Лихолетье. Книга II. Теплый сентябрь

Набережная довела до моста, потом оказался на стрелке Васильевского острова, прошёл ещё один мост и вышел к самому Эрмитажу – такой хороший получился прогулочный кружок. Удивило то, что Ленинградский зоосад принимает гостей и там полно людей, а ведь знал, что его бомбили и обстреливали – в своём домике погиб слон, досталось бассейну с белыми медведями, были попадания в обезьянью клетку, разбиты вольеры с парнокопытными. А с середины июля народ туда идёт смотреть бегемота!

На остановке у Дворцовой площади сажусь в трамвай и еду по главному проспекту мимо Гостиных Рядов, минуя Садовую улицу, добираюсь до сада с чугунной решёткой и выхожу на остановке у памятника Императрице. Несмотря на обстрелы, памятник не стали "зашивать" деревом или закладывать мешками с песком. Вход в сад свободный, деревья не спилили, старинные скамьи на месте, кругом чистота и порядок, только исчезли лотки с мороженым и напитками. Минуя на входе большие театральные афиши с репертуаром театров, иду внутрь сада, выбираю скамейку поближе к выходу и сажусь на свободное место. Сам слышал, как рядом пошутил один очень интеллигентного вида старичок с тросточкой-зонтом, отвечая другому такому же дедульке с одетыми галошами поверх старомодных ботинок, на вопрос:

Не пойму, почему большевики прикрыли досками и мешками Петра вместе с конём, а Катьку с её царедворцами оставили стоять в этом саду как есть? Слышу, как прозвучал ответ его соседа по лавке: Аристарх Венедиктович, голубчик, вы меня удивляете! Пётр, чистейший русак, а Катьку тевтоны тронуть не посмеют – она же немка!!! Своих они обижать не рискнут! Ха-ха-ха! оба старичка смеются…

Достаю из внутреннего кармана пиджака билеты и смотрю на свои часы, сверяя время. От сада имени императрицы до ворот Дворца Пионеров ходьбы пешком, буквально, минуты две-три, не больше, а до начала представления ещё добрых полчаса. Подставляю ласковым солнечным лучам своё чисто выбритое лицо, коротаю время и откровенно млею. Красота! Не знаю чем заняться и просто сижу. А спустя двадцать минут в моей жизни случилась встреча, о которой мне уже не забыть до скончания своего века!

Глава 5. Случайное знакомство

Насидевшись в "катькином саду", покидаю место отдыха и подхожу к высокому забору, закрытому кованой решёткой Дворца Пионеров. Оказалось, что мне надо благодарить судьбу за то, что, не желая толпиться, пошёл во дворец не сразу, а задержался, решив ещё немного постоять. У входа во дворец было людно, слышны шутки и смех, много курящих, кто-то ждёт друзей, мужчины и женщины ходят сквозь толпу и громко спрашивают лишние билеты. Собрался уже пройти к контролёрам, как услышал молодой девичий голос:

…лишнего билета. Я готова купить! Нет? Жаль! Товарищи, я всего на день приехала с фронта! Очень хочу концерт посмотреть! Есть у кого-нибудь лишний билет?

Оборачиваюсь на голос, смотрю и замираю – девушка красавица, в ладной военной форме, два рубиновых треугольника в каждой петличке разместились по соседству с медицинской змеюкой, над правым карманом гимнастёрки на красной колодочке горит серебром медаль "за Отвагу". Докторша – вернее санинструктор! Русское приятное лицо с ямочками на щеках, брови стрелкой, прямой тонкий греческий нос и красивые девчоночьи губы. А её огромные глаза похожи на бездонные синие омуты – один раз посмотрел в них и утонул!

Это судьба! Глядя на девушку, моментально понимаю, что совсем пропал, пропал и утонул навсегда!!!

Девушка! У меня для ВАС есть один билет! Берите так и денег не нужно! Я ВАС приглашаю! сначала предлагаю, затем вручаю девчонке билет и, немного смутившись, приглашаю вместе пройти во дворец. Она не отказывается, мы знакомимся и идём занимать свои места в зрительном зале. Девушку зовут Мария, она на три года младше меня, в тридцать девятом году поступила в медицинское училище в Ленинграде, проходила учебную практику рядом со своей деревней, помогая сельскому фельдшеру, одному на несколько деревень и сёл возникших, когда Пётр Первый сгонял людей на строительство Ладожского канала. Во время летних каникул тоже работала в этом фельдшерском пункте. На войне Мария стала санитарным инструктором и медсестрой. Сейчас проходит службу на эвакопункте, что развёрнут неподалёку от печально знаменитой Невской Дубровки. Раньше, до конца апреля этого года, им постоянно доставляли раненых с левого берега Невы, с небольшого плацдарма, имевшего на оперативных картах командования размер обычного пятачка, но сейчас, когда плацдарма нет, стало спокойнее. Ей тоже выпало несколько раз побывать в том пекле – помогала эвакуировать раненых бойцов и командиров. За осенние бои прошлого года наградили медалью. Сегодня в Ленинграде девушка оказалась случайно – привезла тяжёлых раненых в Ленинградский окружной военный госпиталь N442, что на Суворовском проспекте в доме N63. Когда везли раненых, в районе деревни Манушкино, их машину с санитарными крестами на бортах и на крыше обстрелял немецкий самолёт-разведчик, неожиданно вынырнувший из леса – несколько пуль из выпущенной пулемётной очереди повредили что-то в моторе, водитель назвал какое-то мудрёное слово, но она его не запомнила. До госпиталя дотянули, но потом мотор "скис". Шофёр доложил, что придётся "загорать", т.к. исправить поломку сможет только поздно вечером, когда водитель другой их машины сдаст своих раненых и на обратной дороге завезёт сюда нужную деталь или запасную часть для мотора. Начальник госпиталя удручённо развёл руками и сказал, что в данном вопросе он тоже ни чем помочь не сможет. Это был лысый мужчина – уже в годах, худое лицо, на носу круглые очки, над верхней губой носит усы-щёточки "аля-Маршал Ворошилов", военная форма висит мешком, но в петлицах по ромбу, на груди орден и нагрудный знак "20 лет РККА. В госпитале все знают, что он практикующий хирург, местный светила и настоящий начмед!

ВАМ, деточка, придётся пробыть у нас до вечера! усталым от недосыпания, сухим и не терпящим возражения голосом, сообщил доктор. Сухарь сухарём, а узнав, что Мария привезла тяжелораненых с самой Невской Дубровки, которую немцы, опасаясь высадки на "их берег" очередного десанта, в покое не оставляли и регулярно обстреливали из орудий и миномётов, установленных на "верхотуре" разбитой 8-й ГРЭС, сразу как то проникся симпатией к девушке и несколько смягчился. Бригадный военный врач, глядя на серебряный кружок солдатской медали, горевший на груди гимнастёрки санинструктора, спросил её, доводилось ли ей самой "ходить" на левый берег Невы и, получив утвердительный ответ, то как-то сразу подобрел. Смерив Марию взглядом, строгий военврач примерно с минуту о чём-то размышляет, затем с доброй отеческой заботой произносит следующие слова:

Вы, барышня, успеете ещё вернуться в своё пекло! А пока, за отличное выполнение своих должностных обязанностей и воинского долга награждаю тебя дочка увольнением в город, до 22-00 вечера. И прошу не спорить со старшим по званию! В армии это не принято! последние два предложения, произнесённые начмедом, звучат уже начальственным тоном.

Так, по воле случая, девушка оказалась в центре Ленинграда, а судьба решила свести наши пути в этом месте.

Мы сидели и смотрели концерт. Я стеснялся лишний раз посмотреть на девушку и дышал "через раз". Уже ближе к завершению действия дивертисмента, преодолевая смущённость, осмелился и взял её маленькую ладошку в свою ладонь, а она не отдёрнула свою руку, только посмотрела на меня своими небесной синевы глазами и смущённо улыбнулась. До конца представления её ладошка была в моей руке, но сидел тихо, боясь причинить девушке малейшее неудобство…

Концерт завершился бурными овациями и аплодисментами зрителей. А мы уже вместе отправились погулять по городу. О себе рассказал, что родом из Сибири, учился, служил и воевал на Финской, начало войны встретил на границе, отступал и партизанил до весны этого года. После ранения отправили сюда в командировку, срок которой истекает завтра с утра. Сказал, что это уже второе ранение на этой войне и несколько месяцев пришлось полежать на белых простынях, но сейчас практически оправился и, телом и душой, но целоваться совсем не умею – разве по-дружески, только в щёчку. Девушка смущённо улыбнулась и выдала свой большой секрет, сказав, что она тоже умеет целоваться только в щёчку!

Позабыв о войне, я и Мария бродили по летнему городу, вспоминали былое, разговаривали, шутили, смеялись и даже немного спорили. Ближе к вечеру предложил девушке дойти до моей комнаты и чего-нибудь перекусить, благо продуктов хватит, а потом пойду провожать Марию до самых ворот "её" госпиталя, несмотря ни на какие возражения с её стороны и на трудности с моей стороны. Девушка засмущалась, стала отнекиваться, а потом приняла моё предложение и мы продолжили прогулку, держа направление к моему дому на Гагаринской улице, к которому, за разговорами, мы дошли очень быстро. На вахте дежурила бессменная Анна Андреевна.

Добрый вечер, Анна Андреевна! Мы ненадолго зашли, всего на полчаса или час. Побудем и снова отправимся смотреть город! успокаиваю женщину, что нарушений не будет.

Вахтёрша отдаёт мне ключи от комнаты и когда мы начали подниматься по лестнице, с улыбкой на старческом лице произносит нам вслед:

Мне то что! Гуляйте на здоровье! Дело молодое!

В комнате, пока расщеплял дрова на мелкие плашки и растапливал "буржуйку", Мария очистила лук, вымыла картошку и кинула её в кастрюльку, налила из чайника воды и поставила её поверх печки. Решили приготовить картошку в "мундире", а потом вскипятить воду для чая. Не смотря на протесты девушки, подарил ей на память книгу Джека Лондона, со словами:

Если разрешишь, книгу подпишу, чтобы ты меня иногда вспоминала! Сама прочитаешь! А потом будешь раненым читать! И не надо спорить!

Хорошо! Я не буду с тобой спорить! Надпиши! был ответ девушки.

Вот так буднично и не заметно мы перешли на "ты". Ужинали и пили пустой чай. Спустя час закончили свой пир, быстро прибрались и покинули моё скромное жилище. На скорую руку завернул в плотную бумагу афиши сгущенку, компот, плитку шоколада, на этот пакет уложил книгу и всё крест на крест перевязал крепкой бечёвкой.

Володя, а как же ты назад вернёшься? Пока дойдём, будет уже совсем поздно? Тебе не успеть! беспокоится Мария.

Не волнуйся! Когда-то давно я прочитал арабские сказки и теперь знаю волшебное слово! Как только его назову, то обижать меня никто не рискует! Главное верь мне! пытаюсь отшутиться и тут же переключаюсь на другое: Мария, ты только посмотри, какое сегодня чистое небо…

А как стемнеет, посмотрим на звёзды, падающие к земле, и загадаем много много желаний! Ты не знала, что когда с неба падают звёзды – надо загадывать желания?

Нет, такого не знала! отвечает девушка и, не вдаваясь в подробности, уверенно произносит: Если днём залезть в глубокий колодец, то из него видно как на небе светятся звёзды – сама видела…

Теперь будешь знать! Люди говорят, что загаданные желания всегда сбываются! поясняю примету, а про себя не перестаю восхищаться: Смелая и отчаянная девушка! Жаль время военное и не до танцев. А то сходили бы ещё в какой-нибудь ДК на танцевальный вечер.

Позднее, раз за разом в своих снах вспоминал наш разговор:

Ты любишь танцевать… Как так по-городскому не умеешь… А разве сейчас в деревнях и сёлах как то по-другому танцуют… Не верю… Кадрили… Коробочку… Да, красиво… Если доведётся когда-нибудь, покажешь… А научить сможешь… Обязательно станцуем… Договорились… А я тебя приглашу к себе в гости – в Сибирь, у нас красивейшие места… А ты меня к себе в гости захочешь пригласить… И озеро покажешь… Ловлю на слове… Мне очень хочется посмотреть, как люди живут, как пляшут под гармошку и кадрили с девушками крутят…

Так и шли по вечернему Ленинграду, меряя своими шагами длину по-военному строгих улиц и проспектов, опять смеялись, шутили, смотрели на звёзды, загадывали и надеялись ещё встретиться. Прохожие смотрели на нас с легким недоумением, скорее больше даже с раздражением – война на пороге, люди гибнут и мрут, а эти, видишь ли, идут и воркуют как голубки! А нам этим вечером казалось, что нет страшной войны, нет чудовищной блокады, и совсем нет тысячи смертей!

Довёл Марию до самых ворот госпиталя. На прощание прошу разрешения поцеловать ладошку и пальчики – объясняю, что в Польше парни так девчат "кохают". Девушка, а у неё лицо стало не по-девичьи серьёзным, с лёгкой "грустинкой" в глазах немного смутившись, разрешает. Объясняю, что у меня фамилия Горский – самая что ни есть шляхтецкая, хотя все мои родственники с середины прошлого века проживали в Сибири из-за того, что сильно бунтовали против царской власти.

А моих родичей пригнали из центральной России, по Петровскому Указу канал строить, потом рыбу ловили и сдавали государству. Мама пишет, что парней и мужиков в деревне нет, всех на войну забрали, с некоторой грустинкой в глазах рассказывает Мария, потом протягивает мне небольшой белый листок и тихонько произносит: Володя, а ты будешь мне писать? Вот, я на листке записала Тебе номер своей полевой почты. Правда, долго на одном месте наш медсанбат не стоит. Чтобы нас не разбомбили, часто перебрасывают с места на место. Их летуны не смотрят, что раненые… девушка на мгновенье замолкает, вспоминая о чём-то своём, затем тихо произносит: Обещай мне, что напишешь! Я буду ждать!

Обязательно напишу! Обещаю, что помнить об этом дне буду всегда! А забыть тебя до смерти уже не смогу! произношу слова и передаю в руки девушки свой бумажный свёрток. Это тебе! Тут книга и ещё кое-что. Когда уйду, посмотришь, ладно?

По-дружески легонько прижимаю к себе хрупкую девичью фигурку и мимолётным прикосновением своих губ целую Марию в её нежную щёчку! Мария не отстраняется, слышу, как она всхлипывает, прижимается ко мне плотнее и тоже целует меня – в щёку!

До встречи! Спасибо тебе за всё! Верь мне, Мария… разворачиваюсь и быстро ухожу от госпиталя в ночь.

Глава 6. Еще одна встреча

Идти назад предстояло долго. Пока шёл по Суворовскому, всё время хотел обернуться назад и увидеть, не смотрит ли мне в след девушка в военной форме с синими бездонными глазами.

С Суворовского проспекта сворачиваю на Таврическую улицу, подхожу к решётке самого сада, но почему то вдруг возникло чувство опасности, которое никогда меня не подводило. Отчётливо слышу в темноте шум шагов нескольких человек, явно пытающихся меня догнать. Осторожно поворачиваю голову, краем глаза вижу неясные тени. Так и есть – трое! Явно не патрульные и не бойцы ПВО, что по ночам дежурят на крышах домов. Три гражданских …ночью на улице? Бред! Не останавливаясь, осторожно и плавно достаю из-за пояса свой "Коровин", большим пальцем долой флажковый предохранитель, тихо ставлю на боевой взвод, патрон в канале ствола. Заряженный пистолет прячу в рукаве пиджака, чуть согнув кисть правой руки, придерживаю его, чтобы не выпал. Кто же это такой смелый, если не боится простых советских граждан "гопстопить" рядом с таким солидным учреждением? Сейчас узнаю, по мою душу или ошибся? Нет, не ошибся! Трое малых развязно идут мне на встречу, четвёртый нарисовался со стороны спины. Ну-нy, давайте, летите мотыльки на огонёк – поговорим! Останавливаюсь, делаю пару шагов в сторону так, чтобы решётка сада прикрыла мне спину и жду. Подходят. Двое в двух шагах передо мной, один чуть сзади и ещё один стоит с другой стороны, но подальше, скорее всего на шухере.

О! Какая встреча! А я то думаю, что это за манерный фраер ляльку вечером по Питеру гуляет! А это "Контрабас"! Или я вижу привидение? в голове стремительно летит мысль, что один из них меня знает: Где и когда я мог слышать этот голос? Сразу не могу вспомнить где?

Темнота скрывает лицо говорившего и лица его дружков, поэтому решаю проявить интерес:

Не признаю. Ты кто, гумозник? Обзавись!?

За свою пургу ответишь! звучит голос из темноты: Это "Крюк". Или ты уже забыл меня? Мы с корешками тебя срисовали ещё, когда ты свою девку по Суворовскому вёл, до больнички.

"Шляпа! Расслабился! Был такой резвый жиган у "Цезаря". А ведь "Крюк" это уже серьёзно – не сявка!" вспоминаю бандита и задаю наивный вопрос: "А зачем пасли то?"

У людей есть к Тебе один базар! Должок за тобой, скажу больше – должище! Придётся тебе "Контрабас" теперь с нами хилять. Тут рядом, жестко произносит "Крюк".

Какие долги? Тебе? Ничего за собой не знаю! Отвали вместе со своей кодлой! говорю ему так же жестко, стреляю глазами по сторонам, просчитывая свои действия.

С тебя с-сучёнка, получить за всё хочет "Хмурый"! Велел приволочь тебя к себе на хату. Пытать тебя будем! – ребятки подступают почти вплотную, пытаясь охватить меня в полукольцо.

"Хмурый" был на подхвате у "Цезаря", можно сказать правая рука, но его тогда прижмурили! Или выжил? Может, блефует? Не похоже, уж больно уверенно держит мазу! Надо как то выпутываться… " проносится в моей голове и я начинаю им откровенно хамить: Фильтруй базар, а за "с-сучёнка" спрошу! Это первое! Некогда мне по гостям шастать – дела у меня! Это второе!

Ты, это… давай… двигай с нами! "Хмурый" наказал не церемониться – лишь бы ботать мог! после этих слов оба достали свои финки и встали в атакующую стойку.

Ну, "Х-хрюк"! Ну, напугал! Фу! Уморил! своим пренебрежительным смехом пытаюсь хоть немного отвлечь их внимание, одновременно левую руку поднимаю к козырьку кепки и резко кидаю свою "восьмиклинку" в одного из бандитов.

В темноте не совсем понятно, чем в тебя запустили и поэтому оба сразу же немного отпрянули назад.

Этого мига мне хватило, чтобы верный "Коровин" крепко лёг в ладонь. Без промедления нажимаю два раза спусковой крючок, быстро делаю разворот тела на 180 градусов, потом навскидку стреляю в того бандита, что стоял отдельно от своих дружков. В ночной тишине гремят три пистолетных выстрела. Четвёртый бандит от неожиданности спотыкается, падает на асфальт, встаёт на четвереньки, быстро перебирая руками и ногами, пытается по-собачьи убежать. Так же быстро делаю четвёртый выстрел – готов! Вижу, что этому "герою" пуля попала прямо в голову и, похоже, что я вышиб ему глаз. Подбираю свою кепку, делаю контрольный выстрел, потом ещё один. Подхожу к тому, кто был на подстраховке – бандит подаёт признаки жизни – слабо шевелится и стонет, рядом с вытянутой рукой на асфальте валяется наган. Подбираю оружие и пока кладу в боковой карман пиджака. Мне опять повезло выпутаться из очередной смертельной истории!

"Я же говорил, что мне некогда и у меня дела!" делаю седьмой выстрел, на голову возвращаю свою "восьмиклинку", ноги в руки и бегом, подальше от этого места. В обойме пистолета остаётся последний патрон. Убираю "Коровина" подальше…

Лишние расспросы, вопросы и допросы мне совсем не нужны, особенно от бойцов патруля или ментов. В тишине слышны заливистые трели сигнальных свистков. Ещё бы – Центр города!

Бегу через Кирочную улицу и снова попадаю на Суворовский проспект, по которому начинаю идти спокойным шагом. Подхожу к воротам знакомого мне "Окружного госпиталя" и пытаюсь пройти на территорию. Пожилой мужик в заношенной красноармейской форме, нелепо сидящей на теле, преграждает мне дорогу. Этот "Папаша" службу знает и он неумолим:

Не положено! Утром приходи! Сейчас начкара вызову!

Да погоди ты, отец! Я уйду, только скажи мне одно слово – машины, что утром раненых привозили с Дубровки, уже ушли?

А те, зачем? Мы тут справок не даём! Паря, а ты часом не шпиён? получаю суровый ответ.

Ага! Нашёл шпиона! Очень хочу повидать одну девушку! Докторша, красавица с медалью! Её Марией зовут? А, отец? продолжаю упрашивать часового.

Опоздал ты! Только что ушли машины на энту, треклятую Дубровку! Минут десять назад как выпустил за ворота, уже нормальным голосом отвечает мне часовой.

Видно не судьба. Тогда я пошёл. Прощай, отец! медленно ухожу…

Не успел пройти шагов пятьсот, как слышу, что кто-то меня догоняет. Слышу, как за спиной звонко подковки стучат по асфальту. Наверняка опять по мою душу! Так и есть! Слышу шумное дыхание людей. Это ночной патруль!

Гражданин! Остановитесь! громко командует старший патруля. Останавливаюсь, руки держу внизу, спокойно смотрю на бойцов с оружием.

Прошу предъявить патрулю свои документы и пропуск! Старший патруля лейтенант Петрищев, представляется молоденький командир.

Вот мои документы и пропуск. Возьмите, пожалуйста! достаю из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и пропуск, позволяющий мне ходить по ночному Ленинграду, и отдаю в руки лейтенанта.

Откуда следуете? строго звучит вопрос. При свете мощного луча фонарика командир внимательно рассматривает все мои "бумаги".

Следую из окружного госпиталя. Девушку провожал на фронт. Колонна машин ушла минут пятнадцать назад. Сейчас возвращаюсь домой, произношу слова и молчу.

Вы тут ничего подозрительного не замечали? Выстрелы не слышали? не отстаёт лейтенант.

Слышал штук пять или шесть глухих хлопков где-то там далеко, отвечаю командиру и одновременно показываю рукой в сторону Кирочной улицы.

И всё? этот "летёха" совсем без стеснения освещает моё лицо, потом ещё раз удостоверение. В темноте он хочет сличить фотографию, вклеенную в моё удостоверение, с оригиналом.

Да, всё! А что ещё я должен был услышать? произношу слова, пытаясь изобразить на лице некоторое недоумение.

Товарищ младший лейтенант ГБ, возьмите ваше служебное удостоверение и пропуск, старший патруля отдаёт документы.

Прошу извинить нас за беспокойство! Служба! козыряя, все трое отдают честь, и быстро растворяются в темноте Суворовского проспекта.

Я пошёл своей дорогой, направляясь к дому на Гагаринской улице.

Утром, приводя одежду и обувь в порядок, заметил, что бандитское лезвие пробило в кепке небольшую дыру. Кепка была фасонистая и выкидывать её было жаль – пришлось в спешном порядке лечить эту "бандитскую рану".