Читать книгу: «Тайна Дома трех вязов»

Шрифт:

Чем целый век жить нищим, не лучше ли прожить секунду, но королем?
Жан Жионо

Valentin Musso

Le Mystère de la Maison aux Trois Ormes

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

Часть I

«Пари суар»
Ежедневная иллюстрированная газета
6 мая 1938 года
Незаурядный комиссар выходит на заслуженный отдых
После тридцати лет безупречной службы вышел на пенсию дивизионный комиссар Луи Форестье, легенда криминальной полиции. По этому случаю в Министерстве внутренних дел состоялся прием, на котором директор Службы общественной безопасности подробно описал долгую карьеру полицейского и объявил благодарность за бесчисленные услуги, которые комиссар оказал стране в борьбе с преступностью.
Получив юридическое образование, Форестье вступил в подразделение мобильных полицейских бригад вскоре после их создания в 1907 году. Вместе с коллегами-полицейскими он участвовал в раскрытии самых громких уголовных дел начала века: «Шоферы из Дрома», «Банда Бонно»; а работая над «делом Ландрю», сыграл ключевую роль в поимке преступника. После войны Форестье перешел в полицейскую бригаду Ниццы, где раскрыл так называемое «дело Огра», арестовав убийцу, который весной 1922 года сеял панику на Ривьере. Спустя шесть лет, после смерти жены Клары, комиссар вернулся в Париж, где ему, кроме прочего, поручали особенно трудные и щекотливые дела политико-криминального свойства, за успехи в расследовании которых он был удостоен ордена Почетного легиона.
С уходом Луи Форестье завершается славная глава в работе криминальной полиции.

Глава 1
Три вяза

– Добро пожаловать, господин комиссар. Я Анри, к вашим услугам; надеюсь сделать ваше пребывание здесь приятным, насколько это возможно.

Встретивший гостя у крыльца мужчина, хоть и совершенно седой, выглядел великолепно: в безупречном костюме, с горделивой внешностью слуги, вышколенного в домах уважаемых семейств.

– Рад познакомиться, – ответил Луи Форестье, когда дворецкий закрыл дверь автомобиля марки «Делаж», на котором комиссара привезли со станции.

– Хорошо ли прошло ваше путешествие, месье?

– Честно говоря, я рад, что оно закончилось.

Форестье ненавидел поезда. От покачивания вагонов его тошнило, и оставалось лишь смотреть на проносящиеся мимо пейзажи через окно купе. Большинство пассажиров, вероятно, видели в этом некое очарование, но Форестье не увлекался меланхоличным созерцанием природы, предпочитая спокойствию сельской местности городскую суету. Виды, которые ему открывались, – широкие равнины, украшенные лесистыми холмами, поля рапса или пшеницы, луга, на которых паслись коровы, – погружали комиссара в уныние.

Погода соответствовала настроению. Над поместьем нависло серое небо. Пахло опавшими листьями и сырой землей. Пока Патрис, шофер, доставал из багажника лимузина чемоданы, Форестье оглядел фасад. «Дом трех вязов»… Впервые услышав это название, он представил себе небольшую виллу или мрачное поместье, затерянное в руанской глуши. Однако дом с выступающими темными брусьями поражал своим видом: высокий, массивный и построенный основательно, хотя и без особых архитектурных изысков. Особняк явно отражал высокое положение и богатство владельца.

Они вошли. Холл был украшен охотничьими трофеями и средневековым оружием, что придавало помещению мрачный вид. На круглом антикварном столике стояло несколько семейных фотографий.

– Господин граф надеялся приветствовать вас лично, но его задержали неотложные дела…

– Не беспокойтесь, Анри. Я понимаю, насколько занят хозяин дома.

– Я провожу вас в вашу комнату, месье. Возможно, вы захотите немного отдохнуть…

Форестье не сказал ни слова. Впрочем, сидеть в четырех стенах он не собирался – путешествие на поезде и так стало для него пыткой. Они поднялись по мраморной лестнице – настоящему произведению искусства, – а затем прошли по обшитому декоративными панелями бесконечному коридору с пожелтевшими портретами на стенах; вероятно, то были славные предки графа. Наконец Анри открыл одну из самых дальних дверей в восточном крыле здания.

– Прошу вас, будьте любезны, месье, – с легким поклоном произнес он.

Боже, что за чопорный дворецкий!

Они вошли в просторную комнату с обоями гранатового цвета и кроватью под балдахином. Напротив двух арочных окон возвышался массивный камин. Как и в коридоре, стены были украшены картинами, но на этот раз небольшими буколическими пейзажами. Появился шофер и поставил на пол два чемодана – багаж комиссара.

– Желаете, чтобы я распаковал ваши вещи?

– Нет, спасибо, я сам.

– Как угодно, месье.

Форестье сделал несколько шагов. Все здесь было, безусловно, роскошным, но ужасно старомодным. Еще ему показалось, что в комнате сыро – темные пятна на потолке и стенах свидетельствовали о том, что так и есть, – и эта холодная, пронизывающая влажность, характерная для многих нормандских домов, напомнила комиссару о застарелом ревматизме.

– Анри, остальные гости уже приехали?

– Нет, месье, только генерал Гранже; он прибыл сегодня утром. Полагаю, сейчас он гуляет в парке.

Форестье остановился у окна: вдали, на скамейке рядом с цветочной клумбой, виднелся чей-то силуэт.

– Кажется, это он.

Слуга даже не попытался проверить.

– Может быть, месье… Вы с ним уже встречались?

– К сожалению, нет.

– Генерал – человек весьма уважаемый и влиятельный. Говорят, что к нему прислушиваются даже в правительстве по некоторым стратегическим вопросам…

– В самом деле?

– По крайней мере, так говорят.

За годы работы в полиции Форестье провел достаточно времени в домах такого рода и знал, что слуги часто повторяют слова господ, сами того не понимая.

– Кого еще ожидают в гости?

Услышав этот вопрос, Анри, казалось, обиделся.

– Не могу вам сказать, месье.

– Это государственная тайна?

– Господин граф попросил меня подготовить комнаты. Я не привык задавать вопросы о том, чем со мной не сочли нужным поделиться.

Пытаясь избежать еще большей неловкости, Форестье улыбнулся. Пора избавиться от этой ужасной привычки расспрашивать каждого встречного. Однако дворецкий и в самом деле встревожился, хотя вопросы ему задали довольно безобидные.

– Если позволите, – продолжил Анри, – мне пора. Когда вам что-то понадобится, пожалуйста, дерните шнур звонка.

– Непременно.

Оставшись в одиночестве, бывший комиссар положил один из чемоданов на кровать, но не нашел в себе сил его распаковать. Снова прошелся по комнате, оглядел разные мелочи и книги на небольшой полке, а потом вернулся к окну. Туман стелился до самого горизонта. Над лесом, тронутым первыми рыжими пятнами осени, поднималась стая ворон. Силуэт на скамейке не двигался.

Форестье внезапно адски захотелось выйти на свежий воздух и закурить сигарету. Он собирался воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с генералом, – не из желания пообщаться, и тем более не развлечения ради, а потому, что тихий голос подсказывал: сто́ит поскорее познакомиться с гостями. На самом деле он до сих пор не знал точных причин, по которым оказался в этой усадьбе. Знал лишь то, что это вопрос жизни и смерти.

Глава 2
Моральная дилемма

Генерал Поль Гранже, глубоко затягиваясь сигарой, читал газету. В парке, который простирался до опушки пробковой дубравы, никого не было, кроме него. Это был высокий худой мужчина с выцветшими, но безупречно ухоженными пепельными усами. Форестье решил, что они с генералом примерно ровесники. Хотя комиссар никогда особенно не жаловал военных – а в молодости даже принимал близко к сердцу анархистские идеалы, с которыми боролся по долгу службы, – он вежливо поздоровался.

После короткого обмена любезностями Гранже предложил полицейскому сигару, но тот предпочел свои сигареты «Житан», запах которых его ныне покойная жена всегда считала отвратительным.

– Комиссар, слава вас опережает, – великодушно сообщил генерал. – В последнее время в газетах вас очень хвалят.

– Журналисты всегда преувеличивают.

– Так это правда, что вы подали в отставку?

– Я же не дезертировал… Просто ушел на пенсию.

Генерал весело усмехнулся.

– Не будете скучать по работе? Это, должно быть, трудно; ведь вы раскрыли столько громких дел, а теперь остались… как бы это выразиться… вне игры.

– Возможно, через несколько месяцев так и будет, но сейчас я чувствую облегчение.

– Облегчение?

– О, я мог бы провести в криминальной полиции еще не один год, но, кажется, я окончательно потерял веру.

– Не может быть! Все знают, что до недавнего времени вы проявляли огромную самоотверженность. Взрывы на Этуаль и неудачная попытка переворота, которая привела к ликвидации «Кагуляров» ¹…

Форестье чуть смущенно отвел взгляд.

– Вы же понимаете, что я не могу подробно останавливаться на этих вопросах. Даже на пенсии я связан профессиональной тайной.

– Конечно… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Не пожалеете, что перестали гоняться за преступниками?

– Я уже вышел из этого возраста. Да и чертова нога не дает покоя.

– Да, я заметил, что вы прихрамываете… Получили травму на службе?

– Смотря о каком департаменте речь, – ответил Форестье, проводя рукой по бедру. – В девятьсот четырнадцатом году на Восточном фронте меня ранило осколком… Ничуть не сомневаюсь, что мне на смену придут другие полицейские, более бдительные и энергичные. К тому же, видите ли, зло бесконечно. Какой смысл раскрывать одно преступление, если знаешь, что минуту спустя совершится другое?

Гранже помрачнел.

– Пессимистичный взгляд на мир… Но вы правы: зло никуда не исчезнет. Да и люди не перестанут враждовать…

С этими словами он развернул газету, открыв первую страницу.

29 сентября 1938 года
Большие надежды на мир в Европе
Господа Даладье, Чемберлен, Муссолини и Гитлер встретятся в Мюнхене сегодня в 15:00

Форестье скривился, разглядев название газеты, которое не видел раньше: «Ле журналь». В прошлом газета была рупором консервативных и католических взглядов, а теперь стала откровенно националистической и не скрывала симпатий к Гитлеру и фашистской Италии. Странно, что ее читает Гранже, близкий к правящим радикалам. Полицейский неодобрительно сжал губы, чего его собеседник, видимо, не заметил.

– Как вы думаете, комиссар, чем кончится эта история?

– Если честно, считаю, что кончится все плохо. На мой взгляд, Франция и Англия слишком благодушно относятся к этим диктаторам.

– Диктаторам? Они заботятся только о своих интересах.

– Австрия… затем Судетская область… Это огромные территории!

– А что вы предпочитаете? Войну? Я был на войне и достаточно насмотрелся там ужасов, чтобы не желать их повторения. Если мы хотим избежать бойни, придется пойти на компромисс с Гитлером.

– Пойти на компромисс или на сделку с совестью? Боюсь, что, пытаясь избежать войны, мы получим лишь бесчестье.

Гранже уже собирался ответить, как раздались ружейные выстрелы. Собеседники повернулись к лесу, наполовину тонувшему в тумане.

– Вы охотитесь, комиссар?

– Приходилось, хотя должен признать, что страстным охотником так и не стал. А вы?

– Нет. Возможно, это вас удивит, но я с меньшей страстью выступлю против убийства человека, чем против убийства животного.

Генерал произнес эти слова так холодно, что у Форестье по спине пробежала дрожь.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Животные действуют, повинуясь лишь инстинктам, у них нет желания навредить. Почему же мы должны их мучить? Говорят, что некоторые люди лишены морали, но это бессмыслица.

– Что вы хотите этим сказать?

– Человек без морали был бы подобен животному. Именно мораль, а точнее сознательное и добровольное желание ее нарушить, толкает людей на преступления. Я никогда не видел, чтобы животные испытывали стыд или угрызения совести.

Генерал затянулся сигарой, сложил газету и продолжил:

– Вот преступники, которых вы арестовали… Я знаю, что в наши дни модно утверждать, будто они действовали вопреки себе, движимые неким социальным детерминизмом. Однако на самом деле Бог дал нам свободу воли, и только от нас зависит, как мы ею воспользуемся.

Форестье, никогда не любивший философских дискуссий, сменил тему:

– Простите за любопытство, а вы давно знакомы с графом?

– Да. Наши семьи давно общаются, и мы никогда не теряли связи. Монталабер иногда приглашает меня сюда. Он живет затворником, но, как мне кажется, ненавидит одиночество. А вы?

– Я познакомился с ним на одном из расследований…

– Дело об исчезновении бриллиантов?

– Вы об этом слышали?

– Кто же не слышал, комиссар! Отыскав драгоценности, вы оказали хозяину большую услугу. Эти камни, должно быть, стоили тысяч двести франков…

– Более чем в два раза больше.

– Вот так так!

Форестье перевел взгляд на дом. В окне наверху он разглядел фигуру – похоже, за ними наблюдали. Возможно, там стоял дворецкий, Анри.

– Генерал, вы знаете, кто составит нам компанию в эти выходные?

– Понятия не имею. Ив любит удивлять. Ему нравится сводить тех, у кого нет ничего общего, – так сказать, скрашивать их пребывание в гостях. А вы впервые в «Трех вязах», комиссар?

– Да.

– Еда здесь превосходная, вот увидите. Полагаю, что такой кухни нет ни у одного из ресторанов в округе. И я не преувеличиваю.

«К сожалению, я приехал не для того, чтобы пировать», – подумал Форестье. Ему вспомнилось полное тревоги письмо, которое он неделю назад получил от хозяина дома.

Глава 3
Аноним

Когда Луи Форестье переступил порог кабинета, Ив де Монталабер как раз поправлял стрелки небольших часов, увенчанных херувимами.

– Входите, комиссар. Прошу прощения, что не исполнил обязанности гостеприимного хозяина. Надеюсь, Анри оказал вам теплый прием.

– Все прошло прекрасно.

– Тем лучше. Я знал, что ему можно доверять.

Комната средних размеров показалась Форестье неопрятной, особенно по сравнению с остальными помещениями в доме. Повсюду, даже на полу, в беспорядке валялись книги. В кабинете хранились самые разные экзотические вещицы. Здесь были и сувениры, привезенные из путешествий: огромный глобус, африканские идолы и маски, окаменелости и старинная керамика. Сквозь два высоких окна, задернутых красными бархатными шторами, проникал осенний свет.

Граф с трудом поднялся и пробрался сквозь беспорядок.

– Удобно ли вас устроили?

– Очень удобно, большое спасибо.

– Я выделил вам комнату моего покойного отца. Уверен, вам понравится, ведь там самый большой камин. – Граф указал на внушительный портрет сурового старика над письменным столом. – Жана де Монталабера все время знобило. Он любил, чтобы камин топили часто, почти каждый день, независимо от погоды.

– Кажется, ваш отец скончался совсем недавно…

– Через несколько недель исполнится год. Девяносто две весны, как ни крути… Я надеюсь его в этом обогнать.

Форестье засомневался, исполнится ли эта надежда. Граф заметно постарел, и при взгляде на него возникала мысль, не болен ли он. Он очень осунулся, смуглая кожа на лице болезненно обвисла. В свои пятьдесят пять хозяин выглядел на десяток лет старше.

– В последние дни он погрузился в меланхолию. Не из страха перед смертью, а из отчаяния оттого, что его род угасает.

Форестье нахмурился.

– У вас нет сына, но есть дочь…

– Ах, Луиза, – произнес граф явно без воодушевления. – Вы же понимаете – это не одно и то же… Я даже не знаю, удастся ли мне выдать ее замуж.

Комиссар не смог скрыть изумления.

– Я видел ее фотографию в вестибюле, когда приехал, – очень красивая девушка… Мне трудно поверить, что за ней никто не ухаживает.

– Внешность обманчива… Но давайте поговорим о другом, а? Как вам нравится дом?

– Очень впечатляющее здание.

– Впечатляет, да, но мне не по вкусу. Слишком большой и не слишком удобный. Знаете ли вы, что в нескольких километрах отсюда есть замок, которым когда-то владела моя семья?

– Нет, об этом мне неизвестно.

– В революцию он сгорел. И вовсе не по причине беспорядков – Руан никогда не славился кровавыми выступлениями. Мой предок, Тибо де Монталабер, построил этот особняк во времена Реставрации.

– Почему усадьбу называют «Домом трех вязов»? Я не заметил поблизости таких деревьев.

– О, это из-за нашего фамильного герба. – Монталабер посмотрел на геральдический щит, висевший над входной дверью: на серебристо-лазурном фоне были изображены средневековая башня и три дерева вокруг. – Знаете ли вы, что вязы почитались в Средние века? Их сажали на церковных площадях, и именно под этими деревьями вершилось правосудие. Говорят, что на них же иногда вешали бунтовщиков…

Хозяин кабинета и гость сели за стол друг напротив друга.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказал граф, – но я не люблю, когда посторонние лезут в мои дела: горничной разрешается убирать здесь только в моем присутствии. – Он закрыл циферблат часов стеклянной крышкой. – Анри сказал, что вы встретились с генералом…

– Верно.

– Довольно странный человек, вы не находите? На первый взгляд дружелюбный, но во многих отношениях жесткий. Из тех, кто всегда стоит на своем.

– Правда ли, что он близок к новому правительству Даладье?

Граф поморщился.

– Кто вам сказал?

– Так. Слухи…

– Порой за слухами не слышно правды. Опасайтесь глупой болтовни… – С лица графа слетела улыбка. – Благодарю вас за то, что приняли приглашение. Наверное, вам интересно, почему я окутал его такой тайной.

– В письме, которое вы мне прислали, действительно звучала тревога. «Вопрос жизни и смерти» – это ваши слова. Чтобы я наверняка приехал?

– Нет. Не собираюсь вам льстить, но полагаю, что такому человеку, как вы, невозможно что-либо навязать. Если вы и приехали, то, должно быть, из любопытства. Ваша тяга распутывать преступления наверняка не исчезла.

– Преступления?

– Перейдем к делу. За последние несколько недель я получил три письма, которые можно назвать необычными и загадочными. Но судите сами.

Он открыл ящик стола и достал несколько листов бумаги, которые и протянул комиссару. Письма были составлены из слов, вырезанных из газет. Форестье начал читать первое письмо вслух:

– «На вашем месте я бы не спал так спокойно. Никогда не знаешь, что принесет будущее. Те, кто должен платить, заплатят. Месть и возмездие не только в Божьих руках».

Два других письма были в том же духе: в них смешивались предупреждения и угрозы, ни о чем конкретном не упоминалось. Естественно, все они были анонимными.

– Когда именно вы их получили?

– Тринадцатого, девятнадцатого и двадцать шестого сентября. Последнее прибыло в тот же день, когда я написал вам.

– Вы сохранили конверты?

– Да, но на них ничего не написано.

Монталабер достал три белых, ничем не примечательных конверта.

– И каждое из этих писем вы держали в руках?

– К сожалению, это так, – ответил граф с несколько виноватым выражением лица. – Вы имеете в виду отпечатки пальцев, я полагаю?

– Да… хотя сомневаюсь, что это помогло бы. Сейчас все знают, что такое отпечатки пальцев.

Форестье разложил письма и конверты на столе и стал рассматривать их, словно головоломку.

– Конверты чистые… – произнес он. – Значит, их не отправляли по почте, а доставили прямо в дом – постарался кто-нибудь из соседей или даже из слуг.

– Подождите, комиссар. Этим людям я полностью доверяю, никто из них на такую мерзость не способен. Как видите, в «Трех вязах» прислуги очень мало: я никогда не любил дома, переполненные слугами.

– Хорошо. Возможно, отправитель заплатил кому-то из местных, чтобы тот пришел и подбросил письма в ваш почтовый ящик. Вы кому-нибудь сообщали об этих письмах? Например, полиции?

– Нет. Никто не застрахован от утечки информации, и я не хочу, чтобы моя жизнь стала достоянием общественности. Поэтому и обратился к вам.

– У вас есть враги? В письмах говорится о мести.

Граф заверил, что врагов нет. С местными жителями у него всегда были добрые отношения. Что касается делового мира, то, несмотря на необходимость быть непримиримым и иногда коварным, он нажил только конкурентов и противников, но никак не врагов.

– Кто-то хочет моей смерти, не так ли, комиссар?

– Я не стал бы заходить так далеко.

– Значит, вы не воспринимаете эти угрозы всерьез?

– Когда кому-то желают смерти, то редко предупреждают об этом в письмах. Ваш аноним знает, что вы настороже. – Форестье глубоко задумался. – Более того, здесь все так расплывчато… Анонимные письма не редкость, но, как правило, они преследуют вполне конкретную цель: шантаж, разрушение репутации… В этих строках ничего подобного нет. Автор посланий просто хочет вас напугать.

– Успокойте меня, скажите, что не собираетесь уезжать…

– Конечно, не собираюсь. Я останусь до воскресенья, как и планировал, а за это время проведу небольшое расследование. Вам нечего бояться, уверяю вас.

– Хм… По крайней мере, пока вы здесь.

Монталабер, судя по всему, отнесся к этой истории очень серьезно, чем удивил комиссара: ведь он наверняка многое повидал на своем веку. Возможно, болезнь, от которой страдал граф, наконец взяла верх над его стойкостью.

Форестье повернулся в кресле и оглядел заполненный безделушками кабинет.

– Я много ездил по делам, – сказал граф, будто прочитав его мысли. – Африка, Азия… То, что вы видите здесь, – лишь вершина айсберга. Из путешествий я привез столько, что хватило бы на целый музей.

Комиссар обратил внимание на великолепный шкаф с граммофоном, стоявший возле двери, который он прежде не заметил. Сквозь овальную решетку в цельном корпусе из красного дерева виднелся раструб. Рядом с ним находилась внушительная коллекция пластинок на семьдесят восемь оборотов в минуту.

– Какой красивый у вас аппарат…

– О, я без него больше не могу! Чтобы насладиться музыкой Моцарта или Баха, не нужно выходить из дома. Такому мизантропу, как я, лучшего и не пожелаешь. Вам нравится музыка, комиссар?

– Не могу назвать себя таким уж любителем музыки.

– Да, разумеется… Вы прагматик, более сведущий в действиях, чем в искусстве.

– Эти качества не являются взаимоисключающими. Полагаю, вам пришлось быть весьма прагматичным, чтобы достичь нынешнего положения…

– Совершенно справедливо. Однако, видите ли, все это уже позади. Теперь я мечтаю только о спокойной жизни.

Форестье не поверил ни единому слову графа – он был уверен, что это не более чем кокетство.

– У меня к вам вопрос: мое присутствие здесь как-то связано с присутствием других гостей?

– Что вы хотите этим сказать?

– Гости приглашены случайным образом или вы подозреваете, что кто-то из них причастен к анонимным посланиям, будь то прямо или косвенно?

– Да ни в коем случае! Полагаете, я приглашу под свою крышу шантажиста?

– «Шантажиста»? Почему вы думаете, что этот таинственный отправитель хочет вас шантажировать?

– Не знаю… Просто вдруг пришло в голову. Не стану вам лгать, комиссар: я предпочел не приглашать вас одного, опасаясь вызвать подозрения. Вы знаменитость, и все сразу догадались бы, что для вас это не просто визит вежливости. У стен есть уши…

Форестье кивнул, но его не покидало неприятное ощущение. Монталабер утверждал, что полностью доверяет слугам, однако не позволял горничной убирать кабинет, а теперь упомянул, что за ним шпионят. Уже не одну неделю он опасался за свою жизнь, но не обращался в полицию за защитой и как ни в чем не бывало принимал гостей. Что касается писем, то странно, что у него не возникло никаких подозрений относительно личности отправителя и что он не догадывался о причине угроз.

И пусть Форестье пока не знал, с какой целью, он был уверен, что граф лжет.

1.«Кагуляры» (фр. La Cagoule) – под таким обиходным названием, придуманным газетчиком, вошла в историю Тайная организация революционного действия, фашистская антикоммунистическая лига, проводившая акции устрашения и начавшая 15 ноября 1937 года путч, который потерпел поражение ранним утром следующих суток, толком не развернувшись. Cagoul – скрывающий лицо головной убор с прорезями для глаз; именно в таких проходили встречи организации.