Человэльф

Предисловие

Древние предания гласят, что задолго до того, как появились люди, землю населяли духи природы. Они обитали в воздухе, на земле и под землей, в глубинах вод, в горах, лесах и пустынях – эльфы, лешие, водяные, ундины, гномы, юды, гамадриады, пэн-хоу, тэнгу и прочие народы. По человеческим меркам, духи природы были почти вечны, но и они подчинялись законам природы – рождались, проживали отмеренный им срок и уходили в небытие.

Государственных границ в их современном понимании не было. Но каждый народ имел исконную территорию, которую, расселившись позже по всей планете, считал своей исторической родиной. Лешие – дебри Сихотэ-Алиня, очокочи – горы Кавказа, гномы – полуостров Ютландия, водяные – воды Днепра, эльбсты – швейцарское горное озере Зеелисберг…

Эльфы почитали родиной крошечный островок Эйлин Мор, один из семи, которые составляют архипелаг Фланнан, расположенный невдалеке от западного побережья современной Шотландии.

Если смотреть со стороны моря, то остров Эйлин Мор напоминает очертаниями гигантскую каменную женщину, которая, устав от долгой жизни и забот, прилегла отдохнуть и уснула вечным сном. Эльфы считают это изваяние, вырубленное из цельного куска скалы самой природой, своей прародительницей. И даже когда на земле появились люди, и духи, не сумев противостоять этому нашествию, уступили им многие территории, моряки и рыбаки обходили остров Эйлин Мор стороной, страшась ужасной мести Великой Эльфийки и ее потомства.

Но однажды это хрупкое перемирие было нарушено. Люди решили воздвигнуть на острове Эйлин Мор маяк. А вскоре после того, как он был построен, при самых загадочных обстоятельствах исчезли сразу три смотрителя маяка.

Более-менее правдоподобные сведения о том, что произошло, можно почерпнуть из архивных материалов. И вот что в них говорится.

Когда разыгралась трагедия, на маяке находились три человека – Томас Маршалл, Джеймс Дукат, первый и второй помощники главного смотрителя, и Дональд Макартур, ассистент, носивший прозвище «Случайный». Главный смотритель маяка Джозеф Мур за три недели до того отбыл по служебным делам на материк, а когда вернулся на остров, то не нашел никого из них. О том, что случилось в его отсутствие, он смог узнать только из отрывистых записей, которые заносил в вахтенный журнал Томас Маршалл.

Судя по этим записям, события развивались в течение четырех дней. Все началось 12 декабря, когда задул сильный северо-западный ветер и разыгрался невиданной силы шторм. В полночь какое-то судно, не разглядев светового сигнала маяка и не расслышав его туманного горна, приблизилось к нему настолько, что были видны его освещенные изнутри каюты. Но оно прошло мимо, только волею провидения избежав столкновения со скалами. Это так подействовало на Дуката и Макартура, что они начали плакать и молиться, и продолжали делать это все оставшиеся дни. О себе Маршалл ничего не писал до 14 декабря. Только о том, что шторм не прекращается ни днем, ни ночью, наводя на них уныние и ужас. Но вскоре уже все они истово молились, вверяя Богу свои жизни и не надеясь на спасение. А днем 15 декабря шторм внезапно стих. Море успокоилось. «Бог властвует над всеми, и Он смилостивился над нами» – записал Маршалл. И это была последняя запись в вахтенном журнале.

Ночью 15 декабря капитан проходившего мимо парохода «Арчер» не увидел света маяка и доложил об этом Шотландской береговой охране. Но начавшийся наутро шторм не позволял еще полторы недели высадиться на остров с внезапно потухшим маяком.

Главного смотрителя маяка Джозефа Мура, прибывшего на остров на борту спасательного судна «Герперус» только 26 декабря, еще издали поразил голый флагшток без флага на причале, чего никогда не бывало. Двери и окна башни маяка были закрыты, в служебных помещениях царил образцовый порядок. Фитили в фонарях были чистыми и обрезанными, резервуары полны масла. Всё было подготовлено для зажжения огня с наступлением сумерек. И только людей не было. На острове, который обошли несколько раз, несмотря на его малые размеры, не нашли никого, и даже следов или обрывков одежды, указывающих на то, что могло случиться с ними.

Прочитав вахтенный журнал, Джозеф Мур удивленно воскликнул;

– Странно! Ребята – потомственные моряки, они бы не стали плакать из-за того, что море штормило. И, кроме того, в эти дни в районе Фланнан ни суда, ни береговая служба на острове Льюис никакого шторма не фиксировали.

Шторм, что позже под присягой засвидетельствовал и капитан парохода «Арчер», начался только утром 16 декабря.

А когда Джозеф Мур взглянул на настенные часы в комнате служителей, то увидел, что они остановились в полночь с 15 на 16 декабря. Проверив механизм, главный смотритель убедился, что заводили их недавно, и стрелки замерли по другой, неведомой, причине. Он вышел из башни и окликнул своих товарищей, сам не зная, зачем. И вдруг со скалы взлетели три большие черные птицы, подобных которым никто раньше не видел. С протяжными криками, от которых кровь стыла в жилах даже такого мужественного человека, как главный смотритель Мур, они улетели в сторону моря…

«Герперус» ушел обратно, а бесстрашный Джозеф Мур остался в одиночку управлять маяком. Когда спустя две недели он, дождавшись замены, вернулся на материк, то поклялся, что никогда больше не вернется на остров. По его словам, иногда он явственно слышал отдаленные голоса Маршалла, Макартура и Дуката, которые звали его к себе. Но он не видел никого, даже птиц, чей крик мог бы принять за человеческий голос. Все остальное время стояла гнетущая, неестественная тишина, и казалось, что даже ветер замирает, пролетая над проклятым островом…

Среди множества версий, пытавшихся объяснить произошедшее, была и такая – это месть эльфов, отстаивающих свое вековое право на остров Эйлин Мор.

Часть 1. Эйлин Мор

Глава 1

Многоэтажное, закованное в броню из непрозрачного синего стекла здание в центре Владивостока венчало гигантское электронное табло. По нему медленно, словно утомленная змея, ползла надпись «Приветствуем участников Международного эзотерического конгресса!», повторяясь на всех языках мира, и даже на тех, которые официальная наука считала мертвыми – праиндоевропейском, хаттском, иберийском, этрусском, хараппском и множеством других, не известных людям.

К зданию часто подъезжали шикарные автомобили представительского класса – мерседесы, бентли, ролс ройсы, кадиллаки. Из них выходили белые, черные, желтые и промежуточных между ними оттенков пассажиры, одетые не менее разнообразно – одни по строгой европейской моде, другие в восточном стиле, третьи просто завернутые в цветной кусок ткани, как индианки, а то и в потертых джинсах и ковбойках, на американский манер. Их никто не встречал. Они подходили к запертой двери, на которой висела бронзовая табличка с позолоченной рельефной надписью на русском языке «Не стучать! Вход строго по пропускам». Гости касались своим указательным пальцем таблички, словно были незрячими и пытались прочитать фразу, написанную шрифтом Брайля. Дверь плавно уходила в сторону и пропускала их в прохладный полусумрак вестибюля, затем беззвучно возвращалась на место. Было очевидно, что пройти могли только участники конгресса, чьи отпечатки пальцев заранее внесли в базу данных автоматизированной системы бюро пропусков. Посторонних, и даже вездесущих журналистов, здесь явно не ждали. Высказали это устроители мероприятия не очень дипломатично, но жаловаться было некому.

Город, который населяли по официальной переписи шестьсот тысяч человек, а в действительности вдвое больше, жил своей обычной жизнью, и, казалось, никто не обращал внимания на происходящее. Стремительные людские потоки пересекались с автомобильными, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и пофыркивая моторами на перекрестках, все спешили и были заняты только собой. Владивосток, основанный 150 лет назад на многочисленных сопках полуострова Муравьева-Амурского и омываемый водами Японского моря, был портовым городом, к его причалам приставали суда под флагами разных стран мира, и иностранцы, даже со странностями, были здесь не в диковинку.

Однако это впечатление равнодушия было обманчивым. С самого утра за зданием из синего стекла наблюдали двое мужчин в дешевых мятых костюмах. Их неприметный автомобиль с тонированными стеклами был припаркован чуть наискосок от входа в здание, под запрещающим знаком. Чем-то неуловимым мужчины походили друг на друга как родные братья, несмотря на то, что один был намного старше, массивнее другого, и абсолютно лыс. Любой полицейский мира с первого взгляда признал бы в них своих коллег.

– Ерунда какая-то, – буркнул лысый, когда миновал полдень. – Будь я проклят, если за то время, пока мы здесь, в эту дверь не вошли, по меньшей мере, два десятка президентов и премьер-министров, полсотни звезд мирового шоу-бизнеса и несчетное количество олигархов, политических деятелей и прочих представителей так называемой элиты общества. Как тебе это нравится, лейтенант?

– Если мне что и не нравится, капитан, так это то, что все они только заходят. И никто не выходит. Так не бывает, мамой жены клянусь! – ответил молодой полицейский.

– Бывает, на скотобойне, – ответил капитан, и рассмеялся. Но увидев, что его напарник смотрит на него с недоумением, не поняв шутки, тоже стал серьезен. – А, впрочем, ты прав.

– Хотел бы я знать, капитан, что здесь происходит, – хмуро сказал его напарник.

– В общем-то, ничего такого, из-за чего стоило бы тревожиться и терять наше время. Разрешение мэрии на проведение мероприятия получено, все необходимые формальности соблюдены. Вот только одно мне кажется странно…

Он умолк, рассчитывая, что его попросят продолжить, но лейтенант не проявил любопытства. Вместо этого он достал из бардачка машины какую-то бумажку и помахал ею в воздухе перед носом капитана.

– Только одно?! Да здесь столько странностей, что не перечислить. Вы только посмотрите, что они написали в заявке на мероприятие! – И он прочитал, часто запинаясь: – «Делегаты конференции – известные в своих странах ученые. Они представляют такие ответвления эзотерической науки, как магия, алхимия, астрология, гностицизм, каббала, спиритуализм, теософия, суфизм, теургия, йога, ваджраяна (он же буддийский тантризм), масонство, антропософия, мондиализм и множество других, не получивших распространения за пределами территории, ограниченной государственными границами и, тем не менее, хорошо известных и уважаемых в профессиональном сообществе». Капитан, да у меня даже язык спотыкается, когда я произношу эти слова! Абракадабра какая-то!

– Паранормальные верования, – почти по складам произнес капитан. И в ответ на вопросительный взгляд пояснил: – Так мне наш шеф сказал, когда посылал на это проклятущее задание. А еще добавил – лженаука. И пальцем покрутил у виска.

– Ну, а мы-то что здесь делаем? – возмутился его молодой напарник. – Пусть ученые или попы и разбираются со всей этой чертовщиной. Или я не прав, капитан?

– Может быть, может быть, – неопределенно пробормотал тот. – Но меня лично настораживает то, что они наотрез отказались от охраны мероприятия полицией. А так точно не бывает. Всегда есть угроза со стороны каких-нибудь экстремистов. Или тех, кому не нравится то, что происходит в современном мире. На любом публичном мероприятии кто-нибудь да устроит акцию протеста. Кричат, размахивают плакатами, бросают тухлые яйца, а то и что похуже. Сколько лет я служу в полиции – по-другому не бывало. А сегодня – ни одного психопата поблизости, как будто они все этой ночью разом вымерли.

– Тишина и покой, как на кладбище, – кивнул лейтенант. – Вы правы, что-то в этом есть такое… Нехорошее!

– То-то и оно, – хмыкнул капитан и раздраженно поскреб свою лысину. – Не нравится мне все это. Похоже на затишье перед бурей, как пишут в газетах.

– А знаете, что я вам скажу, капитан? Мы не будем ждать у моря погоды, – решительно заявил лейтенант. – И пусть они пеняют на себя, если у них что не так. Вы не возражаете, капитан, если я схожу и все разведаю?

Капитан еще раз почесал в раздумье затылок, но все-таки, решившись, кивнул. Ничего не происходило, и ему было очень скучно. А предложение напарника сулило какое-то разнообразие. И лейтенант, выбравшись из автомобиля, направился к зданию. Стояла обычная для Владивостока в мае ясная солнечная погода, на небе не было ни облачка. Но неожиданно подул сильный холодный ветер, словно пытаясь помешать полицейскому. Однако мужчина нагнул голову, согнулся и упрямо продолжил свой путь. Дойдя до закрытой двери и прочитав надпись «Не стучать!», он возмущенно хмыкнул и сильно постучал два или три раза. А затем, не дождавшись никакой реакции, взялся за дверную ручку, выполненную в виде головы какого-то диковинного зверя. И тут же отдернул свою руку, вскрикнув. Из его ладони обильно текла кровь. Придерживая ее другой рукой, лейтенант быстро вернулся к машине. Он был бледен и напуган. Капитан удивленно смотрел на него, ожидая объяснений.

– Эта чертова дверная ручка…, – пробормотал лейтенант. Его била дрожь. Он с ужасом смотрел на свою ладонь. Кровь продолжала течь, пачкая его костюм и салон машины.

– Что с ней не так?

– Она меня укусила! Открыла свою поганую пасть – и…

– Порезался, только и всего, – заявил капитан, брезгливо отодвигаясь. – Все кресло залил кровью, идиот!

– Порезался? – возмутился молодой полицейский. – Смотри! Это, по-твоему, порезался?

Он протянул свою ладонь к самому лицу капитана. Ран было несколько, и они казались похожими на следы, которые остаются после укусов собаки, но более глубокие. Ладонь была прокушена почти насквозь. И она покрывалась багровыми пятнами, словно начала стремительно развиваться гангрена. Пятна поднимались все выше, захватывая уже запястье, и шли дальше, к сгибу локтя.

– Врача! – закричал лейтенант, с ужасом глядя на свою руку. – Капитан, мне нужен врач! Я умираю!

Вдруг капитана тоже охватил необъяснимый панический страх. Дрожащей рукой, и только после третьей попытки, он включил мотор. Автомобиль, взвизгнув тормозами, рванулся с места, оставив на дороге черные полосы от покрышек. Возмущенно загудели, шарахаясь от него, другие машины. Он скрылся за поворотом, сопровождаемый облаком поднятой им пыли…

Грир, который наблюдал за всем происходящим из окна комнаты, расположенной на одном из верхних этажей здания из синего стекла, удовлетворенно хмыкнул.

– Ты был прав, Фергюс, – произнес он весело, – никакая предосторожность не бывает излишней. Но собирать духов в самом центре города, пусть даже этот город на краю света… Скажи мне, Фергюс, это демонстрация нашей силы или нашей глупости? Разве нельзя было…

Тот, к кому он обращался, жестом остановил его и показал на какое-то устройство размером с ладонь, лежавшее перед ним на журнальном столике. Матовый экран прибора тускло и равномерно мерцал.

– Ознакомься, Грир, – произнес он сухим, словно упавший на землю осенний лист, голосом. – Здесь повестка конгресса, которую делегатам предлагает обсудить Совет тринадцати.

Грир отошел от окна, приблизился к столику и грациозным движением склонился над экраном, на котором, как только он прикоснулся к нему, высветились несколько фраз.

ПОВЕСТКА

Международного эзотерического конгресса

ВРЕМЯ: год 2013-й от Рождества Христова

(по человеческому летоисчислению).

МЕСТО: город Владивосток.

ВОПРОС 1. Необходимость очередного общепланетного экономического кризиса в мире людей.

Докладчик – гном Вигман.

ВОПРОС 2. Важность для духов природы сокращения периодичности международных эзотерических конгрессов со 100 до 50 лет.

Докладчик – эльбст Роналд.

ВОПРОС 3. Проблема маяка Эйлин Мор.

Докладчик – эльф Фергюс.

(Прения дозволяются).

N.B.! Делегатов просят прибыть, приняв образ и подобие человека, во избежание…

Грир не дочитал.

– Nota bene! – презрительно скривил он тонкие губы. – Образ и подобие человека… А вот вам моя резолюция!

Он смахнул устройство для оповещения со столика на пол и наступил на его мерцающий экран ногой.

– Проклятье! – гневно произнес он. – Маяк Эйлин Мор – третьим пунктом! Этим они дают понять, какое значение придают важнейшей для эльфов проблеме. Цветок чертополоха никогда не расцветет на родине эльфов, пока эти тупоголовые снобы из Совета тринадцати суют свой нос в наши дела, ничего в них не понимая.

Фергюс поднял на него свои светлые глаза, в которых нельзя было увидеть даже тени эмоций.

– Ты, кажется, забываешь, Грир, – сказал он тихим бесцветным голосом, – что я также член Совета тринадцати.

– Что ты, Фергюс, – запротестовал Грир. – Как можно! Но, знаешь… Я всегда отдавал дань уважения твоему мастерству игре на волынке. Среди эльфов не найдется равных тебе в этом искусстве. Однако, признаюсь, иногда меня просто поражает твое спокойствие. Давно уже пора обновить состав Совета тринадцати. Об этом говорят все наши союзники – дриады, пикси, лешие…

– Представители глухих провинций, не имеющие ни власти, ни влияния, ни денег, – ответил Фергюс. – В современном мире они мало что значат. Даже гномы, сумевшие скопить несметные сокровища, и те были бы для нас лучшими союзниками. При всем их невежестве, они хорошо понимают, что за все надо платить. Но если заплачено – то отступать нельзя. Кто из твоих дриад не предаст тебя, если им пригрозят отлучением?

– Ты, как обычно, прав, Фергюс, – уныло произнес Григ.

Григ был истинный эльф. Он быстро вспыхивал и так же мгновенно падал духом. Этот порок был характерен для многих эльфов, изнеженных тем образом жизни, который они вели последние тысячелетия. Сменив оружие на музыкальные инструменты, а гимнастические упражнения – на танцы под луной, они вырождались, становясь из поколения в поколение все более безвольными и анемичными. Поэтому они предпочитали общаться с представителями своего народа, игнорируя других. Но с каждым веком на земле оставалось все меньше территорий, которые населяли исключительно эльфы. По сути, Эйлин Мор, их родина, был последним бастионом в этой уже проигранной битве. Вот почему этот остров был так важен для них. Отстаивая его неприкосновенность, они были готовы на многие жертвы. И Грир, капитан морского пакетбота «Летучий Эльф», был одним из вождей Сопротивления, сторонники которого считали своей священной миссией освободить остров Эйлин Мор от захвативших его людей.

– Ты прав, Фергюс, – повторил Григ. – И все же… Я тоже прав, и ты это знаешь.

– Знаю, но, в отличие от тебя, не впадаю ни в эйфорию, ни в отчаяние, – сухо ответил Фергюс. – Это благодаря моим усилиям сегодня будут обсуждать проблему маяка на острове Эйлин Мор. А ведь вопрос хотели отложить еще на сто лет, до следующего конгресса… Кстати, что происходит на Эйлин Мор? Каюсь, я уже давно не бывал на острове.

– Все хорошо, – оживился Грир. – Буквально на днях погиб очередной главный смотритель маяка. Такая незадача – вышел прогуляться и сорвался со скалы. Был человек – и нет человека! Только кровавое месиво.

– Бедняга, – без тени сочувствия произнес Фергюс.

– Ненавижу людей! – скрипнул зубами Грир. – И почему они выбрали для своего проклятого маяка именно наш остров? Мы должны были сразу восстать против них… Но еще не поздно! Одно твое слово – и маяк погаснет навсегда.

– Это вызовет гнев эльбста Роналда, последствия которого непредсказуемы, – ответил Фергюс. – Ты не хуже меня знаешь, что наш недоумок эльбст и его лизоблюды не хотят войны с людьми. Нет, надо дождаться официального решения Совета тринадцати. А оно во многом будет зависеть от мнения, которое выскажут сегодня делегаты конгресса. Теперь ты понимаешь, почему я так много времени и усилий потратил на его подготовку? Ты постоянно несправедливо укорял меня, что я совсем забыл о нашем острове Эйлин Мор.

– Я виноват, признаю, – Грир покаянно склонил голову, прижав руки к груди. С ловкостью фокусника незаметно снял с одного из своих запястий массивный наручный браслет. – И прошу принять от меня в подарок вот этот золотой браслет. Или, быть может, ты предпочтешь отрез тартана на килт?

– У кого ты их отнял, Грир? – спросил Фергюс плоским голосом, в котором не прозвучало ни малейшего осуждения, впрочем, как и других эмоций.

– Признаться, даже сам не знаю, – добродушно улыбнулся Грир, ничуть не обидевшись. – Было темно, как в преисподней, и торговое судно под испанским флагом сбилось с курса. Вся команда была пьяной. Я думаю, они даже не поняли, что их грабят. И пошли на дно в полной уверенности, что это порт в какой-нибудь Валенсии или Малаге. А отрез тартана я еще только собираюсь приобрести – если ты пожелаешь принять его от меня в подарок.

– Нет, – коротко ответил Фергюс, вставая с кресла. – Но я рад, что время ничуть не изменило твоих привычек. Мне пора. Тебя я с собой не приглашаю. Незачем афишировать наше знакомство. Когда ты мне понадобишься, Грир, я извещу тебя.

– Мой предусмотрительный и сверхосторожный друг, – с едва уловимой ноткой презрения произнес Грир. – И такой романтичный!

Он махнул рукой, прощаясь, и ушел, извиваясь всем телом словно змея, отрастившая ноги.

Когда дверь за ним закрылась, Фергюс нагнулся и поднял устройство для оповещения с пола. Провел ладонью по его экрану, стирая золотые буквы, померкшие под ногой Грира. Кому-то это могло показаться излишней предосторожностью, но только не ему, Фергюсу, будущему главе Совета ХIII, а в настоящем – истинному вождю и вдохновителю Сопротивления, которое противостояло не только людям, но и самому Совету ХIII тогда, когда его действия в отношении острова Эйлин Мор были, с их точки зрения, ошибочны.

Фергюс спрятал прибор во внутренний карман, затем надел широкополую шляпу, достав ее из шкафа, равнодушно взглянул в зеркало, отразившее невысокого худощавого мужчину средних лет, которого старила излишняя серьезность, и вышел из комнаты. До лифта в конце коридора надо было пройти несколько шагов. Не успел он сделать и двух, как двери лифта бесшумно распахнулись, из них вышла девушка-эльфийка в строгом деловом костюме, тем не менее, явно купленном в одном из модных французских магазинов женского платья, а, может быть, даже пошитом на заказ у Sonya Rykiel, Jeanne Lanvin или Chloe. Она улыбалась своим мыслям, но, когда увидела Фергюса, улыбка сошла с ее губ. Она почтительно приветствовала эльфа:

– Повелитель Фергюс, рада тебя видеть!

Фергюс, погруженный в свои размышления и не замечавший ничего вокруг, поднял на нее глаза и неожиданно, против своей воли, воскликнул:

– Арлайн!

Девушка удивленно взглянула на него.

– Ты ошибаешься, повелитель Фергюс, – сказала она. – Меня зовут Катриона. Арлайн – это имя моей матери. Все говорят, что мы с ней очень похожи. У меня есть медальон с ее изображением. Хочешь взглянуть?

Медальон висел на витой золотой цепочке на шее девушки, спускаясь в уютную ложбинку между грудей. Она достала его и уже собиралась открыть, но Фергюс решительно запротестовал.

– Нет, нет, не надо! Мне достаточно видеть тебя.

– Ты был знаком с ней?

– Нет, я ошибся, ты права, – ответил Фергюс. Голос его снова был черств, как заплесневелый сухарь. – Приношу свои извинения.

– Что ты, повелитель Фергюс, – ответила девушка. – Всегда к твоим услугам!

– Приму это к сведению, Катриона. Ты прибыла сюда в составе какой-то делегации? – спросил Фергюс.

– Я полномочный представитель посольства суверенного государства Эльфландия, – с гордостью ответила она. – Премьер-министр Лахлан послал меня за тобой. Все уже собрались и ждут только тебя, чтобы начать конгресс.

– Какая честь, – пробормотал Фергюс. – Так идем же.

Они вошли в лифт, и те несколько мгновений, пока кабина спускалась вниз, Фергюс проехал с полузакрытыми глазами, чтобы не смотреть на девушку. Он как будто боялся пробудить к жизни воспоминания, которые, казалось ему, давно умерли.