Читать книгу: «В любви то радостно, то больно», страница 5
– Ну-ну, не шалите. Мы совсем незнакомы.
– Так в чём дело. Сразу же и начнём… знакомиться.
– Не так скоро. Мне и без того неловко, а вы так агрессивно себя ведёте. Уж не ошиблась ли я, сделав опрометчиво бесстрашный шаг навстречу? Чувствую себя пичугой, попавшей в силок.
– Хорошо, сделаем паузу. Ваш ход. Простите, поторопился с выводами. Ваши глаза так откровенно сияли, что я подумал… впрочем, неважно, чего именно. Передаю инициативу вам. Надеюсь, не очень напугал. Мы ведь посидим, – Эдуард раскрыл объёмную сумку, в которой лежала водка, вино и деликатесы, – вот моя, так сказать, доля участия. И подарок лично для вас.
От капельки выпитого вина и по причине замечательного настроения Людмила порозовела, расслабилась. Всё было как нельзя лучше: никакой неловкости.
С Эдиком было настолько легко, словно они были знакомы целую вечность.
Незаметно за разговорами минула полночь. Мужчина непринуждённо, пространно и интересно рассказывал о себе, о друзьях, о работе, словно не думал покидать эту квартиру. Он не был пьян, не лез с приставаниями и намёками, не говорил банальностей.
– Я так рад, что ты мне позвонила. Давно так не отдыхал. Ты прелесть, – вдруг сказал Эдуард, поглаживая Люсину руку, по которой мгновенно пробежал чувствительный заряд давно забытой энергии, – как считаешь – мне не пора домой? Не хочу на первом свидании показаться нескромным.
Как непринуждённо он это сказал, вызвав сию же минуту безотчётное доверие.
Целовался Эдик до одури приятно. Объятия и вовсе погрузили в состояние эйфории.
Утром утомлённые любовники как настоящая семейная пара пили чай с пирожными, облизывали друг другу крем с губ, непринуждённо ворковали, смеялись, прерывая завтрак объятиями. Потом темпераментно, со вкусом опять кувыркались в кровати.
Около двенадцати дня Эдуард прижал к груди окончательно размякшую, поверившую в возможное счастье Людмилу, – к сожалению, мне пора, дорогая. Встреча с коллегой. Я обещал, извини. Это важно.
– Вечером ждать?
– Не люблю обещать зря. Как получится. У бога дней много.
Звонок телефона раздался, когда она разомлевшая, но довольная отмокала в ванне. Вылезать из зоны комфорта не хотелось, но трель была слишком настойчива.
– Добрый день, Людмила Альбертовна.
– Слушаю вас.
– Это правильно, слушайте. Мне есть что сказать. Я Марина, жена Эдика.
– Кто, кого!?
– Вы не ослышались, дорогуша. Не пугайтесь, я не имею претензий к вашим эротическим упражнениям. Развлекайтесь на здоровье, только ни на что серьёзное не рассчитывайте. Он мой.
– Это как! Ваш муж ночует у другой женщины, и вы так запросто об этом говорите? Я вам не верю.
– Дать ему трубку… откуда, как вы думаете, я знаю этот номер, как вас зовут? Если вы не в курсе – в мужском организме, сердце – не единственный орган, которому не прикажешь. Я, барышня, физиолог, поэтому говорю об этом спокойно.
– Почему он меня не предупредил?
– Господи, зачем? Вы же сами его пригласили. Разве не ясно, для чего одинокая женщина флиртует, с какой целью призывает в альков симпатичного мужчину? Считайте, что Эдик оказал вам услугу… а вы – ему. Он у меня романтичный, влюбчивый. Вы, милая, очень ему понравились.
– У меня ощущение, словно вывалялась в отходах чего-то зловонного. Не звоните мне больше. И ему скажите, что не хочу больше видеть.
– Как знаете. Но лучше подумайте. Эдик умеет дружить. А мне спокойнее, когда знаю, что у мужа порядочная любовница.
Людмила долго ходила туда-сюда по комнате как медведь в клетке, не в силах переварить то, что произошло, потом от души разревелась.
Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую сначала обманули, а потом ни за что наказали и поставили в угол.
Про ремонт потолка и вечернее платье
Хочу к тебе – как в дикий сон,
Под утро кажущийся былью,
Латаю сломанные крылья
И жду прибытья на перрон.
Зову тебя – по всем мостам,
На мокрых улицах и крышах.
И даже если не расслышишь,
Ты и без слов всё знаешь сам.
Лиза Чегодаева
– Одиночество – сволочь, одиночество – скука… лучше б я согрешила, – едва сдерживая слёзы, то ли пела, то ли выла Люська Савельева, – одиночество – мука… дался мне этот долбаный потолок, в самое неподходящее время!
– Ещё пара секунд и кульминация. Ромка бы с наслаждением финишировал, я была бы на седьмом небе от счастья. Всё было бы просто супер. А так что! Век себе не прощу. Идиотка, право слово. Хорошего мужика на ровном месте обидела.
Женщина вышла на балкон, нервно закурила. У соседей громко играла композиция Mea culpa в исполнении Enigma – любимая композиция этой удивительной группы, название которой можно перевести на русский язык как моя вина или я виноват, что, согласитесь – не одно и то же.
Её вина была беспредельной. Это-то она теперь понимала.
Обычно Люська зависала в блаженной прострации от этой космической музыки с заковыристыми вкраплениями страстных эротических стонов, и чего-то ещё, очень чувственного. Но сейчас эти божественные звуки были вдвойне некстати, потому что напоминали о случившемся, тем более что в фоновом режиме вульгарно, вызывающе громко скрипела кровать в квартире соседей и непристойно громко орала сама Катька, явно не потому, что порезала палец.
– Паразитка, не могла балкон прикрыть. Весь дом слышит, как ты сладкими оргазмами маешься. Тьфу, зараза, обязательно нужно из каждого свидания публичное эротическое шоу устраивать!
Непростительная глупость и чувство вины вызывали не только раздражение. Люську терзала кровоточащая болезненная рана. Она устала, утомилась от неприкаянного одиночества, но и то, что между ней и Ромкой происходило, не было избавлением от пугающей пустоты.
Понятно, что невозможно жить без поддержки, без опоры на кого-то родного, без духовной привязанности, искреннего участия и чувственной нежности, но ещё хуже отсутствие свободы, психологическая зависимость.
Наверно так. Ромка опять ушёл, злобно хлопнув дверью, в сердцах заявив, что между ними всё кончено. Всё-всё-всё, это как!
– Чего добилась-то, – зло выкрикнул он, – вокруг полно аппетитных баб, готовых ноги целовать за минуту полноценного секса, а ты… ты просто бревно бесчувственное, дерево дубина! Пусть теперь потолок тебя удовлетворяет, а я умываю руки!
Ты, Люська… ты не баба, ты… ты настоящее чудовище! Теперь мне понятно как нормальные мужики импотентами становятся. Не-на ви-жу тебя! Да-да, я нисколечко не шучу.
Она действительно допустила легкомысленный, если не фатальный промах, спросив у любовника в кульминационный момент, когда тот дышал как загнанная на ипподроме премиальная лошадь, потешно закатывая глаза, собираясь вот-вот финишировать в изнурительной интимной скачке, когда же, наконец, он покрасит потолок в спальне как обещал однажды. Смотреть, мол, на эту облезлую серость тошно.
Ладно бы только это. Случайную оплошность можно было попытаться исправить нежностью. Ромка, конечно, и сам виноват. Говорила ему, – давай романтические игры перенесём на вечер. Потанцуем, не спеша настроимся на постельную любовь.
Согреемся предварительно в горячей ванне с ароматом вожделения и безумной страсти. А потом… только потом, когда настроимся на эротическую волну под чарующие звуки Энигмы, будем долго-долго… долго-долго-долго с наслаждением скакать как вольные дикие мустанги в бескрайней прерии.
Люська этот восхитительный процесс тоже обожает, но не на скаку же.
Ну, не бывает у неё аппетита на секс при свете дня, когда полно незаконченных дел, без симфонической прелюдии, без сладких поцелуев и нежных ласк. Без трогательно заботливой нежности, без душевной теплоты, искреннего восхищения, без заслуженного терпеливым томлением интимного трепета.
Бесцеремонное вторжение без подготовки и чувственного вокала, даже если находится смычок в руках виртуоза, не может заставить скрипку стонать и плакать.
Разве так можно… прискакал, сходу – трах-бах, падай, где стоишь, ноги вверх. Сунул-вынул. Это же не секс – форменное насилие.
Симфония любви – пир для двоих, но солистам в дуэте необходимо сконцентрироваться, сыграться, войти в резонанс, направить энергию взаимного влечения на созидание, на творческое взаимодействие.
Тем более что в гости собрались идти, к Вальке Чеботарёвой, на день рождения. Нужно подготовиться, тщательно продумать, во что нарядиться, как накраситься. Это же праздник.
Люся новое платье недавно купила, в престижном бутике. Всю заначку на эксклюзивный наряд потратила, а выгулять его абсолютно некуда.
Недели две уже мечтала произвести фурор, появившись в обществе подруг в элегантном воздушном великолепии оттенка ультрамарин, идеально подходящим под цвет её удивительных глаз. Представляла их восторженную реакцию.
Куда там. Он хочет и всё. Немедленно.
Похотливая ненасытность, животное желание немедленно слить дурь, разве это по-человечески! А чувства где, где место сокровенным переживаниям, глубинным чувствам, ритуалу поклонения культу любви!
Влетел, объявил приговор. А помилование не предусмотрено общественным договором, разве женщина в таком важном вопросе как использование собственного тела не имеет права голоса!
Конечно, Люся сопротивлялась. Не очень активно, но всё же.
– Вечером, – сказал Ромка, – так вечером, – я не против сладкого десерта на ночь, но хочу тебя здесь и сейчас. Не-мед-лен-но. После ужина у твоей Вальки гарантирую вкуснейшую развлекательную программу в постели, показательные выступления с множественными оргазмами и заключительный радостный аккорд как ты любишь. А сейчас мне просто необходимо разрядиться, иначе лопну.
– Ты что – порнушки насмотрелся! Ромик, солнышко, не готова я вот так сразу открыть для тебя сейф с драгоценностями. У меня причёска. После секса нужно принимать душ, смывать следы интимной страсти. Представляешь, я буду похожа на мокрую курицу, на ощипанного цыплёнка. Если хочешь, исследуй желанные глубины сзади, стоя.
– Ну, уж, нет! В этой позиции кобелям можешь себя предложить! Я люблю классику, чтобы ноги на плечах и размах.
Короче, даже слушать не стал. Как зверь накинулся, разве что не рычал. Вырвал с корнем пуговицы на халате, ворвался на сухую с разбега. Это что – насилие или секс?
Ромка хотел Люсю всегда и везде, особенно когда мог наблюдать упругое тело в наряде библейской Евы и владеть им безраздельно. Женщина не знала, радоваться подобной реакции любимого на свои выдающиеся прелести или расстраиваться.
Убывающие как шагреневая кожа годы творческой интимной активности ограничивали шансы выбиться в дамки, сокращали возможность выбирать, копаться в женихах, взвешивать и примерять кандидатуры избранников до бесконечности, как в строптивой молодости.
Одиночество – проблема века. Приходится считаться с обстоятельствами непреодолимой силы. Кто знает, что это, не станет задавать лишних вопросов. Бери что дают, иначе пролетишь как фанера над Парижем.
Нечто подобное тому, что произошло только что, уже случалось прежде в их отношениях.
Тогда Ромка больше часа энергично, с каким-то агрессивным энтузиазмом прыгал на ней, а Люська никак не могла не только возбудиться, даже почувствовать его вялую эрекцию, словно внутри находился виртуальный, а не настоящий символ мужской силы, будто он одноразовым шприцем анестезию вколол.
Люськина чувствительная психика так сложно устроена, что сначала её необходимо завести прикосновениями, поцелуями, сладкими речами, чтобы она поплыла на разноцветных волнах, чтобы потекла. И лишь когда окончательно созреет для близости можно вторгаться в сокровенные пределы.
Вот тогда остановить трепетную ненасытность уже невозможно.
Ромке в тот раз долго не удавалось приблизить финиш. Люся лёжала с закрытыми глазами, со стиснутыми зубами и ждала, когда любимому надоест терзать её нежное тело.
Она мысленно считала баранов, чтобы не заснуть, хотя этот метод должен работать в обратном направлении, планировала последовательность неотложных и важных дел по дому. Короче, развлекалась, как умела, чтобы не выдать любимому истинное отношение к плохой игре.
Ей было неинтересно принимать участие в неподготовленной репетиции, скучно лежать распятой как препарированный цыплёнок на анатомическом столе и ждать, когда лаборант устанет издеваться над истерзанным телом.
– Можно задать вопрос, – зевая, спросила уставшая от неудачного эксперимента дама, – Ромик, любимый, ты ещё долго будешь проверять на мне действие правила буравчика!
Странный вопрос прозвучал неожиданно. Для самой Люси в том числе. Откуда в её голове всплыл этот самый буравчик, она не знала, но этим ласковым унижением не закончилось испытание нежного мужского эго, – я тебя совсем не чувствую, – вырвалось у неё, – проверь, может тебя там нет!
– Идиотка, – взорвался любимый, резко выскользая из неё, стремглав убегая в зону комфортной недоступности.
Любовник предпочёл ретироваться, застенчиво закрывая мгновенно повисшие артефакты сразу двумя руками, чтобы не дать Люсе повода сомневаться в собственной интимной исключительности.
С чего бы такая стыдливость, если только что ты уверенно бороздил деликатные просторы нежных глубин, изображая полового гиганта!
Неделю или около того любовник не появлялся.
Люся соскучилась. Ей было до жути одиноко.
– Пусть просто придёт, – медитировала Люся, – словом не упрекну. Полежим, пошепчемся.
Она изнывала от желания близости, готова была, за возможность быть вместе, пожертвовать толикой личной свободы: малюсенькой такой постельной частью приятного во всех отношениях интимного бытия, даже на капельку насилия была согласна.
Хочет чувствовать себя всемогущим – бог с ним. Пусть хоть круглые сутки загоняет своего суслика в её тёплую норку, даже если пещера грёз в одно мгновение превратится в пустыню.
Понятно, что подобные мысли резвились и шалили в воспалённом одиночеством мозгу, пока будущее отношений оставалось нестабильным, туманным.
Ромка остыл, одумался, устроил неожиданное, но желанное рандеву, наподобие фестиваля джазовой музыки – заранее подготовил пианино, саксофон, ударные инструменты, оставалось настроить скрипку.
Воссоединение было волшебным сценическим действом из музыки, любви и эротики.
Конечно, потом, когда последний стон Энигмы удивительным образом слился с финальным криком самой Люси, он долго дулся, ворчал. Но, Люся чувствовала – это самая настоящая любовь!
Если вдуматься – она для него прекрасная партия: великолепная двухкомнатная квартира, престижная работа, уникальная способность к социальной коммуникации, обширные общественные связи.
Увы, к роли рабыни Люся не приспособлена, не готова ложиться на разделочную доску по первому требованию. Разве это повод, считать её безнадёжным активом, обречённым на отчуждение!
Она хочет и может любить, но в рамках интимных приличий.
Ромка почти две недели едва не носил Люську на руках. Секс был поистине волшебным, а общение изысканным, волнующим. Они даже договорились в следующую субботу подать заявление на регистрацию брака.
Увы, идиллия длилась недолго. Раздосадованная скучным треньканьем несмазанного смычка, она снова наговорила в самый ответственный момент изысканных глупостей.
Демарш и объявление санкций потенциальным женихом последовало немедленно, причём в категоричной форме. Ромка демонстративно, неприлично скривив физиономию, бросил на тумбочку в коридоре ключи от Люсиной квартиры, заявив, – достала, ухожу! Не вздумай звонить. Ты растоптала моё мужское достоинство. Будем считать, не сошлись характерами. И вообще – тебе противопоказано жить с мужчиной.
– Как ты можешь так говорить, я ведь тебя люблю!
– Настолько, что потолок волнует тебя сильнее близости.
– Мы же в гости собирались, Ромуальд. Неужели ты меня бросишь в такую ответственную минуту? А моё вечернее платье…
– Пригласи соседа. Возможно, он вдохновит тебя сильнее. Интимные отношения – не твоя стезя.
– Прости, я не умею играть роль страстной любовницы по принуждению.
– А я не умею и не хочу уговаривать. Женщина обязана подчиняться, когда мужчина хочет её любить.
– Любовь, секс, это особенная, это, Ромик, праздничная трапеза. Её ни в коем случае нельзя начинать с десерта. Сладкое, поверь, отбивает аппетит, портит характер. Я буду ждать, когда ты повзрослеешь. Или одумаешься. Ты мне нужен и дорог.
– Заметил! Не надейся, не вернусь. Достала! Всегда найдутся желающие угостить меня мороженным со взбитыми сливками. С тобой можно запросто стать импотентом. Такое… такое, сказать в самый ответственный момент. Немыслимо!
– Я что – стала ненужной, ничьей!
– Где-то так, Люсенька. Любовь, её заслужить надо.
– Но ведь и ты, ты тоже можешь оказаться никому не нужным.
– Я мужчина, – гордо ответил Ромка, – поэтому всегда играю главные роли. Вас, баб, пруд пруди, особенно, таких как ты – разведёнок с прицепом.
– А я устала играть, тем более, если правила устанавливают, когда хотят, без моего согласия и участия.
Люся наглухо закрыла балкон, уткнулась лицом в подушку. Наверно правильно говорят, что от судьбы не уйдёшь. Если ушёл – значит, не судьба!
Когда меня ты позовёшь
вот поезд отходящий от перрона
вот я – машу ему рукою вслед
вот ты в окне плацкартного вагона
вот нас с тобою в кадре больше нет
Борис Панкин
Утро выходного дня начинается… да какая разница, хоть до обеда спи, эти дни – настоящий праздник.
На новой должности по регламенту и договору ненормированный рабочий день: круглосуточная головная боль за тридцать работников, за планы, заказы, графики, за распределение ресурсов. Зарплата, конечно, значительно выросла, но ответственность выматывает.
Женька, хотя нет, теперь Евгений Борисович Хрусталёв, руководитель отдела логистики, аккуратист и умница.
Начало дня для него наступало после тщательного бритья, горячего душа и прочих утренних процедур, включающих питие ароматного кофе за просмотром ежедневника в планшете.
Молодой человек ужасно не любил, когда кто-то или что-то нарушало утренний ритуал тонкой настройки на дневные планы.
И вдруг звонок, в самое неподходящее время. Рука дрогнула, бритва слегка соскользнула. Порез.
– Ну, вот, блин, визитную карточку испортил. Хрусталёв на проводе!
– Жека, братан, выручай! Вопрос жизни и смерти.
– Первая кровь похоже уже пролилась. Ты ранен, убит! Костя, ты что ли, негодный мальчишка? Что у тебя: немцы в городе, инопланетный десант, землетрясение? Изыди, сатана, у меня сегодня вы-ход-ной и невероятные планы на личную жизнь.
– Знаю, понимаю… но тут такое! Короче, женюсь я. И день свадьбы уже назначен.
– Поздравляю, дальше-то что, причём здесь я и мой выходной? Хочешь мне уступить своё счастье? Не, не потяну. Своим бы успеть насладиться.
– Хватит издеваться! Я должен Ирму, невесту, в салон для новобрачных отвезти. Платье, фату, туфли и прочую ритуальную дребедень выбрать нужно.
– Взаймы не дам!
– А-а-а, причём здесь это! Приезжай, срочно. Машину мою возьмёшь, кредитку. Твоя задача – выполнять её просьбы. Все-все.
– Уже моя, даже так!
– Не ёрничай. Расходы в границах лимита, конечно.
– Это сколько, хотелось бы знать?
– Максимум двадцать. Зелёных, конечно, не деревянных. Это же свадьба, а не детский утренник.
– Не хило! А невеста в курсе размеров бюджета?
– Пока нет. Рассчитываю на твои стратегические способности. Надеюсь, проблем не будет. Ирма – девушка без особенных материальных претензий. Весь этот балаган, точнее, свадьба, скорее моя инициатива. Хочу, чтобы она поняла, что я для неё, нет – не так, что она для меня – самая-самая. Твоя задача – быть консультантом, помощником, гидом.
– И конечно клоуном. Сам-то чего не едешь?
– Напортачил в последнем проекте. Шеф послал исправлять косяки, иначе задница, иначе глубокая долговая яма. Я же авансом оплату взял, чтобы свадьбу справить. Выручай, дружище!
Как же Евгению не хотелось менять на ходу планы, но отказывать друзьям не принято, да и свадьбы не каждый день.
– Она хоть ничего, невеста-то, хорошенькая, или так себе – простенько, но со вкусом?
– Ирма – изумительная девушка. Только не умри от зависти. Давай бегом, жду.
Услышав адрес и имя невесты, Женька призадумался. Где-то в глубине памяти туманным миражом всплыл тот самый дом, подъезд и скамейка, на которой он когда-то, лет шесть назад, почти до утра просидел с застенчивой сероглазой девчушкой, которая зажгла где-то внутри потребность любить.
Встретил он её в коридоре института. Малышка, по виду совсем школьница, навзрыд ревела. Женька зацепился за неё взглядом. Хрупкая девочка выглядела беспомощной и трогательной. Юноша вызвался помочь.
Ему, выпускнику, специалисту с дипломом, почти мужчине, вдруг захотелось успокоить девчонку. Оказалось, что проблема яйца выеденного не стоит. В деканате что-то перепутали, не туда положили документы. Девушке сказали, что в списках поступающих её нет.
Женька быстренько уладил беду и решил проводить новую знакомую, которая была ему благодарна сверх меры. Ту девушку тоже звали Ирма.
Неспешная прогулка по набережной, кафе мороженое. Юноша боялся что-то сделать не так, спугнуть ненароком восхитительное ощущение, разгоняющее кровь и раздающее радость.
Он мечтал продлить свидание как можно дольше.
Так и случилось.
На скамейке у подъезда Женька осмелился взять Ирму за руку. Больше того, она согласилась на вечернее свидание. Романтические воспоминания всколыхнули эмоции, от которых сделалось хорошо и одновременно грустно. Внутри у него что-то сжалось и хрустнуло.
Вдруг это она, та самая Ирма!
В то памятное утро, после очередного расставания с девушкой-мечтой, Ирму он уже, слегка робея, назвал любимой, юноша был взволнован признанием и первым поцелуем, оттого задумчив, рассеян, по причине чего не заметил, как шагнул в раскрытую пасть сантехнического люка. Последствия были трагические: множественные переломы, сотрясение мозга с довольно длительной потерей сознания, стационарное лечение.
Потом были проблемы с поиском новой работы, следом командировка, растянувшаяся почти на полгода, душевные переживания, связанные с потерей здоровья.
Время для объяснения с любимой было безнадёжно упущено. В молодости мы не принимаем потери слишком близко к сердцу: так, значит так.
В новом городе были другие девушки, иные влюблённости, конечно же, поцелуи, романтические свидания и новые признания в любви.
Женька жил легко, беспечно, весело. Девушки запросто появлялись в его жизни и незаметно уходили, не оставляя серьёзного следа в его раненой некогда душе.
Ирму он вспоминал постоянно. Мало того, испытывал неизгладимое чувство вины перед ней. Первая любовь – самая яркая в его жизни. Почему-то Евгений тогда решил, что инвалид с переломанными костями и больной головой никому не нужен.
Но всё это было так давно. Девочке в ту пору было чуть больше семнадцати лет. Ему двадцать четыре. Теперь он для Ирмы совсем не пара: она наверняка расцвела, повзрослела. Обаяние, изящество, женственность украшают теперь уже женщину, а не девочку
Евгений представил её лицо, прекрасное, словно экзотический цветок, и всю-всю-всю, от кончиков пальцев до улыбки и жестов.
Увидев Женьку, Ирма вздрогнула, на автомате поправила причёску, невольным жестом одёрнула платье.
Она явно была смущена.
– Извините, у меня нет возможности беседовать с вами. Сейчас за мной заедет друг жениха. Я спешу по делам.
– Ирма, ты ждёшь меня. Можешь позвонить Косте.
– Евгений, я тебя сразу узнала. Как мир тесен. Не ожидала когда-нибудь ещё тебя встретить. Думаю, ни к чему ворошить неприглядное прошлое.
– А я рад, что это именно ты. Если бы не глаза и голос, не узнал бы наверно. Какой же я дурак, право слово. Прости!
– Зато ты совсем не изменился. Всё такой же мальчишка. Ладно, не будем говорить о грустном. Я теперь невеста. Люблю, любима… очень счастлива. Давай не будем углубляться в воспоминания, а то я заплачу. Мне как-то нехорошо. Не вовремя ты появился, совсем некстати.
Пока ехали, говорили обо всём подряд, лишь бы разрядить напряжение. Ирма упорно делала вид, что встреча её нисколько не задела, но села на заднее сиденье с противоположной от Женьки стороны, чтобы лучше его разглядеть.
Эмоциональная память немилосердно терзала душу девушки, навязчиво возвращая в те дни, когда жизнь казалась волшебной сказкой. Первый поцелуй, сбивчивое признание в любви, восторженное ликование от осознания, что наконец-то встретила самого важного в жизни человека.
Ирма в ту ночь не сомкнула глаз. Сколько надежд было связано с любимым, сколько радужных предчувствий. Непонятное томление, сладкие грёзы, мечты о светлом будущем, предвкушение восхитительных событий каждый следующий день.
И такое жестокое разочарование. Любимый даже весточки не подал. Окрылил надеждой и забыл про неё, взял и бросил.
Как же девочка страдала, как болела!
Ирма намеренно непринуждённо рассказывала о забавных романтических эпизодах встреч с Константином, о фасоне и цвете будущего платья, о ремонте в квартире, где после свадьбы предстоит жить молодожёнам, чтобы хотя бы попытаться задеть Женьку, чтобы разбудить в нём ревность.
Пусть видит, что потерял!
Она сама не понимала, зачем ей это нужно. Возможно, уязвлённое самолюбие.
Девушка беззаботно смеялась над проблемами предсвадебных мероприятий, над Костиной растерянностью и неопытностью, которые видела смешными и нелепыми, но уверяла, что именно эти качества в совокупности с преданностью и верностью ей нравятся больше всего.
Казаться счастливой в присутствии Евгения было больно. Слёзные протоки едва сдерживали давление.
Ирма незаметно дула на глаза, остужала лицо движением ладоней, сжимала губы, чтобы не показать клокочущее возбуждение.
Зачем он явился именно теперь!
– Не представляешь, как я люблю Костика! Он такой забавный, такой милый.
Женька не мог ни о чём ином думать, кроме того, что по-прежнему любит её.
И не только. Ему захотелось обнять эту девушку до спазмов, до колик внизу живота, до дрожи в коленках.
Ирма заманчиво, соблазнительно до умопомрачения пахла весенней свежестью и фруктовой сладостью одновременно. Наверно это характерная особенность всех на свете невест.
Её волнующие, аппетитно упругие формы, яркий румянец, лихорадочное оживление манили, дразнили, искушали запретными фантазиями.
Евгений едва не мурлыкал от наслаждения, слыша чувственный голос Ирмы. Он даже не догадывался, что её горлышко тоже сжимают спазмы, что впечатлительная невеста едва не задыхается от наплыва воспоминаний, от избытка эмоций, оттого как жестоко судьбой распорядилась жизнь.
Женька представлял, как одной рукой держит Ирму за тонкую талию, другой притягивает кудрявую голову и целует, целует, опьянённый желанием. Увлёкся сладострастными видениями настолько, что едва не столкнулся на перекрёстке со встречной машиной, выехав на красный сигнал светофора.
Ирма ойкнула, – внимательнее, Женечка. Невесту везёшь.
Женька прижался к обочине, отдышался и повернулся к спутнице.
Ирма смотрела на него с налётом томности в серых глазах, как бывает при взгляде на объект обожания.
Поединок взглядов продолжался минут пять, может быть дольше. У Женьки слезились глаза. Ирма дрожала, но выдержала испытание прошлым.
О чём она думает! Интересно, смог бы он сделать Ирму счастливой, если бы не травма?
Глупее мыслей о чужой невесте придумать невозможно.
Женька чувствовал себя неудачником, предателем. Ведь жизнь могла сложиться иначе.
Могла.
Если бы не проявил слабость.
За счастье нужно бороться. Ирма могла быть его женой, а не избранницей друга.
В бутике они долго с энтузиазмом выбирали свадебные аксессуары, подвенечное платье. Ирма вела себя несколько странно, можно сказать фривольно.
Женьке показалось, что она кокетничает, разжигает в нём былую страсть.
Да нет же – не показалось. Так и есть!
Невеста кружилась в нарядах, словно танцевала менуэт, игриво посылала целыми букетами воздушные поцелуи, раскраснелась. Потом увлеклась, начала странным образом шалить.
Ирма без стеснения, нарочито дразня, демонстрировала Женьке интимное бельё с легкомысленными кружавчиками, словно именно он и есть жених.
Мужчина заворожено смотрел на нескромное феерическое представление, не понимая, как поступить, что думать о причине интимного розыгрыша.
На мгновение он почувствовал себя прежним Женькой, который признанием в любви застолбил за собой эксклюзивное право прикасаться к этой ослепительной красоте, дышать ей, восторгаться. И конечно распоряжаться.
Но ведь Костя – друг. Ирма – его невеста. Нельзя грязными руками и похотливыми грёзами осквернять алтарь целомудрия. Нельзя даже мысленно прикасаться к невесте!
Однако смотрел Женька на Ирму так, словно хотел проглотить целиком.
– Как же повезло твоему будущему мужу. Я ему так завидую.
– Кажется, у меня соринка в глаз попала. Зайду в дамскую комнату, умоюсь, – дрожащим голосом сообщила Ирма, старательно отворачивая лицо.
После салона они сидели в кафе, пили ароматный кофе, ели пирожные.
Женька не заметил, как подсел к чужой невесте, как слизнул крем с её сладких губ, как впился в них совсем не целомудренным поцелуем, как утонул в беспамятстве от избытка эмоций, захлебнувшись девятым валом греховного сладострастия, как их обоих накрыло с головой туманом греховного наслаждения.
Отрезвил ветреную парочку неожиданный звонок от Костика, который извинялся перед Ирмой и Женькой, сообщил, что не сможет приехать домой ещё два-три дня. Костя послал жениху десятка два снимков танцующей в свадебных нарядах невесты, думая – как же это здорово, иметь в запасе несколько дней.
Новоиспечённые любовники, не сговариваясь, сплели руки, и пошли к машине.
По дороге купили две бутылки вина, закуску, цветы.
Женька удивился, как легко Ирма согласилась лечь с ним в постель. Всё, о чём бы он ни задумался в этот день, исполнялось в ту же минуту. Он был счастлив.
Женька грезил, как вёдёт Ирму под венец, как гладит оплодотворённый животик (беременность, дети – символы исключительной принадлежности женщины мужчине), как держит на руках маленькую дочурку.
До вина и после него, а потом ещё и ещё был сказочный полёт в страну эротических грёз. Ирма была бесподобной любовницей, исключительно страстной, самой лучшей из всех, с кем Евгению довелось переплетаться телами. Потом любовники долго мылись вдвоём в ванной, в кровати с наслаждением облизывали друг друга.
Ирма, не скупясь, угощала Женьку изысканными эротическими деликатесами, в ответ он дарил любимой похожие ласки, испытав немыслимое наслаждение от её судорожных оргазмов.
Любовники не стыдились наготы, не испытывали неловкости и смущения, разглядывая при ярком свете анатомические подробности желанных тел, принимая порочные позы, дозволяя запретные нежности, отдаваясь, даря и даже насилуя друг друга.
Они нисколько не сожалели о содеянном, хотя понимали, что поступали гадко по отношению к Косте.
