Поэма на двоих

 
как кувыркается турман
под голубыми небесами.
И в танце воплотить своём,
что у природы взято днём.
 

22

 
Гостей в потёмках провожали,
чтоб свежим воздухом вздохнуть,
все вышли. Звёзды уж мерцали,
луна торила вечный путь.
Простились старшие сердечно,
Ушли. А дочки их, конечно,
с Ильёй, Евгением пошли
и темы общие нашли.
Под руку парами ходили,
о чем – то каждый говорил,
а кто к кому благоволил
они признаться не спешили.
И ясно, встреча в первый раз.
Всему на свете есть свой час.
 

23

 
Илья с Любавой обсудили
последние новинки книг,
попсу, конечно осудили —
разгул пиара и интриг.
И театральные концерты,
и режиссёрские концепты.
Любава, кстати, всем билет
вручила на большой балет,
который вскоре состоится.
И в сольной партии она
уже волнением полна.
Но и волнуясь уж боится.
Расстались пары, наконец,
заложен в сруб один венец.
 

24

 
Кто не ходил с подругой парой
по глади улочек, аллей
иль за околицей по старой
тропинке краешком полей?
Порой вечерней на закате,
весной или в осеннем злате,
идя, куда глаза глядят,
не отводя от милой взгляд.
Что будет в жизни неизвестно,
да и не думают о том.
Реальность, факт, а не фантом,
в которой быть лишь интересно.
И только первая любовь
в воспоминаньях будит кровь.
 

25

 
Простившись, сёстры в дом вернулись,
ведь нужно было всё прибрать.
Они в работу окунулись,
а после каждая в кровать
легли и долго «щебетали».
Делились мнением своим.
Гостей и встречу обсуждали
и как себя в дальнейшем им
вести с Онегиным и Земским.
Ведь это может их судьба.
И подоспели уж года.
Всё понимали сердцем женским.
Смеялись, как определить,
кого на ком из них женить.
 

26

 
Сошлись во мнении едином,
что именины удались
и обе думали невинно,
у них теперь друзья нашлись.
И Земский и Онегин, оба
достойные вниманья сноба,
но это внешний лишь налёт
и он со временем сойдёт.
Они красивы и богаты,
свободны для любовных уз,
а Земский – депутат и туз.
Имеют барские пенаты.
А кто из них которой люб,
так это ведь еще прелюд.
 

27

 
Под утро лишь угомонились,
объяты непробудным сном.
Любаве тотчас же приснилось:
её ведёт по царству гном,
златые растворяя двери.
А там услужливые звери,
несут подземные дары
из самородливой горы.
И изумруды, и топазы,
Всё на подносах ставят вкруг
И гном своих веленьем рук,
добавив лазурит, алмазы
вдруг запускает хоровод,
как водит на лугу народ.
 

28

 
Он, ширясь, образует сцену.
Она из круга афалин
стремится вырваться из плена.
Тут из-за спин и пелерин
Онегин, разрывая цепи,
круша, из тел, сплетенных сети,
вдруг вырывается и к ней,
как сам божественный Борей.
И на крылах своих могучих
поднял её и закружил
над мирозданием и тучей,
где ветер северный пуржил.
Озябла бедная Любовь,
Но плед второй согреет кровь.
 

29

 
Двум кавалерам сны не снились.
Они разъехались спустя,
быть может, час, как распростились,
у заповедного крыльца.
Теперь Илья уже разделся,
но ненароком засиделся;
воспоминаний вился рой
и возвращалися порой
минуты поздних расставаний
и полуночная пора
отъезда с частного двора,
готовность встреч и ожиданий.
Да, встретиться хотелось вновь.
Что это дружба, страсть, любовь?
 

30

 
До встречи сердце было пусто.
Теперь в нём радость, новизна
и неосознанное чувство.
Как полноводная весна
вдруг сносит слабую запруду
и затопляет всю округу.
Так и нахлынувшая страсть,
как рукотворная напасть,
ломает все запреты сердца
и на свободной сцене вдруг,
явился чудный, милый друг.
Оркестр играет в темпе скерцо.
Любавой очарован он,
а, впрочем, уж пора на сон.
 

31

 
И сон сморил Илью под утро,
когда уж на пределе сил,
событий ход он помнил смутно
и наяву ль во сне парил.
В мечтах ли, в явь, стоит на бреге,
багряный лес в осенней неге,
задумчив. В сизой тишине,
на перелётной вышине
курлычет, улетая, стая.
Орбитой, выбранной чутьём,
давно испытанным путём,
всех за собою приглашая.
И с нею уж Илья летит,
как все крылами шелестит.
 

32

 
Лебёдушка в полёте рядом,
на шейке жемчуга блестят.
Илья встречается с ней взглядом
и оба на землю летят.
Планируют над лесом, лугом,
над пашней, отстроченной плугом
и, встав, на твердь, Любавой в миг
лебёдка стала. Милый лик
дарами скрашен в день рожденья —
и ожерелье, и кольцо.
Светится нежное лицо
улыбкой ясною смущенья.
Что видел дальше наш Илья,
пока не знаю даже я.
 

33

 
Назначен час и место встречи,
когда втроём идут в театр,
смотреть Любаву: ножки, плечи,
её сценический наряд.
Прыжки, полёты, пируэты,
которые не раз поэты
нам описали. Им похвал
воздал немало шумный зал.
Вокал приходит через уши,
в нём связки главный инструмент.
Изящный тела аргумент —
Балет. Он возвышает души.
И идеал из века в век,
к чему стремится человек.
 

34

 
«Театр уж полон, ложи блещут».
волненьем переполнен зал.
Галерка и партер трепещут,
как рыба, пойманная в трал.
Лишь настороженные лица
слегка анфас прикрыв от блицев
вокруг сиятельных особ,
недвижны, как страны кусок.
Чуть запоздавшая матрона
и сухопарый молодняк
свои места занять спешат
в сопровождении барона.
Под затухающий неон,
к местам спешат оно и он.
 

35

 
Театр построили по воле
единой партии страны
и олигархи были в доле,
с деньгами нефтяной казны.
И в этот день торжеств элиты,
под благовест и хор молитвы,
впервые занавес взвился,
чтоб акт балета начался.
Балет представлен был Синоду —
благословил бы на показ,
проверил нет ли в нём проказ
для православного народу.
Взмахнул рукою дирижёр
и увертюры лад мажор
 

36

 
заполнил и партер, и ложи,
навеяв всем сюжетный ход,
кого в озноб бросал до дрожи,
хотя звучали лишь семь нот.
Любава танцевала соло
и тело словно невесомо,
по сцене в вихре словно пух,
порой захватывало дух,
кружилось, пируэты множа
и зал то охал, то стонал,
пока не отзвучал финал.
Взвились партер, раёк и ложа.
Оваций гром, цветы, успех
и удовольствие для всех.
 

37

 
Любаву встретили у входа,
едва пробившись сквозь толпу.
Хотело много к ней народа,
как к рукотворному столпу,
прорваться, похвалить, потрогать,
услышать, поддержать за локоть,
восторг продолжить наяву
и разнести потом молву.
И всем показывать автограф,
быть сопричастным к торжеству.
И дарит в память божеству
свой снимок уличный фотограф.
С большим трудом раздвинув круг,
Илья её коснулся рук.
 

38

 
Кумиры, «звёзды», идеалы
для остальных, как маяки.
Театры им, как ареалы,
как для шахтёров – целики,
не извлеченные породы,
что держат от обвалов своды.
А «маяки» свой держат свод —
уклад, культуру и народ.
Но скоротечна в мире слава,
с нее особый строгий спрос.
Сегодня отворотят нос,
а лишь вчера кричали «браво»,
Тому, кто уж познал успех,
чтоб защититься – шей доспех.
 

39

 
Мужчины сёстрам предложили
триумф Любавы вчетвером,
отметить. Тут же позвонили,
чтоб всё готовил мажордом.
А сами ехали в «Майбахе»
в туманном загородном мраке
и яркий свет включенных фар
выхватывал забор, амбар.
Дома уснувших деревенек,
где местный житель продавал,
то, что в лесу, в полях собрал.
С обочин и кривых скамеек:
картофель, ягоды, грибы,
цветы, домашние сыры.
 

40

 
Приехали. Столы накрыты.
Прислугу удалили прочь
и через час свежи, умыты
все вместе собрались и ночь
была у них в распоряженье.
Не будет здесь предположенья,
как провели они её,
что было, то теперь – быльё.
Вам ни за что не догадаться,
лишь я в конце намёк подам.
Я верю в непорочность дам.
Пусть даже и придётся сдаться.
А я закончу тем главу,
что молодым воздам хвалу.
 

Глава пятая

Утром цветы живут, но умирают в ночь.

 

Всё, что творится тут, завтра уходит прочь».

Шелли.

1

 
Пора продолжить нашу повесть.
Час испытания настал,
для Земского, который новость,
давно, конечно, точно знал.
Начало выборов в Госдуму
вещалось городу и чуму.
Настала «страдная» пора —
политик ехал со двора.
Е. Земский переизбирался.
Чтобы привлечь электорат,
сплотить его в один отряд,
он по стране в вояж собрался.
под дальнобойную «картечь»
своих речей его завлечь.
 

2

 
С собой Илью позвал Евгений,
чтобы в дороге не скучать
и после истовых молений
решился сборы начинать.
Нанял вагоны с тепловозом,
чтоб ехать всем одним обозом.
В них поместили стражу, слуг,
бармена, повара, подруг
и с телекамерами ушлых
«телестрелков» и «журналюг»,
За их отменный «политнюх»,
в поездке этой очень нужный.
Они в момент «политдельца»
распишут в нации отца.
 

3

 
От стен столицы до Сибири,
наметив загодя маршрут,
оравой шумной покатили.
Лишь только несколько минут
стоял состав на полустанке.
Но долго, как корабль на банке,
в тех привокзальных тупиках,
где в населенных городах,
у раздвижных дверей вагона
сбиралась зыбкая толпа.
Чтоб клятвы думского столпа
послушать в речи «Цицерона».
А Земский из окна вещал,
всех осчастливить обещал.
 

4

 
Всё операторы снимали.
Толпу и в лозунгах состав.
Как обыватели внимали
ему, там полукружьем встав.
Затем в толпу бросали клерки
трусы, бейсболки, майки, кепки;
народ ломился и хватал,
друг друга заживо топтал.
Прохожий сильно озадачен:
чем одурачили народ?
А здесь толпился разный сброд.
И каждый кадр вдвойне оплачен.
Всё попадёт в телеэкран —
для избирателей аркан.
 

5

 
На полдороге получили
письмо сестёр, в котором те,
обмыв слезою, сообщили
дурную весть о старике.
Его недавно схоронили
и помянуть отца просили,
и как им тяжело теперь.
Их жизнь, как – будто сев на мель,
однообразна и тосклива,
печальна и омрачена,
в сплошную скорбь облачена.
Здоровье мамы подкосила.
Илья помчался им помочь.
И рад, что мог уехать прочь.
 

6

 
Онегин в дом вернулся точно,
как раз к сороковому дню.
Он это делал не нарочно,
зато обрадовал семью.
Обычай старый соблюдая,
осиротев, семья, как стая,
когда упал её вожак,
не мнила, что Илья чужак.
А стол, раздвинув, пригласили
присесть за скатерть из рядна
в стаканы горькую налили
и молча выпили до дна.
Илья дал слово сам себе
помочь оправиться семье.
 

7

 
Он после дядиной кончины
стал скорбь острей воспринимать,
имея личную причину
страданье близких понимать.
Внимал рассказам о покойном,
его пути прямом, достойном
по стрежню жизни. О былом,
где молодым и смелым он
геройски защищал отчизну,
работал и семье служил.
Явились все, кто с ним дружил
на память вечную и тризну.
Скорбела больше всех жена —
колечко бывшего звена.
 

8

 
Она, как верная подруга
ждала его с полей войны
и не держала мужа – друга,
когда просился снять с брони.
И письма все читала сыну…
Потом в бреду он звал Галину,
когда она уж не жильца
его в приюте, как мальца
нашла и нянчила полгода.
И вот теперь её Максим
Ушёл. Навек простилась с ним
у их семейного порога.
Оставив в памяти её
из лет восставшее быльё.
 

9

 
Илья поступком иль намёком
не дал сомнениям взрасти,
что помогает ненароком
и крест готов вдвойне нести.
Он чувствовал себя в ответе
за всю семью. В его совете
они нуждались, как ни в чем.
И все хотели видеть в нём
мужскую твёрдость, ум и волю.
В делах домашних он хотел,
(за дело общее радел),
иметь свои бразды и долю.
Не представлял теперь Илья
другого для себя житья.
 

10

 
Он приезжал и оставался
и жил неделю или день.
Делами дома занимался,
лишь иногда тревоги тень
его чело вдруг омрачало.
Скажу, что это означало,
я позже, а сейчас пора
сказать о быте их двора.
Он прост. Оксана исчезала
на кастинги, тусовки, корт.
Была закрыта словно форт,
порою где-то ночевала.
Держала тонус, вес и лик
и всё ждала удачи миг.
 

11

 
Любава часто выступала
в театре и всегда с утра
чуть свет она уже вставала —
зов неуёмного нутра.
В растяжке, позе, пируэте,
что нужно вечером в балете,
она могла часами быть,
лишь этим ей хотелось жить.
Переживать, воображая,
коллизии балетных сцен,
кто жаждет слов и зряч, но нем,
и телом их изображая.
Любавой восхищен Илья,
но тут особая статья.
 

12

 
Он с нею сблизился душевно,
сопровождал её в театр
и, наблюдая ежедневно,
был давней встрече очень рад.
Когда увидел он впервые
глаза лучисто – озорные,
их опьяняющий дурман
и ладный юный стройный стан.
С тех пор Илья живёт желаньем
с Любавой быть наедине
и мнит о ней, как о жене
и дней желанных ожиданьем.
Когда отдаст всего себя,
надеясь, радуясь, любя.
 

13

 
И Земский возвратился вскоре,
устав от хлопотных сует,
увёз Оксану он на море,
откуда слали всем привет.
Онегин, с матерью Любаву
привёз к себе, где им по нраву
пришлись прислуга, дом и сад,
и заведённый там уклад.
Старушка вскоре хлопотала
на кухне, в доме и в саду.
Прислуги заспанной к стыду,
чуть свет она уже вставала.
Хозяйки свежий зоркий взгляд
имел за всем живой пригляд.
 

14

 
Илья с Любавой отдыхали,
отдавшись неге до конца.
Читали, по лугам гуляли
до той поры, пока свинца
к ногам усталость не цепляла.
И если тропка вдруг петляла,
они спешили напрямик,
пока собака проводник
не приводила их к забору.
За ним пригорок, дом вблизи.
Там выбор завтрашней стези,
потом и ужин, разговоры.
Затем все в комнаты свои
шли спать до утренней зари.
 

15

 
В тот год осенняя погода
была на редкость хороша.
Лазурь в зените небосвода
тускнела поздно, не спеша.
И солнце, отдаляя Землю,
забыло белою постелью
её до времени укрыть,
пурпур и яхонт укротить —
листов берёз, осин и клёнов…
Надвинуть завеси дождей,
в рассвет хладеющих ночей,
унять печаль небесных стонов.
Но время. Нужно уезжать,
Илье Любаву провожать.
 

16

 
Пошли росистою тропою
на алый занавес зари,
листва струилась под ногою,
туман качался у реки.
Илья привык за это время,
легко взрастив беседы семя,
гулять с Любавой на заре.
Они, забывши о поре,
могли часами рассуждать,
в азарте речь перебивать.
Лишь спохватившись, извиниться,
а оглядевшись, удивиться
на мастихин осенних дней
и грусть покинутых полей.
 

17

 
На этот раз Илья смущался,
давно решался, но не смел,
и, наконец, когда прощался,
сказал всё то, о чём хотел.
В любви Любаве объяснился,
обрадовался, удивился —
она ответила ему,
что и сама в его плену.
И принимает предложенье
невестою отныне стать.
И будут рады все узнать.
Он люб, внушает уваженье
Сестре. А любящая мать
в мечтах, чтоб появился зять.
 

18

 
В один из дней, как все обычных,
уж ближе к вечеру пора
катилась споро и привычно
и тени близкого бора
сгущались, ускользая в чащу.
Лишь великаншу сосну – мачту
в выси касался светлый луч,
проникший к ней сквозь завесь туч.
Илью предчувствие томило,
хотя и не было причин,
как между двух стальных пружин
на сердце тягостно щемило.
Звонок набатом прозвенел
и в трубке кто – то заревел.
 

19

 
Оксана сбивчиво вопила:
– Несчастный случай стал виной,
об этом медсестра звонила,
она сейчас сидит с больной.
Любава тренинг проводили,
её партнеры уронили
неловко сильно и домой
нельзя с разбитою спиной.
Сейчас Любава в Склифосовской,
хотя уколы ставят ей,
она лежит на ложе жестком,
но с каждым часом боль сильней.
Уж скоро наступает ночь,
не знает, чем же ей помочь.
 

20

 
Что было дальше – плач и горе,
дежурства вместе под окном
и в дырку лазанье в заборе,
печальный молчаливый дом.
Врач говорил: – Успехов мало,
лекарство новое чуть дало
надежды лучик небольшой
к выздоровлению больной.
Как лучше станет и тогда – то
ненадолго мы разрешим
родных, нарушив наш режим,
впустить в отдельную палату.
Диагноз позволяет жить,
но невозможно ей ходить.
 

21

 
В конце – концов, Оксана, мама
смогли палату посетить.
Но ни Илью, ни театрала
не разрешили пропустить.
Тем разрешила лишь Любава
и поимённо их назвала,
побыть наедине с собой.
И лишь они из уст родной
Могли узнать её легенду.
Как всё случилось, чья вина,
как жить задумала она,
чем помогают пациенту.
Онегин недоумевал,
он в список близких не попал.
 

22

 
И лишь Оксана после встречи
Илье сказала самому:
– О посторонних нет и речи,
ни из театра, ни ему.
Что стресс и боль, и нежеланье,
как о былом напоминанье,
Илье особенный наказ,
в её устах почти приказ:
– Забыть её, о том, что было.
Она не может с ним дружить.
И постарается забыть
то, что покамест не забыла.
Что не желает быть ярмом
и с ним прощается письмом.