Двести тысяч золотом

Кончив есть, Фын подбросил веток в огонь и снова вытащил трубку. Неспешно набив ее табаком, прикурил от уголька.

– Ну, время раздумий подходит к концу, – выпуская кольца дыма, сказал бандит. – Видишь, на небе зажглись первые звезды, близится ночь, за долгий день мы оба смертельно устали и надо хорошо отдохнуть. Скажи все и с легкой душой отправляйся на вечный покой, а я лягу спать. Высплюсь и утром проснусь с надеждой на богатство. Неплохо, верно?.. Ну, что решил – будешь говорить или тебе охота помучиться?

Руднев молчал. К чему слова? Что они для Фына? Сейчас бандит куражится, распаляя себя и стараясь запугать и подчинить своей воле пленника. Быть может, сказать ему?.. Иного выхода вроде бы не предвидится…

– Странные люди эти белые, – продолжал разглагольствовать китаец. – Нет бы спокойно переселиться к предкам! А они хотят перед смертью помучиться. И ты такой же. Ведь молчи не молчи, а до зари все равно не доживешь.

Не дождавшись ответа, он выбил из трубки пепел, подошел к костру и, достав нож, сунул лезвие в огонь.

– Полежи, бок-гуй. Придется немного подождать, пока железо раскалится докрасна. Выбирай, с чего мы начнем – с глаз, что ли? Или сначала займемся пальцами ног? Кстати, соски на груди очень чувствительны не только у женщин. Можно и что-нибудь другое придумать. Знаешь, сколько таких мест на человеческом теле? Прикоснешься к ним раскаленным железом и вмиг узнаешь самые сокровенные тайны.

Незаметно в ущелье сгустилась темнота, разрываемая лишь слабым, колеблющимся светом костерка. На лицо склонившегося над огнем Фына падали красноватые отблески, и от этого оно казалось жутковатой ритуальной маской, раскрашенной в зловещие черно-багровые цвета. Бандит выхватил из костра нож и показал сжавшемуся от ужаса Рудневу ярко рдеющую точку на конце клинка.

– Здесь никто не услышит, как ты завоешь от боли, – медленно приближаясь к связанному пленнику, усмехнулся Фын. – Последний раз спрашиваю: что ты выбираешь?

Наклонившись над Сашей, китаец провел кончиком ножа около его губ, заставив почувствовать нестерпимый жар и запах раскаленного металла.

– Говори, говори, – словно заклиная, шептал он, все ближе поднося нож к щеке замершего пленника.

Внезапно Фын выпрямился и обернулся. Руднев не поверил своим глазам: в кругу света, отбрасываемого костром, стоял китаец в темной куртке и широких шароварах, заправленных в мягкие сапоги. Он пристально смотрел на Фына, потерявшего от изумления дар речи. Откуда взялся этот человек, как сумел неслышно подобраться? Вероятно, занятый смертельной игрой бандит и его скованный ужасом пленник не услышали крадущихся шагов.

Фын поудобнее перехватил рукоять ножа, на клинке заплясал багровый отблеск, но стоявший по ту сторону костра человек не шелохнулся. Тогда бандит чуть подвинулся вперед и цепким взглядом окинул фигуру незнакомца, пытаясь уловить и предупредить любое его движение. Этот человек несомненно враг – кто еще мог появиться ночью в глухом ущелье?

В темноте тревожно заржала лошадь, и Фын слегка повернул голову, желая убедиться, что с той стороны ему не грозит новая опасность. И в тот же миг незнакомец прыгнул и нанес ему ногой сильный удар в грудь.

Фын без звука осел. Звякнул выпавший из его рук нож. Из темноты появились какие-то люди, ведущие под уздцы лошадей. Незнакомец быстро обыскал бандита и связал ему за спиной руки.

– Жив? – Около затухающего костра появился широколицый китаец средних лет, державшийся надменно и властно.

– Пока доедем, придет в себя, – легко взвалив Фына на плечо, ответил первый.

– Запрягайте, – распорядился начальник.

Саша почувствовал, как его поднимают и кладут на тюки с товаром рядом со связанным Фыном.

Что произошло? Кто эти внезапно появившиеся спасители? Но почему его не развязали? Или пленник для них всего лишь новая добыча?.. Не попасть бы из огня да в полымя…

Один из неизвестных сел на козлы и стегнул кнутом лошадей. Заскрипели колеса, послышался топот копыт – следом ехали верховые. Очухавшийся Фын тихонько застонал и начал вертеться, пытаясь хоть немного ослабить узлы на веревках, стягивавших руки и щиколотки, но «ночные работнички» вязали умело и крепко.

Вскоре повозка выбралась из тесного ущелья на торную дорогу. Из-за рваных туч выплыла неправдоподобно огромная луна, мертвенно-зеленым светом залив окрестность. На пологе повозки заколыхалась огромная черная тень скакавшего рядом всадника. Изловчившись, Фын подкатился поближе к Саше и шепнул:

– Разгрызи веревку у меня на руках. Потом я освобожу тебя и убежим. Клянусь, все поделим пополам.

– Дурак, – отодвинулся от него русский. Куда бежать, если рядом верховые? И потом, разве можно верить такой сволочи?

Фын зашипел и впился зубами в плечо Руднева. Невольно вскрикнув от боли, Саша отпихнул его коленом и резко боднул головой. Бандит разразился грубой бранью. Возница оглянулся. Свистнул бич, и на пленников посыпались жестокие удары.

– Не дергаться! Лежать смирно!

Сзади к повозке приблизился один из верховых и предупредил:

– Будете шуметь – поведем с веревкой на шее!

Фын затих. Усталые лошади шли медленно, дорога была каменистой, и повозка то и дело подпрыгивала, но Саша уже не чувствовал боли в совершенно онемевших руках и ногах. Только саднило прокушенное Фыном плечо да горели рубцы, оставленные бичом. Один удар краем задел щеку, и теперь она припухла, словно от укуса злой черной пчелы. Голова кружилась, нарастала слабость, и Руднев в конце концов потерял сознание.

Когда он очнулся, уже светало. Повозка въезжала в какое-то селение. Судя по домам, видневшимся из-за плеча возницы, это был небольшой городишко – грязный, пыльный, с узкими улочками. Вывески убогих лавок, бедно одетые прохожие, запах нечистот – все как в любом подобном месте.

Фын лежал на боку, спиной к Рудневу. Посиневшие пальцы его связанных рук беспокойно шевелились: он не оставлял надежды ослабить веревку и освободиться. Но тщетно.

Вскоре повозка свернула и въехала во двор большого двухэтажного каменного дома, обнесенного глинобитной стеной. Кони встали. Верховые спешились и, разминая затекшие после долгой дороги ноги, оживленно переговаривались с толпившимися во дворе вооруженными людьми. Пленников опустили на землю и посадили к стене дома. Поигрывая плетью, подошел начальник отряда. За ним следовали тощий человек в синем халате и тот, в черной куртке, ловко сваливший Фына у костра.

– Увести! – ткнув плетью в сторону пленных, распорядился начальник.

– Кого куда? – зевнув, спросил китаец в темной куртке.

– Этого посадишь отдельно, – начальник кивнул на Фына, – а второго накормить и к белому. Пусть пока отдохнет немного – нужен свеженьким.

Он повернулся и направился к двери. К Рудневу подскочили два молодых парня с длинными косами, разрезали веревку, подняли. Но ноги не слушались, и Саша со стоном повис на руках конвоиров. Тогда они опустили его на землю и принялись растирать запястья и массировать икры. Русский застонал от боли. Один из парней удовлетворенно засмеялся:

– Шанго! Хорошо!

Второй принес пиалу и начал кормить Сашу, как ребенка. Сидевший рядом связанный Фын бормотал под нос ругательства, требуя, чтобы его тоже освободили и накормили, но парни не обращали на него внимания.

Глотая рис, Руднев поглядывал по сторонам. К его удивлению, во дворе стояли повозки вчерашнего каравана. Быть может, он попал к шантуаням – «бумажным тиграм», как называли купеческих наемников, охранявших караван, склады и магазины? Или здесь штаб-квартира миньтуаней – деревенской милиции, отрядов самообороны? Впрочем, разницы никакой: и те и другие были грабителями и насильниками, мало чем отличавшимися от банд гоу-юй.

Саше сунули в рот тонкую лепешку и приказали подняться. Но идти он не мог – ноги слушались плохо, подкашивались и заплетались. Тогда конвоиры подхватили его под руки и, подбадривая пинками, поволокли в дальний угол двора. Там, устроившись прямо на земле, четверо парней в поношенных солдатских мундирах резались в карты. Их карабины валялись рядом.

– Где большой бок-гуй? – спросил один из конвоиров.

– Там. – Не оборачиваясь, солдат мотнул головой в сторону воткнутого в землю шеста с грязной тряпкой на конце.

Шест возвышался, над деревянной, сколоченной из толстых брусьев решеткой. Под ней чернело отверстие глубокой ямы. Руднев похолодел: подземная тюрьма! Боже, куда его занесло!

Он попытался вырваться, но сил не было, да и парни не думали шутить. Получив сильный удар в живот, Саша рухнул на колени. Не теряя времени, конвоиры подняли решетку и спихнули пленника в яму. От резкого удара о земляной пол ступни словно кипятком обожгло. В нос шибануло смрадом, таким густым, что его хоть ломтями режь. Пискнув, из-под ног выскочила крыса – рыжая, кажется, в сумраке было не разглядеть – и моментально скрылась. Руднев поднял голову. Вверху, сквозь решетку, виднелись ухмыляющиеся рожи конвоиров. Потом они исчезли.

Саша осмотрелся. Яма походила на громадный кувшин с запечатанным решеткой горлом. Внизу пространство расширялось, можно было стоять, пригнувшись. В углу зашевелилась какая-то темная масса, и хриплый бас недовольно пробурчал на родном русском языке:

– Осторожнее, вы чуть не задавили Мольтке!

– Кто тут?

– Ага, проклятые ходи^[3] приволокли соотечественника!

Раскидывая прелую солому и ворочаясь шумно, словно медведь в берлоге, от стены отделился огромный человек. Выпрямиться он не мог – слишком был велик – и приблизился к Саше на четвереньках. Его изуродованное шрамом лицо густо заросло щетиной, борода торчала клочьями, а единственный глаз глядел на «вновь прибывшего» с явным интересом.

– Позвольте представиться. Капитан Лобанов, Юрий Петрович.

– Руднев, Александр Иванович, – назвался Саша, усаживаясь на пол. – А вы случайно не князь Лобанов-Ростовский?

– Нет, к князьям Ростовским отношения не имею, – засмеялся гигант, устраиваясь рядом. – У меня тут есть маленький приятель. Я его зову Мольтке, поскольку он рыжий, как пруссак. Сейчас познакомитесь.

Юрий Петрович тоненько засвистел, послышался шорох, и Руднев увидел, как из норки высунулась крысиная мордочка. Грызун некоторое время принюхивался, шевеля усами, а потом исчез.

– Стесняется, – усмехнулся Лобанов. – Ничего, привыкнет. Единственное развлечение, поверьте. Надолго в наши палестины?

Единственный глаз Юрия Петровича озорно подмигнул, и Саша вдруг не без страха подумал, что его сосед тронулся умом от одиночества. Судя по бороде, он здесь уже давно.

– Думаете, у меня мозги набекрень? – заржал гигант, фамильярно хлопнув Руднева по спине тяжеленной лапой. – Нет, милейший, я в здравом уме и твердой памяти. И даже еще не созрел для каннибализма, хотя кормит господин Жао отвратительно и крайне нерегулярно. Сами убедитесь.

– Жао? Кто это?

– Главарь банды, которая нас тут держит, – зло сплюнул Лобанов. – Закурить у вас… случаем… не найдется? Простите великодушно, но озверел без папирос – почти месяц сижу.

– Нет, табак отобрали еще вчера, – сокрушенно развел руками Руднев. – А за что вас?

– Имел несчастье попасть в плен. – Юрий Петрович улегся на спину, закинул могучие руки за голову. Саша наконец разглядел, что его товарищ по несчастью одет только в грязное исподнее белье.

– Воевали?

– Это моя профессия, – гордо ответил гигант. – Воевал с немцами, потом с красными, а здесь сколотили офицерский батальон и подались в наемники к одному китайскому генералу. Игрушечная война! Но платили нормально. Жить-то на что-то надо? Кому нужен бывший командир команды охотников?

– Значит, вы были разведчиком? – уточнил Саша.

– Какая теперь разница? Все мы кем-то были… Мне напоследок не повезло: легкая контузия, а очнулся уже в плену. Через пару дней меня продали, как скотину, этому прохиндею Жао. А он считает, что за меня можно взять выкуп. Но кто заплатит, если никому даже не известно, где я нахожусь?

– А если написать?

– Куда? На деревню дедушке? Бросьте, Александр Иванович, пустые фантазии. Некому за меня платить. Извините за нескромность, но хотелось бы узнать, с кем имею честь разделить пристанище?

Саша задумался. Как в нескольких словах рассказать свою одиссею? Иногда кажется, что только вчера оставил родительский дом, а оглянешься на прожитое, и дух захватывает от чудовищного нагромождения событий. Да и стоит ли изливать душу этому одноглазому гиганту? Нет, от мысли, что Лобанов специально подсажен в яму, Руднев был далек, но береженого и Бог бережет…

– История заурядная, – медленно начал он, – не знаю, покажется ли она вам интересной? Учился в Хабаровском кадетском корпусе, потом попал в окопы, получил «Георгия» и чин прапорщика, в лихолетье очутился в Харбине. С детства немного говорил по-китайски, вернее, на шанхайском наречии. Подался на заработки, был шофером, охранником в банке, а потом устроился бодигаром, то есть телохранителем, к местному купцу-миллионеру. Поехали с ним по торговым делам в южные провинции, да случилось непоправимое: хозяина убили.

– Ай-яй-яй, не повезло! – искренне посочувствовал Юрий Петрович. – Как же это случилось? Не углядели?

– Хунхузы, – горько усмехнулся Руднев. – Банда. Мне чудом удалось отбиться, и подался я пешком прямо на север, поближе к своим, поскольку в кармане ни гроша. Вчера попался людишкам генерала Чжу Пея, а ночью из их плена угодил в другой. Вот и все.

– Значит, тоже покормили вшей на фронте? Поздравляю, батенька! Должны иметь боевой опыт.

– Хотите предложить вступить в офицерский батальон? – засмеялся Саша. – Шутник вы, Лобанов! Посмотрите, что вокруг делается.

– Знаете, как развлекается господин Жао? – Капитан рывком сел и уставился единственным глазом на Руднева. – Слышали про «золотой кирпич»?

При слове «золотой» Александр насторожился, но не подал виду. Куда клонит Юрий Петрович? Неужели судьба свела его с еще одним искателем сокровищ, готовым продать за них душу дьяволу?

– Человека ставят в согнутом положении и кладут на спину груз, – продолжал Лобанов. – Господин Жао и его телохранитель Чжоу обожают делать это на солнцепеке. Когда простоишь так несколько часов, небо с овчинку покажется. Такой вот «золотой кирпич»… Или еще одно любимое развлечение: двоих зарывают по пояс в землю друг против друга и дают им в руки палки. Хочешь жить – забей насмерть противника! Насмотрелся, хватит. Предлагаю бежать, пока не поздно. Сам Бог послал мне вас: неужели два русских офицера не найдут способа вырваться из земляной темницы? У меня и планчик есть, нашлось время подумать. Соглашайтесь, Руднев, все одно – погибать!

В сумраке раздался шорох и писк, промелькнула рыжая крыса. Похоже, Мольтке освоился? Наверху резались в карты караульные, до узников доносились их азартные возгласы. Где-то ржала лошадь, слышался визгливый голос торговца, пытавшегося выгодно сбыть залежалый товар.

– А чего же вы раньше?.. – вглядываясь в лицо Лобанова, спросил Саша. «Бежать… Быть может, капитан действительно тронулся на почве фантастической идеи побега?»

– Да решетку-то эту проклятую не открыть в одиночку, – вздохнул Юрий Петрович. – Допрыгну, уцеплюсь, а собственный вес мешает, не дает сдвинуть с места. Вот если бы вдвоем! Караульная служба у ходей поставлена из рук вон плохо: пьют, шляются где попало, дрыхнут. Правда, пару раз заметили, как я цепляюсь за решетку, и досталось мне по пальцам прикладом.

– Надо знать, куда бежать, – возразил Руднев.

– К железной дороге, – придвинувшись ближе, жарко зашептал капитан. – Направление я запомнил, когда меня сюда везли. К утру доберемся. Жао туда не сунется.

– Откуда вы знаете?

– От нечего делать слушаю, о чем болтают наверху, – усмехнулся Лобанов. – Попытаемся, а? Уж лучше от пули умереть, чем сгнить здесь ни за понюх табаку.

– Ну хорошо, положим, я соглашусь. Что мы будем делать?

– Для начала придется довериться мне. Я встану вам на плечи, открою решетку, вылезу и вытащу вас. А там – как повезет.

– Почему не наоборот? – недоверчиво поглядел на него Саша.

– Вам решетку не открыть, – вздохнул Юрий Петрович. – И вытянуть меня сил не хватит. Я хоть и отощал, но пудов семь во мне будет. Ну как, по рукам?

Поразмыслив, Руднев протянул капитану руку. Тот сжал ее в своей огромной ладони и единственным глазом пристально посмотрел Саше в лицо.

– Сегодня ночью!..

Разговор иссяк. Предусмотрительный Лобанов предложил лечь спать, чтобы набраться сил и, показывая пример, завалился на трухлявую солому. Руднев тоже прикорнул в другом углу ямы. Казалось, уснуть не удастся, но, едва закрыв глаза, он провалился в небытие. Очнулся от стука, доносившегося сверху.

Открыв глаза, Саша увидел, что капитан стоит посреди ямы, задрав голову. Решетку откинули и на тонкой веревке спустили вниз кувшин с водой и две лепешки с завернутыми в них вареными овощами.

– Обед и ужин! – торжественно провозгласил гигант, отвязывая кувшин. – Эй, ходи! Не пора ли увеличить порцию?

…Наверху выругались, и решетка захлопнулась. По стенкам колодца зашуршала осыпающаяся земля, мелькнула тень охранника, и все стихло.

– Угощайтесь. – Лобанов протянул Саше лепешку. – От щедрот господина Жао, чтоб ему… Утром они придут за кувшином, а птички – фьють!

– Что вы так кричите? Они же могут понимать по-русски.

– Ни бельмеса они не понимают, – впиваясь в лепешку острыми белыми зубами, засмеялся Лобанов, и Саша подумал, что его товарищу, наверное, не так много лет, как кажется. – Проверено. Есть тут один, может ругаться матом, но не более того. Ешьте. Кстати, естественную нужду приходится справлять прямо здесь, не обессудьте, не «Савой». Да, а где Мольтке? Ну-ка, иди, получи свою пайку, бродяга!

Руднев едва успел брезгливо поджать босые ступни, как мимо них шмыгнула рыжая крыса и, схватив брошенный ей капитаном кусок лепешки, исчезла в норе.

– Бедняга! Как он тут без меня будет? – глотнув из кувшина, вздохнул Юрий Петрович.

– Жалеете? – усмехнулся Саша. Юрий Петрович в ответ только пожал широченными плечами и протянул ему кувшин с остатками воды…

Темноты ждали долго. Казалось, день никогда не кончится. Время томительно тянулось. Капитан несколько раз подходил к колодцу и подпрыгивал, надеясь увидеть, что творится наверху. Однако хвататься руками за брусья решетки не решался, чтобы не настораживать охрану.

Рудневым тоже овладело чувство беспокойного нетерпения. Скорее бы стемнело! Не терпится начать действовать. До чего мучительно ожидание? Конечно, план Лобанова безрассудно смел, рассчитан на везение и неизбывное русское «авось», но если есть хоть один шанс из тысячи, стоит рискнуть. Не зря же древние говорили: непроявленная доблесть постыднее проявленной трусости!

Наконец Юрий Петрович знаком поманил Сашу.

– Готовы? Пожалуй, пора! Наверху угомонились. Расставьте ноги пошире и упритесь руками в стенки. Я подпрыгну, уцеплюсь за решетку и встану вам на плечи.

Несколько раз глубоко присев, он рывком бросил тело вверх и повис, уцепившись за брусья решетки. Не теряя драгоценных секунд, Руднев подскочил, поймал огромные босые ступни капитана и поставил их себе на плечи. Сразу навалилась жуткая тяжесть, мелькнула мысль: что же будет, когда Лобанов начнет открывать решетку и весь многопудовый груз его тела ляжет на стоящего внизу? Но раздумывать было некогда. Саша раскинул руки и изо всех сил уперся ладонями в стенки колодца, покряхтывая от напряжения и чувствуя, как на лбу вздуваются набухающие кровью жилы. Колени дрожали и подгибались, позвоночник, казалось, вот-вот треснет и сломается, в ушах появился противный гул, сердце молотом стучало в грудную клетку.

Наверху полушепотом зло матерился Лобанов. Его ступни нещадно мяли плечи Руднева, но Саша крепился и терпел, понимая, что огромная сила и рост Юрия Петровича просто подарок судьбы. Два обычных человека, даже встав на плечи друг другу, не смогли бы сдвинуть решетку.

Нет, больше не выдержать… Сейчас он лишится чувств и рухнет на дно ямы… Но тут решетка скрипнула, грязные ступни Лобанова мелькнули перед лицом Руднева и исчезли в темноте. Потом по земле проволокли что-то тяжелое, и вскоре послышался свистящий шепот капитана:

– Давайте руку! Прыгайте, я поймаю.

Саша подпрыгнул, вытянув обе руки над головой, но Юрий Петрович промахнулся. Пришлось повторить попытку. Наконец пальцы Лобанова намертво сомкнулись на запястье правой руки Руднева и потянули его наверх. И тут до них донесся душераздирающий вопль…

Глава 3

Отправив узников в яму, Жао, довольный удачно завершенной операцией, плотно поел и лег отдыхать. Во второй половине дня он осмотрел товары, найденные на месте гибели каравана и перевезенные во двор его штаба. К сожалению, остававшиеся в лощине пленные сумели избавиться от пут и часть добра растащили. Впрочем, двоих поймали и примерно наказали. Вернувшись в дом, Быстрорукий выпотрошил сумку Фына, в которую тот сложил вещи погибшего американца.

Взяв черепаховый, оправленный в позолоченное серебро портсигар, Жао подкинул его на ладони и лукаво прищурился.

– Цин, белый курит?

– Не знаю, – откликнулся сидевший в углу комнаты Ай Цин.

– А второй?

– Да, сосет трубку. Это я видел.

– Трубку, значит… – протянул Жао и открыл портсигар. Увидев сигареты, он хмыкнул и, захлопнув крышку, задумчиво побарабанил по ней пальцами: – Приятная вещица. Умели раньше делать. Так и ласкает глаз.

– Прекрасная работа, – поддакнул Чжоу. – А вот и револьвер.

– Это Аллена, – пояснил Цин. – Он всегда носил его с собой. Чего ты ждешь, Быстрорукий? Пора узнать, что рассказал перед смертью американец.

– Не спеши, – улыбнулся Жао. – Эти парни теперь никуда от нас не денутся.

Бывший полицейский медленно прошелся по комнате, улыбаясь своим тайным мыслям и мурлыча старую мелодию. Иногда он останавливался за спиной Чжоу и разглядывал какую-нибудь вещь из сумки Фына, но больше ни к одной не притронулся. Наконец он спрятал портсигар в карман и сказал:

– Надо пообедать.

– Я распоряжусь? – обернулся Чжоу.

– Обед должен состоять из нескольких блюд, – усевшись рядом с Цином, объяснил Жао. – Есть будем не спеша, обсудим достоинства пищи, похвалим великое искусство повара. А пленного посадим у двери: пусть смотрит и ждет, пока мы насытимся. Голод и ожидание наказания помогают созреть для полной откровенности.

Ай Цин угодливо хихикнул и принялся льстиво превозносить изобретательный ум родственника, но его прервал более практичный Чжоу:

– Кого привести? Белого?

– Нет, – хитро усмехнувшись, покачал головой Жао. – Белые – грубые люди, им не оценить подобных тонкостей: воображения не хватит…

Когда Фына ввели в комнату, за столом уже устроилась компания из трех человек, среди которых бандит сразу узнал того, кто прошлой ночью вырубил его старым испытанным приемом. Знал бы этот, в темной куртке, что его спасли буквально какие-нибудь доли секунды. Если бы тогда не заржала лошадь, лежать бы ему с ножом в груди. Но теперь Фын вынужден подчиниться обстоятельствам. Ничего, судьба капризна, воля небес скрыта от смертных, и никто не ведает, как и когда наступит отмщение.

Фына усадили у двери, на запястье левой руки защелкнули браслет наручников, а второй закрепили на вбитой в стену железной скобе. Бандит не на шутку встревожился: обычно в подобных случаях обходятся сыромятными ремнями или веревками. На худой конец заковывают пленных в тяжелые деревянные колодки, стискивающие шею или ноги. А тут вдруг изобретение проклятых белых – стальные браслеты… Что происходит? Кто эти люди? Зачем его притащили сюда? Чтобы он смотрел, как они пьют вино из чайников и жрут ароматное мясо, слушая их плоские шутки, глотая тягучую голодную слюну и мечтая о щепотке риса? Видимо, решили подвергнуть его пытке голодом. Но почему? Чего они хотят? Чего добиваются?

Фын присел на корточки, привалился спиной к стене. Браслет больно сдавил запястье вытянутой вверх левой руки, но стоять было еще хуже. Когда станет совсем невмоготу, он чуть-чуть подвинется. Хорошо еще, рядом не поставили охранника, который не давал бы ему шелохнуться, чтобы пленник мучился в самой неудобной, причиняющей страдания позе.

Время тянулось медленно, сидевшие за столом пили, ели, смеялись, не обращая на Фына внимания. Он успел хорошенько разглядеть каждого, определив, что широкоплечий явно начальник, а двое других – его подручные или телохранители. Пожалуй, на роль телохранителя больше подходит тот, в темной куртке, а второй, в синем халате, жидковат. Но, быть может, этот хлипкий на вид малый превосходный стрелок, не знающий себе равных в поражении целей на слух, в темноте или в стрельбе по быстро движущейся мишени?.. Но что им все-таки нужно от несчастного Фына? И куда они дели русского? Скорее всего, бок-гуй сидит в яме во дворе. Его ни в коем случае нельзя упустить, без него до золота не добраться.

Потом мысли Фына перескочили на другое: может быть, он поторопился, решив сразу вырвать у русского тайну? Порой надо действовать не силой, а хитростью. Пообещал бы он этому парню честно разделить клад, и все было бы в порядке. А потом – пуля в голову, нож в спину или удар ребром ладони по горлу… Да, он поторопился и теперь расплачивается. Впрочем, что толку казнить себя? Это сделают другие, а ты сиди почетным гостем на празднике собственной глупости.

Закатное солнце бросило в окно красный луч, пронизавший пласты висевшего в комнате табачного дыма. Неслышно ступая в туфлях на войлочной подошве, вошел слуга и начал убирать со стола грязную посуду.

Сейчас начнется, понял Фын и внутренне сжался от страха. Долго же кушали эти господа, готовясь к допросу.

– Как тебя зовут? – ковыряя в зубах, небрежно спросил широколицый.

– Фу, – не моргнув глазом солгал Фын.

Сидевшие у стола загоготали: «Фу» – значит «богач», а вид прикованного к стене человека очень уж не вязался с названным именем.

– Чем же ты богат? – поинтересовался тощий в синем халате, заговорщически подмигнув широколицему. – Вшами?

Фын молчал, выгадывая время. Никого из этих людей он раньше не встречал, это точно. Следовательно, и они его знать не могут, поэтому сойдет любая ложь. Проверить ее невозможно. Но лгать нужно умело, достаточно правдоподобно, не то начнут бить палкой по пяткам.

– Что ты делал в ущелье ночью? – оборвав смех, широколицый впился пристальным взглядом в лицо Фына.

– Устроил привал, лошади притомились. Костер разжег, ну а потом вам все известно и без меня.

– Почему ты собирался пытать белого?

– Мы с ним серьезно повздорили днем, и я хотел отомстить, – опустив голову, ответил Фын.

– А почему ты бросил пленных и взял с собой только европейца? – подозрительно поглядел на него Чжоу. – Наши люди были на месте гибели каравана. Лучше рассказывай все как было, не то придется отведать вот этого!

Он вытащил из-за спины тонкую бамбуковую палку и взмахнул ею, со свистом разрезая воздух. Бандит боязливо поежился: в руках такого громилы бамбук рассечет тело до костей.

– Я же говорю истинную правду, – зачастил Фын, шаря глазами по лицам допрашивающих. – Да, я обокрал разбитый караван, но все так делают. Война! И для чего мне таскать за собой пленных, если есть дорогой товар?

– Почему ты убил солдата?

– Солдата?.. Какого солдата?.. – предательски дрогнувшим голосом переспросил бандит. Великое небо, не чернокнижники же эти люди, чтобы знать скрытое от их глаз временем и расстоянием!

– Ты лжешь! – Длинный палец Цина погрозил Фыну и исчез в широком рукаве синего халата. – Ладно, как тебя зовут, нам наплевать, хотя, я уверен, ты и здесь солгал. Расскажи, что случилось около повозки, в которой лежал умирающий.

Убежать бы, удрать от этих страшных людей! Фын инстинктивно дернулся, но стальной браслет, охватывающий запястье, рванул его назад, заставив застонать от боли и отчаяния. И это, конечно, не ускользнуло от внимания Жао.

– Не валяй дурака, парень. Ты ведь понимаешь, что с тобой сделают, если не скажешь правды? – вкрадчиво заговорил он. – Белый может упрямиться – он не знаком с нашими пытками. Ну, так что ты хотел узнать у бок-гуя и что знаешь сам?

– Ничего не знаю, – обливаясь холодным потом, пробормотал Фын. – Клянусь вам, ничего! Не видел я никаких умирающих! Я только товары украл!

– Не только, – усмехнулся Цин. – Ты украл принадлежащую нам тайну.

– Какую тайну? – Бандит выпучил глаза. – Не знаю никаких тайн.

– Опять лжешь? – сокрушенно покачал головой Цин. – В повозке лежал раненый американец, а я стоял рядом. Ты же стрелял в меня. Неужели забыл?

Фын похолодел от ужаса: этого он никак не ожидал. Неужели им тоже известно о золотых долларах? Как теперь вывернуться? Валить все на русского? Тогда они прикажут привести его сюда и начнут выколачивать признание, а завладев тайной, убьют их обоих. Что же делать?

О, как хорошо тем, кто владеет искусством древней магии и умеет читать чужие мысли! Кабы знать, что им известно, сразу стало бы легче отбрехиваться и водить их за нос. Нет, они не проговорятся, не дураки ведь? Эти люди охотники, а он – дичь. Спешить им некуда, и его будут гнать хоть всю ночь напролет, гнать и гнать, пока он не попадет в западню, откуда не выбраться.

Жао встал, зажег керосиновую лампу, прошелся по комнате и остановился против бандита. Фын сжался, втянул голову в плечи, ожидая, что его начнут бить ногами. Но Жао сунул руку в карман и медленно вынул портсигар из черепахового панциря. Словно любуясь, повертел его в пальцах, а потом резким движением сунул под нос пленнику.

– Знаешь чей?

– Мэю, нет, – ответил Фын.

– Знаешь, – усмехнулся Жао. – Знаешь, у кого ты его взял. Давай поговорим по-хорошему, а?..

– Я… Я согласен, – проглотив застрявший с горле ком, кивнул Фын.

– Молодец, – ласково улыбаясь, Жао открыл портсигар и протянул его бандиту. – Угощайся! Покурим и поговорим как добрые друзья. Ну, бери, не стесняйся.

Другой рукой он достал зажигалку. Поколебавшись, Фын потянулся за сигаретой, в любую секунду ожидая удара, но широколицый не ударил.

Как только пальцы бандита оказались между окантованными металлом створками, Жао резко захлопнул их и сильно сдавил. Фын побледнел от страшной боли и прикусил губу, чтобы не закричать.

– Говори, что ты узнал от Аллена? – прошипел он, откинув крышку зажигалки и чиркнув колесиком по кремню. Выскочила искра, на фитиле заплясал синеватый язычок пламени.

– Говори! – сильнее сдавливая створки портсигара и поднося зажигалку к лицу Фына, повторил Жао. – Или я сломаю тебе пальцы и выжгу глаза. И это будет только началом!

– Ничего не знаю! – прохрипел бандит. – Клянусь, ничего!

Боль в пальцах стала невыносимой. Перед глазами мелькнул огонек зажигалки и скользнул под потный подбородок. Зрачки Жао сузились, он чаще задышал и придавил сапогом грудь пленника, чтобы тот не мог отвернуться.