не очень.

– Заходи к нам еще, мы тебя не гоним, но нам завтра рано вставать, так что…

– Конечно, конечно. Спасибо за чай, до свидания. До свидания, Вероника.

– Пока.

Тяжелая дверь мягко вошла в косяки, солидно задвинулись замки, дверная цепочка легкомысленно звякнула.

***

Было свежо, ветерок чихал мне в лицо меленьким дождичком, вдалеке играла гармошка, и несколько загулявших голосов тянули песню про шумный камыш. Я запрокинул голову: звезд не было, только луна расплывчато мутнела в пелене туч. Немного резануло в паху – если стану импотентом, то выколю на мошонке: «Толик, я тебя никогда не забуду!» Тихо прошмыгнул кот, две бумажки наперегонки летели в огромную лужу. Прямая дорога сквозь темные подворотни, окружная – хорошо освещена. Фонари. Их желтый свет искривляет пространство, меняет цвета, предметы, лица – люди не узнают друг друга, матери проходят мимо лежащих в канаве пьяных сыновей, отцы не различают насилуемых дочек, стены строят рожи, асфальт хохочет, щербато обнажая канализационные колодцы, – не опускайте туда ногу, лучше лягте на добрую скамейку, поднимите воротник старенького плаща и закройте глаза или идите дальше, но не бросайте мусор в переполненные урны, лучше в черную траву, а окурки надо щелчком выстреливать в неровности тротуара, тогда красный огонек разлетится на десятки маленьких огоньков, а окурок потом подберет, ну, например, Анечка.

Анечка сидела на ступеньках перед моей дверью и курила вонючую папиросу «Беломорканал».

– Ну ты и ходишь.

– Меня ждешь?

– Нет, соседа.

– А, ну он, кажется, уехал, так что…

Анечка сплюнула, зыркнула и спустилась на ступеньку вниз. Ну и шла бы себе. Я взял ее за руку.

– Ладно, заходи. Ты что дома совсем не ночуешь?

– Иногда ночую.

Только не надо мне рассказывать про многодетную пьющую мать, многосудимого пьющего отчима, голодных и чумазых братишек и сестренок.

Я сказал Анечке, что пить не будем, она сказала: как хочешь. Я сказал Анечке, что спать с ней не буду, она пожала плечами. Я сказал Анечке, что она сейчас примет ванну, она стала медленно раздеваться. Я спросил Анечку, что, может быть, она хочет есть. Анечка кивнула головой. Я пожарил пять яиц, которые давно ненавижу так же, как сосиски с промышленными пельменями, и мы быстро их съели, промокая мягкой булочкой растекшиеся желтки.

Ванна быстро наполнилась водой. Я оценил указательным пальцем температуру и позвал Анечку:

– Иди мойся. Мыло, шампунь найдешь, в тазике можешь постирать свои вещи.

Я вымыл посуду, вытер стол, с грохотом вытащил из кладовки раскладушку, расправил ее и прилег на диван.

Я слышал, как Анечка выключила воду, слышал, как она заплескалась, потом затихла, потом опять заплескалась, затихла, шумно встала, шумно села, тихо, долго тихо, слишком долго тихо, уж слишком долго тихо – проклятие!

Я открыл дверь в ванную комнату, под водой с открытыми глазами лежала Анечка. Я испугался, я так испугался, что у меня заломило затылок и заныло сердце. Анечка, слегка меня окатив, шумно вынырнула, вздохнула и улыбнулась.

– Ну ты даешь! Не надоело барахтаться?

– Нет, я люблю горячую воду.

Анечка задела мою руку мокрым плечиком. Я наклонился и зачем-то поцеловал ее торчащую ключицу. Потом, потом в носках, майке, штанах я барахтался в ванной вместе с Анечкой. Потом я разорвал мокрую майку. Потом мои штаны заклинило где-то на коленях. А потом был дельфинарий во время гона.

***

Я вытаскивал из кармана мокрые комочки бумажных рублей, нежно расправлял их и за краешек прицеплял деревянной прищепкой к бельевой веревке.

– Интересно, высохнут они до утра?

– Не высохнут. Мне на раскладушку ложиться?

Я ворочался на диване, Анечка скрипела на раскладушке. Анечка перестала скрипеть, а я нырнул в темноту и был там, пока не услышал:

– Эй, вставай! На работу опоздаешь!

– Чего?!

Анечка лежала по правую руку от меня и сладко потягивалась.

– Я в отпуске, я уже десять раз говорил, что я в отпуске, и вообще, перехожу в управление, пусть сами ищут за такую зарплату свой антрацит. Ты извини, скоро родственники приедут, да и вообще.

Анечка скривила губы, молча встала, включила утюг, погладила свои вещички, оделась, и выскользнула из моей квартиры. Тягучая тишина повисла в моей маленькой комнатке, стало жалко Анечку, себя, Веронику, мать Вероники, Георгия Григорьевича, Толика и все прогрессивное и непрогрессивное человечество. Был бы с похмелья, пустил бы, непременно, слезу.

***

Интересно, а что лежит в пузатом портфеле?

Я оттянул круглую железную пампушку вниз, но замок не открылся, видимо, его заботливо закрыли на ключик. Пришлось залезть в кладовку, выудить из хлама стальную проволоку, выгнуть с помощью пассатижей из нее крючок и, ловко покрутив в замочной скважине, расстегнуть портфель. В портфеле были: какие-то бланки, договор долевого участия, бутылка шампанского, коробка конфет, пачка презервативов и завернутый в белую тряпочку пистолет ТТ с запасной обоймой.

«Пусть пока у тебя побудет». – Спасибо, Георгий Григорьевич. Что там у нас за незаконное хранение оружия? Сейчас позвоню ему и скажу, какой он козел.

– Алло, Георгий Григорьевич?

– Да.

– Это Виктор. Мне что с портфелем-то делать?

– Каким портфелем? А, ну пусть пока у тебя побудет – это там, в общем, потом заберем.

– Понятно. Я сегодня, наверно, не смогу подойти – что-то приболел, ладно?

– Ладно. С Толиком поладили?

– Да, отличный парень, он футболом не увлекался?

– Каким футболом? Ладно, мне некогда, давай выздоравливай, выпей водки с перцем, сходи в баню, и все пройдет.

***

Я заскучал и решил поиграть сам с собой в шахматы. Сначала я болел за белых, которыми играл Гарри Каспаров, и, честно говоря, подыгрывал им, но, когда они вдруг стали проигрывать, стал болеть за черных, которыми играл Анатолий Карпов, потом Каспаров провернул хитрую комбинацию, и пришлось болеть опять за него, но хитроумный Карпов выиграл качество, и я по-товарищески пожал ему руку, потом в скучном эндшпеле у Каспарова образовалась проходная пешка, и я украдкой подмигнул бакинскому армянину, но подошедший вдруг Вишванатан Ананд сказал, что у белых и черных просрочено время, и смел фигурки широким белым рукавом своей длинной до, самых колен, рубахи.

***

В продовольственном магазине ко мне подошла бабушка и сказала:

– Сейчас подвезут свежую ливерную колбасу и бройлерных куриц.

– А что лучше: колбаса или курица?

– Конечно курица, из нее можно бульон сварить, можно пожарить, а из колбасы что – ничего.

Но подошла другая бабушка и сказала:

– Это смотря для кого, вот я, например, больше колбасу люблю, ее можно сразу порезать и есть, можно бутерброд сделать, можно с яйцами пожарить, а бройлерные курицы – это же химия одна!

– А в твоей колбасе, думаешь, лучше, туда, знаешь, чего только не напихают – ей можно тараканов травить.

– У меня, к твоему сведению, нет тараканов, у меня все чисто, и если в своем свинарнике ты их развела, то мне не указывай!

– Я развела?! Да у тебя самой дочка шлюха и сама ты шлюха и все вы шлюхи!

– А вот за шлюху я тебя посажу на пятнадцать суток в тюрьму, и ты там сдохнешь, деревня неумытая!

Пока я поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, вокруг собралась толпа из любопытствующих лиц.

– Гражданин, уведите свою бабулю домой – здесь магазин, а не государственная дума.

Остроумная пухленькая продавщица обращалась ко мне.

– А какая именно из бабуль является моей?

Пухленькая продавщица быстро догадалась, что я или пьян в стельку, или тоже перепутал заведения, поэтому отвела от меня синеву своего взора, втолкнулась между бабулями и вежливо предложила им заткнуться.

Я купил хрустящую булочку, желтый, пахучий, с большими дырками кусок сыра и удивился, что меня почти не обсчитали. На радостях, сложив продукты в холодильник, пошел к Веронике, которая, открыв мне дверь, сказала, что это опять я, потом предложила подождать на улице, потом вышла, и мы тихонечко пошли в маленький парк с маленьким прудиком, в котором плавали утки, полиэтиленовые пакеты, окурки и ярко красный мячик.

– А я с мамой поссорилась, давай посидим на скамейке.

– Давай, а что случилось?

– Да так, не хочу рассказывать.

Я взял ладошку Вероники, погладил ее, перевернул, провел ноготком по какой-то линии и сказал, что Веронику ждет долгая, счастливая жизнь, у нее будет два мужа и трое детей, но вот здесь, то есть примерно в теперешнем возрасте ее ждет страстная любовь. Я поцеловал Вероникину ладошку, а она мне сказала:

– Врешь ты все.

– Ну и что.

– А я себе кофточку связала, такая симпатичная, вот здесь я сделала валик, такие плечики, а резинку вязала совсем просто, обычно же вот так вяжут, а я взяла и сделала как написано в предпоследнем номере «Бурды», и знаешь, так хорошо получилось, я теперь всегда буду так резинку вязать, жалко мне нитки немного не хватило, а то бы еще связала такие штучки, ну, наверно, видел сейчас ходят?

– А ты чем вяжешь: спицами или крючком?

Вероника очень внимательно на меня посмотрела, наверно, поразившись моей осведомленности в рукодельном искусстве, и спросила:

– Ты дурак, что ли?

Я растерянно развел руки.

– Ты не пьяный случайно?

Я неуверенно помотал головой.

– Пойдем, проводи меня домой, что ты какой-то странный сегодня.

***

Я спросил у Георгия Григорьевича, что мне делать с портфелем. Георгий Григорьевич задумался и сказал:

– Представляешь, Светка-зараза застукала с Жанкой-сучкой.

Я неискренне посочувствовал Георгию Григорьевичу, невнятно посоветовал что-нибудь наврать Светке и что-нибудь подарить Жанке. Георгий Григорьевич налил в тяжелый стакан виски, бросил туда пригоршню льда, отхлебнул, поперхнулся и сильно закашлялся:

– Не в то горло пошла.

Я предложил постучать ему по спине, но Георгий Григорьевич уже звонил по телефону:

– Ладно, Витек, иди – у меня дел по горло. Привет, Светик! Ну что ты материшься – это же недоразумение…

Я вышел на улицу, мимо меня за вырвавшимся на свободу бумажным змеем пронеслась толпа орущих мальчишек.

***

Невзрачный, но строгий гражданин настойчиво давил на кнопку моего звонка, рядом с ним стояла Анечка с сигаретой и пускала в его сторону сизые бублики. Я отстранил обоих, открыл дверь, а потом пропустил в свой пыльный коридор.

– Горэнерго. Счетчик в порядке? Табуреточка не найдется?

Я принес табуретку, гражданин на нее забрался и стал проверять целостность пломб на счетчике.

– Вроде бы в порядке. Но очень пыльно. Скажите своей молодой жене, чтобы почаще делала влажную уборку.

Анечка усмехнулась и пустила сизый бублик в направлении счетчика.

– А вдруг ее током ударит?

– Так соблюдайте правила техники безопасности.

Гражданин ушел, а Анечка сказала, что сегодня по амнистии освободился ее отчим, и они с ее матерью празднуют его возвращение. Я пожарил пять яиц.

***

Я вышел на балкон за глотком свежего вечернего воздуха. Из соседнего окна ко мне приплыл скрипучий голос:

– Хороший денек сегодня.

– Да, замечательный.

– Обычно в это время дожди идут.

– Да, кажется.

– Уверяю вас. Вот у меня был случай…

– Извините, чайник кипит.

Я прошел на кухню и поставил чайник на огонь.

***

– Привет.

– Привет. Ты что, каждый день будешь приходить?

– Ну, нет, почему каждый день?

Мы гуляли по тротуару, потом я предложил Веронике шампанское и мороженое с шоколадом. Вероника неожиданно легко согласилась, и я привел ее к себе домой.

– Тебе надо сменить обои, покрыть пол ДВП, вымыть окна и купить новую мебель.

Я разложил мороженое в красивые вазочки, посыпал сверху тертым шоколадом, беззвучно открыл шампанское и разлил в бокалы.

– А я люблю, когда пробка вылетает.

Не успел я завернуть какой-нибудь трепетный тост, как Вероника уже выпила и принялась резво поедать мороженое.

Я налил еще шампанского, но Вероника вдруг замотала головой:

– Я больше не буду.

Вероника молча доела мороженое, взяла бокал с вазочкой, отнесла к раковине и вымыла их под струей горячей воды.

– Мне домой пора.

Дорогой я посвистывал, а Вероника мурлыкала.

***

Анечка затушила бычок и бросила в банку из-под сметаны, я пожарил пять яиц.

***

В шесть часов утра я сбросил с головы подушку и вышел на улицу. Было холодно и совсем безлюдно. Я зашагал. Около дома фонари не горели. Дверь скрипнула. Я быстро взбежал по серым ступенькам. Я прижал ладонь правой руки к упругой гладкой поверхности дерматина, потом прислонился к нему лбом и заглянул в глазок – там было темно. Я закрыл глаза и уснул. Мне приснилось, что я оторвал кусочек дерматина, попробовал его на вкус и пошел домой кратчайшей дорогой через тихую аллею. Около дома, натягивая поводок, ко мне близко подошел молодой глупый дог и радостно понюхал. Я улыбнулся красивой молодой женщине:

– Неспокойные времена?

Женщина не улыбнулась:

– Да, неспокойные. Пойдем, Лорд.

Лорд лизнул мне руку.

– Такой горло не перекусит, еще и хвостиком повиляет.

Красивая хозяйка дернула поводок и молча пошла дальше.

Проезжавший вдалеке троллейбус вдруг разбросал в стороны свои дуги, и несколько самых первых пассажиров стали грустно смотреть, как немолодая женщина в оранжевом жилете пытается поставить их на место.

***

На улице было холодно. Георгий Григорьевич сказал:

– Что там, на улице опять прохладно?

– Да, прохладно.

– Выпьешь?

– Нет, не буду, что-то не хочется – настроения нет.

Георгий Григорьевич налил в две рюмки водки и одну протянул мне:

– Держи, сразу настроение и появится.

Я взял рюмку, выпил, поднял на вилке самый большой из двух крепких, ядреных огурцов и весь его съел.

– Ну ты молотишь! Закуски-то больше нет.

Пошел ты!

– Я не знал.

– Эх, Витек, Витек… Хороший ты парень, но далеко не пойдешь.

***

– У тебя отпуск когда заканчивается?

Отпуск?! Ах, да.

– Скоро.

– Вместо того чтобы мотаться по улицам, съездил бы куда-нибудь по путевке, отдохнул бы, позагорал, встретил хорошую девушку, женился, детей завели бы.

– Как-то уж больно резво.

– А что резво-то? Тебе сколько лет – давно пора остепениться.

– Ну, положим, у меня еще есть время.

– Ну ладно, Вить, с тобой хорошо, но мне домой надо, не провожай меня. Пока.

Вероника очень медленно побежала, выкидывая ноги куда-то в бок. Такой аллюр больше слабенькой троечки по физкультуре не потянет. Но когда эти физруки ставили анемичным отличницам тройки?

***

В замочной скважине торчала записка. Толик накарябал мое имя с маленькой буквы и сообщил, что завтра к девяти часам утра необходимо отвезти пузатый портфель в Михайловку Лене Коромыслову и не забыть взять у его жены Любки луковицы гладиолусов для Светки и трехлитровую банку соленых огурцов для Жанки. Я завел будильник, поставил стрелку на шесть часов и придвинул тумбочку поближе к дивану.

***

– Кто там?

– Это я, Виктор, Вероника дома?

– Вероники нет и не будет, потому что она выходит замуж за бравого, но почти всегда немного выпимшего офицера средств ПВО.

***

Аня выглянула в открытое окно «форда» цвета голубой металлик, глубоко затянулась и пустила сизый бублик в сторону строгого регулировщика. Регулировщик ловко поймал бублик своей зебропалкой и ожесточенно завертел его перед собой.

***

Я постелил на полу белое кухонное полотенце, разобрал на нем пистолет, собрал его, вставил обойму, перезарядил, вогнав патрон в ствол, потом медленно поднял подрагивающей рукой и плавно нажал на спусковой крючок.

Маленькие и большие шестеренки, упругие пружинки и быстрые колесики заскакали по всем стенам и углам моей комнаты, только часовая и минутная стрелки полетели в направлении упавшей на бок цифры восемь.

2003 г.

Душэмбе, или Клюквенный чупа-чупс

– Алло, редакция «Заливные луга»?

Зажал большим пальцем микрофон и тяжело прохрипел:

– Нет, издательство «Разливное пиво», – отпустил палец и снова тяжело прохрипел: – слушаю вас.

– Оперативки сегодня не будет.

– Замечательно, или нет – плохо, в смысле спасибо за информацию.

Разливное пиво… Холодненькое…

Медленно развернул яркий фантик чупа-чупса, который стянул у падчерицы Ксюши перед уходом на работу и вялой рукой сунул липкий шарик в пересохший рот.

Нефильтрованное, пшеничное… Легкая мутноватость… Аккуратная шапочка белой пены… Не очень высокая, чтобы губы без труда проникли сквозь нее к прохладной жидкости, и все это в запотевшем пол… нет, лучше литровом, высоком бокале из тонкого стекла. Ну что за дрянь на палочке сосут наши дети!

Неуклюже выпинул из-под рабочего стола пустую пластмассовую урну и выплюнул в нее приторную сладость. Шарик плотно приземлился на дно, урна срезонировала, раздался громкий звук, похожий…

Похожий… На звук удара в челюсть. Да, именно удара в челюсть в старом, добром двухсерийном индийском фильме из далекого социалистического прошлого с сериями по 25 копеек за штуку. «Зита и Гита», «Любовь и ненависть», «Месть и закон»… «Преступление и наказание», «Война и мир», «Отцы и дети»… Наверное, пора за работу.

Тяжело посмотрел на правый край стола, заваленный циркулярами, предписаниями и запросами. Так же тяжело посмотрел на левый край, заваленный рукописями и письмами. Остановил взгляд на перекидном календаре, лежащем между приглашением на юбилей детско-спортивной школы баскетбольного мастерства и грозным факсом с настоятельной просьбой опубликовать коллективную стихотворную подборку членов общества кактусоводов. Календарь показывал большую черную цифру 29, под которой по-русски было написано «февраль» и «понедельник», а по-башкирски – «февраль» и «душэмбе».

Душэмбе… Кишлак Дюшамбе, город Сталинабад, а когда разрешили пинать дохлого льва, снова «Понедельник», слегка не попавший в прошлую транскрипцию – Душанбе. Теперь вот живут в далекой столице Таджикистана тысячи смуглых людей, день и ночь, без перерыва на обед постоянно находясь в самом тяжелом дне недели. И ничего, работают, детей рожают, убивают друг друга время от времени, снова детей рожают, шаурму едят, лепешки жуют, чай зеленый пьют, пиво опять же холодненькое, нефильтрованное в запотевших высоких бокалах из тонкого… тьфу!

Потянулся к толстой папке на левом краю стола, с трудом приподнял пудовую рукопись, прочел заголовок: «Чернозем. Эпос» и тут же, не удержав в ослабевших после вчерашнего юбилея пальцах, выронил ее из рук. Одновременно со шлепком приземлившегося на пол «чернозема» в дверь уверенно стукнули кулаком и тут же зашли.

– Здравствуйте! Можно побеспокоить? – утвердительно спросил уверенный в себе, крепко сбитый, коротко стриженный человек лет сорока пяти, в коротком пальто нараспашку, с, возможно, настоящим «Ролексом» на левой руке и с папочкой, возможно из настоящей кожи, в правой.

А вот и автор с утреца пожаловал. Парфюмом-то как несет! Не стошнило бы от шанели номер шестьдесят шесть. Папочка тонюсенькая, накатал, наверное, стишок про рассвет на нефтепромысле или рассказик про несчастную любовь брокера Сигизмунда к дилеру Рудольфу.

– Здравствуйте, присаживайтесь, – чуть приподнялся, махнул рукой в сторону стула, заваленного журналами, и без усилий соврал: – Только у меня буквально минута свободная, надо ехать в министерство на очень важное совещание.

Не успел демонстративно открыть портфель у себя на коленях, чтобы бросить туда первые попавшиеся бумаги, как в дверь заглянула секретарь Тоня:

– Гыр Грыч! Звонили из министерства, оперативки сегодня не будет.

– Да знаю! – отмахнулся, но тут же опомнился и исправился: – Неужели отменили? Придется ехать в Союз писателей на заседание похоронной комиссии, – выложил из портфеля первые попавшиеся бумаги, положил вторые попавшиеся и, забарабанив пальцами по портфелю, тут же строго и нетерпеливо обратился к коротко стриженному автору: – Внимательно вас слушаю.

– Суть такова. Мне нужна ваша помощь.

Вежливо поднял левую бровь, изображая неподдельное внимание. Сейчас скажет: «Я вот тут написал замечательный рассказ, жене, подругам жены, женам друзей и теще Клавдии Леопольдовне он очень понравился – плакали все. Но мне необходимо услышать вердикт профессионального литератора…»

Стриженый, прервав мои мысли, продолжил:

– Предлагаю вам сотрудничество.

Стриженый положил кожаную папочку на стол, расстегнул ее, сунул туда руку и стал из нее что-то вытягивать.

Легкая паника проникла в сознание.

А вдруг сетевой маркетинг: «Корова за полушку плюс доставка до дома за отдельную плату» или финансовая пирамида: «Удача не за горами», не исключен и Гринпис: «Спасем вымирающий вид заполярного гнуса»?

Но стриженый вдруг вынул замусоленную книжицу «Горобьевый день».

– Это ваша повесть?

От неожиданности чуть не отрекся от своего опуса.

– Ну это не совсем повесть, тут, как бы э-э… Да, это моя вещица.

– Так вот, я в вашей повести ничего не понял.

Еще один идиот!

– Там есть комментарий, – робко заступился сам за себя.

– Это не имеет значения, то есть это я не имею никакого значения. Ваша повесть понравилась Арслану Арслановичу.

Кем бы ни был Арслан Арсланович, человек, похоже, приятный во всех отношениях.

– И?

– Арслан Арсланович хотел бы, чтобы именно вы написали книгу о его жизненном пути.

Вот и счастье привалило!

– От простого деревенского паренька из колхоза «Лампочка Ильича» до директора районной теплоэлектроцентрали?

Стриженый просиял:

– Так вы уже занимались такими проектами? Значит, вам будет совсем легко. Арслан Арсланович родился в Верхних Зигазах, а дослужился до топ-менеджера фирмы «Нефтегазтрансконтиненталь».

– Карьерный рост впечатляет, но я не занимаюсь такими проектами, есть множество людей, которые пишут подобные книги, могу даже дать координаты кого-нибудь из них.

Подлую мысль дать телефон заклятого конкурента редактора «Бельских просторов» Саныча отогнал и, демонстративно приподнявшись, хотел показать всем своим видом, что готов проводить стриженого до дверей, как зазвонил телефон.

– Надеюсь, ты все же порядочный человек и не откажешься от своих слов, сказанных при свидетелях?!

Не пообещал ли на своем вчерашнем дне рождения жене Ларисе сапоги из крокодиловой кожи?

– Я был не здоров, брякнуть мог все что угодно, и, вообще, у меня люди, говори скорее.

– Подождут. Это ты сейчас не здоров, а вчера, когда ты тискал мою сестру, ударил по больной печени ее мужа, ты был еще как здоров. Но с Ливеровыми тебе самому придется разбираться, не знаю, простят они тебя или нет. Короче, я договорилась с фирмой «Умелые руки», они готовы начать капитальный ремонт нашей квартиры сразу же, как получат первый взнос.

Не может быть! Капитальный ремонт – это смерть моя. Сколько же надо было выслушать заздравных тостов «до дна», чтобы пообещать этот кошмар? Еще выходит, что сестра жены Ленка мне не приснилась, и я ей тоже дал слово напечатать ее незаконченный роман об эльфах, гномах и баба-ежках в самом ближайшем номере! Одна радость – апперкот слева этому жирному балаболу – реализовал, наконец, мечту.

– Какую сестру? Я всего лишь танцевал с ней и поддержал, чтобы она не упала, спотыкнувшись! А чтобы самому удержать равновесие, мне пришлось слегка опереться рукой о бок Вадика. Да они и сами, наверное, ничего не помнят. По поводу ремонта: предположим, на первый взнос мы насобираем, а где возьмем остальные деньги?

– Ливеровы, может, и не вспомнят, зато я не забуду! Деньги – это твои проблемы, ты обещал в присутствии всех гостей, даже мой папа тебе поверил. Ищи!

– Геннадий Иванович тоже перебрал?

Этот старый маразматик никак не мог поверить, что я женюсь на его дочуре с двумя детьми от первых четырех мужей, а в капитальный ремонт вдруг поверил. Ох, голова-то как трещит.

Короткие гудки загудели в правое ухо, а в левое быстро заговорил стриженый:

– Объем небольшой, всего страниц сто, фотоматериалы готовы, много документов, свидетельств, люди с которыми вам надо поговорить об Арслане Арслановиче найдены и собраны, съездите в Верхние Зигазы, побеседуете с его односельчанами.

– Какие еще Зигазы, вы с ума сошли! У меня дел по горло!

– Вот проект договора, взгляните.

Хотел отшвырнуть страницы не читая, но взгляд цепко поймал сумму вознаграждения, тут же разделил ее на сто страниц, и условия показались мне привлекательными.

Капремонт, лоджию утеплю, машину загоню в сервис на покраску, может быть, еще на поплавок с новыми крючками останется…

– И как скоро все это надо сделать?

– Юбилей у Арслан Арслановича через два месяца, времени немного, поэтому я хотел бы, чтобы мы начали прямо сегодня. Сейчас посетим Арслан Арслановича, подпишем договор, завтра из Уфы прямиком в Зигазы, потом вы пишете, мы делаем макет, фотки там, рисунки, все такое, потом юбилей, банкет, вы – почетный гость, будут очень высокие персоны.

Какой резвый, не мошенник ли, случаем?

– Я могу подумать? И как вас зовут-то?

– Некогда думать, внизу нас ждет кадиллак Арслан Арслановича, он сегодня улетает в Брюссель, мы заедем в «Нефтегазтрансконтиненталь», и по дороге в аэропорт вы все с ним обговорите. А зовут меня Георгий Павлович, можно просто Жоржик, вот, возьмите мою визитку.

Точно жулик!

* * *

Представительский кадиллак оказался подержанной «тойотой» с правым рулем. Поймав мой удивленный взгляд, коротко стриженный шофер улыбнулся всеми золотыми фиксами своего рта.

– Это и есть кадиллак?

Жоржик вдруг замахал руками и неожиданно перешел на фальцет:

– А разве нет? Знаете, я в этих машинах совершенно не разбираюсь!

Хотел тут же сбежать под благовидным предлогом, но, решив, что мое безволие есть храбрость, сел в автомобиль.

Не успели мы подъехать к крыльцу «Нефтегазтрансконтиненталя», как двери сверкающего офиса распахнулись, из них вышел тучный коротко стриженный человек в длинном кожаном плаще, накинутом на пиджачок, с трудом застегнутом на одну пуговицу, обернулся и крикнул в темную глубину вестибюля:

– Чтобы сегодня же рассчитали постоянную Рейнольдса и сравнили с кривой Тулуз-Лотрека! Как приеду – проверю! Если корреляция превысит поправку Джексона-Венника – пеняйте на себя!

Что за бред? Ей-богу, мазурики! Еще и разводят так, словно меня выгнали из верхнезигазинской средней школы за неуспеваемость. Надо как-то выпутываться. Пивка бы для ясности мысли…

– Очень строгий, все любит сам контролировать, любую мелочь, – быстро прошептал Жоржик, выскочил из машины и распахнул дверцу перед большим боссом.

– А! Наслышан, наслышан, приятно видеть и лицезреть, так сказать. Вот спешу в Европу-матушку. Ни на кого нельзя положиться, ни на кого, профессионалов нет, одни лоботрясы, еще и мошенники, – Арслан Арсланович ухмыльнулся Жоржику и плюхнулся рядом со мной, окунув в облако водочных паров, одеколона «Шипр» и приторного, но едкого запаха распутного пенсионера.