Читать книгу: «Везунчик», страница 4

– Да не было там никакого секса с моей стороны и даже какого-либо намёка на артистичную эротику! – с вымученной улыбкой отверг Кузен обвинения в сексуальной распущенности. – Всё произошло из-за какого-то анекдотического, нелепого и пагубного стечения совершенно непредсказуемых и уму непостижимых обстоятельств. После того как патрон назначил меня своим помощником, он хотел, чтоб я всегда был у него под рукой, и пересилил меня в одноэтажный флигель, который стоял сразу за его родовым домом. И хотя там были все удобства, но мне было скучно жить одному в четырёхкомнатных апартаментах. Поэтому Жайме разрешил мне взять себе напарника из рабочих нашей фирмы. Кстати, в последние полгода я делил жильё с Гришей Дановичем.

Это несчастье случилось в воскресенье в наш единственный выходной день. Вечером в субботу мы с мужиками здорово набрались, так как отмечали то ли День радио, то ли День Победы.

– Мы отмечали сразу оба эти праздника, поскольку они попали на рабочие дни, – внёс поправку Ромин напарник и закурил ещё один «душистый» косячок.

– Теперь понимаю, почему мне было так дурно, ведь мы взяли на грудь удвоенную норму алкоголя, – с запозданием выяснил Кузен причину своего недомогания. – Встал я часов в десять, попытался разбудить Гришу, но он всё ещё дрыхнул непробудным сном.

– И вовсе я не дрыхнул, а находился в состоянии глубочайшей медитации, – обиделся непонятый невежественным простолюдином «дервиш». – Я пребывал в изменённом состоянии сознания, которое мэтр Стив Лаберж называет осознанным сновидением. Отлично помню, что в то утро я странствовал по райским мирам.

– Но судя по твоему дикому, истошному храпу, ты обретался в далеко не ангельских объятьях, – съязвил Рома. – Временами мне казалось, что тебе раз за разом кто-то вилы в задницу втыкал. Но сейчас разговор не об этом. В прескверном настроении я выбрался наружу и увидел под окнами спальни патрона кабриолет Грасы с поднятой крышей. А это означало, что она вернулась домой уже под самое утро, когда на улице было ещё ветрено и свежо. На Рождество патрон подарил своей молодой жёнушке новенький мерседес-кабриолет, а себе приобрёл «порш» последней модели. А нам всем жалостливо плакался, что у него денег на жизнь не хватает! Граса, вторая жена Жайме, годилась ему в дочери, ибо была сверстницей его старшего сына. Она быстренько родила своему потрёпанному супругу дочь, но воспитывалась малышка родителями Грасы. Супруги жили почти что свободным браком, так как Граса совершенно не ревновала мужа, хотя и догадывалась о его «левых» поползновениях. Скорее всего, патрон ночевал у Лидки Пустун, потому как вечером я видел его «порш» у дома, который она снимала. Вы, наверное, уже догадались, кто оплачивал аренду этого «маленького» двухэтажного особнячка. Вообще-то, обычно заботливый глава фирмы проверял условия проживания своей сотрудницы в ночь с пятницы на субботу. И это была лишь только одна из причин роковых последствий того безумного, суматошного утра. Страдая прогрессирующим склерозом, Жайме перепутал день своего посещения и застал в постели своей пассии своего снабженца Феликса Карапету. Хорошо хоть патрон не нагрянул к Лидке в четверг, а то все шишки достались бы Грише Дановичу.

– По-видимому, ваша фирменная нимфоманка по четвергам предпочитает окаменелое мужское достоинство, поскольку оно постоянно готово к употреблению, – насмешливо отметил я, но почему-то моя ирония никого не впечатлила.

– Хоть наш патрон далеко не Геракл, но если психанёт, то управиться с ним не так-то и просто, – продолжал тарахтеть вошедший в азарт Рома. – Как выяснилось, всю ночь он посвятил разборкам с подчинёнными, которые переходили в кулачные бои с примирительными перерывами между раундами. Так что к утру у него, как и у меня, было мерзопакостное настроение, но, в придачу, ещё и парочка фингалов на помятом «автопортрете».

5. Маятник хронометра Судьбы.

– Ой! Кажется, я увлёкся. – неожиданно спохватился Рома. – Прошу простить меня за маленькое лирическое отступление. Давайте прейдём к сути убийственного недоразумения, погубившему фирму «Barata e Neto». Когда я вышел во двор, то увидел, что вся моя одежда испачкана какой-то подозрительной грязью, а все мои брюки какая-то сволочь изгадила пакостной рвотной массой.

– В грязи ты вывалялся, когда по дороге домой поскользнулся на свежих собачьих какашках, – просветил Кузена его поводырь. – А если ты сходишь в кафе и заглянешь в зеркало, то увидишь ту сволочь, которая тебя обрыгала.

– Когда ночью мы вернулись домой, я упал на кровать и мгновенно уснул, – недобро поглядывая на Гришу, возобновил свой сказ былинщик. – Поэтому моя постель выглядела ненамного лучше, чем моя одежда. К тому дню весь мой гардероб полностью износился и на переодевание у меня остались лишь цветастые семейные трусы. Быстренько вымывшись под душем, я надел чистые трусы, сгрёб в охапку постельное бельё и грязную одежду и потащил всё это к бетонной баньейре, которая стояла неподалёку от флигеля. Налил я в это «джакузи» нагретой на солнце воды, высыпал туда из коробки весь стиральный порошок и вывалил в баньейру всё моё барахло.

– Между прочим это был мой порошок, купленный на мои кровные денежки, – скаредно забрюзжал оживший истукан. – Твой «Surf» ещё в марте месяце закончился.

– А с декабря по март ты в чьем порошке своё грязное бельишко полоскал?! – огрызнулся Кузен. – Так вот! Плескаюсь я в бетонном корыте, елозю туда-сюда зловонное тряпьё – и, вдруг, слышу тоненький жалостливый женский голосочек: «Romã! Romã! Romã!» И сразу же сообразил, что это дурочка Граса меня кличет. Только она так и не научилась произносить правильно моё имя и обзывает меня субтропическим фруктом. Любой идиот знает, что Romã по-португальски – гранат. Сколько раз уже ей говорил, что моё имя произносится с ударением на первом слоге!

Поднимаю мои слезящиеся глаза вверх, навожу фокус – и точно – красотка Граса! Выглядывает из распахнутого окна спальни и манит меня своей точёной холёной рученькой. На тело крашенной блондиночки был наброшен тоненький полупрозрачный халатик, который не очень-то и надёжно скрывал её женские прелести. Если судить по её стройной фигурке и плоском животике, то никто бы ни за что бы не поверил, что она недавно рожала. Пышные, чуток растрёпанные волосы собраны в кокетливый комочек на макушке, губки сложены пунцовым бантиком, бирюзовые глазища обрамлены длинными подкрашенными ресницами. Ну чем тебе не богиня любви Афродита, сбежавшая с Олимпа, чтоб вволю порезвиться на грешной Земле Матушке! У любого здорового мужика, даже у хронического импотента, несомненно, сразу бы слюнки ручьями потекли. Но я-то отлично понимал, что «клеится» к Грасе Барата – это самое что ни на есть безнадёжное в регионе Алентежу дело. На вид она казалась дурочка-дурочкой – слегка вульгарное личико, заманивающий, многообещающий взгляд. Но эта привлекательная «дурочка» прекрасно знала себе цену и, если бы на кого и клюнула, то только на принца или миллиардера. За три года я перевидал множество субчиков, которые пытались подкатить к Грасе, рассказывая ей по секрету о всех загулах её благоверного. Мадам Барата долго водила их за нос, но, в конце концов, надменно заявляла, что не изменяет своему мужу из принципа. Ей грех было жаловаться на Жайме, который тратил на её прихоти баснословные деньги. Похоже, что именно по этой причине он и влез, как потом оказалось, в чрезмерные и неоплатные долги. Как-то я спросил патрона, почему он до сих пор не начал реставрацию своего родового дома. Жайме ответил, что реставрация обойдётся на порядок дороже, чем постройка нового шикарного дома на пустынном месте. И ввиду этого, он соорудит в своем закрытом посёлке, на самом козырном месте, роскошный особняк, достойный даже супруги французского президента.

– Рома! А тебе не кажется, что ты снова слегка отвлёкся, – проскрипел своими каменными голосовыми связками внештатный критикан.

– Ты как всегда прав, Гриша, – печально согласился с критиком Кузен и вернулся в русло прежнего повествования.

– Romã! Romã! – жалобно промяучила Граса и, заметив, что я весь во внимании, излила на меня свои безосновательные претензии: – У меня в спальне освещение почему-то не работает. Люстра мигает и в ней что-то трещит. Ты же в понедельник её ремонтировал, а она три минуты назад совершенно погасла. А мне к приезду мужа макияж наложить надо.

– Вот дура! – в сердцах подумал я. – И зачем тебе макияж?! Он же тебя только старит! На небе ни тучки, солнце жарит во всю, а тебе дополнительное освещение подавай! В крайнем случае, могла бы включить и светильник на тумбочке!

Но фифочке я ничего не сказал, так как действительно ремонтировал люстру в начале недели. В ней, на потолочном клеммнике, зажимной винтик раскрутился и нужно было его лишь только чуток поджать. Но в понедельник у меня после празднования Дня печати голова от боли раскалывалась, и вместо плоской я взял крестовую отвертку. А люстра то была чересчур древняя и, когда её сварганили, винтов с крестовидным шлицем ещё не придумали. Мне кое-как удалось зажать контакт, люстра перестала мигать, и я со спокойной совестью пошёл похмеляться. А во вторник собирался прийти с нужным инструментом, но за текущими делами мои благие намерения вылетели из головы.

Чтобы не осложнять с Тараканами отношений, я пообещал фифочки сейчас же принять неотложные меры. А так как мы жили с семейством Барата по-добрососедски, по-свойски, то я и решил наведаться к ним в чём Боженька послал. А Боженька послал мне только семейные трусы и мои тяжёлые рабочие ботинки. Туфли мои были замызганы присохшим дерьмом и рвотой, а на их отмывание времени у меня уже не было. Засунул я ноги в ботинки, а там мокрота как в промозглых белорусских болотах! Но разбираться в причинах отсыревания моих говнодавов было уже некогда. Подхватил инструмент и стремянку и попёрся в спальню патронши на принудительные аварийные работы. А в ботинках что-то противно чвакает и из них почему-то прёт запашком потных ног и высокоградусного алкоголя. И мне так и не удалось догадаться о природе этого странного паранормального явления.

– Да никакой паранормальщиной там и не пахло, – презрительно фыркнул всезнающий «дервиш». – Когда мы поздно ночью вернулись во флигель, ты ведь ни сразу завалился дрыхнуть в кровать. У нас ещё осталась про запас не начатая полулитровая бутылка «Grey Goose». Я тогда уже с ног падал, но ты вознамерился выпить всю эту водку на сон грядущий. Однако наливать её было уже не во что. Последние стаканы мы перебили ещё в прошлый понедельник. Но ты без моего ведома разлил «Grey Goose» по своим немецким рабочим ботинкам и предложил мне выпить из них водку на брудершафт. Я тебя тогда не удавил только потому, что у меня от усталости сил больше не было. Ведь самая дешёвая бутылка этой французской водки стоит почти что сорок евро!

– И вы-таки выпили эту водку на брудершафт?! – искренне ужаснулся Степан.

– Не могу сказать тебе точно, – задумчиво почесал свой каменный затылок Данович, и на его спину посыпалась то ли перхоть, то ли крупнозернистый песок. – Мои глаза ещё запечатлели, как мы стояли с Ромой с переплетёнными в локтях руками и держали перед носами злосчастные ботинки. Помню, что из них исходил запах первоклассной водки с сильной примесью аромата потных ног. А дальше – чёрный провал в памяти.

– А я так и вообще всё начисто запамятовал, – сокрушённо вздохнул Кузен, но тут же отбросил мрачные мысли. – Хотя, может быть, это и к лучшему. И так, продолжим. Поднялся я на второй этаж в спальню, влача за собой тяжёлые как кандалы ботинки. Спальня была довольно-таки просторная с высокими потолками и двумя широкими окнами. Стены были обклеены цветочными обоями и увешаны писанными маслом старинными картинами. Слева, у дальней стены опочивальни, ближе к окну, стояло трюмо с тройным зеркалом и туалетным столиком. В правом углу размещался трёхстворчатый гардероб с зеркальными дверцами. Между ними, посредине, стояло резной комод, на котором стоял DVD плеер. Над комодом висел большой плоский цветной телевизор. Вдоль стен спальни стояло несколько стульев с мягкими сиденьями и спинками. Все эти предметы, кроме DVD и телевизора, явно принадлежали одному мебельному гарнитуру.

Но гвоздём опочивальни была огромнейшая старинная кровать под балдахином, занимающая не менее трети полезной площади помещения. На этом пространном ложе, нисколько не стесняя друг друга, могли бы попроказничать как минимум четыре пары свингеров. На стене, повыше изголовья, висело огромное овальное зеркало, как видно для того, чтоб супруги могли полюбоваться своими любовными играми со стороны. У изножья кровати, на специальных подставках, стояли два крылатых ангелочка с луками и стрелами, вырезанные в натуральную величину из какой-то твёрдой породы дерева. Этих лыбящихся пухленьких амурчиков маститый художник расписал красками, и они выглядели точь-в-точь как живые. Очевидно, в их обязанность входило постоянное подстёгивание «молодожёнов», чтобы те не приостанавливали процесс воспроизведения потомства.

С превеликим трудом я дошлёпал до средины опочивальни, поставил стремянку под люстру и, постанывая, начал взбираться к олимпийским высотам. Голова ужасающе трещала, я почти что ничего не соображал, а похмелиться было нечем. Ну, разве что сунуть нос в один из моих ботинков и надышаться испаряющимися наркотическими ароматами. Люстра состояла из двух массивных бронзовых ободов, скреплёнными тремя штангами, – большой, диаметром около метра, вверху, а меньший, имевший в поперечнике где-то с полметра, – пониже. Вся эта конструкция на трёх цепях подвешивалась к крепёжной чаше, привинченной к потолку. И чаша, и ободы были инкрустированы изумительными золотистыми пластинами в виде опавших осенних листьев. К ободам подвешивались гроздья хрустальных подвесок, а с их внутренней стороны крепились патроны с многочисленными лампочками. Люстра имела два режима функционирования – бытовой осветительный и ночной, для создания интимного полумрака в опочивальне. Лампочки были расположены так искусно, что, отраженные подвесками лучи, заполняли спальню радужными бликами при любом режиме работы.

Скрипя зубами, я снял с крепёжной чаши декоративную крышку и увидел, что контакт на клеммнике уже основательно подгорел. И тут я заметил, что шурупы, прикрепляющие чашу к потолку, заметно проржавели и люстра висит фактически на моём честном слове. А если эта массивная конструкция, вдруг, оборвётся, то запросто прихлопнет Таракана или Тараканшу, а коль «повезёт», то сразу же их обоих. Но если она сорвётся прямо сейчас, то жертвой несчастного случая стану я, а это никак не входило в мои перспективные планы.

Сначала всё моё нутро похолодело, но быстро отогрелось, ибо я утешил себя вполне тривиальной мыслю. Если эта махина провисела почти семьдесят лет и до сих пор никуда не отправилась погулять, то пару неделек она ещё подождёт. К счастью, прогнозы погоды на ближайшие две недели ни торнадо, ни землетрясения, ни цунами не предвещали. Так что поменяю шурупы на следующей недели на трезвую голову. А сейчас нужно только аккуратно зажать контакт, поставить на место крышку и быстренько распрощаться с гостеприимной хозяйкой. Но выполнить намеченные мной работы оказалось не так-то и просто. Мои руки предательски дрожали, а всё моё тело качалось на верхотуре как тоненький стебелёк на ветру. По дороге в спальню куда-то слетел прорезиненный наконечник с одной из ножек лестницы и стремянка утратила былую устойчивость. Меня пару раз здорово качнуло, я выронил из рук пробник, и индикатор напряжения разбился при падении на пол. Хорошо ещё, что, входя в спальню, я обесточил люстру стенным выключателем у двери, а то мог бы запросто угодить под фазу.

Постаравшись сосредоточиться, я снова принялся за работу, но никак не мог попасть наконечником отвёртки в шлиц зажимного винта. А тут ещё как назло в спальню вернулась хозяйка и, встав между амурчиками у изножья кровати, стала с интересом наблюдать за моим цирковым номером. Её халатик был запахнут с преступной небрежность, и с верхней полки стремянки мне открылся воистину восхитительный вид. О концентрации моего внимания на устранении опасной, аварийной ситуации не могло быть и речи! Один мой глаз смотрел на подгоревший клеммник, а взор второго словно магнитом притягивала ложбинка между холмами сладострастия Грасы. Такой потрясающей, безупречной груди мне ещё ни разу в жизни видеть не доводилось! Фифочка как будто ласкала меня своим возбуждающим, вульгарно-насмешливым взглядом, стараясь вызвать у меня безудержную кобелиную реакцию. Я явственно понимал, что стерва специально дразнит меня, чтобы потом от всей души посмеяться на моими восставшими в трусах возвышенными чувствами. Мне пришлось собрать в кулак всю мою силу воли, чтоб сдержать бурлящие эмоции и не поддаться на провокацию сквернавки. Дикая головная боль и смертельная усталость после вчерашней попойки помогли мне в этом праведном деле.

Хозяйка дома опустила свои глазища вниз, сконцентрировав взор на моих семейных трусах, – и ей очень не понравилось, что индикатор моей сексуальной распущенности так и остался на нулевой отметке. Тогда она выкинула номер прожжённой стриптизёрши, который окончательно добил, а заодно и доконал меня. Она села своими шикарными тугими ягодицами на край матраса, послабила завязку халата и с медлительностью садистки раздвинула свои длинные стройные ножки. Халатик распустился как цветок лотоса, – и вся моя горячая кровь хлынула в мои чресла.

Внезапно, отвёртка выскользнула из руки, дрожащие пальцы попали на клеммник, – и меня с ужасающей силой шандарахнули все разгневанные двести двадцать вольт в неудержимом единодушном порыве! Меня будто мощным ударом шокера резко отшвырнуло назад, и стремянка словно взбешённая кобыла встала на дыбы. Я как циркач балансировал на стоящей вертикально лестнице, а, зависшая в воздухе опорная стойка, как копытами указывала ножками на виновницу моего бедственного положения. (Уже позже, при разборке полётов, я узнал, что Граса, входя в опочивальню, по привычке щелкнула выключателем и таким образом подала напряжение на люстру).

Мне было предельно ясно, что если я упаду спиной назад с такой высоты, то или сломаю себе позвоночник, или же проломлю череп, ударившись затылком о пол. Мне было жизненно необходимо вернуть стремянку в устойчивое положение. Ухватившись за поручни, я, волнообразным и безобразным до неприличия сексуальным движением, дёрнулся всем телом вперёд, но, видимо, немного переусердствовал. Лестница начала клониться в сторону кровати, однако от моего порывистого извращенческого выкрутаса замки откидной доски выскочили из захватов. Передняя опорная стойка сложилась, стремянка превратилась в обыкновенную лестницу и теперь уже ничто не могло сдержать моего стремительного падения. Меня радовало только то, что теперь я летел лицом вперёд, но перспектива долбануться фэйсом о паркет тоже меня не очень-то и радовала. Чтобы гарантированно долететь до матраса, мне пришлось оттолкнуться от лестницы и рыбкой нырнуть вперёд. Но на моём пути оказалась патронша с распахнутым халатиком, с раздвинутыми ножками и с по-жабьи выпученными от испуга глазами. Я влетел носом в то само место, к которому были прикованы мои загипнотизированные глаза – в тенистую ложбинку межу её райскими холмами. Если бы не пышная грудь Грасы, которая сыграла роль подушки безопасности, то я бы сломал себе нос, а ей бы запросто проломил лбом грудную клетку. Тычком головы, я опрокинул вертихвостку на матрас, её раздвинутые ноги по инерции взлетели вверх и сомкнулись за моею спиной в замок чуть повыше ягодиц.

Уже потом хозяйка дома клялась и божилась, что ноги её машинально сжали мой торс, а отпустить меня она не могла, потому как мышцы её свело судорогой. Как бы там ни было, но я оказался в тюремном заключении, которое было пострашнее средневековых колодок. Когда я влетел в фифочку, мои руки проскользнули под мышками Грасы и охватили её. А упав на матрас, мы ненароком прижали мои предплечья тяжестью наших телес. Вдобавок, спрыгивая с лестницы, я зацепился за что-то трусами, и они съехали к пяткам, накрепко спутав мои лодыжки. Моё вздыбившееся мужское достоинство торчало где-то между булочками бедокурки и жёстко упиралось в торец матраса, рискуя проткнуть в нём сквозную дыру. Ноздри мои были зажаты между буферами шкодницы, и я мог дышать только ртом, да и то лишь с грехом пополам.

Сначала я судорожно дёргался, пытаясь освободиться из захлопнувшегося капкана, но вскоре понял, что это превыше моих сил. Минуты три мы пролежали безмолвно и неподвижно, пытаясь осмыслить весь ужас нашего безвыходного положения. Затем Граса мне тихо сказала, что если бы я сбросил напряжение внизу живота, то рассоединиться нам было бы значительно легче. Я гнусавым, утробным голосочком посетовал, что если бы я оттолкнулся от стремянки чуть-чуть посильнее, то попал бы точно в десятку, – и наша проблема давным-давно была б решена. Патронша с искренним сожалением согласилась со мной, ибо тогда мы не зазря потратили б так много драгоценного времени. Потом она извинилась за то, что вовремя не побрилась и доставила мне этим некоторые досадные неудобства. Мне пришлось утешить её тем, что если бы она не брилась хотя бы три дня подряд, то колкость её лобка позволила бы мне быстрее избавиться от опухания пениса. Так, обмениваясь любезностями, мы пролежали в нашей экстравагантной сплетённой позе ещё минут пять. Судорога ножек патрон не ослабевала, и она так сильно сжимала мои бока, что мне основательно поплохело. Однако её дорогущие духи с феромонами так и не позволили спасть ужасающему напряжению в низу моего живота.

Но вдруг, нежданно-негаданно, я услышал какое-то странное тихое рычание, которое медленно, но уверенно нарастало. И тут я вспомнил, что в Баррейру намедни приехал цирк с дрессированными хищниками, и ходили упорные слухи, что вчера оттуда из клетки сбежал то ли тигр, то ли лев. А когда я заходил в дверь дома Барата, то по халатности бросил её незакрытой. А поскольку рыкание усиливалось, то я пришёл к выводу, что его источник неотвратимо к нам приближается. А мне вовсе не хотелось, чтоб какая-то дикая тварь откусила моё торчащее между булочек шкодницы мужское хозяйство. Собрав все силы, я резким рывком выдернул мой нос из ущелья между буферами патронши и, вывернувшись, скосил мой взгляд на двери опочивальни. Но там уже готовился к роковому прыжку ни лев, ни тигр, ни барс и ни ягуар, а НЕЧТО намного-намного страшнее. И я не без труда узнал в этом НЕЧТО нашего расхристанного, истрепанного патрона с офигительными фиолетовыми фонарями под обеими «фарами». Видно, прошедшая ночка у него выдалась славная.

Мне необходимо было срочно избавиться от моей обузы, и я попытался выкатиться из загребущих объятий попавшей в свою же ловушку плутовки. Но бестия не отпустила меня, и я добился лишь только того, что поменялся с нею местами. Теперь уже она лежала на мне, а между ягодиц у неё одиноким опёнком торчал мой детородный орган. И безобидный вид этого маленького мирного грибочка подействовал на Жайме как на испанского быка красное революционное знамя. Патрон на глазах полиловел, очи его налились багровой кровью, – и он взревел, как полгода не евший тираннозавр. Если бы у меня был выбор, сражаться ли мне с недрессированным львом или с этим поехавшим крышей Отелло, то я бы предпочёл Лёву.

А Жайме подскочил к ближнему ангелочку и попытался одним махом сорвать его с пьедестала. К моему безграничному везению, амурчик сидел на ввинченном в подставку штыре и стащить его с постамента оказалось не так-то и просто. Но буйно помешанный псих взревел будто исчадье ада и напрягся как Геркулес, отрывающий великана Антея от родимой Земли. И моему ужасу не было предела, когда я заметил, что штырь начал медленно вылезать из задницы ангела-извращенца. У меня появилось вполне обоснованное опасение, что сейчас этот свихнувшийся безумец обрушит увесистого дубового божка прямо на мою голову. Или даже того хуже – на головку моего несчастного, безобидного и ни в чём не повинного опёночка. Слава Богу, что, перевернув патроншу, я освободил руки и смог мгновенно принять единственное верное для избавления от «колодок» решение. Спасая и моё первое, и моё второе «Я», я схватил подведшую меня под монастырь шельму за ягодицы и с лютой силой ущипнул её за мягкое место. Лиссабонская ведьма взвыла как кошка, которой слон наступил на хвост, напуганной птицей слетела с моего торса и шустрой мышкой юркнула под кровать.

Вскочив с матраса, я тут ж плюхнулся на пол, поскольку мои ноги были спутаны моими же собственными трусами. А чокнутый ревнивец, наконец-то, сумел оторвать бесталанного амурчика от пригретого тем козырного места. Схватив его обеими руками за голову, он поднял это подобие дубины над своей головою и начал угрожающе надвигаться на меня. Я суматошливо старался отползти подальше от взбешённого карателя, пытаясь по ходу распутать мои скрученные набок семейные трусишки. Однако обломки развалившейся на части стремянки постоянно путались у меня и под руками, и под ногами. С обречённостью смертника я понял, что не успею освободить лодыжки от скрученных трусов, а стащить их через пятки не позволяли ботинки. Ослеплённый ревностью психопат нанёс сокрушительный удар, – и на пол спальни звенящим градом посыпались бессчётные хрустальные подвески.

Со всей ясностью моего просветлённого страхом ума, я сообразил, что «дубина любви» врезалась прямёхонько в люстру, а звук, напоминающий гул церковного колокола, подсказал, что удар отразил большой бронзовый обод. Отражённая люстрой дубина потянула разъярённого мстителя назад и, чтоб не упасть на спину, он мелкими шажками попятился назад. Но, споткнувшись о кровать, Жайме потерял равновесие и шлёпнулся на неё навзничь вместе с изувеченным ангелочком. От жесткого столкновения с бронзовым светочем амурчик утратил крылья и руки, а вместе с ними свой золотой лук и колчан со стрелами. Теперь он стал схож со своей мамой Венерой Милосской, которой её разгневанные жертвы оторвали руки за распутство и блуд.

Воспользовавшись благоприятным моментом, я вскочил на ноги, раскрутил трусы резким винтообразным движением, и натянул их на бёдра, прикрывая моё беззащитное мужское достоинства. Но пока я проделал эту довольно-таки скоротечную процедуру, раненый на всю голову маньяк уже успел спрыгнуть с ложа сладострастной любви и ухватить ангелочка за ноги. На этот раз ревнивый варвар лишь немного приподнял над головой «обгрызенного» амурчика и снова пошёл в атаку. Теперь уже я попятился назад, но подошвы моих ботинок наступали на рассыпанные по полу подвески, и мне только каким-то чудом удавалось удерживать шаткое равновесие. К моему удивлению, мой, казалось полоумный противник, проявил несвойственную психу смекалку и надвигался на меня шаркающей походкой, отфутболивая бусины в разные стороны. А качавшееся над нами на цепях люстра, роковым маятником хронометра Судьбы отсчитывала последние секунды моей бестолковой жизни. Мне до тошноты не хотелось так бесславно погибать и, когда люстра отклонилась в сторону моего преследователя, мне до коликов в животе захотелось, чтобы она оборвалась.

И в этот момент шляпки шурупов на крепёжной чаше со звуком выстрела из пневматической винтовки поотскакивали, – и сдвоенные ободы обрушились вниз. Но Жайме изумил меня своей реакцией молодого мангуста и мгновенно прижал к своему телу ущербную статую ангелочка. Малый обод, лишь только задев его плечи и амурчика, проскочил вниз, но на располневших за последнее время бедрах патрона он застрял, расклиненный телом падшего ангела. Загремели падающие с небес цепи, и крепёжная чаша хлопнула моего гонителя по макушке. Жайме истошно охнул, ноги его подогнулись, но чудовищными усилиями воли он их выровнял и с ненавистью взглянул на меня. Теперь он напоминал мне какого-то диковинного рыцаря из параллельного мира, которому крепёжная чаша заменяла шлем, большой обод нагрудные, а малый – набедренные латы. Учитывая тяжелые цепи и дубового амурчика, его «амуниция» весила не меньше, чем доспехи средневекового рыцаря.

Внезапно воитель душераздирающе рявкнул, с натугой сделал три шага вперёд и начал угрожающе клониться в мою сторону. А отступать мне уже было некуда. Позади меня находился резной комод, а за ним непроходимая гранитная стена. А мой недруг явно собирался придавить меня к чему-либо твёрдому всей тяжестью своей неподъёмной ноши и медленно выдавить из меня все кишки. Мне ничего не оставалось, как резко рвануть в сторону и выпрыгнуть на подоконник раскрытого окна. Но мои стремительные спасительные действия сыграли надо мной злую шутку. Подгоняемый животным страхом, я с такой резвостью выскочил на подоконник, что не смог вовремя затормозить. Моё тело качнуло наружу, – и я не смог удержать равновесия. И хотя по европейским стандартам это был лишь второй этаж, но надо не забывать, что первый этаж здесь считается нулевым. Так что по советским меркам мы находились на третьем этаже. Внизу стоял новенький кабриолет Грасы и, чуть-чуть оттолкнувшись, я спрыгнул на его крышу. Это снизило высоту моего падения на полтора метра. Мой ангел хранитель и в этот судьбоносный момент не отвернулся от меня. Как выяснилось позже, патронша не до конца подняла крышу мерседеса и между ней и лобовым стеклом осталась небольшая щель. Потому-то крыша и сработала как трамплин, и, отпружинив, подбросила меня снова вверх и чуточку в сторону. Второе моё «приземление» пришлось на капот и, скатившись с него, я угодил в заросшую густым бурьяном клумбу. Как будто где-то в отдалении, я услышал ужасающий грохот, звон разбиваемого стекла, отчаянный вопль Грасы, – и полностью отключился. В то мгновения я был полностью уверен, что уже отдал Богу душу.