Давай придумаем любовь

 
Не исчезай… Исчезнув из меня,
Развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
Себе самой навеки изменя,
И это будет низшая нечестность.
 
 
Не исчезай… Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
Когда нас трубы призовут к ответу.
 

Евгений Евтушенко «Не исчезай…»

В коллаже на переплете использованы фотографии: © Zamurovic Brothers, Gligoric, Eric Isselee, New Africa, Vladimir Muravin / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

В оформлении форзаца использован коллаж из фотографий: © Sude Arslan, Olena Rudo / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Колочкова В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Маша открыла дверь платяного шкафа, задумчиво начала перебирать висящие на плечиках платья. Что бы такое надеть нарядное… И даже очень нарядное. Новый год все-таки, особенный праздник. Хотя настроения новогоднего вроде и нет… Призываешь его всеми силами, призываешь, а оно не торопится осчастливить, хоть плачь. Но встречать Новый год все равно в чем-то надо, его не перенесешь на более поздний срок, не отменишь! Этой сакральной дате неважно, что настроения совсем нет! Уж будь добра, напрягись, организуй себя как-то…

Но как, если не получается? Если этого новогоднего ощущения радости беспричинной нет, что бывала раньше?

А может, ну ее к черту, эту самую радость? Чего ее зря вымучивать? Ну нет и нет, можно без нее обойтись прекрасно. Ведь если рассудить здраво, что он такое, этот канун предстоящего торжества? Обман ожиданий, только и всего. Игра в детство. Мол, загадаю себе на следующий год кучу всего, проговорю торопливо эту «кучу» под бой курантов, и все потом сбудется!

Ага, размечталась. Ничего ни у кого не сбывается, ерунда все это. К тому же нет ничего грустнее обманутых ожиданий. И тем не менее все повторяется из года в год – и суета эта предновогодняя, и чистка перышек, и платье, и желания торопливые под бой курантов…

Ладно, хватит грустить. Как бы там ни было, а платье выбрать надо. Хотя выбор, если честно, не так уж велик… Можно вот это, синее с блестками, оно ей идет, да… Но его ж на прошлый Новый год надевала! Маринка ведь это платье вспомнит и обязательно съязвит что-нибудь этакое – мол, твой Олег не в состоянии на новое платье жене заработать? Она ж такая, Маринка… Вроде и не со зла скажет, с улыбочкой, а все равно неприятно. Хотя могла бы и не заметить, промолчать… Подруга все-таки.

А можно вот это надеть, бежевое, трикотажное, оно такими красивыми складками на бедрах ложится… Но оно скорее летнее, без рукавов, вроде не по сезону. О, вот это подойдет, пожалуй! Шелковое, сиреневое, длинное, до щиколоток. Совсем недавно его покупала, когда свой день рождения отмечала, и Маринка его точно не видела! Она ж болела тогда, на день рождения не пришла… Да, пожалуй, сиреневое. А к нему можно бусы аметистовые у мамы позаимствовать. И сережки…

Надела на себя платье, повертелась перед зеркалом. Да, и впрямь ничего. Вроде даже и посвободнее стало. Похудела, наверное… Какие-то непонятки у них в последнее время происходят с Олегом, вот и похудела. Потому еще и настроения новогоднего нет…

Хотя к черту, к черту это настроение, далось оно ей, честное слово! Теперь и новогоднюю вечеринку у друзей отменять?

Вышла к маме на кухню, спросила деловито, потрогав мочки ушей:

– Сережки свои дашь, мам? Те самые, аметистовые? И бусы… К этому платью все равно ничего больше подобрать нельзя.

– Дам, конечно, о чем разговор… – повернулась от плиты мама, быстро оглядела ее с ног до головы. – Иди ко мне в комнату и возьми в шкатулке.

– Да, сейчас… – повернулась было к двери Маша, но мама остановила ее решительно:

– Погоди! Погоди, успеешь еще… Я тебя попросить хочу, Маш… Не забирайте Павлика из дома, а? Ну в самом деле… Поговори с Олегом, я думаю, он не против будет. Ну что ребенку в шумной компании делать, сама посуди?

– Нет, мам, что ты… Павлик же собирался с нами, как я ему скажу? Нет… Он и подарки уже для Сонечки с Кирюшей приготовил… Они его тоже очень ждут! Мы же всегда у Филимоновых Новый год встречаем, ты же знаешь!

– Ну да, конечно… – обиженно кивнула мама. – Детки твоей подруги Катеньки важнее, конечно, чем родная бабушка!

– Но они же и впрямь дружат, мам…

– Ой, да какая там дружба! Ребенку десять лет, а ты рассуждаешь так, будто он взрослый! Ты мать или кто? Сказала бы ему – останься с бабушкой, он бы и остался как миленький! И мы бы с ним прекрасно Новый год вдвоем встретили… Все б я не одна, все бы компания…

– Так сходи к подруге, мам! Тетя Зоя всегда тебя на Новый год приглашает!

– Да ну… Не хочу. Я неловко себя в гостях чувствую. У Зои же все парами будут… Что я усядусь… как бедная родственница? Все меня жалеть будут, что я одна… Не, не хочу самой себе такую пытку устраивать.

– Ой, мам! Ну что ты себе неловкости всякие придумываешь? Кому какое дело, одна ты в гости пришла или еще с кем-то?

– Хм… С кем-то… – тихо и грустно проговорила мама, коротко глянув на Машу. – Ты так рассуждаешь, потому что сама в этой шкуре никогда не была… И не дай тебе бог, конечно… Только разведенная женщина знает, каково это – быть разведенной. Когда в любую приличную компанию тебе путь заказан заранее, будто у тебя на лбу клеймо стоит. Нет, пойти-то можно, конечно, Зоя и впрямь приглашает всегда… Из приличия приглашает…

– Да ну, мам! Вот ерунда все это, чистая ерунда! Не знаю, может, раньше так и было, спорить не буду… Но сейчас-то уже другие времена, мам! Сейчас женская свобода обрела другой статус! Женщины сейчас и сами не особо хотят быть замужем, это необязательный фактор для счастья! Ой, да что я тебе объясняю…

– Правильно, не надо. Не объясняй. Потому что я знаю, что говорю. И знаю, как одинокие бабы хорошо насобачились придумывать сказки про эту свободу. Одна другой хлеще придумывает, а остальные им еще и поддакивают, ага! Да только подоплека у этих сказок все равно одна, обманная подоплека-то… Нет у бабы никакой свободы, не нужна она ей. А если какая начинает рьяно доказывать, что нужна, так это все как анекдот звучит про ковбоя Джо… Мол, почему он такой неуловимый? Да потому что его никто не ловит и не хочет ловить…

– Ну, мам, ты даешь… Я так понимаю, что с тобой и спорить на эту тему бесполезно. Да я и не буду…

– И правильно. И не спорь. А то еще накликаешь на себя…

– Ну что я накликаю, что?

– А сама не понимаешь, да?

– Нет, не понимаю!

– Да все ты понимаешь, дорогая доченька! Все прекрасно понимаешь! Вот скажи, где Олег? Где сейчас твой муж находится, почему не рядом с тобой? Сегодня тридцать первое декабря, между прочим!

– Ну и что, мам? У него дела… Сегодня же рабочий день!

– Ой, да ладно… После обеда уже все по домам разбегаются, что я, не знаю? Он хоть звонил тебе? Сказал, когда придет?

– Звонил… Сказал, что домой не успеет, что приедет прямо к Филимоновым часам к одиннадцати…

– К одиннадцати?! Ничего себе… И где же это он будет до одиннадцати?

– Но я же тебе объясняю – у него дела…

– Маш! Ты дурочку-то из себя не строй, ладно? Какие такие дела могут быть в предновогодье? Все нормальные мужья давно около своих жен сидят… В кругу семьи…

– Мам, не начинай, а? Это наше с Олегом дело…

– Конечно, ваше дело, разве я спорю? Я в ваши дела никогда не суюсь… А только у меня тоже глаза есть, они ж все видят… Да из ума я еще не выжила, все прекрасно понимаю.

– Ну что, что ты понимаешь, мам? Что ты себе придумываешь? Зачем себя накручиваешь попусту?

– Ну да, ну да… Скажи еще, что меня старческая паранойя настигла. Я еще в здравом рассудке нахожусь, слава богу, и отвечаю за свои слова. И вижу прекрасно, что меж вами происходит!

– Ничего ужасного не происходит, мам, я тебя уверяю. У нас все хорошо, правда. Я Олегу верю. Если говорит, что у него дела, значит, так и есть.

– Ну да, ну да… Я тоже когда-то такой же дурочкой была, твоему отцу безоглядно верила. Пока он дверь за собой не закрыл… А, да что говорить, ты ж все равно мать не слушаешь… Не авторитет для тебя мать, понимаю, что ж…

Маша вздохнула тихо, ничего не ответила. Знала уже, что дальше будет. Если ответишь, мама плакать начнет, лучше как-то бы ее отвлечь быстренько…

– Мам, так я не поняла! Так ты мне сережки дашь или нет? И бусы?

– Ну сказала же… Иди в мою комнату, сама возьми! И ты мне еще не ответила, Маш… Оставишь со мной Павлика или нет?

Вопрос прозвучал опять слезно, и Маша растерялась. И вздохнула с облегчением, когда услышала голосок Павлика, появившегося в дверном проеме:

– Я не хочу дома оставаться, ба… Я хочу с папой и с мамой… Давай ты лучше с нами в гости поедешь, ладно?

– Да больно я нужна в те гости, Павлуша… Кто ж меня туда звал… – тихо проговорила мама, с досадой глянув на Павлика.

– Так давай я сейчас позвоню и попрошу тетю Катю или дядю Дениса, чтобы они тебя позвали! И все вместе поедем! Или мама пусть позвонит!

– Да нет, что ты… Спасибо, внучек. Добрый ты у меня… Да и не готова я, а вам уже ехать пора.

– А который час, мам? – озабоченно спросила Маша.

– Так без пятнадцати восемь уже!

– Ой… И впрямь пора! За нами же Марина в восемь заедет! – заполошно проговорила Маша. И, повернувшись к сыну, добавила тихо: – Давай, Павлик, собирайся, неудобно будет заставлять себя ждать! Я тоже сейчас быстренько соберусь…

– Так я давно готов, мам… Это ты до сих пор копаешься!

– А Марина одна за тобой заедет, что ль? – удивленно спросила мама.

– Нет… Марина с Женей. Они вместе за нами заедут.

– Ну да, ну да… Маринка твоя – кремень. Всегда мужа около себя держит. Да и Женя у нее такой… Маринка скажет: «К ноге!» А он уже тут как тут. А твоему Олегу так не скажешь, конечно…

– Да мне бы такое и в голову не пришло, мам! Что значит к ноге? Мне и не надо так… Я не хочу!

– А что тебе еще остается, как не хотеть? У тебя и выбора другого нет. Олег, он совсем другой…

Мама вздохнула так, будто одобрила, что ее зять совсем другой. И проговорила тихо, почти обреченно:

– Ладно, пойду к Зое Новый год встречать… Не сидеть же одной… Часов в десять пойду, чтобы не быть там долго. А вы идите и собирайтесь, что ж…

Маша и Павлик быстро вышли из кухни, будто сбежали. Павлик спросил шепотом:

– Бабушка обиделась на меня, да?

– Нет, что ты… Просто у нее настроение сегодня плохое.

– Потому что папы дома нет, да?

Маша и не нашла сразу что ответить – такой был голос грустный у Павлика. Потом собралась, проговорила деловито:

– Ты же знаешь, у папы всегда много дел! Он приедет потом, и мы все вместе встретим Новый год… А как же иначе? И вообще… не отвлекай меня. Иди лучше глянь в окно, вдруг тетя Марина и дядя Женя уже за нами приехали?

– Да нет, точно не приехали… Сейчас наверняка в городе жуткие пробки, – совсем по-взрослому рассудил Павлик, махнув рукой. – А если бы приехали, тетя Марина тебе бы давно позвонила. Ты лучше собирайся уже, мам…

– Да, я сейчас, я быстро!

Потом она долго смотрела на свое отражение в зеркале – как все-таки аметистовые бусы и серьги подходят к этому платью… И к глазам… А если б они не были такими грустными, так вообще… И ведь не сделаешь их веселыми, как ни старайся! Не зря ж говорят, что глаза – зеркало души. А на душе и впрямь кошки скребут…

И ведь как хочется прогнать этих кошек, сердито прогнать – брысь, брысь отсюда! И потом жить себе дальше, заниматься приятными новогодними хлопотами! Они ведь на самом деле приятные, правда?

Да только не получается их прогнать. Потому что как ни посмотри, а мама права. Какие дела могут быть у Олега в предновогодье? Все давно уже к празднику готовятся, мужья к женам спешат, а жены – к мужьям. Потому что это семейный праздник, всякие упоминания о «делах» звучат по меньшей мере неуместно. И обидно. Ну что значит «приеду к одиннадцати?» Ведь если разобраться, самые драгоценные часы предновогодья протекают именно до одиннадцати, пока за стол не сели. В счастливой суете протекают. В общении с друзьями. Которым еще надо объяснить, почему они с Павликом явились в гости без мужа и отца. Их уж точно «делами» не обманешь.

А она, выходит, позволяет себя обманывать? Вот как упорно твердит и маме, и Павлику, и самой себе – дела, дела… Наверное, потому что упорно твердить легче, чем правду признать. В данном случае это упорство роль соломинки выполняет, за которую можно ухватиться. Чтоб совсем не пропасть…

Да, да! Она пропадет, если… Если потеряет Олега. Без него жизни для нее нет. А что делать? Такая вот любовь… И установка в этой любви такая – не возражать, не спорить. Беречь эту любовь как величайшую драгоценность. Как-то сразу так повелось…

С того самого дня и повелось, как познакомились. Она сразу поверила, что это знакомство – большой для нее подарок. Олег, он же такой… Такой красивый, такой в себе уверенный, такой сильный и статный. Будто с киношной картинки сошел. К тому же старше ее на семь лет. Зрелый красавец-мужчина. А она кто была? Мышка-норушка серенькая, домашняя девочка, в строгости воспитанная. Ой, да как вспомнишь… Она даже глядеть на него боялась, робела и глаза опускала, сказать ничего умного не могла. Все ей казалось, что не то ляпнет с перепугу. А когда он замуж ее позвал, не могла своему счастью поверить. Все думала – это не с ней происходит, а с какой-то другой девицей, более симпатичной и в себе уверенной.

После свадьбы Олег переехал к ним с мамой в их трехкомнатную квартиру. И как-то очень быстро освоился, хозяином себя почувствовал. И опять ей ужасно нравилось, что он такой… Всегда все сам решает. И маме его поведение нравилось. Все время говорила довольно – наконец, мол, мужик в доме живет настоящий. Каменная стена. Не всем так в жизни везет! И ее мама наставляла время от времени:

– Ты никогда с мужем не спорь, Машенька. Будь умной, покладистой будь. Такие мужья на дороге не валяются, имей в виду. Береги его… Под кожу не лезь, мозг не выноси. Считай, что ты свой счастливый билет уже вытянула. Теперь главное – сберечь свое счастье, в семейных дрязгах не растерять. От женщины ведь очень многое в семье зависит… Не спорь с ним никогда попусту, слышишь?

– Да какое там, мам… У меня и мыслей таких нет! Я так его люблю, что и себя не чувствую – есть ли я, нет ли… Будто счастливым ветром меня несет.

– Да, повезло тебе, доченька… – вздыхала мама грустно. – Не то что мне… Ты уж будь счастлива за двоих, и за себя, и за меня. И я возле твоего счастья погреюсь как сумею. Такой муж тебе достался, такой муж! Да это ж одно сплошное удовольствие – такому зятю услужить!

В удовольствии услужить мама себе не отказывала. Вставала рано, чтобы завтрак Олегу приготовить. Он садился за стол, и мама суетилась вокруг него с тихим бормотанием – обязательно, мол, надо плотно позавтракать, Олеженька… У тебя трудовой день впереди… Я блинчиков тебе напекла, кушай! И сметанки, сметанки побольше клади!

Олег кушал. Со стороны могло показаться, что он такой большой и важный начальник, а мама у него домработницей служит. Или кухаркой.

На самом деле не был он никаким начальником, трудился простым менеджером в захудалой фирме. Хотя претензии по поводу своей незадавшейся карьеры у него всегда были, он их проговаривал частенько с мазохистским надрывом:

– Кругом же одни блатники сидят, чьи-то сыночки да дочки! Разве нормальному человеку можно сейчас где-то пробиться? Кругом только бабки родительские все решают…

– Да, Олеженька, все так, да! – соглашалась мама с большим сочувствием в голосе. И тут же добавляла торопливо: – Но ты не переживай, Олеженька, что ты… Мы с Машей все понимаем. Мы тебя и так любим, Олеженька…

– Да знаю… – будто бы с раздражением отмахивался Олег. – Но все равно ведь обидно, Татьяна Петровна! Я на фирме больше всех кручусь, по делам бегаю как подорванный, а никто это не видит, не ценит… За последние два года даже зарплату ни разу не повысили! Вот где справедливость, скажите, где?

– Да какая такая справедливость, Олеженька, что ты… Никогда и нигде ее отродясь не было. А за деньги не переживай – нам ведь хватает, правда? И Маша работает, и пенсия у меня… Проживем, Олежек, не переживай!

Олег, позавтракавши, уходил на работу, а мама продолжала вздыхать, с укором глядя на Машу, будто это она была виновата в незадавшейся карьере мужа:

– А ты чего сидишь и помалкиваешь, а? Могла бы и поддержать мужа, ободряющее словцо ему сказать! Он какой деловой… И умный… Настоящий мужик… Женщина при таком муже просто обязана быть мудрой да благодарной! А ты сидишь и молчишь!

– Так ты за меня все говоришь, мам…

– А тебе что, не нравится? Если не нравится, так и скажи! Я вообще могу замолчать!

– Перестань, мам. Я вовсе не хотела тебя обидеть.

– Да знаю… Мне не за себя обидно, мне ж за Олега обидно. Никто и нигде его не ценит…

– Я ценю, мам. Ты же знаешь. Я очень его люблю.

– Ну еще бы ты не любила… Он твой муж, глава семьи. Сейчас поищи таких, чтобы согласился главой быть, чтобы ответственность за семью взял. Чтобы любить его было за что. А ты его любишь, да… Что правда, то правда… Это ведь счастье для женщины, когда она мужа любит…

Счастье. Конечно же, счастье. Кто ж спорит? Но какое-то оно… С червоточиной получается. Такое иногда накатывает ощущение, будто это счастье замешано на ее самоуничижении перед мужем. Не зря же подруга Маринка всегда фыркает, когда она при ней вспоминает Олега. Фыркает и овцой ее называет.

А может, Маринка права? Может, она и есть овца, которая только за голосом пастуха следует? И как эту овцу в платье красивое и бусы аметистовые ни обряжай, она все равно, по сути, овцой остается? Любящей и преданной, но овцой?

Дверь тихо скрипнула, Маша оглянулась испуганно, будто ее застали за чем-то постыдным. Наверное, сама в этот момент своих же мыслей испугалась.

В проеме двери стояла мама, смотрела на нее с улыбкой.

– А ну, Машунь, покажись хоть… Как мои бусы с платьем смотрятся…

Маша развернулась к маме всем корпусом, развела руки по сторонам, покружилась неловко. Мама довольно кивнула:

– Хороша! Очень бусы к платью подходят. И серьги… Знаешь, я тебе дарю этот комплект. Пусть будет от меня новогодний подарок. Все равно я его не ношу, вышло мое время для украшений. А тебе пригодится, что ж…

– Спасибо, мам! Спасибо! Я тоже тебе там, под елочкой, подарок положила. Посмотришь потом…

Телефон пискнул пришедшим сообщением, и Маша, глянув на дисплей, тут же заторопилась, не дав маме ответить:

– Ну все, мы пошли, Маринка и Женя за нами уже приехали! Павлик, ты где? – крикнула она в глубину квартиры. – Давай собирайся быстренько, мы выходим!

– Я все-таки надеялась, что оставишь со мной Павлика-то… До последнего надеялась… – со слезой в голосе проговорила мама.

И не став слушать Машиных оправданий, махнула рукой, ушла к себе. А Павлик уже торопливо натягивал на себя пуховичок и ботинки. Сам открыл дверь и стоял за ней, нетерпеливо притопывая ногой:

– Мам, ну чего ты копаешься? Давай быстрей, мам…

* * *

Ну улице шел снег. Легкий, праздничный. Маша вдохнула в себя терпкий морозный воздух – казалось, он пахнет шампанским и мандаринами. И еще чем-то вкусным. И елочка во дворе стоит, огоньками мигает. Красиво…

Зажмурилась, улыбнулась и тут же услышала сердитый голос Марины, доносящийся из приоткрытого окна машины:

– Машка, давай быстрее! Мы тут ждем, а она стоит, замерла… Чего замерла-то, а?

– Да так… Снегом любуюсь… Еще елочкой, – виновато проговорила Маша, подходя к машине.

– Ох, романтичная ты наша… Давай песенку еще спой – «в лесу родилась елочка»! А мы посидим тут, послушаем. Торопиться-то нам ведь некуда, правда?

– Теть Марин, не ругай маму… – жалобно попросил Павлик, заглядывая Марине в глаза.

– А я разве ее ругаю, ты что, Павлик? – рассмеялась в ответ Марина. – Наоборот, я твоей мамочкой восхищаюсь! В наши циничные времена быть романтиком – это ж не каждому дано, правда? И хватит со взрослыми спорить, садись в машину!

– Да вот же я, сажусь уже… – проворчал тихо Павлик.

Женя выскочил из машины, услужливо помог Маше с Павликом забраться на заднее сиденье. Марина повернулась, опять спросила насмешливо:

– Я правильно поняла, Олег с нами не едет? А почему, интересно знать? Случилось что-то?

– Да ничего не случилось… У него дела. Он позже приедет, – немного виновато ответила Маша и рассердилась на себя тут же за эту виноватость. Будто оправдывалась в чем.

– И как это понимать – позже? Ровно к двенадцати, что ли? Или под бой курантов заявится? – не унималась Марина.

Маша вздохнула, прикусила губу. Нравится Марине, что ли, ее мучить? Вот всегда так… Марина будто бы на нее нападает, а она оправдывается. Как Олег говорит – плюсует. А она, стало быть, минусует. Никогда не может ответить чем-нибудь резким – отстань, мол, не твое дело, сама разберусь!

– К одиннадцати обещал… – стараясь придать голосу нотки уверенной беззаботности, проговорила Маша тихо. – Да и какая разница, в общем, когда он приедет! Разберется со всеми делами и приедет.

– Ну-ну… – хмыкнула Марина, отворачиваясь к окну.

Какое-то время ехали молча, хотя это и громко звучит – ехали. В основном стояли или тащились медленно в потоке машин.

– Ой, я же совсем забыла! – вдруг всполошилась Маша. – Катька просила соленых огурцов купить! Давайте еще на рынок заедем, ладно? Все равно ж по пути…

– Она что, беременная? – снова повернула к ней голову Марина. – Куда им с Дэном третий ребенок, они что, с ума сошли?

– Ой, да почему сразу беременная! Просто забыла в городе соленых огурцов купить, вот и все! Ну сама посуди, какой такой оливье без соленых огурцов?

– А у них что, своих нет? Вроде на земле живут, участок большой…

– Так у них не участок, а настоящий лес, там деревья растут, ты же знаешь… Где там огурцы выращивать? Между соснами грядки разводить?

– Ладно, убедила. Жень, слышишь? Давай к рынку подруливай, у нас форс-мажор, у Катьки с Дэном соленых огурцов не оказалось! – деловито дала мужу указание Марина.

– Ладно, ладно… – покорился Женя. И тут же добавил: – Только учтите, девчонки, у рынка сейчас не встанешь, все забито машинами. Придется в какой-нибудь двор заезжать. И уже оттуда на рынок топать.

– Вот ты и будешь топать, а мы пока в машине посидим. Ничего страшного. Не станешь же ты возражать, правда? Ты ж у нас джентльмен!

– Ну, само собой разумеется… Конечно, я сам схожу. Сейчас вот в этот двор заедем…

– Дядь Жень, я с тобой! Можно? – робко попросил Павлик, вытягивая шейку.

– Конечно, можно. О чем речь… – покладисто согласился Женя.

– Еще один джентльмен выискался, надо же… – тихо проговорила Марина. И, глянув на Павлика, спросила насмешливо: – Дамским угодником растешь, да, Павлуша?

– А как это, дамским угодником? – удивленно спросил Павлик, распахивая глаза.

– Ну, это когда мужчина сам норовит под каблук залезть, ему так удобно. Потому что он такой – ни рыба ни мясо…

Женя слегка дернул головой, помолчал, потом проговорил едва слышно:

– Ты попридержала бы при себе свое плохое настроение, Марин… К тому же при ребенке не надо…

– А что я такого сказала, что? – запальчиво переспросила Марина.

Маша незаметно положила ей ладонь на плечо, сжала слегка – не надо, мол, не заводись. Успокойся. К тому же Женя уже въехал во двор, припарковался удачно. Повернувшись к Павлику, спросил весело:

– Ну что, идем?

– Да, дядь Жень… – радостно откликнулся Павлик.

Когда они остались в машине вдвоем, Маша спросила с укором:

– Ну что ты все время на него нападаешь, Марин? Он так любит тебя, каждое твое желание готов исполнять, каждый каприз… А ты ведешь себя как мегера!

– Ой, да ладно! – отмахнулась Марина сердито. – Учить меня будешь сейчас… Давай лекцию мне прочитай, как надо с мужем правильно разговаривать! Как реверансы делать и в глаза преданно смотреть! Поделись собственным куриным опытом, ага!

– Ну почему сразу куриным…

– Потому что ты курица. А я нет. Потому что ты обожествляешь своего Олеженьку. На том и живешь. А я нет… Знаешь, я даже спорить с тобой не буду, кто из нас больше счастлив, Машка. Может, и я бы так мужика обожествляла… Если б рядом со мной такой был, которого хотелось бы обожествлять… Ты же все равно не поймешь, о чем я…

– А ты что, Женю совсем не любишь, да? Он же такой хороший… Он так тебя любит… Помнишь, как в школе он за тобой ходил? Буквально по пятам…

– Ладно, Машка, все. Не будем развивать тему. Давай лучше помолчим, а то я тебе опять нагрублю, и ты обидишься. Давай лучше помолчим!

Маша кивнула, откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. И впрямь лучше помолчать, если Марина просит. Уж больно задиристые нотки слышны в этом ее «помолчим»…

Маринка всегда была задирой, ее даже мальчишки в школе боялись. И старались держаться подальше, несмотря на то что Маринка считалась первой красавицей. Все боялись к ней подойти. Кроме Жени. Он ходил за ней как пришитый, смотрел преданно. Контрольные решал в первую очередь для нее, потом уже за свое задание брался. И сочинения тоже за нее писал… Учителя все знали, конечно, и стыдили его, но ничего поделать не могли – контрольная-то Маринкина на отлично написана, не придерешься! Только однажды математичка сказала грустно, с жалостью глянув на Женю: «Пропадешь ты, Соломин, со своей преданной любовью, ой, пропадешь… Медвежью услугу своему предмету обожания делаешь, с правильного пути сбиваешь. Она ведь всю жизнь будет думать, что ей в любых отношениях все позволено! Из этого болота и вырастают настоящие стервы, которые играют мужскими головушками как мячиками. Эх ты, Соломин, Соломин…»

Женя слушал, краснел, поеживался. Готов был сквозь землю провалиться, а Маринке хоть бы что! Глядела на математичку с таким вызовом, будто хотела сказать – не надо завидовать, мол…

Они с Катькой сидели за соседней партой, жалели Женю. Хотя и права у них такого не было, если по дружбе. Потому что Маринка им подругой была, а Женя… Женя был всего лишь рабом Маринки. Чего его на самом деле сильно жалеть, если сам на рожон лезет? Никто ж его не заставляет за Маринкой ходить!

Конечно, Маринка у них верховодила, этого не отнять. Но верховодила так непринужденно и весело, что они с Катькой с радостью подчинялись. Да и то – всегда ведь в дружбе кто-то признанным авторитетом является, как без этого? К тому же Маринка своим авторитетом не злоупотребляла, всегда умела остановиться, когда ее несло… Вот как сейчас, например. Испугалась, что может нахамить, и произнесла это спасительное «помолчим». Хотя эта грань между хамством и сохранением дружбы всегда была довольно расплывчатой – то ли есть она, то ли нет…

Так получилось, что они все росли без отцов – она, Катька и Маринка. Толклись в основном дома у Катьки: мама у нее доброй была, сама подружек дочкиных в гости зазывала. А потом мама у Катьки умерла… Они в то лето аккурат восемь классов окончили. Катька боялась, что ее в интернат отправят, но не случилось, слава богу. Тетка у себя приютила, мамина сестра. Опеку оформила. Да только еще неизвестно, где бы Катьке лучше жилось, в интернате или под этой сердитой опекой. Даже не сердитой, а унизительной.

Помнится, Катька приходила в школу в слезах, рассказывала им на переменке:

– Представляете, девчонки, она все мои вещи обыскивает. В портфеле роется… Все хочет какие-то доказательства найти, что я… Ну, будто бы я… Ну, с парнями то самое делаю… И еще повторяет все время: «В подоле принесешь – на улицу жить отправлю! С глаз долой – из сердца вон!» Да если б у нее на самом деле это сердце было, ведь нет… Вроде мамина родная сестра, а такая злая… Может, потому у нее своих детей и нет…

Она плакала вместе с Катькой, обняв ее за плечи, а Маринка сердилась:

– Ну чего ревете-то, чего? Я думаю, надо на твою тетку куда-нибудь пожаловаться! Может, нашему директору в школе, Василию Павловичу?

– А что он может сделать, Марин? Ничего и не может… Я думаю, только хуже будет, она еще больше озлобится… – махнула рукой Катька, громко всхлипнув.

– Но ведь нельзя же это издевательство терпеть, в самом деле! Ты же не ее собственность! – снова возмущалась Маринка.

– Да я и не буду терпеть… Вот окончу школу и сразу уйду от нее. Повернусь и сразу уйду! В этот же день!

– И куда ты уйдешь, интересно?

– Ну, не знаю… Поступлю учиться туда, где студентам общежитие дают… А там видно будет…

– А после учебы куда пойдешь?

– Не знаю. Замуж выйду за кого-нибудь.

– Хм… За кого-нибудь… Хорошая постановка вопроса…

Но какая бы постановка вопроса ни была, а у Катьки все так и получилось – после школы поступила в политехнический, ушла от тетки в общежитие. А на втором курсе объявила им, что выходит замуж и будет жить с мужем у его родителей. Они вовсе не против, так-то вот…

Маринка только руками всплеснула:

– Да кто тебя гонит так рано замуж, Катька? Зачем? Боишься, что никого больше не найдешь, что ли?

– Нет, почему же боюсь… Я люблю Дениса, и он любит меня.

– Так это тот парень, с которым ты у меня на дне рождения была? Рыжий такой крепыш?

– Да, это он.

– Да брось, Катька… Он даже не симпатичный. Что ты в нем нашла? Неужели только то, что родители его тебя за свою признали?

– Да нет, Маринка! Ты не понимаешь! Я его и правда люблю! И он меня любит… Главное, он надежный, я ему верю. А еще он очень умный, вот…

– Что-то я особого ума в нем не заметила, если честно. Да и лицо у него такое… Интеллектом явно не обезображено. И вообще… Зря ты, Катька, зря. Вот я, например, замуж выйду только за настоящего крутого мужика, которого и любить есть за что и за спиной у которого что-то имеется, а не только родительская квартира.

– Значит, бедному Женьке ничего не светит, да?

– Не-а. Не светит.

– Так скажи ему прямо об этом! Чтоб надежд не питал! Так честнее будет!

– Ничего я ему говорить не буду… Что я, с ума сошла? Пусть остается как вариант… Вдруг пригодится?

– Ой, ну какая же ты, Марин…

– Какая? Ну какая?

– Подлая, вот какая.

– Нет, я не подлая. Я рассудительная. А ты, Катька, трусливая. Ты боишься одна остаться, вот и выходишь за первого встречного. А я ничего не боюсь.

– Ага, ага… Вот держишь при себе Женю как запасной вариант. И кто ж из нас тогда больше боится, интересно?

– Да хватит спорить, девчонки… – встряла в их диалог Маша, испугавшись, что он может вылиться в ссору. – Наоборот, надо за Катю радоваться, я думаю. Если она любит Дениса, то все правильно, значит… Ведь любишь, Кать, правда?

– Люблю. Очень люблю. Я ему верю, он надежный.

– Ну, зациклилась ты на этой надежности, подруга… – тихо проговорила Марина, вздохнув. – Смотри, потом опомнишься, да поздно будет…

Через два месяца отплясали Катькину свадьбу. Скромненькую, но веселую. На свадьбе Катька им объявила, что ждет ребенка.

– Ой… А родители Дениса об этом знают, Кать? – испуганно спросила Маша, схватившись за щеки.