За зеркалами 2

Глава 1. Живописец. Натан. Марк Арнольд

Мужчина спал, но со стороны могло показаться, что он просто лежит на спине с закрытыми глазами, подложив обе руки под голову. Скорее всего, ему снилось что-то неприятное, что-то заставлявшее тревожно метаться под веками глаза, словно он смотрел какой-то захватывающий фильм, иногда нервно хмурясь. Если бы кто-то смотрел на него в такие моменты, то испугался бы именно этого ужасающего контраста лица мужчины и его довольно живой мимики с абсолютной неподвижностью тела. Леденящего кровь ощущения, что мужчина был одновременно и живым, и мёртвым.

Тем временем он продолжал смотреть один за другим собственные воспоминания. То единственное, от чего не смог избавиться за столько лет. Иногда он даже признавался себе в том, что с радостью заплатил бы любому, кто избавил бы его от них. Возможно, даже на пару дней. Уж он-то был уверен, что даже это кратковременное спокойствие стоило любых денег. Или же не денег. Сколько он уже заплатил за него? И куда более весомой валютой, чем никчёмные бумажки. Драгоценной валютой. Рвано выдохнул, и взгляд под дрожащими веками словно застыл. Началось то самое представление-воспоминание, которое он ненавидел и которое, видимо, именно поэтому ему и показывали чаще остальных. То, которого этот взрослый мужчина почти так же сильно боялся, как и его главный герой – мальчик Анхель.

***

«Мальчик провожал удивлённым взглядом паренька на пару лет постарше себя, который вышел из закутка в дальнем углу церкви и торопливым шагом прошмыгнул мимо него к выходу. Перед этим он успел толкнуть мальчика плечом, невнятно промямлив извинения, а может, и ругательства. Мальчик не разобрал слов, но тогда впервые искренне удивился, как можно быть таким неуклюжим и торопливым тут, в этом светлом месте, в котором у него у самого замирало сердце в благоговейном трепете. Замирало от количества того света, что лился сквозь разукрашенные краской окна, придавая объёмность потрясающим сценам из Библии, нанесённым талантливой кистью художника. У него захватывало дух, и сама мысль вдруг сделать глубокий вдох и тем самым разрушить эту благословенную тишину обители Божьей приводила его в ужас.

Почувствовал на плече сильную мужскую руку и нерешительно повернулся к нему. Зачем только Барри заходил в церковь, сопровождая его каждый понедельник, он не знал. Да, мальчик приходил в церковь именно по понедельникам. Правда, до недавнего времени его буквально заставляли ходить сюда приёмные родители. И он, сцепив зубы, угрюмо плёлся за ним, считая про себя шаги от дома Аткинсонов до дома Божьего. Родители не подумали о том, что, позволяя ему носить маску убогого Бэнни, развязывали руки самому Анхелю, вытворявшему совершенно грубые, на их взгляд, вещи во время мессы. Ни разговоры дома, ни скандалы, ни побои не заставили его и там превращаться в Бэнни, и вскоре Аткинсоны перестали его брать с собой в церковь по воскресеньям.

Но изъявили желание сопровождать на следующий день. Впрочем, Анхель догадывался, почему: мужчина просто боится, что он сболтнёт лишнего священнику. Тупица. Анхель давно уже перестал верить в человеческое участие. Даже если речь шла об отце Энтони. Парадоксально, но при всём при этом ему нравилось находиться тут. Начал ли он верить в Господа? Скорее, нет, чем да. Но он никогда бы не признался в этом отцу Энтони. Честно говоря, он ему безбожно лгал и был благодарен тому за то понимание, которым искрились его глаза, и за отсутствие вопросов, ответы на которые непременно застряли бы у него в горле, решись он когда-нибудь их дать.

По правде говоря, ему нравилась сама обстановка, окружавшая его тут. Она дарила ему спокойствие. Здесь он был самим собой. Чёрт бы побрал этих чокнутых Аткинсонов, но он, наконец, ощущал себя собой, а не их сыном-идиотом Бэнни.

– Я здесь, малыш. Иди.

Барри прошептал очень тихо. Так, как шепчет всегда, провожая его на разговор со святым отцом. Ага…это вначале мальчик думал, что приёмный отец хочет дать ему поддержку. Затем он научился слышать то, чего не слышал больше никто. Он научился различать в этих словах и наполненном показной заботой тоне предупреждение. Ещё не угрозу, нет. Потому что Анхель не позволял себе откровенности ни с кем. Не видел в ней смысла. Но был уверен: стоит ему засомневаться, стоит лишь на секунду подумать о том, чтобы обратиться в полицию, к школьному доктору или же отцу Энтони…он не хотел даже думать о том, на что способна свихнувшаяся из-за смерти сына мать и её муж, не меньший психопат, чем она сама.

– Ты пришёл снова, сын мой.

Отец Энтони прячет доброжелательную улыбку за густыми усами.

– Как всегда в этот день, – мальчик пожимает плечами, бросая украдкой взгляд на просвет между ширмой и стеной, в который видно было степенно вышагивавшего Барри с руками, заложенными за спину.

– И снова не собираешься рассказывать мне ни о чём существенном. Ты просто пришёл, так ведь?

– Я просто пришёл, – согласился, рассматривая тёмно-синюю ткань, висевшую прямо перед ним. Кажется, с прошлой недели на ней появилась новая затяжка.

– Хочешь, говорить буду я?

Спрашивает, хотя знает, что именно за этим мальчик и приходит в церковь. Потом. Говорить правду о себе он начнёт гораздо позже. А пока он шёл сюда за ощущением умиротворения, мерно разливавшимся под кожей и приятно согревавшим грудь, и за сказками об Иисусе, которые отец Энтони, правда, упорно отказывался таковыми признавать. Плевать. Мальчика тоже называли совершенно не его именем, и, обладай он на самом деле хотя бы частью всех тех способностей, которыми обладал этот самый сын Господа, Анхель никому и никогда не позволил бы убивать живого ребёнка ради воскрешения уже мёртвого. Но когда-нибудь, он был уверен, когда-нибудь он сможет отправить к любимому сыночку обоих родителей. Уж он-то точно воспользуется своей силой. Когда-нибудь он, наконец, станет свободным.

Мальчик не знал, что он снова ошибся. А мужчина, спавший на кровати, знал. Именно поэтому его глаза всё так же заметались под закрытыми веками ещё быстрее. Он знал, что совсем скоро начнутся самые страшные его воспоминания».

***

Я предвкушал свою встречу с Евой так, как предвкушает умирающий от жажды появление оазиса в жаркой пустыне, когда першит в горле от сухости и в кровь растрескались губы. И кажется, что всего один глоток воды способен вернуть тебе силы, всего один глоток позволит вновь почувствовать себя живым. И да, я всё чаще ощущал себя именно мёртвым вдали от неё. Как бы ни злило, как бы ни раздражало это чувство, но я с маниакальной скрупулёзностью представлял себе выражение её лица, когда я спущусь к ней. Невольно улыбнулся, думая о том, что навряд ли что бы то ни было удержит мою Еву от желания вонзиться ногтями в лицо или содрать скальп с моей головы. Впрочем, я разочаруюсь, если вместо моей гордой и, чего уж скрывать, изрядно разозлённой девочки, встречу покорную молчаливость. О, какой-какой, но покорной моя мисс Арнольд точно не является. Только в определённых обстоятельствах, при мысли о которых у меня сводило скулы от желания не просто увидеть её, но и сделать тот самый первый глоток. Покалеченными губами. Выпить до дна и смотреть, как извивается в такой же отчаянной попытке утолить собственную жажду она.

***

– Хочешь сказать, ты её не видел?

Томпсон стоял ко мне вполоборота, продолжая разглядывать гостиную. Остановился возле большого комода у стены.

– Я не хочу сказать. Я говорю, что я её видел в последний раз в день похорон Кевина.

Томпсон отвернулся и, слегка склонив голову, беззвучно зашевелил губами, видимо, читая корешки книг, стоявших на полке.

– Интересуешься классикой, Дарк?

– Представь себе, даже буквы знаю.

– Вот как?

– Выучился, читая ориентировки на себя на фонарных столбах. А ты у нас устроился в фонд помощи безграмотным бездомным?

– Ну, судя по всему, – он обвёл рукой комнату, – не такой уж ты и бездомный. Родственничек помог приобрести жильё? Или со своих бродяг дань собрал?

– Значит, я не угадал. Ты в налоговой теперь, Томпсон?

Он резко развернулся на пятках ко мне и, скривившись, раздражённо бросил:

– Не паясничай, Дарк. Я знаю, что вы с Евой встречались после похорон. В твоих же интересах не лгать.

– Я не лгу, – пожал плечами, рассматривая угрюмое загорелое лицо копа, – я, действительно, не видел Еву с того самого дня.

– Очень странно, – сказал язвительно, скорее, даже пренебрежительно, и я шагнул ему навстречу, испытывая желание заставить его проглотить язык за этот тон, – вы ведь в последнее время постоянно были вместе.

Мы навсегда теперь будем вместе, но тебе, тварь, об этом ещё слишком рано знать.

– И за кем из нас ты следишь, Томпсон?

– Я выполняю свою работу, – сложил руки на груди, – только и всего.

– А разве твоя работа не безопасность? Или просто любовь к подглядыванию?

Резко шагнул в мою сторону, у самого ноздри раздуваются в гневе, но при этом взгляд…я не могу определить, какой у него взгляд. Отклониться от его ладони, едва не схватившей меня за воротник рубашки, но продолжать смотреть в его лицо, стараясь понять, что именно смущает меня в его реакции.

– Ты охренел, придурок? Ты кем себя возомнил, делая подобные намёки?

– А ты кем себя возомнил, – подавшись вперёд, чтобы самому притянуть идиота к себе за воротник пальто, – что решил, будто я буду обсуждать с тобой её?

– Я? – Томпсон расхохотался, и я зашипел, чувствуя, что ещё немного и разукрашу наглую рожу этого идиота синяками, – я следователь, и я могу задавать тебе любые вопросы и о чём угодно, и ты, сукин сын, обязан мне ответить правду, иначе я упрячу тебя за решётку.

– Тогда не забывай, что у меня есть выбор: отвечать на твои долбаные вопросы или закопать тебя прямо здесь. Не забывай, что это ты находишься на моей территории.

Оттолкнул подонка от себя, чтобы не сорваться и не ударить:

– Я не знаю, где Ева. И мне плевать, веришь ты или нет. Но и у тебя есть выбор: смириться с этим или рискнуть заявиться сюда вновь. И тогда ты останешься тут навсегда.

– Слишком много на себя берёшь, Дарк. Слишком много для такого, как ты…что там насчёт Дэя? Арнольд не пропала бы без предупреждения. Твой братец ведь в городе, Дарк?

– Причем тут мой брат? – слыша, как взревела в висках злость. Зверем диким и неуправляемым.

– Вот я и собираюсь выяснить это, Ваше Высочество.

Он вдруг ухмыльнулся и направился к выходу из дома, напоследок обронив:

– Жди повестку, Дарк. Если я не найду твоего родственничка, то тёпленькое местечко в камере тебе гарантировано.

***

Её искали. Конечно, её не могли не искать. Шутка ли: пропала главный следователь. А с учётом того, что она вела нашумевшее дело Живописца, газеты просто впадали в истерику, доходя в своих предположениях о её местонахождении до абсурда. От гнусных заметок о том, что на той или иной свалке «обнаружен изуродованный труп темноволосой женщины, личность которой не установлена, но есть подозрения», до бульварных сплетен о том, что молодая следователь не выдержала давления общественности и сбежала. Причем сбегала она либо в гордом одиночестве и под крыло к богатенькому папочке, либо с обеспеченным любовником. Находились даже очевидцы, с пеной у рта доказывавшие, что видели Еву с господином определённой наружности на определённой машине.

И, чем дольше Еву не могли найти, тем более нелепые выдвигались гипотезы. Но меня они не волновали. Этим тупицам никогда не найти её, пока я не решу иначе. Даже если они додумаются появиться в катакомбах, никому из них и в голову не придёт спуститься вниз, в самый подвал, куда уходила узкая глиняная лестница в полу одной из самых дальних комнаток. О ней знал очень ограниченный круг лиц, в своё время помогавший скрыть помещение от ненужных глаз, а сейчас приставленный к Еве.

Единственное, что меня волновало – я не мог прямо сейчас, прямо сегодня или завтра увидеть её. Словно сам был прикован цепью ко всей этой толпе жалких никчёмных тварей, которым по большому счёту было наплевать и на следователя, и на Живописца, но которые жаждали зрелищ, алчно собирая и разнося любую, даже самую немыслимую информацию о пропаже Евы.

А уже через пару часов после ухода полицейского я получил письмо с печатью Кристофера Дэя. И его не могло не быть, учитывая то, кем являлась Ева Арнольд. Марк Арнольд, новоизбранный сенатор, в ультимативной форме требовал разговора. Удивляло, почему тот до сих пор не встретился с Крисом. С другой стороны, отец Евы мог и не знать, что она каким-то образом связала Дэя с делом, которое ведёт. Было бы любопытно увидеть сенатора, позволившего собственной дочери окунуться во всё это дерьмо. Насколько я знал из своих источников, Арнольд был человеком твёрдым и в некоторых вопросах бескомпромиссным…какой же властью обладала над ним эта упрямая женщина? Или же, наоборот, ему было откровенно наплевать на своего ребёнка?

***

Марк Арнольд в очередной раз ослабил шёлковый галстук, стягивавший шею словно удавка. Судя по большому зеркалу в гостиной, тот на нём уже вовсю болтался, но мужчине казалось, что проклятая ткань продолжает душить, не позволяя дышать. Нервным движением руки стянул галстук с шеи и убрал его в карман пиджака. Дьявол…легче не стало нисколечко. Словно и не материя, а чьи-то пальцы продолжали сдавливать его горло. Пальцы страха. Они не просто сжимали, а просачивались сквозь кожу, и, чем больше времени проходило, тем явственнее он ощущал их давление на себе. Тёмные напольные часы неторопливо пробили полдень, и мистер Арнольд едва не застонал в бессилии. Каждый следующий час, возможно, всё больше и больше отдаляет его от родной дочери.

Марк с ненавистью кинул взгляд на закрытую дверь. Сколько он ждёт тут? Не более трёх-четырёх минут, а ему кажется, что вечность. Видит Бог, если через пару минут она не откроется, и не появится этот Дэй, он лично ворвётся в спальню к недоумку или же в любую другую комнату этого особняка и вытрясет из него всё. Впрочем, мужчина и сам не знал, что именно надеялся вытрясти из хозяина дома. Но и бездействовать не мог. Опросить. Собрать информацию и как можно больше, надеясь выудить из неё полезное. Ему удалось узнать, что Ева в расследовании преступлений против детей вышла именно на Кристофера Дэя. Так, по крайней мере утверждал её помощник. К моменту встречи с Дэем Арнольд уже успел увидеться с директором приюта Арленсом, который показался ему достаточно честным и благородным мужчиной, а Марк привык доверять собственной интуиции. За все эти годы она ни разу его не подвела. Вот и когда Ева ему рассказала о своём желании служить в другом городе, он до последнего не хотел отпускать дочь. Не послушалась. Как всегда. Как всегда, поступила по-своему, но, чертовка, провернула это так, чтобы у отца не осталось и капли обиды на решение дочери. И какой же он глупец, что согласился тогда, не использовал всё своё влияние, только чтобы оставить её в столице. Под своим присмотром. Не смог. А сейчас не может никак привыкнуть к появившемуся страху открывать по утрам глаза. Паническому ужасу встретить новый день, в котором вдруг её не станет. Его дочери. От отчаяния сжалось сердце, и ледяные пальцы страха стиснули горло сильнее. Без неё всё попросту перестанет иметь смысл.

Мистер Арнольд нетерпеливо прошёлся по зале и остановился возле тех самых часов. Организованы поисковые службы, которые прочёсывают весь город вдоль и поперёк, включая лесополосу и дно реки…тяжёлый выдох отдался болью в грудной клетке. Что может быть страшнее неизвестности? Что может быть хуже, чем раз за разом прокручивать варианты, один страшнее другого, и не знать, где находится твой ребёнок? Сколько бы ему ни было. Арнольд остановился, положив руки на пояс и запрокинув голову назад. Он боялся, что судьба решила поквитаться с ним. Только она одна знает, что он заслуживает самого строгого, самого жестокого наказания. Но не за счёт же Евы! И сейчас он бы продал оставшиеся годы своей жизни за возможность отмотать время назад и любыми способами заставить её остаться…нет, не в тот день, когда лично отдавал приказ убить шлюху-жену и её любовника. Он не лукавил себе. Откровенно говоря, Марк Арнольд ненавидел ложь. И, будучи честным с самим собой, еще неделю назад с чистой совестью признавал – повторись эта ситуация, этот унизивший его и его семью побег, он бы точно так же вынес смертный приговор и Ингрид, и тому недоумку, обрюхатившему её. Но сейчас…сейчас эта трагедия заиграла совершенно другими красками, и Арнольд боялся…боялся до капелек пота, выступивших над верхней губой, только одного – что судьба…эта сука-судьба отомстит ему единственным возможным способом.

Глава 2. Марк Арнольд. Натан

Мистер Арнольд с недовольством посмотрел на вплывшую в залу, где его принимал Дэй, горничную. Несмотря на то, что она максимально аккуратно и тихо прикрыла за собой дверь и так же неслышно поставила перед ними поднос с портсигаром, двумя пустыми бокалами и бутылкой хорошего бурбона, мужчине не понравилось это невольное вторжение в их с хозяином дома разговор.

– Присоединитесь?

Низкий голос, уверенный и твёрдый. Дэй вздёрнул бровь, кивая на бутылку, и мистер Арнольд так же коротко кивнул. Да, возможно, именно глоток-другой алкоголя поможет расслабиться, перестать ощущать это нарастающее давление в лёгких.

– Так что я не знаю, чем ещё мог бы помочь вам, – продолжил молодой человек прерванную горничной мысль, – в последний раз я видел мисс Арнольд ещё будучи в столице. У неё был ряд вопросов ко мне в связи с расследованием.

Он протянул наполненный наполовину бокал собеседнику.

– Я в курсе вашей встречи, но мне хотелось бы знать детали.

Мистер Арнольд одним глотком осушил бокал, чтобы со вспыхнувшей досадой ощутить, что тиски, сжимавшие лёгкие и горло, никуда не делись. Это бессмысленно. Всё бессмысленно, любая попытка унять тревогу и боль, да хотя бы уменьшить их, пока он, наконец, не заключит в своих объятиях дочь. Со стуком поставил на столик стакан и выдохнул, собираясь с мыслями.

– Вы должны понимать, что я имею право не раскрывать нашего со следователем разговора. И обязательно воспользуюсь этим правом.

Арнольд стиснул зубы, чтобы не сорваться, не схватить этого засранца за плечи и не вытрясти из него всё, что он мог знать о Еве. Он не готов был вести светскую беседу и терять такое драгоценное сейчас время, но Дэй уже дал ему отчётливо понять, что с ним она будет только на условиях оппонента.

– Мне плевать на ваши права, – тихо, смотря прямо в глаза Дэю, на мгновение ему даже показалось, что взгляд последнего почернел, – моя дочь бесследно пропала, и я сделаю всё, чтобы найти её.

– Я даже не сомневаюсь в этом, – он слегка склонил голову вбок, приподнимая руку с бокалом бурбона, – вопрос в

другом, мистер Арнольд. Чем конкретно я могу помочь? Ведь вы не могли заранее не подготовиться к нашему разговору, если нашли меня здесь, в этом городе.

– Несмотря на вашу скрытность, – Арнольд хмуро отметил про себя, что в кои-то веки ошибся, явно недооценив соперника с первого взгляда. Должность, ответственность и социальное положение требовали от Марка уметь определять характер человека если не с одного его слова, то хотя бы по истечении первых трёх минут общения. Увидев молодого парня, годившегося ему в сыновья, он решил, что сможет прогнуть того своим авторитетом, но до сих пор Кристофер Дэй смотрел прямо ему в глаза, давая понять, что отлично ощущает на себе попытки давления, но не собирается поддаться им.

– На которую у меня имеются свои причины.

Что означает, он не раскроет их. И Марк медленно выдыхает сквозь зубы. Осторожно, потому что резкий выдох причинит адскую боль, он знает. Как и знает то, что навряд ли выудит что-то полезное из этого разговора. Не по тому следу его отправил Томпсон. Да, объективно говоря, у Дэя были причины причинить вред Еве. Другой вопрос, стал бы он делать это, учитывая, что прямых улик против него у неё не было.

– Мне известно о том, что Ева делала запрос на получение ордера на ваше задержание.

И снова ощущение, что во взгляде Дэя тьма расползается со скоростью света, он хмурится, закуривая и откидываясь на спинку дивана.

– Вам так же должно быть известно, что суд его не удовлетворил.

Да, конечно. Сукин сын вовремя объявился, его юрист делал основной упор на том, что клиент не скрывается, и у следствия не имеется весомых улик для задержания под стражу Дэя. Вопрос о том, что в этом грёбаном деле никаких конкретных улик пока не было и быть не могло, иначе убийцу давно уже опознали бы, для самого Арнольда оставался открытым.

– Послушай, парень, – Марк пружинисто поднялся со своего места, чтобы встать напротив развалившегося на диване Дэя, чтобы вернуть себе то привычное чувство превосходства, которое всегда было с ним в противостоянии с любым соперником, – мне плевать, какова твоя роль во всём этом деле с Живописцем. Потому что я верю в свою дочь и я верю в то, что она обязательно найдёт убийцу. Но тебе стоит бояться другого, – Марк слегка склонился к напрягшемуся мужчине, – не дай Бог я узнаю, что ты причастен к исчезновению Евы, – сглотнул образовавшийся ком в горле, как же тяжело снова и снова говорить это, – я убью тебя. Собственноручно.

– Только из уважения к вашей ситуации, – он даже не шевельнулся, по-прежнему глядя прямо в глаза Марку, – я сейчас не прикажу вышвырнуть вас из этого дома. Из уважения к вашим отцовским чувствам.

Арнольд склонился к нему, усмехнувшись.

– Одно из двух, парень. Либо ты беспредельно смел, либо ты беспредельно глуп. Хотя, разузнав всё о твоем положении, о твоих проектах и узнав фамилии твоих партнёров по бизнесу, которых я никак не могу отнести к идиотам, полагаю, что всё же должен быть третий вариант. Так?

Края губ дёрнулись в быстрой ухмылке, и Арнольд уверился в своей догадке.

– Что позволяет тебе разговаривать в подобном тоне со мной?

– Возможно, то, что у меня есть подозреваемый в похищении мисс Арнольд?

Сердце замерло на мгновение, а после пропустило серию быстрых коротких ударов.

– Ты говоришь похищение…так, будто знаешь, что она не просто пропала.

– Вы и сами знаете это.

– Кто? – кажется, он даже прорычал это слово, склонившись настолько низко, что теперь стоял лицом к лицу с прищурившимся Кристофером.

– Ева получала угрозы от Живописца. Мы полагаем, что от него.

– Кто вы? Кто ТЫ такой, чтобы моя дочь рассказывала тебе подобное.

– У меня есть свой информатор, мистер Арнольд. Но, – он взметнул ладонь вверх, – я не могу назвать его имя. Хоть и призываю поверить мне. А дальше, – снова пожатие плечами, – выбор за вами

И Марк едва не взревел, приготовившись ударить негодяя, и только понимание, что тогда он точно больше ничего не узнает, удержало.

– Это максимум того, что я могу вам рассказать. И это почти всё, что знаю я сам.

Дэй развёл руки в стороны, продолжая выдерживать испепеляющий взгляд Марка.

***

Марк и сам не знал, почему поверил, но поверил. Нет, конечно, он обязательно даст указания своим людям ещё раз перешерстить всю информацию о Кристофере Дэе, и они найдут всю его родню до десятого колена, хотя, насколько он уже знал, практически ни с кем из родственников молодой человек не общался с момента вступления в наследство.

Но, да, он поверил ему. Особенно в слова об угрозах Еве. Сейчас, вдали от арендуемого Дэем особняка он мог позволить себе сгорать живьём в той боли, что взорвалась в центре груди после этой фразы. Она ни слова не сказала ему. Ни намёка. Слишком самоуверенная его дочь? Но он и знал её такой. Дьявол, почему дети растут так быстро, что не успеваешь заметить, не успеваешь схватить эти границы времени и удержать, не позволяя им расширяться и отдаляться, отдалять ребенка от тебя? Как хорошо было раньше. Когда он знал всегда и точно, с кем его дочь и что именно она делает. Когда он мог закрыть её своей спиной, потому что она всегда была рядом, или обеспечить ей любую охрану. А сейчас…впрочем, ему некого больше винить. Какой бы состоявшейся и взрослой женщиной она ни была, у него были собственные рычаги для влияния на нее. Он не использовал их, предполагая, что не имеет никакого морального права. И ошибся. А теперь единственное, что ему остается – приложить все усилия, чтобы найти Еву. А заодно навестить Томпсона. Ублюдок не мог не знать об угрозах, которые приходили Еве, если уж в курсе них даже Дэй. Арнольд вдруг остановился посреди улицы, осознав, что, если Ева не подавала официального заявления о поступающих угрозах…а эта мерзавка, насколько он знал свою единственную дочь, ни за что бы не сделала этого, то о подобном мог знать очень ограниченный круг лиц. С кем могла настолько сблизиться Ева за столь непродолжительное время? Мистер Арнольд снова тяжело выдохнул. Нужно зайти в гостиницу напротив и попросить телефон. Возможно, Ева связывалась с Россом.

***

– Сюда подойди! – Рози засуетилась, услышав мой шёпот, и торопливо засеменила навстречу, – Почему они полные?

Указывая на тарелки с едой, которые стояли на подносе у ног Евы.

– Спроси у своей куколки, Натан, – Рози бросила в ее сторону неодобрительный взгляд, и если бы обладала хотя бы граммом тех колдовских способностей, о который кричала клиентам на улице, то земля, на которой лежала девушка, вспыхнула бы мгновенно, настолько яростным он был, – тоже мне цаца…уже разбила пару тарелок.

А значит, уронила еду на пол, что для голодающей нищей Роз было преступлением куда худшим, чем убийство человека.

Я посмотрел на посуду, заполненную уже испортившейся пищей. Роз специально не убирала её.

– Конечно, специально не убрала, – старуха словно мысли мои прочла, – а то решишь ещё, что эту фифу никто не кормил.

– Перестань называть так её.

Поджала губы, вздёрнув вверх подбородок, и не ответила ничего, но мы оба знаем, что, по крайней мере, при мне точно так делать не будет.

– Она отказывается от еды. Пьет только воду, и ту редко. Не разговаривает ни с кем, не отвечает на вопросы. В общем, – Роз вытерла руки о подол шерстяной юбки, – если она окочурится здесь, моей вины нет. Я могу уйти?

– Иди уже. Разворчалась.

– Доживёшь до моих лет, посмотрим, каким ты станешь.

– А у тебя, смотрю, грандиозные планы, Роз?

Она усмехнулась, стягивая с плеч тёплую шерстяную шаль:

– На вот, укрывай свою принцессу, я всё равно наверх поднимаюсь.

– Не надо. Я сам.

Вот почему этой старухе было позволено в разы больше, чем любому другому жителю катакомб. Из-за её громадного сердца, ну и ещё из-за того, что именно она, рискуя собственной жизнью, когда-то не дала мне сдохнуть от голода.

Опустился на корточки перед спавшей на широком одеяле Евой и укрыл её сверху своим тёплым пальто.

– Красивая, ты понимаешь, что ты настолько красива, что на тебя адски больно смотреть? На самом деле больно, Ева. В глазах щиплет и печёт.

Тихо, склонившись к её маленькому уху, чтобы пройтись по мочке губами, вдыхая аромат её кожи. Сколько времени она тут? А я всё ещё ощущаю тёплый тонкий запах корицы на ней. Запах, от которого прошибает насквозь. Прошибает словно от бутылки самого крепкого виски.

– Сладкая и пьянящая. Словно горячий шоколад с виски.

Опустился на колени на землю, лёг рядом, лицом к ней. Изумительная красота. Невероятно будоражащая. Она бьёт в голову, заставляя путаться мысли и каменеть член. Заставляя слышать рёв своей же крови, взметнувшейся по венам подобно пылающей живым огнём лаве.

– До дна…я буду пить тебя допьяна, Ева Арнольд.

Губами по её лбу, собирая вкус кожи, лаская пальцами кончики ресниц. Нежная. Одновременно нежная и сильная. И очередным ударом молнии в голову – она в моих руках. Вот сейчас принадлежит мне полностью и будет принадлежать всегда. Пока я не решу иначе…но, чёрт побери, уже сейчас я чувствовал себя слишком слабым, чтобы отказаться от неё когда-нибудь.

Она не проснулась, когда я обнял, прижимая к себе, чтобы уснуть. Пару часов, которые были до очередной встречи. Арнольд, наверняка, не успокоится. И Криса ещё ждёт не одна встреча с ним, если старик не решит действовать кардинальными методами. Поэтому всего пару часов, чтобы потом ехать домой к Крису. Так мало времени рядом с ней, что уже сейчас начинает выворачивать от необходимости совсем скоро выпустить её из своих объятий.

– А может, Джони был прав, малышка? Может, это и есть любовь?

И закрыть глаза, упиваясь теплом её тела. Как раз через два-три часа действие транквилизатора должно закончиться. И почему-то вспомнились слова брата о том, что он собственноручно построит самое высокое здание в городе и назовёт его именем той, которую я назову любимой. Мы любили с ним посмеяться над этим словом. Самым никчёмным в словаре.

***

Шесть лет назад

– Некоторые люди верят, что воображения как такового не существует, и всё, что мы видим во снах, на картинах художников или в кинематографе, читаем в книгах или даже слышим от детей – это воспоминания. В какой-то момент мозг фиксирует объект, иногда даже незаметно от самого человека, чтобы выдать ему этот образ в другой момент. Иногда это происходит непроизвольно, и тогда мы видим во снах людей или ситуации, о которых не вспоминали и не думали, кажется, уже долгое время. Иногда это бывает довольно кстати. Так, например, во время опасности, человек вдруг может вспомнить нечто, что спасет ему или другому жизнь, сам не подозревая, что знал о подобном. Так что я помнил тебя все эти годы, – Крис плюхнулся в обитое чёрным бархатом кресло и закинул ногу на ногу, – все те годы, что подходил к зеркалу в надежде поиграть со своим отражением, я помнил тебя, засранец ты эдакий.

– Бред, – я взял протянутую сигару, закатив глаза, когда он недовольно нахмурился. Он терпеть не мог запах табака, как, впрочем, и алкоголя. При этом сам мог напиваться до чёртиков. Правда, на это у него были свои причины, о которых он расскажет мне потом.

– Если это правда, то откуда тогда ночные кошмары с отвратительными существами с уродливыми лицами и омерзительными телами?

– Возможно, просто твое вообра…, – замялся, когда я торжествующе взмахнул рукой, – эээм, я хотел сказать, твоё сознание слегка изменило воспоминание. Эмоции и чувства при мыслях о нём. Они наложили на лицо и силуэт человека твоё отношение к нему. Вот именно оттуда и получаются кошмары.

В эти моменты он меня восхищал. Когда говорил вот с таким интересом, увлечённо, иногда прикрывая глаза, словно залезая в собственные мысли, чтобы выудить нужную. А я смотрел на него и невольно чувствовал, как замирало сердце от осознания – мой брат. Напротив сидит мой брат. Моя кровь и плоть. Тот, кто принадлежит мне ровно настолько, насколько я принадлежу ему. Это очень трудно объяснить тем людям, у кого всегда было что-то своё или кто-то свой. У меня когда-то была Мэри. Но её отняли самым жестоким образом. Отняли, потому что она не была моей в полном смысле этого слова. Я её «назначил» своей. Решил за неё и полюбил всем сердцем, как только возможно любить ребёнка. И за эту наглость меня лишили её. А Крис…Крис был моей частью. И я смотрел на него и понимал – моей самой лучшей частью. Той самой, великолепной, модернизированной версией меня. Как возможность смотреть на него и видеть себя таким, каким должен был быть я сам. Словно мы были одним человеком, но кто-то захотел посмеяться и разделил нас на двух людей, собрав в одном всё самое лучшее и отдав другому всё, что останется. И, возможно, меня это должно было раздражать. Возможно, это должно было стать причиной для множества обид и самой настоящей ненависти…но я не мог ненавидеть его.