Читать книгу: «В любви то радостно, то больно», страница 4

– Если скажу, что вас?

– Не поверю. Любовь с первого взгляда в нашем возрасте, вам не смешно, Вениамин? Симпатия – да, согласна. Говорят, что сделать выбор можно за несколько секунд, но любовь – это, прежде всего единство целей и полное обоюдное доверие. Ни у вас, ни у меня нет для этого достаточных оснований. Вы – мужчина обаятельный, добродушный, в меру остроумный, в чём я имела повод убедиться. Чтобы начать общаться этих характеристик довольно, но не более того. Я спросила о предпочтениях, о любимых занятиях, о мечтах и целях.

– Люблю детей, музыку люблю, читать, немного сочиняю. Поесть люблю. Я сам вкусно готовлю, можете удостовериться. Доказательства перед вами.

– Уже оценила. Относительно детей – не обсуждается. Сразу скажу – ненавижу предателей, лгунов, поиски смысла жизни и жалобы. И ещё одно: если решим встречаться дальше – прошлое оставляем в прошлом. Вот прямо сейчас. Смотрите, Вениамин, как это делается. Закройте глаза, представьте всё плохое, когда-либо с вами случившееся. Теперь помещаете весь этот мусор в ладонь и безжалостно стряхиваете в ведро с пищевыми отходами. Открывайте глаза, смотрите на меня.

– Здравствуй, Веня, я Вера. Вера Дмитриевна, если угодно, Колесникова. Годится? Приятно познакомиться, Вениамин, – теперь ты просто обязан быть счастливым. Запомни этот день. Лет через тридцать мы вернёмся к нашему разговору. А про любовь можем поговорить… недельки через две-три. Если не передумаешь.

– А какой у тебя, Верочка, Modus Vivendi?

– Это ещё что за зверь?

– Вот и я о том же. Одно знаю – это совсем не про любовь.

Морской прибой, луна, цикады, звёзды…

Давай в фантазию сыграем.

Вообразим, как будто мы

давным-давно друг друга знаем,

хотим, и страстно влюблены…

Жизнь не стоит на месте, какой бы статичной она ни казалась. Мало того, события, происходящие с нами, ни в коей мере не подчиняются формальной логике. Случайности различной насыщенности и значимости то бурлят и несутся, как выскакивающие из берегов потоки горной реки после дождя, то, как бы просачиваются сквозь песчаное дно, впитываясь в сыпучее русло практически бесследно.

Жизнь состоит из разрозненных эпизодов. В ней, кроме рассчитанных и правильных действий, достаточно курьёзов, роковых ошибок, иронии, авантюризма. Мы не можем употребить эти ингредиенты в концентрированном, разделённом на фракции виде по собственному желанию, потому, что кухня одна, а поваров, стряпающих изысканные блюда наших судеб, много.

Павел Савинов лицом к стенке купе болтался на верхней полке пассажирского поезда, следующего в Керчь. Он  тосковал по себе вчерашнему, пытался вычленить из коктейля различных эпизодов семейного счастья, закончившегося так внезапно, причину крушения уютного и надёжного как казалось семейного судна.

Август – месяц, когда на море солнце палит нещадно. Павлу была безразлична погода. Плевать он хотел как на море, так и на отдых. Нужно, во что бы то ни стало успокоить растревоженную внезапным разводом душу, которая никак не хотела признавать обоснованность и реальность случившегося, изменить которую уже невозможно.

Проспавшись в один из дней после тяжёлого похмелья, Павел осознал, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Марина поступила подло, но она распорядилась собственной жизнью, единственной неотъемлемой ценностью личности. Теперь надо думать, как устроить свою судьбу.

Мужчина до сих пор не мог осознать и принять за данность, что на самом деле послужило причиной печальных событий. Ему казалось, что повода для развода не было. Во всяком случае, серьёзного объективного основания, достаточного, чтобы взять и цинично разрушить с таким трудом выстроенные взаимоотношения.

Маленькие семейные конфликты не в счёт. Именно на них и держится большинство счастливых семей, разряжая обстановку громом и молниями, уходящими в песок. Ссоры, размолвки, гнев, споры ни о чём – это же катализатор, транквилизатор для лечения искалеченных безжалостным временем чувств.

Любовь, это бесконечное коллективное творчество, а не застывшее раз и навсегда, однажды отлитое в бронзе изваяние. Она ранима и чувствительна к переменам и всегда разная, потому, что живая.

Павел определённо любил Марину, блаженствовал от романтического союза с ней безмерно. А она? Что влюблённый мужчина может знать о своей женщине, чего способен видеть, если смотрит на жизнь сквозь цветные стёкла сентиментальных, определяемых по большей части иллюзиями представлений о мире?

После развода уже Павел узнал, что жена встречалась со своим бывшим, причём не однажды. Она отрицала этот факт, но ведь уехала из города в неизвестном направлении. Исчезла бесследно вместе с ребёнком, даже родителям адреса не оставила. Не подавать же её в розыск. Надежда только на то, что дочка уже не маленькая. Но пока не пишет.

С тех пор, как Марина рассталась со своей первой любовью, болезненной, навязчивой, чересчур страстной, после которой чудом не произошли трагические события, прошло без малого десять лет.

Павел думал, что Марина с ним полностью откровенна, что вся эта эпопея с роковой любовью из прошлого происходила в другой жизни, которую они обнулили своими чувствами, родством и доверием.

Оказалось, ошибался. Недаром говорят, что старая любовь не ржавеет.

Дочка подрасти успела, квартиру с налаженным бытом осилили. И на тебе: не успел на горизонте появиться призрак прошлого, как жена вильнула хвостом и ушла вместе с ним на дно.

Печально, гадко. Тем не менее, это уже случилось, нужно смириться, привести  себя в порядок. Ведь ему только тридцать два года.

У них с Мариной была страстная, наполненная чувствами и романтикой любовь. На неприятном эпизоде воспоминаний мужчина поморщился. Это он о своих чувствах так думает: в голову  супруги  залезть невозможно.

Тайно любить столько лет того, кто однажды предал, кто безжалостно надругался над искренними ранимыми чувствами – разве это разумно?

Пансионат, куда Павел купил путёвку, стоял почти на берегу Чёрного моря. До Азовского моря рукой подать – минут двадцать ходьбы. С пеших прогулок он и начал договариваться с расшалившимися нервами. Выходил гулять ещё затемно, встречал на берегу рассвет, потом брал напрокат лодку и рыбачил у разрушенного пирса.

На крючок цеплялись лишь бычки, хотя вокруг лодки целыми косяками  ходила крупная кефаль, наблюдать за которой было сущее удовольствие. После завтрака Павел покупал у местных жителей ягоды, фрукты и овощи, удивительно вкусные в этой местности, и делал записи, сидя под навесом, до которого мерно докатывались волны прибоя.

Ему ни до кого практически не было дела. Общение, даже мимолётное, раздражало неимоверно. Мужчина пытался лечиться бальзамом деятельного одиночества.

С Павлом то и дело пытались знакомиться женщины, но он был слишком сильно ранен любовью, чтобы отвечать им взаимностью. Однажды утром, море слегка штормило, поэтому на рыбалку он не пошёл, сразу сел под навес, принялся записывать мысли о событиях, предшествующих разводу. Слова ловко складывались в строки, помогали вспоминать ускользнувшие от внимания детали семейных будней.

Павел не знал, зачем это делает. Хотел выплеснуть на бумагу эмоции, потом читать свои мысли и вычёркивать чувства к Марине одно за другим.

Забыть её никак не получалось. Десять лет выбросить из жизни не так просто. Однако, шум прибоя, морской воздух, одиночество и позитивные размышления потихоньку успокаивали.

Немного раздражала юная парочка, отвлекающая внимание откровенными ласками и звучными чмокающими поцелуями, которая нисколько не стеснялась присутствия постороннего.

А на кромке воды, прямо в волнах, сидела без движения молодая женщина в ярком купальнике, которую то и дело переворачивал и выбрасывал на берег очередной набегающий вал.

– Глупое, даже опасное занятие, – подумал Павел, глядя на эксцентричные упражнения дамы, – умеет ли она плавать? Что, если накатит большая волна, унесёт на камни или на обломки старого пирса, таящиеся в глубине недалеко от берега?

Однако женщина не унималась. Ей явно нравилось играть с волнами. Она была совсем белая, однозначно только приехала. Возможно первый раз в жизни на море. Павел отчётливо помнил, как такая волна захлестнула неожиданно и унесла в море дочь, хотя она играла на берегу в нескольких метрах от линии прибоя. Ребёнка чудом удалось вызволить из морского плена, а эта сама лезет в пасть коварной стихии.

Мужчина отложил блокнот, прижал его тяжёлым камнем и направился к берегу. Ему было не по себе. Интуиция требовала поторопиться. Словно по заказу накатила гигантская волна, проглотила дерзкую незнакомку и унесла на глубину.

Павел вглядывался в пенные водовороты, перемешавшие в грязный коктейль ил, песок и водоросли. Женщины нигде не было видно.

Сердце и грудь сдавили спазмы, дыхание спёрло. Он испугался. Кажется, даже больше, чем тогда, с дочерью.

Мужчина вглядывался в буруны. Белое тело показалось на миг и снова скрылось. Ветер и рёв волн заглушали крик, если он был. Павел бросился в воду. Смерть женщины он пережить бы не смог.

Грязные волны не позволяли видеть, куда плывёт, поэтому то и дело приходилось оглядываться на берег. Женщина ещё держалась на поверхности, но силы оставили её в тот самый миг, когда Павел схватил за волосы.

Спасать ему приходилось прежде, поэтому мужчина  опасался мёртвой хватки утопающей, способной погубить обоих. Как и сколько времени занял обратный путь, Павел не осознавал. Время, спрессованное напряжением и страхом, тянулось бесконечно долго.

На берегу уже толпились зеваки. Видно влюблённые позвали на помощь.

Голова у Павла кружилась, в ушах звенело. Хотя он был уже на берегу, тело словно качалось на волнах.

Спасённая, казалось, совсем не дышала. Павел из последних сил уложил её животом на колено, чтобы вызвать рвоту, заставить вздохнуть. Вода изо рта женщины потекла, но дышать она так и не начала. Павел собрал остатки сознания, начал с остервенением делать искусственное дыхание: нажимал на грудную клетку, нагнетал в лёгкие воздух через её рот.

Зрители потихоньку приходили в себя, начали помогать. Женщину рвало. Долго, изнурительно. Выворачивало внутренности до самого дна. Выглядела она неважно, если употреблять осторожные эпитеты. Невозможно было определить её возраст даже приблизительно, настолько море исказило внешность.

Утопленница, так теперь её между собой звали в пансионате, оказалась молодой, весьма привлекательной и живучей особой. На обед, Лила, такое у девушки было необычное имя, пришла своими ногами, разве что была мрачна и необщительна. Доброхоты тут же указали ей на спасителя, который поприветствовал девушку кивком головы, но не встал.

Павел сделал своё дело, спас жизнь безалаберной женщине, дальнейшее его не касается. Может быть, происшествие послужит дамочке уроком.

Лила подошла, опустилась перед Павлом на колени и поклонилась. Это простое действие оказало на мужчину столь сильное впечатление, что он отвернулся, пытаясь скрыть выступившие предательски слёзы. Видно душевное напряжение вышло за пределы возможностей психики.

Что происходило потом и дальше, почти до самого вечера, стёрлось из памяти. Лила и Павел, неожиданно и вдруг прониклись друг к другу доверием.

Завтракали они теперь за одним столом, беседовали непринуждённо, словно старые знакомцы. Потом гуляли по берегу, ходили смотреть на Азовское море, лазили по холмам, плавали на лодке, даже выпили по бокалу холодного игристого вина, после чего обоих прорвало на откровения.

Рассказывая про свою жизнь, каждый слегка приукрасил её.

В повествования была добавлена гротескная острота, чуточка цинизма, немного иронии. Если вдуматься, несмотря на превратности судьбы, разводы и мелкие неприятности, в целом они жили счастливо. Во всяком случае, спаситель и спасённая женщина пришли именно к такому выводу, когда выяснили, что у них схожие судьбы.

Ведь любить своих супругов никто не заставлял. Чувства, серьёзные, искренние, даже спустя столько времени, до сих пор будоражили возбуждённое расставанием воображение.

У них были замечательные, насыщенные прекрасными событиями годы семейной жизни, включающие огромное количество счастья. То, что любовь выцвела, состарилась, скорее закономерность, чем случайное происшествие.

Ненавидеть они не научились. К бывшим супругам относились с оттенком романтической грусти. И ей, и ему было о чём вспомнить.

В дальнейшем, не сговариваясь, оба рассказывали только о счастливых и комичных случаях, много смеялись, мысленно перебирая между тем варианты возможного сближения.

За разговорами, словно случайно, они оказались где-то далеко за ухоженными пляжами. У каждого это происходит по-разному, но в целом сценарии интимного знакомства схожи. То ли Павел с трепетной торопливостью раздевал девушку, уложив её на песок, то ли, она увлекала его обещанием счастья. Похоже, решение окончательно довериться, желание немедленно войти в резонанс с нахлынувшими чувствами было обоюдным.

Любовники долго яростно сливались, утопая с головой в восходящих потоках восторга. Сначала целовались и обнимались стоя, потом полулёжа, пока не растворились друг в друге полностью, соприкасаясь не только физически, но и на более тонких уровнях восприятия.

Девушка впервые в жизни испытала неожиданной силы и интенсивности сексуальный восторг. Сладостный трепет естественным образом переходил в бурное излияние эмоций, полностью отключающих сознание. Полёт, растворение в пространстве и времени, безумие, ликование плоти.

Лила стонала и кричала. Это было спонтанной реакцией на трепетный восторг, на неожиданно окрылившую эйфорию, с которой она прежде не сталкивалась.

Знакомство с темпераментным партнёром сопровождалось невиданным, фанатичным энтузиазмом, превосходящим многократно эмоциональное состояние даже в медово-восторженные времена первого её любовного опыта.

Откуда девушке было знать, что такое возможно?

Откровенные крики женщины привлекли нечаянных зрителей, которые бессовестно уставились на откровенную любовную игру неосторожной парочки. Лила, скрестив руки и ноги, безуспешно пыталась прикрыть от развлекающихся курортников обнажённое тело, Павел пребывал в прострации. Он был счастлив.

– Пусть смотрят. Кому какое дело до того, что мы, от избытка чувств, блаженно беспечны, потому, что испытываем сказочный восторг, –  хихикая, шептал на ушко Павел, – пусть завидуют! Пусть завидуют! Пусть, – несколько раз громко, во всю силу лёгких крикнул он, светясь от избытка глубинных эмоций.

Им было удивительно хорошо вдвоём, необходимость торопиться куда-либо отсутствовала. Любовники приступали к динамично развивающейся процедуре интимного знакомства ещё и ещё. Потом бежали купаться нагишом и снова ныряли между камней, чтобы согреться новой порцией страсти. Они никак не могли успокоиться, даже когда опустились сумерки, когда берег резко накрыла южная ночь.

Все последующие дни Павел и Лила любили друг друга до потери пульса. Кажется, к ним вернулась молодость. Такой восторг прежде был недоступен ни одному, ни другому. Возможно, супруги им здорово недодали доверия и нежности.

Мужчина и женщина путешествовали по утёсам, пляжам и лиманам, вновь и вновь повторяли древнейшие манипуляции, стоило лишь обнаружить укромное местечко, и были счастливы. За это время были изучены все маршруты и ландшафтные особенности на телах, испробован на вкус каждый миллиметр возбуждающих особенностей.

Павел с изумление обнаружил, насколько упоительно сладок внутренний сок возлюбленной, насколько восхитителен и желанен запах Лилы, особенно в минуты слияния.

Женщина прежде не могла представить, насколько прекрасна естественная похоть, если даришь себя человеку, который настолько дорог, как теперь Павел.

Иногда Лила замирала от страха, когда представляла, что Павел мог её не спасти. Не окажись его в тот момент на берегу – её бы уже не было. А ведь это был жест отчаяния, намеренная жертва во имя призрачной, как теперь стало понятно, любви, которая, то ли была, то ли приснилась.

– Неужели вот это всё, всё это, я так никогда бы не испытала? Кого мне благодарить за то, что начала тонуть настолько своевременно?

Боже, какие милые глупости приходят в головы безнадёжно влюблённых людей.

Дни переходили в ночи, ночи сливались с днями, а им по-прежнему было хорошо вдвоём.

Всё когда-то кончается. Завершился и их медовый месяц. Только расстаться было совсем невозможно. Павел уехал на два дня раньше подруги – пора выходить на работу.

Мужчина обещал всё уладить и тут же приехать за любимой. В его голове роилось громадьё изумительных планов на будущее. А ведь ещё месяц назад казалось, что жить дальше бессмысленно, даже глупо.

Влюбчивые мужчины

Солнца погасло сиянье,

Сумерки окна завесят…

Нам не познать расставанья –

Мы ведь и не были вместе.

Спит в небе ломтик лимона,

Льдом покрываются лужи…

А до тебя ведь никто мне

Не был настолько не нужен.

Валентина Беляева

В офисе миловидную, даже симпатичную, с большущими выразительными глазами даму в самом расцвете активного бальзаковского возраста, со спины выглядевшую вдвое моложе, за глаза называли Люсифером.

Людмила Альбертовна знала об этом прозвище и нисколько не сердилась. Такая уж работа у неё – внутрикорпоративный аудит. Не имеет она права на службе расслабляться: входить в чьё-то затруднительное положение, проявлять сострадание. Сближаться и дружить с сотрудниками – тем более.

На самом деле она добродушная и отзывчивая женщина. За пределами служебных обязанностей. Да, ответственная, да – строгая и исполнительная, но совсем не злая.

Работу свою Людмила любит и ценит. Так вышло, что личная жизнь у неё не сложилась. От понятия совсем. Оттого и настороженная бдительность, похвальное служебное рвение, что больше не на что отвлекаться от тревожно гнетущего одиночества, избавиться от которого никак не получается.

Очень не хочется женщине чувствовать безысходность положения, отчуждение и обречённость. С точки зрения окружающих она “в шоколаде”, но дура редкостная, поскольку не умеет пользоваться положением и жить красиво.

– Мне бы такую зарплату и её возможности, – завистливо шепчет очередная любительница интриг и сплетен, – я бы себе такого сладенького мальчишечку отхватила – пальчики оближешь!

– Люсифер, одно слово, – вторит ей обиженная результатом проверки завистливая, но на удивление ленивая подружка.

Кто бы знал, что у Люси на душе. Она когда-то была безмерно счастлива, хотя жила в то замечательное время гораздо скромнее, чем эти несчастные болтушки.

Влюбилась она тогда в первый и единственный раз: словно нечаянно на киноэкран в романтическую до одури сладкую мелодраму попала.

Как Северьян любил её, как красиво ухаживал! Голова шла кругом. Как же было восхитительно, как трепетно и страстно – словами подобные ощущения, мимолётное прикосновение к возвышенному и прекрасному чувству не передать. Жизнь в те сладкие минуты казалась бесконечной ярко иллюстрированной сказкой.

Экранизация заколдованных сценических декораций и романтического спектакля в ароматных цветочно-медовых традициях продолжалась почти год. Спектакль, конечно, был любительский, с множеством неудачных дублей, бесценных находок и творческих поисков, но не это главное: любовь окрыляла, дарила немыслимые эмоциональные взлёты и прекрасное настроение даже когда появлялись профессиональные и бытовые проблемы.

А какая яркая, какая запоминающаяся была свадьба. Множество званых гостей, воздушное белоснежное платье, пышная фата, юные пажи, отрепетированный заранее танец любви, живая музыка, модный тамада, ослепительные фейерверки.

Но на этом всё: свет погас, не успев разгореться. Преждевременно опущенный занавес скрыл от гостей самое пикантное зрелище, но не смог погасить экстравагантную выходку жениха. Севка прямо на торжестве начал волочиться за подружкой Людмилы – обаятельной юной прелестницей, по совместительству свидетельницей – Машенькой Зуевой.

Всё бы ничего: коварное действие шампанского, возбуждающее напряжение момента, атмосфера безудержного веселья – обстановка праздника щекотала нервы, допускала толику легкомысленных вольностей, в том числе показной флирт и пикантные розыгрыши.

Машка действительна была великолепна, и соблазнительна беспредельно. Девушку в активном романтическом поиске сложно не заметить – она цветёт ярче экзотической клумбы.

Вот только невинное развлечение с элементами игривого веселья незаметно из шутливой карнавальной потехи превратился в азартное преследование, в безрассудно пошлое увлечение, которое даже не пытались скрывать или прятать.

Слишком уж нескромно вёл себя новоиспечённый муж по отношению к подруге невесты. А та вместо того, чтобы осадить шалуна, бессовестно ему подыгрывала.

Лучше бы Люся не заходила в ту злополучную подсобку. Фантазировать на тему адюльтера, что-то додумывать, не было необходимости: Севка азартно заканчивал мощными толчками шокирующий интимный процесс, а Мария с живописно раскинутыми в стороны ногами артистично, словно для неё было очень важно, чтобы зрители поверили в искренность экстаза, выразительно стонала.

Что было потом, Людмила не видела: не интересно стало, а главное – противно и больно. Хворала она долго. Очень долго.

Севка молчком забрал вещи из её квартиры, попутно прихватив кое-что лишнее, ему не принадлежащее, но к чему успел привыкнуть, и исчез.

В подобной ситуации принято звать подругу, напиваться до чёртиков, безостановочно реветь, проклиная на все лады коварную вертихвостку, окрутившую суженого, материть предателя мужа, выдумывать стратегический план беспощадной мести: например, отдаться первому встречному, театрально уйти из жизни, или наказать с особой жестокостью вероломную, слабую на передок подружку.

Пить Люся не умела, подруги теперь не было, встречать непонятно кого и зачем, тем более отдаваться ему и жестоко мстить непонятно за что (Севку никто не насиловал), не было даже малейшего желания.

Оставалось нареветься до икоты в гордом одиночестве, празднуя брезгливость к новоиспечённому мужу, и бесконечно унижающую достоинство жалость к себе.

Потом уже, на четвёртом месяце беременности, случился выкидыш. Наверно на нервной почве. Вот когда стало невыносимо больно. Именно тогда Людмила Альбертовна и сделала первый шаг к тому, чтобы превратиться в жёсткого аудитора Люсифера.

Обманутая невеста, так и не познав радости пребывания в новом социальном статусе замужней женщины, не на шутку увлеклась профессиональной квалификацией и карьерным ростом, чтобы заглушить работой ноющее сознание. Оказалось, что каторжный труд тоже можно любить.

Но была и другая жизнь – вне стен фирмы. Справляться с тягостными воспоминаниями, с негативными эмоциями и гнетущими чувствами было мучительно трудно.

Людмила Альбертовна не могла победить желание быть просто счастливой женщиной, для чего необходимы подруги, а ещё лучше мужчина-друг, которому можно доверять, которому можно довериться.

Нерастраченная потребность в любви требовала немедленных действий, но любой претендент на искренние романтические чувства с некоторых пор виделся как угроза, как потенциальный предатель, а от подруг и вовсе невозможно ожидать порядочности.

Люсина личная жизнь протекала целиком и полностью в мечтах и грёзах.

Отказаться от любви и отношений оказалось проще, чем от игры возбуждённого фантазиями воображения.

Мозгу безразлично, с какими эмоциями иметь дело: выдуманные растревоженным сознанием грёзы он воспринимает не менее серьёзно, чем контактную любовь.

Люся шарахалась от каждого нового знакомства, но упорно ждала кого-то особенного, кому поверит, и надеялась встретить мужчину, непохожего на Севку – надёжного, любящего и непременно верного.

В то, что такие субъекты существуют, хотелось верить.

Люся постоянно примеряла на встречных мужчин роль возлюбленного. Иногда увлекалась настолько, что мысленно совершала на претендента штыковую атаку, представляя в объёме и красках сцену за сценой, вплоть до полного духовного и физического слияния.

Людмиле даже изредка удавалось довести себя до оргазма. Правда, потом следовало опустошение и новый провал в ужас депрессивной паранойи.

Она пробовала ходить на консультации к психологу. Три раза. Помешали аналитические способности: никто из них не имел опыта жизни, не был способен войти в резонанс с её щекотливыми проблемами, тем более помочь скорректировать искажённое вероломным предательством поведение.

Вновь появившийся около неё мужчина был фигурист, высок, с гордостью нёс идеальную осанку и условно привлекательную внешность, со вкусом одевался, был атлетически сложен, ясно и чётко выражал мысли, обворожительно улыбался, поражал деликатными манерами и учтивым обхождением.

Увы, он оказался сотрудником холдинга, которого Людмила Альбертовна проверяла на лояльность корпорации. Этот факт перечёркивал шанс познакомиться с идеалом, с мужчиной мечты: табу на сближение с персоналом фирмы было прописано в должностном контракте.

Как назло у Эдуарда Тимофеевича был тёплый приветливый взгляд, приятно волнующий голос и завораживающие жесты.

Людмила с трудом справилась с соблазном отправить в разделяющее их пространство сигнал SOS. Придать лицу сухое официальное выражение было почти невозможно, но она справилась. Правда, у неё заметно дрожали руки и предательски сел голос. Зато проверяемый был безупречно мил и уверенно спокоен.

– Мы нигде раньше не встречались, Людмила Альбертовна, – спросил Эдуард так, что у Люси свело судорогой горло, и подкосились ноги.

– Не думаю. Точно, нет. Не отвлекайтесь, Эдуард Тимофеевич, у меня к вам много неудобных вопросов.

– Задавайте же. Вам никто не говорил, что вы изумительная, просто таки очаровательная женщина? Честное слово – я в восторге! Не хочу показаться навязчивым, но всё же, примите мою визитку. Буду с нетерпением и надеждой ждать звонка. Приятное общение никому ещё не вредило. Заскучать со мной не получится.

– Как вы смеете! Не в моих правилах знакомиться с сотрудниками. Я ведь могу посчитать ваши комплименты противодействием факту проверки.

– Я и не рассчитывал на дружбу с вами, просто попытался привлечь внимание. Вы правы, займёмся делом.

Ознакомившись с документами, сделав ксерокопии, задав массу вопросов и получив ответы, Людмила Альбертовна переместила служебные бумаги со стола в кейс и вышла, сожалея в уме, что вынуждена была пресечь попытку интересного мужчины установить контакт.

Эдуард Тимофеевич галантно проводил даму до дверей, загадочно заглянул ей в глаза, разочарованно вздохнул и поцеловал ручку. Затем изобразил жестом набор телефонного номера и приложил руку к груди в области сердца.

У Люси кружилась голова, пол плавно уходил из-под ног. Эмоции устроили в голове и в непослушных мышцах неприлично безумный хоровод.

– Как жаль! Кажется это именно то, чего я тщетно искала. Почему всегда так? Отчего жизнь жестока, непоследовательна, несправедлива!

Позже она закрутилась, выполняя привычные обязанности, и слегка успокоилась. Про Эдуарда Людмила вспомнила вечером. Облик мужчины не выходил из головы, будоражил воображение. Люся пыталась смотреть телевизор, читать. Тщетно. На экране и в текстах – везде маячил завораживающе узнаваемый облик Эдуарда. Это было невыносимо.

Что ещё хуже – он начал являться в сновидениях с недвусмысленными предложениями, с навязчивыми ухаживаниями, даже приставал.

Отказать ему во сне было немыслимо, невозможно. Да и зачем, если Эдик приятен во всех отношениях?

Мужчина из сна оказался настойчивым, сильным и удивительно нежным.

Так продолжалось до вечера пятницы, когда Людмила Альбертовна лихорадочно вытряхнула из кейса содержимое в поисках заветной визитки.

Истомившись до предела, с домашнего телефона женщина набрала номер из визитки. Когда пошли гудки, она испугалась, хотела было бросить трубку, но, увы и ах, ответили сразу. Это был без сомнения его голос.

– Неужели про меня ещё кто-то помнит? Слушаю, внимаю.

– Вас беспокоит Людмила Альбертовна.

– Удивлён, смущён… растроган! Спешу сообщить, что вы меня не беспокоите – радуете. Даже если звонок служебный. Извините, увлёкся мечтами. Слушаю внимательно. Что-то не так с проверкой?

– Ну, как бы, это… думаю нам необходимо встретиться, поговорить. Это не по работе. Скорее личное.

– Есть причина?

– Да, то есть, нет, не причина – повод. У меня скоро день рождения. Через месяц.

– Вот как! Поздравляю! В жизни раз бывает восемнадцать лет. С меня презент и букет.

– Можете приехать ко мне. Пожалуйста!

– Кхм-м… ровно через месяц?

– Сегодня, сейчас. Приедете?

– Неожиданно. Но приятно. Страсть как приятно. Значит, сегодня, я не ослышался?

– Да, сегодня, сейчас!

– Кхм-м… диктуйте адрес. И это… вы будете одна?

– Да, конечно одна. В семь тридцать успеете?

– Договорились, милая Людмила Альбертовна. Постараюсь вас не разочаровать. До скорой встречи.

Людмила поняла, что мужчина колеблется. Это рождало неосознанные тревожные предчувствия, сомнения, даже страх – правильно ли поступила? Вроде как напросилась. Что Эдуард может подумать! Включать задний ход было поздно.

К назначенному сроку она едва успела приготовить ужин и привести себя в относительный порядок.

На душе противно скребли и дурниной выли самые-самые дикие из всех известных на свете кошек, устроивших майский шабаш не где-нибудь – в сошедшем с ума сознании.

Люся чувствовала себя пропущенным через эмульгатор, потом мгновенно замороженным фаршем. Полтора часа, пока вымокала в горячей воде с отдушками, сушила и укладывала волосы, накладывала макияж и придирчиво примеряла перед зеркалом наряды, Людмила задавала себе один и тот же каверзный вопрос, – зачем!

Ответа не было. Точнее, ответов было слишком много, чтобы их систематизировать и попытаться разобраться.

Она стояла у окна в облегающем приталенном платье, подчёркивающем достоинства фигуры, лёгком и воздушном, почти невесомом, напряжённо всматриваясь из окна в прохожих.

Прошло пять минут от назначенного времени. Эдуарда не было.

– Вот и хорошо! Ишь, раскатала губы. “Не для тебя придёт весна, не для тебя Дон разольётся”. Поиграла в любовь и будет.

В это время раздался неожиданно громкий звонок в дверь.

– Извините, Людмила Альбертовна, пробки. Каюсь! Мне, право, так неудобно. Прекрасно выглядите. Чем же я заслужил ваше бесценное внимание?

– Не смущайте меня сходу, проходите. Мне. Право, так неловко.

– Вы ли это, Людмила Альбертовна? Не ожидал лицезреть вас в таком роскошном облике. Знаете, как вас кличут в стенах холдинга?

– В курсе. Это неважно. На самом деле я не такая. Сами увидите.

– Уже, уже вижу! Фея, Афродита. Очарован, польщён. Попытаюсь оправдать доверие. Честно говоря, не отказался бы от поцелуя.