Мистерия

И согласится на сделку.

Она звала его до хрипоты в пересохших связках, до черноты перед глазами и до навалившегося на сердце удушливым покрывалом отчаяния, а когда увидела, как на полу у ступней начала заворачиваться по спирали знакомая тень, едва не разрыдалась от облегчения. Хотя разрыдалась бы Тайра лишь эмоционально – тело не сумело бы выдавить из себя ни капли влаги. Наверное, никогда уже не сумеет.

– Ты пришел… Хорошо. Услышал…

Вместе с появлением муара в клетку вернулся и холод; Тайра восприняла его благодатью – уже скоро. Совсем скоро.

Закончив формироваться, тень взглянула на нее черными неблестящими глазами; вокруг головы и конечностей продолжал клубиться туман.

– Я готова на сделку, слышишь? Я согласна.

Муар говорил, не открывая рта.

– Готова отдать душу за желание?

Шелестящий шепот прошелся по внутренностям касанием пересохших веток и напомнил недавно услышанный царапающий голос – живот тут же свело от страха. Нет, тот голос был хуже. Туда ей совсем не хочется – только не к Уду.

– Да.

– Я слушаю тебя, человек. Говори.

Тайра собралась с силами и глубоко втянула воздух, замерла. Сейчас она произнесет свои последние слова. Последние. Нет, не надо медлить, будет только хуже.

Прутья решетки, сочащийся из дальнего конца коридора дневной свет – яркий, теплый. Ее взгляд окунулся в него, желая впитать.

– Мое желание – умереть. Я отдаю тебе душу за то, чтобы ты подарил мне смерть – быструю смерть, мгновенную. Ты сможешь это исполнить?

– Да.

Хорошо. На смену волнению пришло зыбкое облегчение; но верно ли понял муар?

– Не через десять лет? Я не хочу… не смогу прожить десять лет без души.

– Твое желание – закон.

После этих слов серые отсыревшие стены тюрьмы почти перестали давить – это не ее дом, уже скоро она уйдет отсюда; взгляд зеленых глаз оторвался, наконец, от ведущих к выходу ступеней.

– И… Прежде, чем я умру, забери меня отсюда. Куда угодно.

Пусть Брамхи-Джава так и не увидит, что смог сломить ее. И ни к чему, чтобы над ее бездыханным телом глумились охранники – пинали его, таскали, рыли для него яму. Тайре не хотелось вечно покоиться на территории тюрьмы или сразу за ее пределами. Даже мертвой слышать стоны и предсмертные крики мучающихся на солнцепеке заключенных.

– Забирай. Давай, приступай. Я больше не хочу здесь сидеть…

Слишком долго болели обожженные руки и потрескавшиеся ступни, слишком сильно надоели не проходящие от волдырей на ногах язвы, и она слишком устала смотреть на то, что осталось от молодого красивого тела – когда-то оно было ей родным, но теперь стало чужим и тяжелым, непригодным для того, чтобы далее находиться в нем.

– Забирай.

Когда муар шагнул навстречу, Тайра, несмотря на мысленную готовность, вздрогнула – интуитивно вжалась в стену.

– Не делай мне больно… я устала.

Вместо слов тот протянул клубящуюся тьмой конечность вперед и застыл в ожидании.

«Берись» – приказывали неспособные отражать свет глаза. Берись. Сейчас.

Когда в конце коридора дневной свет раздробили чьи-то тени, а на ступенях послышались шаги, Тайра протянула вперед дрожащую руку и коснулась мрака.

Ее несло сквозь тоннель: вниз-вниз-вниз, – а за руку держала мгла. Холод, страх и немой крик «Пожалуйста, не-е-ет, не хочу!» Только поздно – она согласилась, подписала невидимый договор, и тоннель все продолжался – тянулся до бесконечности.

Скорее бы…

Все закончилось неожиданно, когда ее тело (у нее все еще было тело?) ударилось о землю. Ноги мгновенно подкосились, затылок стукнулся о что-то жесткое, и Тайра на мгновенье вновь нырнула во мрак.

Боги… Она ведь просила быстро, просила без боли.

Спустя несколько секунд сознание вернулось – сначала мотнулось, как разбитая внезапно упавшим с неба камнем поверхность пруда, но тут же выровнялось – вхлынуло обратно в голову мыслями, воспоминаниями и эмоциями, затопило собой образовавшуюся, было, пустоту, и заставило схваченное спазмом горло закашляться.

Где она? Создатель спаси и сохрани… где она теперь?

– Я забрал ее душу по праву! – Грохотал рядом чей-то голос. – И заберу ее саму – Договор подписан!

Что?… Что происходит?

Тайра открыла глаза и попыталась сесть – по непонятной причине, о чудо, тело подчинилось сразу же и без боли; ладони уперлись в прохладную пыльную поверхность. Посреди серой дымки, распластавшийся над землей повсюду, насколько хватало глаз, взгляд отыскал находящегося неподалеку муара – тот смотрел в небо, а на дымящееся чернотой лицо ему падал сверху белый яркий луч. Тень плавилась, перетекала и, неспособная уклониться от обжигающего света, негодовала.

– Я заберу ее! – В ответ тишина – тихий звон луча. Пауза. – Заберу! Она принадлежит мне по праву. Нет… Вы не посмеете… Аа-а-агрх!!!..

В самую последнюю секунду свет сделался настолько ярким, что обжег даже ее глаза, а затем внезапно пропал – окружение тут же поглотила равномерная мутноватая дымка.

Муар продолжал стоять неподалеку – обожженный, раскроенный почти надвое – тень, потерявшая форму; все еще ждущая боли в конечностях, Тайра поднялась с земли и бросилась к ней.

– Ты… – Она задыхалась, среди этого тумана едва могла дышать. – Ты обещал мне…

Пустые черные глаза взглянули на нее с такой злобой, что колени вновь ослабли.

– Ты обещал мне смерть! – От пережитого, Тайра потеряла способность связано думать – рехнулась, впала в истерику, в шок. – Ты обещал забрать мне оттуда и умертвить – ты не исполнил обещания!

– Я принял твою душу…

– А тело? У меня все еще есть тело, и я жива. Почему?!

– Потому что мне не позволили закончить начатое.

– Кто? Кто не позволил?! – Вокруг них клубился серый туман – он наслаивался слоями, перетекал, пугал ее. – Где я?!

– Это Криала.

– Криала?

Секундная тишина и шорох камешков под ногами. Ни звуков речи, ни ветра, ни запахов.

– Пространство между мирами – коридор.

– Что я здесь делаю?

– Ты здесь останешься.

– Что?!

Теперь от муара шли настолько ощутимые волны злости, что Тайра не удержалась, попятилась назад. Тень ее ненавидела. Тень была готова удушить ее, разорвать на части и похоронить. Если бы могла…

– Мне приказали дать тебе год.

– Но ты ведь уже забрал мою душу?

– Мне приказали ДАТЬ ТЕБЕ ГОД! – Вновь, не открывая рта, выкрикнула тень, и от того, насколько сильно задрожали внутренности, Тайра едва не лишилась сознания. – Ты умрешь через год. А пока останешься здесь.

– Но почему?

– Потому что таков был приказ Старших.

– Старших?

Она не понимала. Ничего не понимала. Ким не часто говорил о Старших, почти никогда, только упоминал о том, что это вознесшиеся в Верхний Мир сущности. Но при чем здесь Верхний Мир и его обитатели? Она продалась Нижнему, заключила договор, попросила о смерти…

– Нет, не уходи, не оставляй меня вот так… Нет!

Но муар уже начал таять. Его черные глаза еще несколько секунд взирали на нее с неприкрытой злобой, будто заявляя – это ты, это все ты! Знай я изначально, кто вступится за тебя, и никогда бы не откликнулся на зов – затем лоскуты мрака растворились полностью. Их всосала в себя до последнего плавающего клочка серая каменистая почва.

Спустя минуту (две, три, час?) Тайра все еще стояла на прежнем месте – ее сердце колотилось с бешеной скоростью, пальцы то и дело сжимались в кулаки, а разум, словно подвал с прорванной трубой, стремительно затапливала паника.

Она осталась одна. В незнакомом месте, в незнакомом мире – не мире даже, в прослойке между мирами – без еды, питья и понимания, что делать дальше. Осталась не просто одна – она осталась здесь проклятой и без души…

Нервы сдали, ноги тоже. Через мгновенье Тайра повалилась на землю, закрыла лицо руками, поджала под себя колени и принялась тихо, почти неслышно скулить.

Глава 3

Нордейл. Уровень 14.

Дрейк смотрел на книгу, не отрываясь. Огненную, с пустыми, на первый взгляд, переливающимися страницами, парящую в ярком столбе льющегося сверху света. Ненастоящую, и, в то же время, реальную – не книгу даже, некий энергетический сгусток, представший его глазам в виде знакомого разуму объекта.

Где находится это место? Как определить?

Книга плавала в воздухе, шелестела воображаемыми страницами, звала его. Там – он знал, – на этих страницах есть ответ и для него, только бы прочесть.

Она возникла в его сознании спустя некоторое время после того, как он задал вопрос – отправил наверх мощный посыл-молитву Великому и единому Творцу всего сущего – Богу, существу, к которому позволял себе обращаться крайне редко. Дрейк почти никогда не тревожил Отца всех Отцов – не считал правильным отвлекать его по пустякам, но теперь, когда для мира Уровней настал критический момент – или жизнь, или смерть – не имел другого выбора.

И Отец ответил.

Книгой. Ее изображением. Подсказал, что где-то существует источник Знаний, готовый помочь, вот только как его найти?

Любые попытки определить местоположение книги неизменно заканчивались одним и тем же – Дрейк видел тени, много теней. Огромное пространство вокруг защищенной зоны, потонувшее в сероватой мгле и мраке – оно простиралось далеко, слишком далеко, чтобы быть частью одного из миров – необъятный участок, зона, не попадающая ни под одно определение.

Что это?

Время то вилось вокруг источника спиралями, то вовсе исчезало. Пространство выгибалось и растягивалось в бесконечность, стоило ему попытаться выйти за его пределы. Темные сгустки, когда он всматривался в них, пристально смотрели в ответ – они, как и он сам, пытались отыскать местоположение наблюдателя, вторгнувшегося в чужие владения.

Ответ не находился.

Дрейк злился. Иногда он терял контроль над эмоциями, свирепел, затем делал короткую передышку, успокаивал сознание и тогда вновь отправлялся на поиски.

* * *

– Он все еще там?

Бернарда, вопреки обыкновению, выглядела бледной, даже похудевшей.

– Да.

– Уже четвертые сутки, Джон. Он ни разу не выходил?

– Нет. Так и сидит. Медитирует.

Ей показалось, что последнее слово было произнесено с иронией. Или, может, со злостью. Не на Начальника, нет, но на творящийся вокруг, и продолжающий с каждым днем ухудшаться, погодный беспредел.

Заместитель оттолкнулся ладонями от стола, откатился в кресле назад и впервые за последние несколько часов посмотрел не в намозоливший глаза монитор, а в окно – на слепяще-белое небо. Небо, расплавившее на улицах асфальт, ударившее по термометрам так, что ртуть задохнулась и вылезла из колб наружу. Небо, превратившее город в сочащийся жаром ад.

– Сколько там?

Он кивнул на окно.

– Не знаю точно. Выше пятидесяти.

А как ты добралась, хотел спросить Сиблинг, но спустя секунду вспомнил – она же телепортер. Единственный человек, которому для того, чтобы попасть из одного места в другое, не требуется выходить на улицу. Потому что улица – это марево из раскаленного воздуха, где размякший гудрон липнет к подошвам, потому что туда вообще пока не нужно ходить.

А никто, собственно, и не ходил. Статистика показывала, что транспортная система встала еще вчера – автобусы перегревались и глохли, таксисты опасались выводить машины из гаража по причине того, что колеса тут же увязали в асфальте, жители не садились за руль по той же причине. Улицы опустели наголо. Упали продажи в продуктовых магазинах, снизились практически до нуля в торговых центрах и ресторанах – никому не хотелось получить ожоги из-за мимолетного желания разнообразить меню. Еда готовилась в домах, все большее количество людей отказывалось выходить на работу.

Если жара продержится еще сутки, инфраструктура встанет, и тогда города накроет куда более серьезный кризис, нежели они встречали до того.

Беда…

Джон оторвался от созерцания неба. Правый экран показывал двух молодых парней – дураков-энтузиастов, которые притащили с собой на раскаленную набережную зонты и теперь сидели под ними, глядя на поверхность озера, куда они поместили какие-то датчики. Наверное, термометры. Хотели увидеть, когда начнет закипать вода.

Идиоты… Отправить бы туда машину, вот только свободных людей нет, а проблем много, и проблем более серьезных, нежели тупое человеческое любопытство. Взять хотя бы вчерашний случай, когда десять человек единовременно потеряли память.

А ведь Дрейк говорил, предупреждал.

Джон впервые чувствовал себя так, будто стоит на палубе корабля, который вот-вот собирается затонуть. Вокруг не шторм, нет, не шквалистый ветер и холодные брызги, но расправленное под днищем болото, которое медленно затягивает все живое внутрь. И их мир прочно залип в него.

Скорее бы очнулся Начальник. Пусть бы он вышел из продолжительно сна с ответом – с готовым решением о том, что делать дальше.

Бернарда – потерявшийся в размышлениях Сиблинг и забыл про нее – будто прочитала его мысли.

– Скоро. Он скоро проснется. Я знаю, чувствую.

Он хотел ответить «хорошо бы», но не успел – в этот момент распахнулась дверь в кабинет.

На пороге, глядя прямо перед собой странным образом застывшими глазами, стоял тот, кого они все это время ждали. Бледный, осунувшийся и напряженный Дрейк.

Заместитель тут же поднялся с кресла, хотел поприветствовать вошедшего, но тот жестом остановил его. Повернулся в сторону встревоженной, прижавшей пальцы к щеке Бернарде, и коротко скомандовал.

– Принеси мне Смешариков.

– Ага. С-сейчас.

Из-за волнения она не сразу сумела сосредоточиться, и какое-то время стояла посреди кабинета с зажмуренными глазами, но спустя секунду взяла себя в руки, шумно выдохнула и… исчезла.

Дрейк повернулся к Сиблингу.

– Докладывай.

Тот на мгновенье застыл, попытался собрать мысли воедино, а спустя мгновенье невесело усмехнулся и покачал головой. Понял – докладывать придется до вечера.

– Начинать с сегодняшнего дня или с того, когда ты погрузился в поиски?

– А давно я погрузился в поиски? Сколько дней прошло?

Взгляд серо-зеленых глаз встретился с напряженным взглядом серо-голубых.

– Четыре, Дрейк. Четыре. А мы тут горим.

* * *

Спустя несколько минут Фурии вместе с корзиной были доставлены в Реактор. С напором оголодавшего ребенка Дина попыталась выспросить о том, что происходит – выпросить из рук взрослого конфету, но оба человека в серебристой форме отправили ее прочь.

– Потом, – заявил Дрейк.

– Позже, – отрывисто бросил Сиблинг.

Тьфу на них.

Теперь она стояла в тени крыльца и смотрела на то, как на клумбах от жары чахнут цветы и желтеет трава – растительность засыхала на глазах. Чтобы возродить угасающую жизнь, нужна вода – тонны воды, а на небе ни облачка. Местные жители больше не просили о дожде – боялись – да, жарко, но потопа, как тот, что случился несколько дней назад, они боялись еще больше.

Солнечный свет слепил глаза: он отражался от дорог, остановок и мусорных бачков, топил в себе крыши застывших у обочин машин, выжимал влагу из земли и деревьев. Слишком много солнечного света, и слишком он яркий и жесткий, чтобы двуногие и четвероногие обитатели чувствовали себя комфортно.

Душу скребла тоска. Она, вероятно, могла бы помочь – послушать, поучаствовать, высказать какую-нибудь идею… Хотя, Фурии, которых попросил Дрейк, куда более ценны в плане верных идей, нежели могла бы предложить ее голова.

Дина вздохнула.

В эти последние дни, когда Дрейк не ночевал дома, когда погода попеременно изводила всех то обилием влаги, то сотрясающими землю раскатами, то жарой, она постоянно чувствовала одиночество и тоску. От того, что не была способна помочь, что во имя ее же собственной безопасности была отстранена от тайн и от того, что была вынуждена наблюдать за тем, как ее любимый Нордейл неотвратимо накрывает беда.

Бездействие – это то, что она ненавидела больше всего.

Всегда можно что-то сделать, всегда.

Ладно, сейчас не время для разговоров – сейчас место собеседника напротив Дрейка заняли Фурии, но вечером она обо всем его спросит. Заставит рассказать, даже если этот рассказ будет страшно слушать.

Все кренится, все медленно рушится. Люди не ходят на работу, она прекратила посещать собственные занятия, потому что больше их некому вести, она слоняется без дела, как прогуливающий уроки школьник. Вот только школьникам лучше – они беззаботны…

Чтобы не чувствовать себя никчемной, Бернарда вытерла со лба пот и принялась представлять в голове кухню Элли. Наверное, та уже приготовила список продуктов, которые нужно достать в магазине.

В последние дни с поставкой еды для их компании занималась именно она – Дина. Собирала списки, «прыгала» по магазинам, возвращалась с пакетами обратно. Потому что если не «прыгать» днем, то придется ходить туда ночью, а ночью, как было вчера, позавчера и, как будет, сегодня, у дверей, состоящие из паникующих раздраженных людей, дерущихся за сахар, соль и воду, соберутся километровые очереди.

* * *

– Вы знаете ее? Знаете, что это?

Находясь в пустой затемненной комнате, он создал шар и поместил туда проекцию из памяти – полыхающую огненную книгу с пустыми страницами и луч, что держал неизвестную конструкцию наплаву.

– Знаете?

Они смотрели долго и молча – расположившиеся по полукругу Смешарики. Их золотые глаза, будто подсвеченные отблесками костра, отражали льющийся с полупрозрачных страниц свет.

За все это время Дрейк так и не понял, кто у них главный – Фурии никогда не выделяли лидера, жили общим на всех разумом – поэтому он ждал ответа от любого из них. Хотя бы от кого-нибудь.

– Аем. – Спустя какое-то время ответил шерстяной комок, чей мех отливал коричневым цветом. – Это Мис. Терия.

– Что?… Что это? – Его сердце, что случалось крайне редко, забилось быстро и гулко; нервы натянулись. Не то, чтобы Дрейк не верил в наличие у Фурий нужной информации, но шансы на это были столь малы, что он едва позволял себе надеяться. – Что такое Мис. Тария?

– Ми-и-и-исте-е-ерия. – Протяжно поправил другой. – Ига Тайн.

– Не понимаю… – Пальцы Дрейка сжались. – Не понимаю…

Может, стоило позволить Бернарде остаться? Она хорошо понимает их язык, могла бы перевести. Вот только ошибаться теперь нельзя – ни в едином звуке, ни в одной строке, совсем нигде.

– Дайте символ.

Над шерстяными существами, чуть поодаль от созданной им проекции золотой книги, возникла еще одна книга – маленькая, а в центре нее замысловатая спираль.

– И-и-ига. Тайн. – Важно заявили они хором.

– Книга Тайн? Это Книга Тайн?

– Да.

Рядом с крохотной книгой возникли еще три символа: Первоисточник, Творение и Бог.

– Оставленный Богом источник?

– Да. – Вновь повторил ближайший глазастик – на этот раз один.

– Точник Ания.

«Источник Знания».

Значит, Дрейк увидел верно! Всевышний указал ему на источник, в котором содержался ответ. И если отыскать его, то можно понять, как соорудить вокруг мира Уровней дополнительный щит – невероятно нужная теперь, бесценная информация.

Возбуждение нарастало. Над головами Смешариков продолжали вращаться символы Первоисточника и Бога.

– Она есть – эта книга? Существует на самом деле? – он был готов трясти каждого из них – тискать, давить, тормошить, хоть и знал, что это не поможет. Фурии сами решали, стоит ли делиться информацией и когда, и чтобы не выглядеть наглецом, который не приложил усилий, чтобы разузнать ответ, Дрейк добавил. – Я видел темное пространство вокруг нее – серый туман и тени. Только туда существует единственный вход, но я так и не понял, где он находится. Что это за изменяющееся место с неровно текущим временем? Оно тянется до бесконечности – ни конца, ни края. Где подобное может находиться?

Они смотрели на него ровно, будто ждали чего-то. Слушали.

Дрейк стиснул зубы.

– Если я попаду туда и отыщу вход, то смогу узнать, как поставить вокруг нашего мира дополнительную защиту.

Глазастики продолжали смотреть. То ли мысленно совещались, то ли просто рассматривали его – не разобрать.

– Это важно. – Появившаяся надежда начала таять – гаснуть в безветренную ночь угольком. – Скажите мне, где это?

Они молчали так долго, что он почти впал в безнадегу – прошел через все стадии разочарования и успел упрекнуть себя в том, что снова стал почти человеком, иначе, откуда к черту такие переживания?

А потом увидел, как один из них открыл маленький рот.

– Кри-ала. – Выпало наружу единственное слово, а над ним тут же вспыхнули символы: Путь, Коридор, Мертвый.

Дрейк всматривался в них так пристально, что заболели глаза, в то время как мозг выдавал тысячи комбинаций в секунду, в попытке найти правильную.

Коридор. Мертвый. Коридор мертвых… Путь…

Кри. Ала…

Криала… Ну, конечно! Как же он сразу не догадался!

– Дверь к книге расположена в коридоре между мирами? Криале?

Они синхронно кивнули.

– Выход… это оттуда существует единственный выход к книге. А тени… Ведь там находятся пересечения со многими мирами – тени их охраняют.

– Да. – Вновь открыл рот ближайший смешарик. Теперь его золотистые глаза смотрели крайне напряженно. – Но вым низя.

– Что?

Он снова не понял что-то важное, а когда увидел новые два символа, вращающиеся над головой, недоверчиво переспросил:

– Живым туда нельзя?

– Слусай. И мотли.

И над Фуриями, выстраиваясь в ряды, в воздухе поплыли сложные ежесекундно сменяющие друг друга символы.

* * *

Уровень: Война

– Командир! Командир, радары выходят из строя – что-то дает на них наводку. Прием.

– Слышу тебя, Риггинс. Все ли радары так себя ведут? Или же…

Из динамиков послышался треск и помехи; далекий голос командующего восьмым взводом пропал.

– Риггинс! Риггинс?

– Я здесь. Слышу вас, но обрывочно… язь выхо… строя…

Сидящий у пульта Дэйн поморщился, потер висок и нажал кнопку микрофона.

– Повтори, Риггинс, повтори сообщение. Я его не понял, прием.

– Мы не можем установить связь с ближайшим отря…, все… дары повреждены. Везде навод…

– Черт!

Эльконто стукнул широкой ладонью по краю стола и зло посмотрел на покрытый пластиковой решеткой приемник. Еще никогда в жизни на Войне не было проблем со связью – никогда. То был слишком критичный элемент, чтобы на нем экономить – Дрейк, помнится, говорил о том, что Комиссия установила сюда одну из лучших систем связи – ни изъянов, ни сбоев, ни помех.

Мда уж…

Ни сбоев, ни помех…

Рация трещала, не умолкая, непонятного происхождения шум поглотил голос. Столько лет все работало, а теперь вдруг сломалось – ну, что за жопа? Наверное, это как-то связано с погодой наверху, что-то там в последние дни не ладно.

Дэйн задумчиво потер небритый подбородок и, все еще держа глухой микрофон в руке, подумал об Ани – не взялась ли она выгуливать Барта? Тот в последнее время часто скулил у двери, просился на улицу, но проклятая жара всех доконала. Они договорились, что будут выводить его по ночам, но этот шерстяной манипулятор умел корчить такие умильные рожи, что кто знает – вдруг она поддалась? Дэйн оставил для нее в прихожей солнцезащитный крем, но не успел об этом сказать – увидела ли?…

– Командир, идет… – оживший на мгновенье приемник пропустил в эфир два слова, но поглотил третье – самое важное.

– Что идет?

– Идет…

Шорох, треск, шорох, будто кто-то невидимый сыпал на радиоволну стеклянный песок.

– Б%!ь!

Ну, разве можно так работать?

– …огода… Что-то происходит с погодой…

– Погодой? А что там такое, черт его дери, с погодой?

Рация умерла окончательно, и сколько он ее не тряс, сколько ни матерился, вновь оживать не торопилась.

– Да едрись оно колотись! – в сердцах выплюнул главнокомандующий как раз в тот момент, когда в распахнутую дверь штаба вошел доктор.

– Эй, здоровяк, ты чего опять ругаешься? Печеньки закончились?

– Да печенек вагон – Ани мешок напекла. А вот рации не работают. Мне с утра докладывают про накрывшиеся тазом радары и проблемы со связью. И это притом, что мы годами их не имели. А последний вообще что-то попытался сказать про погоду.

– Про погоду?

– Да.

– У нас?

– Вот и я о том же. Погода на Войне стабильна – точнее, она здесь отсутствует.

Лагерфельд нахмурил рыжеватые брови, усмехнулся одним уголком рта и спросил.

– Может, сходим наружу? Мне тоже не помешало бы проветриться.

– Что, тоже печеньки закончились?

– Хуже.

И больше доктор ничего добавлять не стал.

Эльконто отложил рацию на пульт, провел пятерней по слипшемуся от пота ежику и поднялся со скрипучего кресла.

– Ну, пойдем, сходим наружу – посмотрим, что там с погодой.

– Да в рот мне ногу! Ты только посмотри…

После этой глубокомысленной фразы в течение минуты не было произнесено ни слова – оба мужчины, не отрываясь, смотрели на далекий горизонт – туда, где в низком набухшем небе формировался обширный, растянувшийся насколько хватало глаз, грозовой фронт. Клубились воронками тучи, в их центре то и дело вспыхивали молнии, текучее месиво напоминало один большой фингал – подбитый кулаком небосвод.

– Глазам своим не верю!

Судя по всему, формировалась не просто гроза, а набирал разгон самый настоящий, не случавшийся до этого момента на Войне, шторм.

– Так вот откуда помехи…

За их спинами, в выщербленных снарядами камнях, недовольно завывал ветер – бросался на пучки высохшей травы, пригибал их к земле – пытался не то задушить, не то вырвать с корнем – крутил здесь и там маленькие вихри из пыли, злился.

– Эта гроза застанет всех врасплох. Она не просто создаст наводки на аппаратуру, но и образует кучу грязевых селей. Особенно там, на холмах, где солдаты.

Оживший под порывами ветра ежик Эльконто мотался теперь из стороны в сторону – пригибался то вправо, то влево; светлые брови сошлись у переносицы. Лагерфельд редко когда видел друга настолько серьезным.

– Повстанцам негде будет укрыться – их костюмы не влагоустойчивы. Блин, раньше в этом не было необходимости. На Уровне почти нет уцелевших строений, нет крыш. Вода зальет все…

– Плохо. Может, объявить временное прекращение боя?

– Объявить-то я объявлю, а что толку? Надо срочно доложить Комиссии – пусть что-то делают, как-то исправляют ситуацию.

Доктор недоверчиво покачал головой, прикрыл глаза ладонью от метнувшегося в их сторону, поднятого ветром, песка и процедил:

– Боюсь, с тем, что у них наверху, сюда людей пришлют не скоро. А мне бы тоже доложить…

– О чем?

До бункера донесся первый ощутимый громовой раскат; казалось, от обилия в нем озона потрескивал воздух.

Лагерфельд стоял, сунув руки в карманы штанов, и какое-то время молчал – его хмурое выражение лица вторило тому, что прочно закрепилось на физиономии снайпера.

– Я оперировал сегодня одного солдата. Тот очнулся во время процедуры – не хватило снотворного, и, прежде чем я ввел ему еще, спросил, когда он увидит мать.

– Чью мать?

Серо-голубые глаза мигнули.

– Его мать.

– Что?

– Да. Пробормотал что-то наподобие: «Я давно не видел мать, она еще жива? Поеду к ней сразу после операции, док… Мне ведь позволят?»

– Ты хочешь сказать – он вспомнил? Вспомнил свой прежний мир и родственников?

Челюсть Эльконто распахнулась и не желала закрываться, несмотря на то, что в нее в любую секунду могло нанести песка.

– Похоже на то.

– Быть того не может.

– Может. Что-то происходит, Дэйн. Что-то плохое. Этот случай не был единственным. Вчера маленький Джим перед смертью попросил санитара сообщить о том, что «он простил отца». Простил отца, понимаешь? А санитар все записал и принес мне. Еще спросил, кому и что он должен передать.

У стен бункера повисло тяжелое молчание, переплетаемое с завыванием ветра.

– Тогда творится полное дерьмо, Стив. И не просто дерьмо – а дерьмовейшее дерьмо из всех, которое я когда-либо видел.

Впервые док не стал язвить на поднятую Дэйном «пахучую» тему; вместо этого он молча, соглашаясь со словами друга, кивнул.

* * *

Уровень: Магия

– Что за привычка спать в обнимку с моим котелком? Думаешь, я про тебя не помню?

Арви валялся на земле, пыльный и довольный, щурил желтые глаза и цепко держал посудину в лапах; Марика подошла, наклонилась и потянула за ручку.

– Отдавай, будем ужинать.

Вместо ответа сервал затарахтел и попытался подцепить ее за палец когтем – разыгрался.

– Вот я тебе… Негодник ушастый.

– Что, не отдает?

Майкл, тем временем, принес из поленницы дров и принялся раскладывать их на расположенном во дворе костровище. На земле уже ждали заполненные водой алюминиевые бачки – один для супа, второй для чая. Позади в лучах закатного солнца тонул летний коттедж; Магию накрыл вечер. Мирно шелестели ветви сосен, раскачивались и поскрипывали верхушки тугих стволов.

– Не отдает. Знает, что отсюда вкуснее.

Они уже пробовали кормить кота привезенным из магазина мясом – тот в лучшем случае принюхивался к нему, чихал и отходил прочь, а иногда и вовсе не приближался к миске – ждал лакомства из котелка. А иногда, вот так, как сейчас, спал с ним в обнимку – друзья не разлей вода. Порой Марика задавалась вопросом – «что» или «кто» такое готовит еду в котелке, и почему она так нравится коту? Может, невидимый повар использует запрещенные добавки? Или же наоборот ничего не использует, в отличие от городских производителей… Второй вариант казался ей более правдоподобным.

Сероглазый загорелый мужчина, одетый в поношенные джинсы и легкую футболку, опустился перед сложенным шалашиком дровами и зажег спичку. Прикрыл огонек ладонями, сунул его в самый центр – тут же занялась, зачадила мятая бумага.

– Там, наверху, продолжаются аномалии – погода переключилась с дождей на жару.

– О, сильную жару? Было бы здорово посидеть в старом сквере у озера.

– Нет-нет, – Майкл нахмурился, – я о том и пытаюсь сказать – там температура перевалила пятидесятиградусную отметку. Не ходи пока в квартиру, вообще, если можешь, не выходи с Магии.

Марика присела на бревно, поставила отобранный у Арви котелок себе на колени и принялась «колдовать»; сервал тут же устроился рядом и принялся колотить по земле хвостом.

– Да я и не собиралась. Мне сценарий еще неделю дописывать, в город пока не нужно. Так что, конечно, посижу здесь. Работы много. А что у нас на ужин?

Она с любопытством посмотрела на лежащий у бревна пакет.

– Мясной суп. Изольда передала нам мятный чай, заварю сегодня, попробуем.

– Хорошая бабушка, добрая, – пробормотала Марика и достала из котелка свежий шмат мяса, по направлению к которому тут же двинулся сервал. – Да держи ты, держи.

Она положила кусок на траву, вытерла руки влажной салфеткой, убедилась, что чудо-котелок снова девственно чист и вновь принялась что-то бормотать.

– Что наколдовываешь на этот раз? – Майкл улыбнулся, и вокруг его глаз появились едва заметные морщинки; она любила, когда он вот так улыбался – спокойно, тепло, уютно. – Водку с тоником? Ликер к чаю или новый десерт?

– Хочу…

Она хотела ответить «хочу сделать немного морса», но не успела – в этот момент случились сразу две вещи: жующий Арви вдруг оторвался от куска, поднялся с земли и утробно зарычал – шерсть вдоль выгнутого позвоночника встала дыбом – от шеи и до самого кончика короткого хвоста, а под ее ногами – под бревном, фундаментом дома и лесом, – дрогнула земля.