Никто не хотел воевать

6

В электричке, под перестук колес Богдан вновь провалился в полусон-воспоминания…

В Чечню их перебросили осенью 1995 года, через Грузию. О специфики кавказских межнациональных отношений первое впечатление сложилось именно в Грузии. Грузины, с которыми им приходилось общаться, узнав, что украинцы едут воевать в Чечню против русских, едва ли не все вертели пальцами у виска и говорили:

– Мы тоже ненавидим Россию, но среди нас дураков воевать за чечен ни одного не найти.

В Чечне местные тоже отнеслись к украинским добровольцам по меньшей мере странно. Кто-то, едва не в открытую, называл их русскими шпионами, но большинство смотрели с усмешками и равнодушным презрением. Меж собой они говорили:

– Во дебилы, воевать приехали, даже не за деньги, а просто так – совсем глупый народ эти хохлы.

Ни благодарности, ни понимания Богдан не увидел в глазах чеченцев, ни среди повстанцев, ни среди обывателей. Некоторые в открытую интересовались, есть ли в отряде дети или родственники влиятельных и богатых людей. Зачем, вскоре выяснилось. Чтобы таковых выкрасть и требовать большой выкуп. Богдан на данный вопрос ответил, что рос без отца, а мать простая учительница. К тому времени это было чистой правдой, ибо Оксане Тарасовне новое руководство не простила ее чрезмерной активности в советское время, ее членства в КПСС. Ее сняли с директоров, и она действительно работала простым учителем. После этого Богдан в качестве «кавказского пленника» перестал интересовать торговцев людьми.

Примерно также как к украинцам чеченцы относились и к прочим добровольцам, прибывшим воевать за их независимость, даже к братьям по вере мусульманам: татарам, башкирам, среднеазиатам. К арабам тоже не испытывали добрых чувств, но в отличие от прочих им внешне оказывалось всяческое уважение, ибо из арабских стран шла основная финансовая помощь. Подставлять, посылать на самые опасные участки и задания, а при случае и просто продавать всех этих «интернационалистов» у чечен за предательство не считалось. Ведь за них никто мстить не будет, за них никто не спросит, как за своих. Если за деньги отравили даже Хаттаба, то мелкую сошку продавали сплошь и рядом, оптом и в розницу, лишь бы федералы деньги платили. Богдан, осознав всю «теплоту» союзнических отношений к ним, обратился за разъяснениями к Порубайло. Тот, вздохнув, поведал:

– Я и сам возмущен, но надо смотреть правде в глаза – чечены дикий, варварский народ, далекий от благородства и рыцарских традиций. Но они воюют с москалями, по-настоящему воюют, потому мы должны помогать им. Мы должны все это терпеть ради краха злейшего врага Украины.

Воевать слишком долго не пришлось, но полгода, что Богдан провел на той войне, стоили ему многих лет жизни. Холод, непривычная пища, русские вертолеты и штурмовики, казалось, постоянно висевшие в воздухе, осуществлявшие как огневое, так и моральное давление – этим в основном и запомнилась та война. Все это время отряд, в основном, скитался по горам, избегая боестолкновений с крупными силами федералов и нападая на мелкие подразделения. Тогда Богдана удивило не только отношение чечен к союзникам, но и потрясла их чудовищная жестокость по отношению к пленным. Солдат-срочников сразу делали бесправными рабами, за офицеров и прапорщиков обычно требовали выкуп, контрактников публично зверски убивали. Даже Порубайло при всей его ненависти к русским это не одобрял:

– Ну, расстреляйте вы их, и дело с концом. Нет, им надо чтобы обязательно корчились, умирали в мучениях. Они от этого удовольствие получают. Одно слово – дикари.

В начале 1996 года отряд, промокший, замерзший голодный… как обычно уходил по горным перелескам от преследовавших его федералов. В одном из ущелий, под угрозой окружения вместе с украинцами оказалось довольно крупное формирование известного чеченского полевого командира. Командир полка федералов, осуществлявшего преследование, люто ненавидел «бандер». Он отдал негласный приказ, в плен их не брать. Чеченцы решили на этом сыграть, чтобы ценой жизни союзников спасти свои. Через третьи лица полевой командир договорился с командиром федералов. За то, что он указывал точное место, где прячутся украинцы, сам он должен получить возможность беспрепятственно увести своих людей из сжимавшихся «клещей». Командир полка пошел на эту сделку, ибо его ненависть к «бандерам» оказалась сильнее ненависти к чеченцам.

Почти сутки полностью блокированный украинский отряд обстреливали с господствующих высот минометы, гаубицы и снайпера. Они вызывали по рации чеченцев, молили о помощи. Те заверяли, что спешат на выручку, а сами, тем временем, скорым маршем удалялись от места боя. Потеряв убитыми и ранеными более половины личного состава, израсходовав боеприпасы, отряд был вынужден сдаться. Богдана тяжело контузило разорвавшейся неподалеку миной. Находясь в сознании, он, тем не менее, плохо соображал и почти не мог двигаться. Порубайло спрятал его в выемке меж камней и кустов, наказав, если сможет выбраться, поведать на Украине о судьбе отряда, о том, как их «продали». Также спрятали многих раненых из боязни, что им не захотят оказывать помощь и добьют. Федералы прочесали окрестности. Нашли всех… кроме Богдана. И он, с трудом преодолевая тошноту и головокружение, смотрел, как сначала действительно добили всех раненых, а затем приступили к расстрелу сдавшихся. Порубайло перед смертью воскликнул:

– Хай живе незалежна Украина!

В ответ раздался издевательский смех. Полковник, не отказавший себе в удовольствии лично руководить казнью, взял у одного из солдат автомат, подошел к Порубайло, выпустил весь рожок ему в голову и тут же прокомментировал:

– Такие мозги не должны быть похоронены, они должны быть разнесены в дребезги.

Так и случилось, голову учителя и кумира Богдана буквально разорвало… Богдан пролежал в своем убежище до темноты. Он сильно замерз, зато обрел способность двигаться. Федералы ушли, бросив его товарищей там, где расстреливали, оставив их тела на растерзание зверям и стервятникам. Чтобы их похоронить Богдан не имел ни времени, ни сил. Только тело Порубайло с обезображенной головой он прикопал в воронке от гаубичного снаряда, после чего побрел на юг, к грузинской границе. У него почти не имелось шансов выбраться. Он мог наскочить на федералов и чечены уже не были для него союзниками. Они запросто могли объявить его шпионом, обратить в рабство, посадить в зиндан, или просто продать за деньги федералам. Как ему удалось контуженному, простуженному без чьей-либо помощи пройти эти горы и вырваться из ада!? Видно, сам Господь Бог пришел на помощь.

С Оксаной Тарасовной, все это время не знавшей, где ее сын, едва не случился удар, когда она увидела похожего на мумию, едва живого Богдана. Он долго лечился, но до конца оправиться так и не смог. Головная боль и дрожь в суставах стали его постоянными спутниками. Тем не менее, немного оклемавшись, Богдан попытался выполнить предсмертный наказ Порубайло – поведать правду о гибели украинских добровольцев. Но в УНА-УНСО его не захотели слушать. Ведь чеченцы к тому времени одержали победу в той первой войне и вокруг них образовался ореол благородного народа-героя. Богдану предложили не распространяться о некоторых обстоятельствах гибели отряда, а обнародовать для СМИ вымышленную, героическую версию. Де, горстка добровольцев УНА-УНСО погибла в неравном бою с несметными полчищами москалей, прикрывая маневр главных чеченских сил. При этом именно украинцы нанесли такой невосполнимый урон противнику, что и предопределило окончательную победу чеченцев в войне. В награду Богдану пообещали пост в организации и пиарславу патриота-героя. Богдан отказался играть в эти игры и вышел из «бандеровского комсомола».

Вся эта нервотрепка тяжело сказалась на и без того подорванном здоровье и Богдан вновь оказался на больничной койке. Проболев почти год, из больницы он вышел фактически инвалидом. Учиться не смог, и не только потому, что учебные нагрузки оказались не под силу. У него даже обыкновенный галдеж в институтских коридорах и аудиториях вызывал сильную головную боль, после чего невозможно было слушать лекции. Начались тяжкие годы борьбы за выживание. Пока мать работала, она во всем ему помогала. Но в незалежной Украине Оксане Тарасовне также комфортно устроиться, как в советской, не удалось. Бросить работу, стать бизнесвумен? Она на это не решилась, да и весь ее предыдущий жизненный опыт был заточен на совсем другое. Так что пришлось дорабатывать учителем и по достижении пятидесяти пяти лет уходить на пенсию. А на пенсии Оксана Тарасовна уже не могла серьезно помогать ни сыну, ни дочери. Сын же не мог работать по состоянию здоровья, а дочь сошлась с неудачливым бизнесменом.

Именно из-за тяжелого материального положения детей Оксана Тарасовна вновь «впрягаться в оглобли». На Украине, ей бывшему учителю русского языка и литературы, найти работу по специальности было нереально. Потому она поехала в Россию и определила основной «вектор атаки» – Москва. Оксана Тарасовна не надеялась, что ей помогут сестра и ее муж, уже несколько лет там живущие, но все же поначалу недели две прожила у них. За это время она в очередной раз убедилась, что, и сестра, и ее муж по настоящему так и не стали деловыми людьми и привычно стала сама себя устраивать в незнакомом ей городе. И в конце-концов устроилась. На ее объявление в газету «Работа для вас», вещавшее, что опытный педагог готов предложить свои услуги… Нет, она не искала платных учеников, она искала тех кто в конце-концов на объявление откликнулись – «богатеньких Буратино», которые искали именно такую немолодую, интеллигентную домработницу. Немало сделала Оксана Тарасовна, чтобы понравится в той семье и хозяину и хозяйке. Она прошла «испытательный срок» и стала получать не очень большие для Москвы, но вполне приличные для российской провинции и тем более для Украины деньги. Так Оксана Тарасовна вновь обрела возможность материально поддерживать и дочь, которая осталась жить в квартире матери со своим неудачным сожителем и маленьким ребенком и сыну, который, наконец, более или менее выздоровел.

Богдан выздоравливал крайне медленно. Казалось, он вообще никогда не вылечится. Только после 2005 года он постепенно пошел на поправку. Наконец в 2010 он вроде бы выздоровел окончательно и мог начать работать. Но что он умел? Дожив до тридцати трех лет он не смог, ни закончить институт, ни приобрести какую-нибудь востребованную специальность. Ко всему, хоть он и не считался инвалидом, но далеко не всякую работу вообще мог делать, потому, что до конца так и не восстановился. Тем не менее, он брался за все, что предлагали: был дворником, мыл машины, работал ночным сторожем. Получал он за все это сущие гроши, ибо зарплата в незалежной за подобный труд была крайне мала. Не мудрено, что в этой связи многие украинцы, как и его мать, искали более высокооплачиваемую работу за границей. До шести миллионов человек постоянно находились вне Украины на такого рода заработках.

Когда хозяева, у которых работала Оксана Тарасовна, уезжали на продолжительный срок, например на отдых за границу, Богдан приезжал в Москву и месяц, а то и больше жил у матери, в роскошной московской квартире. Частенько он вспоминал несбывшиеся пророчества Порубайло. Увы, даже два десятка лет независимости не принесли Украине ни богатства, ни процветания, а Россия без нее не развалилась. Богатой она тоже не стала, но отдельные состоятельные люди здесь появились, и в отличие от Украины в России таковых насчитывалось немало, особенно в Москве. Хотя отдельные СМИ утверждали, что этнических русских среди этих состоятельных «новых русских» весьма небольшой процент. Но Оксана Тарасовна жила и работала именно в русской семье. Она бы ни за что не пошла в прислуги ни к евреям, ни к кавказцам. Она, как и ее мать недолюбливала «москалей», но «жидов» и «черных» не любила еще больше.

Таким образом, Богдан получил возможность посмотреть условия жизни «новых русских», в общем-то обычных, ничем не выдающихся людей, которым посчастливилось разбогатеть в постсоветский период. Он ходил по огромной «двухэтажной» квартире, заставленной дорогой мебелью, набитую всевозможной видио и аудиаппаратурой, бытовой техникой. Он слушал стереомузыку, смотрел огромный плазменный телевизор, нежился в ванной с джакузи. Когда же навещал семью тетки, снимавшую квартиру у обычных небогатых москвичей, сразу ощущал разницу и понимал – москвич москвичу рознь.

Именно мать убедила Богдана, что ему на родине делать нечего, а работу надо искать в России, в Москве:

– Здесь многие украинцы устроились очень неплохо. Россия потенциально страна очень богатая. Умные люди со всего бывшего СССР этим пользуются и нам грех не воспользоваться.

На возражения сына, что тетя Галя со своими мужем и сыном, уже сколько лет тут живут, а ни разбогатеть, ни нормально устроиться так и не смогли… На это Оксана Тарасовна отвечала:

– Я же говорю об умных людях.

Богдан понимал – мать абсолютно права насчет России. Так-то оно так, но как воспользоваться богатствами России именно ему? Этого даже его сверхпрактичная мать конкретно сказать не могла, только советовала:

– Ты Богдаша, здесь оставайся, а там жизнь сама покажет, как быть.

Легко сказать оставайся. В квартире, где жила и одновременно работала мать, Богдан оставаться никак не мог. И вообще, чем ему тут заниматься. Он же не еврей, чтобы успешно делать бизнес на чем угодно. Он не умеет, как азербайджанцы прибыльно торговать на продовольственных рынках. Не мог он и как северокавказцы добывать деньги в составе этнических криминальных сообществ. Не мог, как грузины красть барсетки из салонов автомобилей. Не мог петь и хохмить со сцены, чем с успехом пробавлялись в России многие его земляки-украинцы. Даже пойти в дворники, как он делал в Виннице, он не мог. Московский рынок «дворничества» целиком и полностью заняли выходцы из Средней Азии и его бы туда не пустили. Подойти к мужу тетки и попросить, чтобы он взял его к себе в подручные торговать мясом? Это категорически не советовала мать – она ни чем не хотела одалживаться у сестры.

В конце-концов с работой тоже помогла мать. В Москве она уже успели обрести некий круг знакомств из выходцев с Украины, и даже встретила своего бывшего ученика, сумевшего стать чем-то вроде координатора базы заказов для строительных бригад с Украины. В одну из таких бригад Богдана и пристроили. Строительному делу в его возрасте и с его здоровьем обучаться оказалось непросто. Вроде бы несложная та же работа закручивать шурупы с помощью шуруповерта, но требовала определенной чувствительности в пальцах рук. А у Богдана как следствие контузии пальцы слушались плохо. Тем более не могли ему доверить более сложную работу. Все что он мог – это выполнять обязанности подсобного рабочего. Денег за такую работу ему причиталось немного, меньше всех в бригаде.

Оксана Тарасовна сына не видела больше месяца, с тех пор, как ее хозяева, вот так же в полном составе отправились отдыхать в Таиланд. Сейчас они уехали на более короткий срок и гораздо ближе. Более того, кто-то из них мог возвратиться в любой день – чего тут добираться из ближнего Подмосковья. Оксана Тарасовна слишком дорожила своим местом и не хотела, чтобы хозяева застали в квартире ее сына. Ее и на работу брали с таким условием: никаких посторонних и родственников. Потому она и приглашала Богдана только при абсолютной уверенности – их никто не «застукает». Сейчас же был не совсем безопасный вариант, но обстоятельства складывались так, что возникла необходимость срочно не по телефону обсудить один назревший вопрос…

Богдан привез с собой кучу грязного белья, и мать тут же загрузила его в стиральную машину. Потом он смывал с себя «пуды грязи», лежал в джакузи, пока Оксана Тарасовна разогревала его любимое с детства блюдо – борщ с говядиной и со сметаной. И борщ и второе – гуляш, Богдан ел жадно, как всякий человек, продолжительное время не вкушавшей качественной домашней пищи, к которой привык с детства. Оксана Тарасовна терпеливо ждала, когда он утолит голод. Наконец, сын кусочком хлеба вытер тарелку, которая еще пару минут назад была наполнена гуляшом и взялся за большую чашку с кофе. Он уже не спешил, а с наслаждением смаковал душистый напиток, заедая его пирожным. Попутно он оглядывал кухню, где ему накрыли стол. Все осталось без изменений, также как и в дни его последнего пребывания здесь, но вот мать… Мать смотрелась как-то чрезмерно оптимистично, будто получила хорошее известие и очень тому рада. Такой он ее часто видел в детстве, когда она успешно «шла» по жизни. Но уже много лет подобного настроения у нее не наблюдалось.

– Мам, ты как будто помолодела. Тебя замуж случайно никто не позвал? – не удержался от шутки Богдан.

– Да уж, мне только замуж и выходить, – чуть улыбнулась в ответ мать.

Оксане Тарасовне всегда нравились комплименты, касавшиеся ее внешности. Ведь смолоду она никогда не слыла красавицей, что особенно было заметно на фоне ее младшей сестры. Но сейчас, в свои шестьдесят, она действительно выглядела относительно неплохо, и очень надеялась, что наконец-то в этом компоненте не уступит младшей сестре. Да ей повезло, она сумела найти непыльное и достаточно хлебное место. Но, как говорится, везет тем, кто везет. Повезти может раз, два, редко кому везет всю жизнь. Потому Оксана Тарасовна все свои бывшие успехи по жизни считала не везением, а закономерностью, фундаментом которой являлись ее характер и целеустремленность. Да, у нее случилась черная полоса, когда ее поперли с директоров, и она до пенсии пребывала в ранге рядовой училки. Но та полоса прошла, она смогла перестроиться и вновь доказала, что умеет жить и никакие внешние катаклизмы не заставят ее безвольно сложить руки и опустится на дно жизни. Не хватило ей баллов в Донецком институте, она не испугалась поехать в Винницу и учиться там. В институте познакомилась с сыном декана, влюбила его в себя, стала его невестой. Ну, а дальше дело техники – тесть устроил ей распределение в Виннице. Когда выяснилось, что муж серьезно страдает распространенной «вредной привычкой», легко с ним рассталась – в качестве «балласта» он ей был не нужен. Казалось, труд педагога муторен и тяжек. Да, если до пенсии оставаться рядовым учителем – все нервы истреплешь. Оксана Тарасовна не собиралась таковой оставаться надолго, она использовала свои общественно-организаторские качества и ее стали «двигать». А уж завуч, а затем директор – это совсем другой уровень, здесь уже легче и жить и работать. Недаром же рвутся делать карьеру. Как говорится, чем выше поднимаешься, тем легче живется. Именно потому, что Оксана Тарасовна не надорвалась смолоду и мало переживала о всяких посторонних вещах, в том числе и о родной матери, не говоря уж о сестре, она и выглядела как и положено выглядеть прожившей не тяжелую и достаточно сытую жизнь женщина: статная, полная, но не рыхлая, с ухоженными черными волосами, которые не портила легкая седина. Когда-то сильно завидуя внешности сестры, сейчас она уже не смотрелась старше ее, наоборот Галина Тарасовна, будучи на три года моложе, внешне выглядела, пожалуй, старше.

7

Оксана Тарасовна не долго «смаковала» комплимент сына. У нее к нему назрело весьма важное дело, и она начала разговор, едва Богдан взялся за десертную грушу:

– Богдаша, сынок, выслушай меня, только внимательно…

Несмотря на то, что мать и сын наследственно недолюбливали «москалей», в их семье разговорным языком всегда был русский. Причем, даже не «суржик», имевшая широкое хождение на Украине смесь украинского и русского языков, а правильный литературный русский язык. Почему Оксана Тарасовна при наличии привитой ей еще матерью антимоскальской позиции в то же время явно не жаловала «мову»? Во-первых, она являлась профессиональным преподавателем русского языка и литературы, во-вторых, в советское время она не сомневалась, что при ее жизни и жизни ее детей, таких глобальных перемен, что случились в 1992 году, никак не произойдет, и жить им всем придется в СССР. Потому внешне она, как и полагалось сначала комсомолке, а потом и члену КПСС, являлась поборницей «пролетарского интернационализма», веры в идеалы коммунизма. Она собиралась делать советскую парткарьеру и до поры в том весьма преуспевала. Для этого она еще в институте стала кандидатом в члены КПСС, что и предопределило ее ранний карьерный старт. Уже в Перестройку ей предлагали работу в одном из винницких райкомов, но Оксана Тарасовна метила выше и отказалась, ибо хотела сразу со школы «прыгнуть» в обком, откуда открывалась прямая дорога в Киев. А в перспективе она, конечно, мечтала о союзном уровне, о Москве. И казалось, мечты начали осуществляться… Кто же мог тогда предвидеть, что внешне несокрушимый Советский Союз в одночасье рухнет.

Так что Оксана Тарасовна вообще не собиралась жить в незалежной Украине и тем более говорить на мове. Она собиралась жить в СССР и стать там не последним человеком. А для этого надо было грамотно говорить по-русски и желательно без характерного украинского гыкания. Ведь Оксана Тарасовна собиралась выступать с самых «высоких» трибун съездов и пленумов. Потому в ее семье мову до самого 1992 года не приветствовали и говорили только по-русски. Не изменяли своим привычкам они и теперь, тем более «мову» и мать и сын знали «не дюже хорошо», чтобы свободно говорить на любые темы.

– Мам, давай чуть попозже. Вот отдохну немного, телек посмотрю, – Богдан не был расположен к серьезному разговору, подозревая, что мать собралась читать ему нотации воспитательного характера.

Ему же хотелось посмотреть репортаж из Донбасса, узнать новости с мест боев. Хоть российские телеканалы подавали события со своей точки зрения, Богдан пытался выявить в той информации рациональное зерно и составить собственное видение ситуации.

– Да, мам, тетя Галя больше не звонила, что там с бабушкой? – словно спохватившись, спросил Богдан.

– Да, ездила я к ней. Ничего она не узнала, – с явным неудовольствием отреагировала Оксана Тарасовна, ибо настроилась говорить совсем о другом. – Послушай сынок, нам сейчас некогда о бабушке разговаривать. Что там случилось, то случилось, мы ничем ей не поможем. Нам сейчас о тебе поговорить надо.

– Ну что еще такое, что никак не может подождать? – недовольно пробухтел Богдан, явно предпочитая разговору просмотр новостей по 140 сантиметровой «плазме» хозяев квартиры.

– Еще раз тебя прошу, сынок, слушай меня внимательно и не отвлекайся, – сказала, как отрезала Оксана Тарасовна. – Если мы продолжим ждать от моря погоды, как сейчас… Ну, в общем, сам понимаешь, это путь в жизненный тупик. Сейчас никакого будущего не просматривается, ни у тебя, ни у Лены. Она со своим этим торговцем удобрениями хреновым, как еле сводила концы с концами, так и будет. Тем более на Украине, похоже, вообще ничего хорошего ждать не стоит, вон, до войны допрыгались, Крым потеряли. Боюсь, там лучше уже не будет, только хуже. А время идет и придет такое, когда я уже не смогу помогать, ни тебе, ни сестре твоей. Силы мои не беспредельны. К тому же сам знаешь, как тяжело мне морально. За тридцать с лишком лет работы в школе я не устала так, как за три года прислуживания здесь. Конечно, я всегда мечтала жить в Москве, но жить тут в том качестве, в котором я живу… такое мне даже в кошмарных снах не снилось, – Оксана Тарасовна в раздражении махнула рукой и принялась убирать со стола посуду.

Богдан пребывал в полном недоумении. Он не мог угадать, к чему клонит мать и сделал попытку угадать:

– Мам ты, что собираешься бросить эту работу и вернуться в Винницу? Или я что-то не понимаю.

– Именно, не понимаешь, совершенно. Я бы с удовольствием бросила это прислуживание, но по понятным причинам просто не могу этого сделать, тем более не хочу я возвращаться на Украину. Чего там делать, жить на нищенскую пенсию? Украина страна без будущего. Сейчас после этого дурацкого майдана – это очевидно. Больше двух десятков лет прошло после развала Союза, а она так по-настоящему и не стала государством, и по всему уже не станет, – Оксана Тарасовна принялась мыть посуду под струей воды.

– Да, ну мам, ты уж слишком сгущаешь краски. Майдан не такой уж дурацкий, благодаря ему Януковича скинули, и прецедент создан, если и эти не лучше будут и их скинут, и так до тех пор, пока нормальных людей в правительство не изберут, – не очень уверенно возразил Богдан.

– Ну, да так и будут скидывать, а в стране порядка не будет, потому что на место одних дураков или воров другие приходить будут, а то, и первое, и второе вместе. Ведь эти двадцать лет Украиной фактически никто не руководил, некогда было, все спешили под себя грести. И сейчас все тоже самое, страна сама по себе куда-то катится, без руля и без ветрил, – глаза Оксаны Тарасовны метали молнии, когда она говорила об украинской власти, искренне веруя, что в то время когда власти жаждала она, карьеристы думали не столько о своей выгоде, сколько о пользе страны.

Богдан уже не впервые слышал подобные разглагольствования матери, поэтому не встревая, давал ей выговориться, в надежде, что этим все и ограничится.

– Мне тут как-то недавно сын хозяев… Ну, вот этот щенок мне эдак с издевкой данные из интернета привел, что наша незалежная в такой заднице пребывает. Оказывается, Украина по уровню жизни на сто пятом месте в мире находится. Я и поинтересовалась, а на каком месте Россия? И знаешь, оказалось, что Россия, которая тоже управляется весьма плохо, находится на пятьдесят четвертом. Чувствуешь, какая разница. Понятно, что у них и нефть, и газ, и леса полно, но главное не это. Если бы они так же управляли, как наши управляют и здесь бы все разворовали, ничего бы не было. Но они хоть плохо, но управляют, воруют, но не дотла, как у нас. Потому я и уверена – у Украины будущего нет, – повторила свой вывод Оксана Тарасовна.

– А у России оно есть? И нефть, и газ, и лес когда-нибудь кончатся. А кроме как ресурсами за валюту торговать москали ничего не умеют, – критично усмехнулся Богдан.

– Ты не прав, у русских будущего нет, как не было никогда, а у России оно есть, как и было всегда.

– Не пойму как это… разве русские и Россия, не одно и тоже? – удивленно вскинулся в кресле, в котором сидел, Богдан.

– А вот так. Я, вот всего четвертый год в Москве, но твердо могу сказать то, о чем уже давно догадывалась – москали создали эту огромную, богатейшую страну, в которой никогда не были и не будут настоящими хозяевами. Да и не только они, все кто тут испокон живут, коренные, они все нации без будущего, да, в общем, и без прошлого. Разве можно считать нормальным прошлым ту собачью жизнь, которой они жили на протяжении всей своей истории. Знаешь, в девяностые годы в среде москальской интеллигенции в ходу была такая мысль, де русские почти всегда плохо жили потому, что ими все время не русские руководили. Они тогда даже Хрущева, Брежнева и Горбачева русскими не считали. Дескать, у них у всех много украинского, даже по-русски они все как украинцы говорили. Но вот дождались, Ельцин – русский, Путин – русский, Медведев – русский. Как на Украине за двадцать лет независимости никакого толку нет, так и Россией все эти годы русские руководят и все равно в России лучше всех живут не русские, не татары, не мордва, не буряты, коренные нации, которые здесь живут много веков, а пришедшие со стороны: евреи, армяне, грузины, азербайджанцы. И какого президента не ставь, хоть самого наирусского, ничего не изменится.

Оксана Тарасовна привычно вошла в роль преподавателя, ходила в халате и фартуке по большой кухне и «читала лекцию»:

– Еще раз говорю, в России столько земли, а в ней богатств, и еще новые открывают – они никогда не кончатся. Но большинство москалей и прочих коренных просто не могут обратить их себе во благо, и эти богатства, совершенно безхозны, валяются на земле. Потому сюда и едет так много предприимчивых, энергичных людей со всех бывших республик СССР. И очень многие здесь неплохо устраиваются, а некоторое сказочно обогащаются. Особенно преуспевают, конечно, жиды и кавказцы. Многие из них, начиная буквально с нуля, стали здесь успешными бизнесменами, или добились успехов в других областях. Они богатеют, процветают, громко заявляют о себе на эстраде, в кино, или еще где-нибудь. И это тогда, когда подавляющее большинство местных по привычке прозябают в нищете и безвестности.

– Кавказцы здесь процветают в основном за счет преступной торговли, подкупа чиновников, или за счет прямого бандитизма. Всем известно, что большинство российских воров в законе кавказцы, – вновь скептически прокомментировал слова матери Богдан.

– Да какая разница, как они здесь добывают деньги и кормят свои семьи. Но они их добывают в большом количестве и кормят, одевают и обувают свои семьи весьма неплохо, в разы, а может в десятки раз лучше, чем большинство русских свои, – в голосе Оксаны Тарасовны слышалось недовольство тем, что сын ее перебил.

– Мам, зачем ты мне все это говоришь? Уж не хочешь ли ты мне посоветовать следовать примеру этих успешных здесь наций? Дескать, жиды могут, кавказцы могут, и ты давай как они. Мам, я украинец, и потому как жид крутиться не смогу и торговать как кавказцы тоже, или как они грабежом заниматься, тоже не стану! – не без возмущения отреагировал Богдан.

– Богдаша, успокойся! Я тебя ни к чему такому не призываю. Я просто хочу, чтобы ты, наконец, полностью мне доверился, и делал то, что я тебе скажу. Если бы ты всегда так делал, сейчас у тебя и здоровье было бы в порядке, и диплом в кармане, и наверняка хорошо бы зарабатывал и семью давно бы завел, – это Оксана Тарасовна уже говорила со слезами в голосе.

– Мама, ну ты опять!? Давай не будем! Сколько раз я и перед тобой винился и сам себя корил. Что случилось, то случилось, ничего уже не изменить. Зачем весь этот разговор, еще раз мне на больное место надавить? – Богдан с досадой отвернулся, недвусмысленно давая понять, что больше на эту тему говорить не желает.

– Затем, сынок, чтобы сейчас ты сделал все в точности, как я тебе посоветую,– вновь добавила в свой голос педагогического металла Оксана Тарасовна. – Дело в том, что у тебя может появиться шанс не просто, наконец, выправить свою жизнь, но и прочно встать на ноги.

– Как встать, мам, если я в полной заднице!? Я ведь ничего не могу, даже эти проклятые окна мастрячить. Я даже гвоздь как следует не могу забить, у меня руки трясутся. Все это контузия, будь она проклята, – теперь уже Богдан чуть не плакал.