Читать книгу: «Обращенный к небу. Книга 1», страница 7

– Значит, Вежду не знаешь? – смутился Илья.

– Не знаю, – покрутил головой старик и пристально оглядел Илью. – А он что же, слыхал обо мне?

– Выходит, слыхал, если меня за восемь дней пути послал к тебе за добрым мечом. – Илья неловко потоптался на месте и снова спросил: – А ты точно ничего не путаешь? Не знаком тебе Вежда?

– Вот чудь-человек! Да точно! Не помню я никого с таким именем.

– А может, знавал ты его под иным именем? – всё не отступал Илья. – Образ его, может, знаком?

– Ну и каков твой Вежда? – усмехнулся кузнец.

– Да стар вроде тебя и седой такой же. Да крепкий под стать тебе. Вот и подумалось, будто братья вы…

Илья с надеждой вглядывался в лицо кузнеца, но Белота снова отрицательно покрутил головой:

– Что-то путаешь ты, парень. Может, и не я тебе нужен, а?

– Да нет же, ты! Мне боевой меч потребен. Только… – Илья замялся, теребя постромки котомки, которую так и не снял ещё со спины. – Вот ведь какая незадача: заплатить мне тебе нечем.

Белота удивлённо вздёрнул брови и присел на край колоды, протянув:

– Так-так… Даже русы из дружины князя Киевского всегда платили мне если не гривнами, но кунами или дирхемами. А ты, выходит, ставишь себя выше дружинников князя?

– Да нет же, это мой наставник наказал так сделать, – попробовал протестовать Илья, чувствуя себя очень скверно, словно ему приходилось просить милостыню. Кузнец, не слушая его, продолжал:

– Давно ко мне никто с такими словами не захаживал.

Он с интересом принялся разглядывать Илью, очень хотевшего провалиться от стыда сквозь землю, и спросил:

– А зачем тебе меч, да ещё и добрый?

– Я воспитанник человека, которого у нас называют Веждой. Он великий боец и обещал передать мне своё искусство, – сказал Илья. Кузнец сцепил руки на крепкой груди и прищурил глаза:

– Я вижу, что ты из семьи с достатком. – Илья кивнул. – Но этот Вежда послал тебя ко мне за мечом, а мены с собой брать не велел. Так?

– Так, – со вздохом развёл руками Илья.

– Чудно-о-о, – протянул Белота, расцепляя руки и упирая ладони в колени, и продолжая с интересом рассматривать Илью. – И чем же ты намерен рассчитаться со мной за работу?

Илья неуверенно пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу.

– Тебя как величать-то? – вздохнул кузнец.

– Илья, сын Чёбота и Славы.

– Вот что, Чёботок, – подумав, сказал Белота. – Мне тоже не ведомо, как ты со мной будешь рассчитываться и стану ли я вообще ковать для тебя меч.

Илья хмуро смотрел в землю, вспоминая наказ Вежды о том, что без меча можно домой не возвращаться. Кузнец покачал головой, поднимаясь с колоды и подходя ближе.

– Знаешь что, удалец. Добудь-ка мне… – кузнец немного помолчал, подумав, и кивнул: – Глины. Глина мне нужна. Вот накормим тебя по обычаю, а потом и сходишь. Тут недалече. Мне и немного надо. Ну, ступай в дом. А я следом.

Он подтолкнул Илью, и тот пошёл к крыльцу. Белота задумчиво смотрел ему вслед и, когда Илья скрылся за углом, пробормотал себе под нос:

– Дела… Этот Вежда либо скряга, либо дурак, либо…

И пошёл следом за гостем в дом.

2

Яма, из которой селяне брали глину себе на потребу, находилась от села не близко. Из-за соседства с речкой, которая в пору схода снегов вышла из берегов, яму ту занесло песком да корягами, и Илья, когда добрался до неё и увидел, что ему предстояло, только обречённо вздохнул. Белота снабдил его небольшим возком с широким ремнём да заступом с лопатой, и, помолясь, Илья принялся за дело.

Он проковырялся до самой ночи и добыл глины столько, что с возка чуть не сыпалось, весь перемазался грязью да той же глиной и наломавшись, как на пахоте за день. Уже впрягшись в ремень и таща свою ношу к деревне, Илья с невесёлой усмешкой подумал, что если Белота согласится ковать меч и как плату назначит каждодневную добычу глины, то он так, пожалуй, ноги протянет.

Добравшись до дому и боясь, что впотьмах дворовый пес Белоты тяпнет его, приняв за вора, Илья был немало удивлён, когда этот самый пёс встретил его задолго, словно старого знакомца, и радостно сопровождал до самых ворот, упреждая других собак от ненужного брёха – свои, мол, всё в порядке. Илья дотащил тележку до крыльца, сбросил с плеч ремень и сел на завалинку перевести дух. Пёс ткнулся мокрым носом ему в колени.

– Ишь ты, – потрепал его по загривку Илья. – Что же ты, дурашка, чужого как своего принимаешь? Иди-ка от меня подобру, не то твой хозяин плохо о тебе подумает, скажет, мол, бестолковый пёс, ластится ко всем.

Пёс молча слушал, не двигаясь с места и заглядывая ему в глаза.

– Или ты зря не брешешь, потому как сразу хозяйских гостей примечаешь? Благодарствуй, конечно, да только навряд я желанный гость твоему Белоте. Пришёл, вишь, за мечом, да с пустыми руками. И чего только Вежда думал? Разве виданное дело добрый меч случайным приработком добыть?

Тут дверь скрипнула, и на крыльцо вышел Белота.

– Ага, вернулся, труженик, – сказал он и в его голосе Илья уловил радость, которой и в помине не было днём, когда они встретились. – Извозился, пуще борова… Давай-ка подымайся, да пойдём в баню – после работы да ещё с дороги – самое то.

Илья изумлённо поднялся, а Белота, хитро усмехнувшись, добавил:

– Завтра поглядим, нужен ли мне такой работник, как ты.

Снова отворилась дверь, и на крыльце появился мужик. Белота сказал, кивая на него:

– Гости у меня, зять вот приехал.

Немногословного зятя звали Всеслав. Парились в охотку, поочерёдно охаживая друг дружку веничками, а Илья всё раздумывал, согласится Белота ковать ему меч или скажет поворачивать оглобли. Задумал что-то старый кузнец, решил он, лёжа на полке и отдуваясь.

Уже когда вышли в предбанник и переодевались в чистое (мать Слава не забыла положить сыну в котомку новую рубаху да исподние портки), Илья спросил Белоту:

– А что, есть ли у тебя помощники?

– Есть, – кивнул кузнец, снова хитро посмотрев на Илью. – Когда плуги да подковы тачаю, помогает мне добрый парнишка. А мечи я один кую.

– Сказывали, что твои мечи самые лучшие. Как же ты их куёшь без помощника? – удивился Илья.

– Потому и лучшие, – ответствовал Белота. – Меч ковать – это тебе не лемеха тачать. Это таинство особое. Самый лучший расклад, когда на подхвате будущий хозяин меча работает. Тогда меч истинно ему предназначенным выйдет и врага одолеть поможет. И защитит не только своей стальной сущностью – всю силу Земли-матушки в таком деле явит. Когда святая битва предстоит супротив иноземного ворога, меч что тот же плуг, но не в землю обращённый, а к небу. Пахота кровавая, это верно, но когда за родной очаг бьются – такое дело богам угодно. В такой битве добрый меч всегда вдвое сильней вражьего меча да стрелы супостата.

Когда Илья вслед за Всеславом и Белотой вошёл в дом, то сразу увидел гостеприимный стол и хозяйку, сотворившую его, – младшую дочь кузнеца Славушку, что встретила его у порога, когда он только пришёл. То, что её звали, как и мать, Илье сразу понравилось, и он загадал, что кузнец в конце концов согласится выковать меч. Увидев её сейчас, Илье показалось, будто она знает о нём что-то, что ещё неведомо ему самому. Белота тоже таил в себе нечто, поглядывая на Илью, и наконец сказал:

– Ну что же, дорогие гости. Не думал я, что нынче же в моём доме будет столько радости, и – слава богам, быть посему.

Он встал перед Ильёй и низко ему поклонился со словами:

– Благодарствуй, Илья Чёботок, что дочь мою и добро от лиходеев сберег.

– Какую дочь? – удивился Илья, и тут в избу вошла его недавняя попутчица Люба.

– Здравствуй, Илья Муромец! – сказала она, весело улыбаясь. – Нешто не узнал?

– Здравствуй, добрая дочь славного отца, – растерянно ответил Илья, уже догадавшись, что к чему. – Что же ты не сказывала, что твой родитель тот самый кузнец, к которому я шёл?

– А я люблю, когда радость нежданна выходит! – смеясь, ответила Люба. – Лишь домой возвратилась, сейчас же к батюшке собралась. Да и Всеславу – мужу моему – тоже захотелось такого богатыря посмотреть.

Всеслав, радуясь, что таиться более не нужно, тоже поклонился Илье в пояс со словами:

– Благодарствуй за жену, Илья. Теперь-то я её – пусть даже и с хорошими провожатыми – одну в дорогу не пущу. Эвон что в лесах делается.

– Да ну!.. – смущаясь, отмахнулся Илья и зачем-то соврал: – Против тех обормотов большого ума не надо. Они и оружия-то толком держать не научились…

– А лучник? – спросила Люба.

– Ах да!.. – протянул Илья и потёр лоб. – Погодите… Я ведь не один был! Я сейчас!

Он стремглав выскочил из дома и, ступив на крыльцо, крикнул в темноту:

– Вежда! Эй, учитель!

Забрехали соседские кобели, вылез из своей будки хозяйский пёс, но никто Илье не ответил.

– Вежда, выходи! Белота согласился ковать меч!

Пёс кузнеца смотрел на него снизу, словно говоря: «Чего шумишь? Никто тут от тебя не прячется». Илья потоптался на крыльце и, не дождавшись ответа, вернулся в дом.

– Что это ты сорвался? – спросил Белота, садясь во главе стола. Илья устроился на указанном ему Славушкой месте справа от хозяина и нехотя ответил:

– Да почудилось, будто наставник мой здесь. Всё казалось доро́гой, что он за мной следом шёл.

– Выходит, не шёл? – спросил Всеслав. Илья озадаченно дёрнул плечами: не знаю, мол.

Белота сотворил молитву во славу Перуна и, нарезая хлеб, сказал, обращаясь к Илье:

– Стало быть, завтра и начнём. Бывал в кузне-то?

Илья осторожно, тая в себе радость, спросил:

– Значит, сработаешь для меня меч?

Кузнец кивнул, пряча в усах улыбку и раздавая ломти хлеба.

– А как же плата? – не отставал Илья.

Белота пожал плечами:

– Да ты мне уже заплатил.

– Да чем же? – не унимался Илья, памятуя, что ту услугу, что он по случаю оказал главе семейства в лесу, платой считать негоже.

– Да мне как раз возка глины не хватало в хозяйстве, – хитро посмотрев на дочерей, ответил кузнец, и все за столом засмеялись, прикрывая ладонями рты и отворачиваясь от стола, чтобы не отогнать достаток. Когда отсмеялись, кузнец сказал Всеславу с Любой, кивая на Илью:

– А я уж и не знал, как от него отделаться. Думал, ухайдокается на глине да и сам уйдёт подобру.

И подмигнул Илье, снова громко расхохотавшись.

1

Обратный путь Илья держал тоже один, стараясь останавливаться на ночлег в тех же местах, где получал приют, идя в Карачарово. Ножны с новеньким мечом он гордо прицепил к поясу, и все могли видеть, что его поход оказался удачным. Селяне подробно расспрашивали своего знакомца (не сговариваясь, величая его Муромцем), была ли лёгкой дорога и какую плату взял с него кузнец. Илья с удовольствием сказывал про разбойников, коих ему удалось побить, и про попутчицу Любовь, что оказалась дочерью нужного ему кузнеца. Рассказал про воз глины и вспомнил, как его завёл лесной хозяин.

Кто-то из селян верил и в лиходеев, и в дочь кузнеца, кто-то с сомнением качал головой, но все как один слушали с интересом – когда ещё доведется побаловать себя разговором с пришлым человеком. Иные, глядя на крепкого да ладного Илью, превосходившего в плечах многих, сомневались только в числе разбойников, про себя решая, что приврал молодец ради красного словца (с кем не бывает). Другие верили во всё, жалея, что самим не довелось поглядеть на лесное побоище, и благоговейно разглядывали грозный меч, сработанный Белотой, и один только этот меч служил верительной грамотой всему, что говорил Илья. Находились и те, что предлагали удальцу помериться силушкой, уже прослышав про Загудихиных молодцов, только вдвоём одолевших Илью, и желая таким образом проверить не только силу его языка. Кто-то из таких детинушек мерился с Ильёй прямо в избе, уперев локти в трапезный стол, кто-то спешил во двор поднимать пыль да пугать курей. Всех побивал Илья, вволю тешась, но крепко памятуя урок, полученный на дворе Загудихи. Потому поединки выходили на радость собравшихся соседских зевак и без увечий. Не обошлось без поединка и с самими братьями Ломтём и Ледоломом, но на этот раз обоих поборол Илья – без обид со стороны хозяев, а рассказ его был встречен ими без всяких сомнений. В той же деревне Илье довелось ещё раз убедиться в том, что весь путь он проделал не один.

Уже после обоих поединков и долгого рассказа с рассматриванием заветного меча братьями и их матерью Илья вышел во двор до ветру. Свершив потребные дела, он постоял у плетня, за которым ещё недавно толпились зеваки, поглядел на перемигивание в небе звёзд и уже повернулся, чтобы идти в дом, как тут же что-то хрустко ударило ему в затылок и отскочило в траву. Илья вздрогнул и потёр ушибленное место, оглядывая тёмную улицу. Кругом было тихо да пусто. Илья пошарил под ногами и скоро нашёл еловую шишку, которой в него и запустили. Илья выпрямился и, не ожидая ответа, сказал в темноту:

– Опять ты за своё, Вежда. И охота тебе опричь людского жилья таиться. Эх…

Он вздохнул, сунул зачем-то шишку за пазуху и вернулся в избу. Братья Загудихины всё дивились на меч, глядя, как отражается в клинке свет лучины, и Илья сейчас же подумал, что еловая шишка пришлась ему по затылку за дело: много он хвастал своими победами. Ему стало стыдно, и он за весь остаток пути словно язык проглотил, просто являя любопытствующим меч Белоты, и про себя отмечал, что этого и без хвалебной болтовни оказывалось довольно.

Уже вечерело, когда Илья добрался до родного села. Дома была мать, готовившая ужин. Увидев сына, расплакалась:

– И то верно говорил Вежда, что на лавке теперь не усидишь.

– Глянь, матушка, что я добыл! – вытянул в ответ из ножен меч Илья. Слава равнодушно скользнула взглядом по металлу, молвила:

– Что мне на него глядеть, сынок. Нешто он для добрых дел?

– Да что ты?! – удивился Илья. – А для каких же? Во́рога погонять им стану!

– Оно, конечно, верно, – вздохнула Слава, гладя сына по щеке, поросшей русой неуклюжей бородкой, – да всё одно: Моране служить будет.

– Мама! – отложив меч, взял Илья мать за руки, и её маленькие красивые ладошки утонули в его лапищах. – Я с ним против тех же кочевников пойду, чтоб они на землях наших не безобразничали. Они ведь нас грабят, мама, они убивают нас! Как же?..

Слава не отвечала, уткнувшись в его руки, и он почувствовал, как по ним текут горячие слёзы. Он осторожно высвободил руки, обнял её:

– Прости, мама, но не усидеть мне дома. Мне Вежда ноги для того и вернул, чтоб ходил я по земле славянской да ворогам урон чинил. Вот дойду до князя киевского…

Он замолк, прислушиваясь к матери. Она замерла у него на груди.

– Мама, – тихо позвал он, – дома-то как?

Слава подняла голову, улыбнулась сквозь мокрые глаза:

– Да хорошо дома, сынок.

– Батя где?

– Батя сарай с Борыней правит, помогает ему.

– А Вежда ещё не вернулся?

– Да сейчас придёт, должно.

– Он за мной-то в тот же день ушёл?

Слава, не понимая, заглянула Илье в глаза:

– Куда ушёл?

– Да за мной, – повторил Илья, чувствуя, что опять начинается Веждина чудь.

– Не ходил он за тобой, – пожала плечами Слава. – С нами был, отцу с нашими молодцами помогал, селян пользовал.

– Как? – отстранился Илья. – Совсем никуда не уходил?

Слава кивнула, и Илья недоумённо поскрёб затылок:

– Как же так? – Он прикинул в уме, прищурился: – А дня три назад, вечером, после света уже?

Мать вглядывалась в лицо сына, не понимая, что у него на уме:

– Да банный день у нас был. Вечером дома все были. Куда же после бани-то ходить?

– Никуда не отлучался? – не отступал Илья.

– Да никуда! Ну, дома-то он вообще сидеть не горазд, но чтоб так отлучиться, чтоб дома не ночевать – не было такого. Да что ты всё выспрашиваешь?

– Да так, мать, почудилось мне… – уже устало отмахнулся Илья. Слава с тревогой ждала, и он глупо улыбнулся, успокаивая её: – Дурака он валяет, Вежда-то, дурачит меня. Не принимай к сердцу.

– Да вот и он сам, – сказала Слава, кивая на дверь.

В избу вошёл Вежда.

– Здравствуй, учитель, – поклонился ему Илья.

– Здорово, ученик, – нарочито равнодушно ответил Вежда. – Хвастать не нужно, сам всё вижу.

И он подошёл к оставленному на лавке мечу и взял в руки. В его глазах сверкнул отблеск клинка: старик внимательно разглядывал работу кузнеца Белоты.

– Пойдём-ка на двор, – сказал он Илье и вышел из избы с мечом в руке. Илья поспешил за ним.

Во дворе Вежда подобрал с земли куриное перо, подбросил в воздух и сейчас же Илья услышал яростный свист рассеченного воздуха, притом что Вежда будто и не сдвинулся с места, а в траву уже соскользнули две половинки пера.

– Добрый меч, – повернулся к Илье Вежда.

– Ну а ты как здесь? – спросил Илья, надавив на последнее слово. – Небось, не в кого было шишками кидать?

Он достал из-за пазухи давешнюю еловую шишку и бросил её в старика. В руке Вежды сверкнула стальная молния, и шишка, ударенная мечом плашмя, скрылась далеко на чужих огородах.

– Я-то здесь ничего, – невозмутимо ответил Вежда. – А вот ты в поединках поменьше рот разевай – стрела может влететь. И ещё, – он строго смотрел на Илью, – воину не пристало трепать о своей доблести, она у него не на кончике языка, а на острие клинка. Не то одними шишками на голове не отделаешься.

Он усмехнулся, видя, как понурился Илья, сразу став похожим на нашкодившего мальчишку, и сказал совсем другим голосом:

– Скоро на выселки уходим. А покуда родителям помоги – порадуй напоследок.

Илья виновато улыбнулся и, решив сразу разделаться с думками, роящимися в голове последние дни, сказал:

– Слушай, учитель… – он замялся, зарумянился, как красна девка. – Вот ведь загогулина какая…

Вежда ждал, насмешливо глядя на него. Илья нервно сглотнул и снова стал мямлить:

– Люди болтали, когда я им о тебе сказывал, будто ты… – он теребил край рубахи, не зная, куда деть руки и, наконец, выпалил: – Будто ты не Вежда вовсе, а батюшка Святогор…

Сказав это, Илья оробел вовсе: на такие слова Вежда мог равно и рассердиться, и расхохотаться. Но старик против ожидания повёл себя вовсе иначе: он спокойно пожал плечами и сказал:

– Когда-то я носил и это имя. Ну и что с того? Нету больше Святогора. Вышел весь… Нынче Вежда вместо него. А что до моих прозвищ – так их на целую деревню хватило бы. Так что хватит пустых расспросов.

И он пошёл в избу.

Быль пятая:
Сын голодной пустоты

Лазарь! иди вон.

Иисус из Назарета (от Иоанна, 11:43)

4

Рано поутру Вежда с Ильёй уже шагали по лесу к выселкам, таща по мешку с припасами. Распевались птицы, солнце красиво пронзало подёрнутый туманом частокол леса – идти было хорошо да радостно. Вежда, мерно постукивая своим посохом по тропе, спросил:

– Что, ученик, не скучал без мамки-то, пока за мечом хаживал?

Илья посмотрел в хитрые глаза учителя и пожал плечами:

– Нет, Вежда. Насиделся я дома-то. Всё не дождусь, когда в Киев пойду. А что?

Вежда покивал седой головой и сказал:

– Да ничего. Не быть привязанным в жизни – это хорошо. Да и за подол мамкин держаться негоже – причём не только мужчине, но и женщине.

Помолчали, а потом Илья негромко и осторожно сказал:

– Слушай, Вежда… А у тебя есть кто-нибудь? Ну… из родичей.

Вежда усмехнулся:

– Чего мямлишь-то? Обидеть боишься?

– Ну…

– Вот тебе и «ну». Не обидишь ты меня, не бойся. Обида – это ведь что? Это значит, кто-то подвергает сомнению то, что тебе принадлежит. Ну, то есть сомневается в каких-то твоих поступках, лишает тебя чего-то очень тебе дорогого. Понимаешь? Но у меня ничего нет, кроме моей котомки да одежды. Даже имя моё – не настоящее, и сколько их сносил я за свою жизнь… Что у меня есть такого, что можно было бы у меня отнять?

Илья напряжённо смотрел на шагавшего рядом Вежду, а тот негромко рассмеялся и добавил:

– Верно думаешь – никого у меня нет. Так что Морана и с этой стороны ко мне не подберётся: у меня и отнимать-то некого.

– Что же… – Илья помедлил. – И детей тоже нету?

– Мои дети – мои ученики, – сказал Вежда и легонько на ходу наподдал Илье своим посохом по заду: – Так что родителей у тебя не двое, а на одного больше.

И он рассмеялся. Илья промолчал и стал прикидывать, смог бы и он жить, как Вежда, один. Он вспомнил о своей Оляне, и сразу заныла в сердце старая заноза. Сколько раз он в бессилье стискивал кулаки, зная, что никогда не увидит больше свою любимую. В такие времена ему не хотелось дышать, и весь мир становился постылым, и ничто не могло быть интересным и нужным. Тогда он чувствовал себя одним во всём этом чужом мире, и мысль о том, что есть ещё матушка и отец, ничуть не грела его. Впрочем, он любил их, а они его, и даже уйди он в Киев, в дружину княжескую, то ведь и тогда не был бы одинок, потому как знал бы, что помнят его в родимой сторонке, любят, просят о нём богов… А у Вежды даже дома родного нет на этой земле. И любимой…

– А как же подруга, Вежда? – не выдержал Илья. Вежда спокойно пожал плечами:

– Я умею быть один.

Илья прищурился:

– Постой, постой, учитель! Выходит, мужчина живёт с женщиной потому, что чего-то не умеет?

– Конечно.

– Но почему тебе не нужна женщина?

– Надеюсь, ты спрашиваешь не потому, что думаешь, что мне не хватает домашней еды и ласки? – улыбнулся Вежда. Илья нетерпеливо кивнул. Вежда сказал: – Видишь ли, я – целый.

– Подожди, подожди! – сказал Илья, перебрасывая мешок с одного плеча на другой. – А я половинчатый, что ли?

– Ты сам сказал, – захохотал Вежда. Илья тоже заулыбался:

– Шутишь…

– Да не шучу я с тобой! – притворился рассерженным Вежда. – Женщина нуждается в мужчине, мужчина – в женщине. Так было и так будет на этой земле до тех пор, пока не перевелись здесь люди. Мужчина и женщина части целого. При этом женщина всегда движитель, а мужчина – прави́ло. Он не сумеет без неё двигаться, а она без него не сможет понять, куда ей двигаться нужно. Это закон, и на нём стоит мир. И закон этот касается не только людей. Впрочем, плох тот закон, который нельзя было бы нарушить. Ведь он, сказать по секрету, для этого и нужен, чтобы его время от времени нарушали некоторые люди. Вот и я не только знаю, куда мне следует идти, но также имею для этого нужную силу. Но это вовсе не значит, что я чураюсь женщин. Просто… – Вежда почти незаметно вздохнул, сделав паузу, и закончил: – Так получилось… И всё.

– Значит, ты тоже мог бы любить женщину?

– Вот олух, – беззлобно рассмеялся Вежда. – А я и люблю! Её нет со мной, но это не так важно, потому что я люблю её и всё. Это, если хочешь, и есть, быть может, мой тайный двигатель. Вечный двигатель. Без него… То есть без неё я бы давно сломался. А так – вот я какой! – он рассмеялся и взмахнул своим посохом, словно показывая, какой он. – Эх ты, ученик! Я, если хочешь знать, вообще могу считаться самым ярым поклонником Женщины. Она – чудо творения, венец совершенства человека разумного. А мужчина – всего лишь её раб, телохранитель, слуга – да назови его как угодно, но знай, что он всегда – второй номер. Придаток к Женщине. Лоно женщины – Врата в этот мир. Что ещё нужно добавить, чтобы ханжи да гордецы с глупцами подняли наконец её с колен, на которых она стоит уже не одну тьму лет? Женщина держит в своих нежных ладонях этот хрупкий мир, не давая его растоптать сандалиям ненасытных, падких до славы и богатств воителей. Женщина – это поистине МИР, и не нам, мужчинам, этот мир судить и судачить о его мнимом несовершенстве. Он прекрасен, даже когда гневается, даже когда плачет, и уж, конечно, когда он смеётся и любит. Если бы я верил в бога с седой бородой, я бы непременно спросил его: господи, за что ты наградил это тупое бесстыдное чудовище, называемое мужчиной, таким чудом, как Женщина? И за что ей такое наказание?

Вежда рассмеялся и вдруг остановился как вкопанный. Илья удивлённо повернулся к нему:

– Ты чего, учитель?

Лицо Вежды было таким, словно он спал. Даже глаза его были прикрыты. Илья испугался и подскочил к нему:

– Что с тобой?!

Но Вежда открыл глаза и сказал железным голосом:

– Поворачиваем оглобли. В селе беда.

И первый бросил на траву свой мешок. Уже повернувшись, чтобы бежать, он коротко приказал Илье:

– Меч тут оставь. Мешать только будет, – и рванул сквозь ветки. Илья бросил мешок на землю, с сомнением посмотрел на меч в ножнах, но, не смея ослушаться учителя, отцепил его вместе с поясом и кинулся догонять Вежду.

Только пробежав с дюжину стрельных перелётов, Илья начал различать между деревьев белую рубаху бегущего впереди Вежды. Он давно уже не удивлялся огромной выносливости учителя, но привыкнуть к тому, как тот бесшумно перемещался бегом даже по лесу, не мог. Скоро они уже бежали вровень, и разница была лишь в том, что чащоба трещала только там, где бежал Илья.

– Что там, Вежда? – на ходу выкрикнул Илья.

– Кочевники пожаловали. Поднажмём, – ответил Вежда и тотчас скрылся из глаз. Изумляться у Ильи времени не было, и он только прибавил ходу. И сейчас же лес расступился, и он вылетел на опушку, откуда было видно село и многочисленные дымы над ним.

Он увидел, как от околицы уже тянется вереница людей, сопровождаемая конными фигурами, и ещё заметил белую молнию, летящую им наперерез. Это был Вежда.

3

На аркан сажали только подростков, и набралось их в этот раз две дюжины. Печенегов было столько же, но большинство из них ещё орудовали в разорённом селе – выгоняли коров да ловили птицу, а ещё били непокорных, рвущихся на подмогу детям, уводимым в полон. Иных кривой меч или стрела останавливали навсегда. Дети, навьюченные на длинную верёвку, обмотанную каждому вокруг шеи, громко кричали от ужаса и горя, оторванные от дома и родителей, и их привычно правили плетью погонщики. На околице вереница пленных остановилась – верховой, к седлу которого была приторочена верёвка, вглядывался куда-то в сторону леса. Вой невольников усилился: кто-то из мальчишек тоже заметил нечто, нагоняющее конвой и во что тревожно вглядывался раскосыми глазами степняк; дети отчаянно желали спасения. Вожак что-то непонятно крикнул своим подельникам, и те обнажили мечи, а двое натянули луки, пытаясь разглядеть, что именно взялось их преследовать. По неясному белому пятну, стремительно приближавшемуся к веренице пленников, уже было выпущено для порядка несколько стрел, но все они прошли мимо цели. Голос вожака стал тревожным – белая тень неслась прямо на него. Он развернул коня ему навстречу, пытаясь понять, что же это такое, и тут все увидели, как белое пятно останавливается и превращается в седого старика с посохом. Старик как ни в чём не бывало размеренным шагом подошёл к вожаку и насмешливо поглядел на него снизу вверх.

– Вежда! – завизжали детские глотки, перехваченные жёсткой верёвкой, и степняк, не ведающий своей беды, вдел саблю в ножны, криво ухмыльнулся и худо сказал по-славянски:

– Ступай, старик, живи ещё.

Их уже окружили пятеро всадников, гогоча и пряча оружие. Вежда заглянул в наглые щёлки вожака и тихо ответил:

– Я ведь не только людей пользую.

Степняк загоготал, запрокидывая голову к небу, и тогда Вежда неуловимо взмахнул посохом, от чего вожак скатился из седла и остался неподвижно лежать под копытами своего коня. Пленники взвыли ещё громче от ужаса и восторга, а изумлённые печенеги, уже спрятавшие свои сабли в ножны, стали рушиться из сёдел один за другим. Вежда словно бы исчез, но о его присутствии говорил только стремительно рассекаемый его посохом воздух. Корова не успела бы моргнуть трижды, а полдюжины коней уже топтались на дороге без своих седоков.

– А ну-ка, ребятишки, освобождайтесь от верёвки да не разбегайтесь, держитесь гуртом! – велел им Вежда. – А этих, – он кивнул на замершие в пыли тела, – не бойтесь, скоро не подымутся.

И он кинулся в село, откуда доносилось мычание коров и людские крики.

Илья ещё издали увидел, что всадники у околицы опрокинуты Веждой на землю, а цепь пленников начала распадаться, и повернул в село. Он пересёк огород старосты, увидел, как огонь рвётся из окон дома, но прежде «красного петуха» нужно было управиться с разорителями из степи. Он услышал с улицы топот некованых конских копыт и кинулся туда, с размаху перелетев высокий плетень.

Двое косорылых на конях тащили заарканенного телка вон со двора Борыни, а сам кузнец лежал в уличной пыли в исподнем, всё ещё сжимая большими руками схваченный второпях цеп, и под ним уже натекла густая чёрная лужа. Холодная ярость поднялась было страшной волной в душе Ильи, но он, стиснув зубы, заставил её улечься, памятуя уроки Вежды, и тотчас подскочил к ближайшему всаднику. Тот заметил летящую ему на спину тень слишком поздно – Илья сшиб его с седла и, пока они оба падали по другую сторону коня, своротил печенегу немытую шею. Второй выпустил аркан и мигом выхватил меч, направляя коня к уже поднявшемуся на ноги Илье. Горсть пыли, захваченная Муромцем, полетела в узкие глаза. Пока степняк вслепую замахивался мечом, Илья оказался у него за спиной. Разбойник так и не увидел в последний раз уже показавшееся над лесом солнце.

Илья отступил от поверженного тела и огляделся.

Улица была пуста – только три тела недвижно лежали в пыли, топтались не у дел кони, да искал у плетня траву телок, путаясь ногами в печенежском аркане. От соседнего дома раздавался бабий крик, дым поднимался по другую сторону улицы, а изба старосты вовсю полыхала, расклёвываемая «красным петухом». Илья хотел было кинуться посмотреть, нет ли дома живых душ, но на улице показался конник. Сразу поняв, что случилось с его товарищами, тот живо убрал меч и потянул из-за спины лук.

Вежда уже успел дать Илье несколько уроков по искусству уклонения от стрел, и теперь Илья ждал, широко расставив ноги, когда наконечник стрелы сольётся с оперением в одну точку. Тонко взвизгнула тетива, а Илья уже повёл тело в сторону, как учил Вежда. «…Ноги в один миг становятся корнями осины, всё остальное выше коленей – ствол да ветки. Ты чувствуешь страшный порыв ветра, ты изгибаешься как змея, как лента на ветру, но корни твои остаются в земле крепко…» Как учил Вежда, так и вышло к изумлению самого Ильи, будто уклонялся он не от калёного жала, а от Веждиной особой стрелы с тупым наконечником. Точка стрелы на его глазах превратилась в чёрточку и прошла мимо, пропев там, где миг назад был бок Ильи. Муромец не стал дожидаться второй стрелы, которую уже тянул из тула степняк, а сам бросился к нему.

И на ходу узнал его.

И тотчас вновь увидел око луны на чёрном морозном небе, и двор пастуха Свири в мёртвом свете и тело Сневара Длинного с торчащей из спины стрелой. И ещё сразу не то что увидел, но ощутил каждой точкой своего тела глаза Оляны, испуганно и с надеждой смотрящие на него.

Силы, нёсшие его вперёд, утроились. Сделав очередной шаг, он просто оттолкнулся от земли и полетел прямо навстречу ненавистному лицу. И увидел, как лицо это, означающее для него всё зло со стороны Великой Степи, и смерть Сневара, и потерю Оляны – исказилось от ужаса. Нет, степняк не узнал в огромном парне с молодой бородкой загнанного парнишку с норманнским мечом в дрожащих руках. А коли бы и узнал, может, сам умер бы с перепугу.