Истории с последней парты: Уроков не будет! Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом «Д»

В воскресенье утром мама несколько раз щупала мне лоб. Она и в субботу вечером щупала. Ей почему-то казалось, что я заболел.

– Ты какой-то странный, – говорила она. – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Нормально, – отвечал я.

Я чувствовал себя не больным, а очень-очень усталым. Так бывает, когда летом очень долго плывешь по реке против течения. А потом выходишь на берег, а ноги дрожат и не слушаются. И руки не поднимаются, словно на них гири висят. Хочется упасть и не шевелиться. Но это после реки… А сейчас почему я так устал? От чего?

– Ты на свою викторину-то пойдешь? – спросила мама, собираясь на работу.

– Пойду, – равнодушно сказал я. – Велели всем прийти.

Мама озабоченно посмотрела на меня и ушла. Я снова лег в постель и пролежал до половины двенадцатого. А потом с трудом встал и пошел в школу. Смотреть, как играют большие дружные семьи.

В актовом зале царил непонятный переполох. Наш класс встревоженно гудел. Надежда Митрофановна с всклокоченной прической и большими глазами бегала взад-вперед.

– Что случилось? – спросил я.

– Мы не будем играть! – закричала Инна Баженова. – Наш класс вычеркивают!

Она чуть не плакала.

– Почему не будем? – удивился я.

– Все из-за него! – зло сказал Руслан Тагиев и кивнул в сторону.

Я обернулся и увидел Голубева. Его было не узнать. Он не ухмылялся как обычно, не жевал жвачку, не смотрел на всех с презрением. Он сидел на полу, забившись в самый дальний угол за последним рядом. Бледный, растерянный, с дрожащими губами.

– Его семья не пришла! – воскликнула Маша Кийко. – И теперь мы все пойдем по домам! Из-за этого дурака набитого!

– Как не пришла? – поразился я.

– Вот так и не пришла. Они на шашлыки уехали. Сегодня же последний теплый выходной.

– А он как же? Без него уехали?

– За ним потом водитель приедет.

Я не мог поверить. Как это? Пообещали – и не пришли? Как они могли? Все на них надеялись! А теперь весь класс снимут с соревнований. Сам Голубев ни при чем, а получается, что он всех подвел? У меня даже мороз по коже пробежал. Если бы моя семья так сделала, я бы, наверно, умер на месте. Как хорошо, что они сразу отказались!

– Эй, Голубев! – крикнул Олег Малышев. – Вылезай! Ты проспорил! Сейчас кричать будешь.

Голубев еще ниже опустил голову в своем углу и не тронулся с места.

– Голубев! Ты лузер! – подхватил Сальников. – Колян, иди сюда, Голубев тебе что-то сказать хочет.

– А пусть он кричит: «Я лузер, спасибо папе!» – предложил Тагиев.

– Давайте его сюда притащим, – азартно выкрикнул Малышев. – Прямо за шиворот!

Родин подошел, посмотрел на Голубева и сказал:

– Не надо, оставьте его в покое. Он и сам знает, кто он.

Мимо нас снова пронеслась расстроенная Надежда Митрофановна и исчезла за дверями зала.

– А у меня сейчас родители придут, – мрачно проговорила Баженова.

– И мои тоже, – вздохнул Тагиев. – Что делать?

– А вон уже чья-то мама пришла, – сказала Кийко. Я поднял голову, и у меня подкосились ноги от неожиданности.

Я увидел маму. Мою маму. Это что, сон?

– Ваня! – крикнула мама и помахала мне рукой.

Не сон! Я со всех ног бросился к ней:

– Мама! Ты пришла! А как же работа? Ты же поменялась…

– А я обратно поменялась. Я видела, как ты хочешь, чтобы я пришла.

Я обхватил маму руками. И мне было все равно, что на меня смотрят одноклассники. Пусть завидуют. Моя мама пришла ко мне! В первый раз!

– Мам, только ты напрасно менялась. Все равно мы играть не будем.

– Ничего, – улыбнулась мама. – Тогда просто посмотрим.

И тут произошло нечто удивительное. И невероятное. Как в волшебной сказке. В дверях зала появился… папа. А за ним – бабушка, дядя Сева и вся его семья, даже маленький Славик.

– Ну что, Ваня, хороший сюрприз получился? Я же обещал тебе всех собрать! – сказал папа.

– Папа! – воскликнул я. – Ты же в Питере! А вы все – в кукольном театре.

– Я прилетел на один день, – пояснил папа. – Не мог же я тебя оставить без поддержки, правда?

– А мы билеты поменяли, – сказал Владик. – Мы в театр вечером пойдем. А сейчас будем за тебя болеть. Ой, смотрите, и Настя пришла.

К нам подошла моя сестра Настя. И не одна, а со своим женихом Валерой.

– Ничего себе, сколько вас тут! – весело удивилась она. – Пап, ты же сказал, Ванек совсем один на школьной игре. Вот мы с Валерой решили прийти поболеть за него. А тут, оказывается, такая мощная группа поддержки!

Они все стояли вокруг меня, разговаривали, шутили, смеялись. А я смотрел на них и не мог поверить, что все это правда. Что они все здесь (кроме дедушки, конечно). Что они отложили свои дела и пришли. Ради меня.

– Хоть объясните, во что надо играть, – попросила Настя. – Вдруг мы этой игры не знаем?

– Ни во что, – сказала мама. – Мы не будем играть. Мы все будем зрителями.

– Нет, подождите! – крикнул я, словно очнувшись. – Мы будем играть!

И побежал разыскивать Надежду Митрофановну.

Нам разрешили участвовать в викторине вместо семьи Голубевых. Надежда Митрофановна облегченно вздыхала и вытирала лоб платочком. И удивленно переводила взгляд с мамы на папу, с папы на дядю Севу и остальных. Конечно, ведь она и представить не могла, что у меня столько родственников. Потом она погладила меня по голове и сказала, что я молодец. Что я спас весь класс.

Вокруг стола поставили целых семь стульев, чтобы усадить всю нашу большую семью. Не поместилась только тетя Лариса с детьми. Они сидели в зале, в первом ряду и очень горячо за нас болели.

Мы не победили и не выиграли планшет. Да и книгу с фоторамкой тоже не выиграли. Мы слишком часто отвечали неправильно и заработали мало баллов. Но зато нам было очень весело, наши ответы были самые остроумные, и нам громче всех аплодировали зрители в зале. А когда ведущий говорил: «Отвечает семья Ивана Царева», – у меня внутри все сжималось от счастья.

Но, несмотря на нашу плохую игру, приз мы все же получили. Нас объявили самой дружной и сплоченной семьей. Больше ни в одной команде не было семи игроков. Нам вручили огромный-преогромный торт. Мы привезли его домой на заднем сиденье папиной машины, а потом все вместе пили с ним чай и вспоминали, как здорово мы провели время.

Такого прекрасного дня у меня не было за всю мою долгую школьную жизнь!

Третий класс. «Пардон», «мерси» и «о-ля-ля!»

Ромка Орешкин ворвался в свой третий «А» как ураган, даже стул по пути опрокинул.

– Французского не будет! – восторженно завопил он. – «Французы», домой! А ля мезон!

– Ура-а-а! – разом взревели девять человек из французской группы. Остальные семнадцать только завистливо вздохнули. Эта радостная новость их не касалась. Они были «англичанами». И им предстояло сейчас писать словарный диктант на тему «Одежда».

– Вечно этим «французам» везет, – ворчали они, собирая школьные сумки, чтобы идти в кабинет английского языка. – И так толком не учатся, а еще уроки у них отменяют. И учительница добрая, не то что у нас!

«Французы» скакали по классу, злорадно хохотали и кричали:

– Раньше надо было думать! Нечего было на английский записываться! Сбежали от нас! Вот и мучайтесь теперь.

«Англичане» хмурились, огрызались и по одному исчезали за дверью. Если бы они только знали, что французский учить легче, ни за что бы не согласились на английский! Это всё мамы. Это они ходили гурьбой за учительницей английского и умоляли:

– Ну возьмите моего сына к себе! Мы хотим на английский.

– Моя дочь обязательно должна учить английский! Она с четырех лет ходит к репетитору.

– Зачем нам французский? Куда мы с ним потом? Сейчас кругом английский.

Англичанка сопротивлялась как могла, говорила, что возьмет ровно половину класса, как и положено. А половина класса – это тринадцать человек. Группа не резиновая, лишние ученики туда не поместятся. Но в конце концов самым настойчивым мамам удалось втиснуть в английскую группу еще четверых. Вот и получился такой перевес – семнадцать «англичан» и всего девять «французов».

– А почему не будет французского? – спросила Даша Каткова, круглая отличница. – Лидия Сергеевна простудилась?

– Да нет, не простудилась! – крикнул Ромка, лихо отплясывая на парте. – Руку сломала. Так сильно, что аж в больнице лежит.

Шум постепенно стих. «Французы» растерянно замолчали. И Ромка опомнился и слез с парты. Как-то нехорошо так бурно радоваться, когда любимая учительница лежит в больнице. Ведь она уже старенькая, ну совсем бабушка. А старым людям ломать ничего нельзя. У них кости плохо срастаются.

– А у меня папа ногу ломал, – помолчав, сказал Максим Данилов. – Целых два месяца по дому на одной ноге прыгал. А когда гипс сняли, он с палочкой ходил, потому что нога еще долго не сгибалась.

– А я руку ломала. – Лера показала на правую кисть. – Вот здесь. Больно – ужас!

– А я обе, – похвастал Стас Ковальчук. – У меня руки были в гипсе и вот такие растопыренные в разные стороны. Я даже в дверь не мог войти. И меня с ложки кормили, как маленького.

Все снова зашумели. Стали кричать и наперебой хвастаться, кто что ломал в детстве. А потом Артем Мирошниченко, который никогда ничего не ломал, сказал:

– Так значит, Лидия Сергеевна и на следующий урок не придет?

– Конечно, не придет! – воскликнул Ромка. – Кто ж ее из больницы отпустит? Она долго болеть будет. Может, даже до конца четверти.

И все снова стали потихоньку радоваться. Хоть и любимая учительница, хоть и ставила она всегда пятерки, но совсем без урока лучше! Целый месяц не будет французского, и можно идти домой уже после четвертого урока. А в пятницу – даже после третьего. А эти дурачки «англичане» пусть сидят за партами и зубрят свои неправильные глаголы.

Тут прозвенел звонок на урок, в класс вернулась учительница третьего «А» Ольга Викторовна. И действительно отпустила всех «французов» по домам. Она отпустила их и в среду, и в пятницу. Потом они уже и сами уходили, не дожидаясь разрешения. А чего дожидаться, если и так ясно, что урок вести некому? Правда, в школе была еще одна учительница французского, но на ней «висело» так много классов, что еще одну маленькую группу «повесить» было просто некуда.

И вдруг через две недели на последнем уроке Ольга Викторовна объявила:

– Французская группа, никуда не уходите. Сегодня у вас будет урок.

«Французы» переглянулись и зашептались. Какой еще урок? Неужели Лидия Сергеевна вернулась? Почему так рано? За две недели сложные переломы не вылечиваются.

«Англичане» собрались и ушли в другой кабинет, а «французы» остались на своих местах. В школе был всего один кабинет французского языка, и как раз в это время его занимали старшеклассники. Поэтому французская группа обычно училась в своем классе. Со звонком пришла Ольга Викторовна и привела с собой какую-то невысокую девушку в очках. Наверно, из одиннадцатого класса. А может, даже из десятого.

– Еще чего, – пробормотал себе под нос Ромка, – вот только старшеклассники нас не учили!

– Во-во! Будет корчить из себя крутую училку, – прошептал в ответ Максим.

Все, кто сидел рядом, согласно закивали.

– Познакомьтесь, ребята, – сказала Ольга Викторовна. – Это ваша новая учительница французского языка, Владислава Константиновна.

«Французы» застыли с открытыми ртами. Как учительница? Вот эта маленькая худенькая десятиклассница – учительница? Разве учителя такими бывают?

– Владислава Константиновна учится в институте. А в нашей школе она проходит практику и будет замещать Лидию Сергеевну. Ну ладно, вы пока знакомьтесь, а я выйду ненадолго. Но имейте в виду, Орешкин и Ковальчук, и Данилов с ними: я здесь, рядом. Ведите себя прилично.

Ольга Викторовна ушла. А не похожая на учительницу Владислава Константиновна подошла к столу, положила учебник и тетрадь, которые держала в руках, и вдруг заговорила на непонятном языке.

– Вау! – восхищенно прошептала отличница Даша Каткова, когда Владислава Константиновна замолчала. – Класс! Звучит как песня.

Остальные сидели и хлопали глазами. Из всего, что сказала новая учительница, они поняли только одно слово – «бон-жур». И то сомневались, тот ли это «бонжур», который «здравствуйте». Владислава Константиновна произнесла его совсем по-другому, как-то по-иностранному. И сама стала вдруг похожа на иностранку. Даже появились кое-какие сомнения в том, что она вообще умеет говорить по-русски.

Но, оказалось, умеет.

– Ребята, вы всё поняли? – спросила учительница. И сразу стало понятно, что никакая она не иностранка. По-русски она говорила свободно и без акцента.

– Неа, мы вообще ничего не поняли, – сказал Ромка. – А вы на каком языке говорили?

– На китайском! – фыркнул Стас, и все сразу захихикали и завозились.

– Я говорила по-французски, – без улыбки сказала Владислава Константиновна. – Это самые простые фразы, которые в конце третьего класса уже надо знать. Ну хорошо, я буду говорить медленнее, чтобы вам было понятно. Может быть, вы просто не привыкли к моему произношению.

Владислава Константиновна заглянула в журнал:

– Балабанова!

Лера встала.

– Что надо сказать? – спросила учительница.

– Кому сказать? – не поняла Лера.

– Мне.

– Вам?

– Мне, мне. Я называю твою фамилию, ты встаешь и говоришь… что?

– Что? – тупо повторила Лера.

Владислава Константиновна сжала губы и поправила очки. Наверно, рассердилась. А может, она сжимала губы и поправляла очки независимо от своего настроения. Этого никто из группы не знал. Они же видели ее в первый раз в жизни.

Учительница снова заглянула в журнал:

– Данилов!

Максим встал. Он, конечно, понял, что должен что-то сказать. Но он и представления не имел, что именно надо говорить. Лидия Сергеевна начинала урок совсем не так. И общалась с ними всегда по-русски.

– Ну? – Владислава Константиновна выжидательно уставилась на Максима. Тот помолчал, помолчал и спросил:

– Что?

– Говори.

– Что?

– Перестань «чтокать»!

– Я не «чтокаю». А что говорить?

– Сэ муа, – сказала учительница, снова поправляя очки. На этот раз нервно. Наверно, уже и в самом деле сердилась. – Ты должен сказать: сэ муа.

– А что это?

– «Это я».

– Вы?

– Данилов, прекрати паясничать! Фраза так переводится: «Это я». Сэ муа. Третий «А», вы надо мной издеваетесь? Почему вы притворяетесь, что ничего не понимаете?

Ее голос напряженно зазвенел, а щеки покраснели.

– Мы не притворяемся! – воскликнула Яна Садовская. – Мы и правда ничего не понимаем. Мы не знаем таких слов.

Все согласно закивали с очень серьезными лицами. Чтобы новая учительница перестала думать, что они над ней издеваются. Владислава Константиновна растерянно спросила:

– Как не знаете? Это программа второго класса. Вы не знаете фраз, которые говорят в начале урока? Может, вы и фраз о погоде никогда не слышали?

– Нет, – сказала Яна.

Француженка недоверчиво переводила взгляд с одного на другого.

– А как знакомиться, знаете? Назвать свое имя, спросить, как зовут собеседника, сказать, что вам очень приятно?

Группа молча качала головами.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Владислава Константиновна. – У вас же в журнале одни пятерки. А что ж вы тогда знаете?

– «Бонжур» знаем и еще «о’ревуар», – сказал Артем.

– А ля мезон, – добавил Ромка. – А л’еколь.

Все оживились и стали выкрикивать французские слова, которые приходили в голову:

– Тужур!

– Лямур!

– Пардон!

– Мерси!

Но очень скоро слова иссякли, и группа замолчала.

– Это всё? За полтора года? – спросила Владислава Константиновна и покачала головой. – О-ля-ля!

Все дружно засмеялись – так смешно у нее это получилось. Но француженка и не думала смеяться. Она стала проверять, как группа читает, пишет и переводит. Потом сняла очки и долго их протирала.

– О-ля-ля! Кэль кошмар! – сказала она по-французски. Наверное, по привычке. А потом вспомнила, что ее никто не понимает, и перешла на русский. – Какой кошмар! Третий «А», это все очень печально. Читать и писать вы не умеете, слов не знаете, о произношении я вообще молчу. Как я вам выставлю оценки за третью четверть? Фактически у всех двойки. Ну, кроме Катковой. У нее очень слабенькая четверка, почти тройка.

Даша испуганно ахнула. Какая тройка? У нее никогда не было даже четверок, ни по одному предмету.

– А нам Лидия Сергеевна выставит, – сердито буркнул Ромка. Он обиделся за свою двойку по чтению. У Лидии Сергеевны он всегда читал на четыре. И что она раскомандовалась, эта Владислава Константиновна? Она даже не настоящая учительница, она всего лишь практику проходит. Значит, скоро уйдет обратно в свой институт. Вот Лидия Сергеевна вернется, и все будет по-старому.

– Могу вас огорчить, Лидия Сергеевна в этой четверти не придет, – сказала Владислава Константиновна. – Поэтому оценки буду выставлять я. Приготовьтесь, нам с вами придется очень много работать и очень много учить. У вас огромные пробелы в знаниях. Просто бездонные ямы, а не пробелы.

Все буквально онемели. Вот это новость! Жили, не тужили, и тут – бац! Новая учительница! Да еще собирается переучивать их по-своему. Кошмар!

Но все оказалось гораздо хуже, чем просто кошмар. Французский язык вдруг стал главным предметом. Раньше Ромка мог в школе на перемене заглянуть в учебник, посмотреть, что задали, и тут же его захлопнуть. И все равно меньше четверки никогда не получал. Если он читал или отвечал неправильно, Лидия Сергеевна поправляла его и просила повторить правильный вариант. Он послушно повторял, но тут же забывал. А зачем помнить? Лидия Сергеевна добрая, она и в следующий раз точно так же поправит. И оценку не снизит. А если вдруг не написал домашнее упражнение, всегда можно что-то придумать, и она поверит. Покачает головой совсем не сердито и скажет:

– Ну как же так, Орешкин? Стыдно не выполнять задание. В третьем-то классе!

Тут самое главное – опустить голову и сделать вид, что тебе и в самом деле стыдно. А еще попросить прощения по-французски. Это очень легко. Нужно просто сказать:

– Пардон!

И тогда Лидия Сергеевна сразу заулыбается и скажет:

– Ну ладно, садись. Но чтобы в следующий раз был готов!

После этого надо обязательно поблагодарить:

– Мерси.

И все. Считай, что выкрутился.

А в следующий раз она и не вспомнит об этом. И можно снова опускать голову и говорить «пардон» и «мерси».

Да, очень хорошо было учиться с Лидией Сергеевной. Она была будто и не учительница вовсе, а общая бабушка. Каждого могла пожалеть, с каждым поговорить по душам… Даже ругала и то ласково. Им все «англичане» завидовали и мечтали перейти во французскую группу.

А теперь оказалось, что учить французский не так уж и весело. И ужасно сложно. И что на домашние задания уходит времени больше, чем на русский, математику и литературное чтение вместе взятые.

Владислава Константиновна очень много задавала. Но самое главное – она потом спрашивала то, что задавала. И на уроках говорила только по-французски. И заставляла группу отвечать по-французски на свои вопросы. Она учила правильно читать и правильно произносить. Слушала ответы, вздыхала: «О-ля-ля!» или «Кэль кошмар!». И ставила всем тройки. А иногда и двойки.

– Этот французский – просто жуть! – возмущалась группа. – Как это можно выговорить? Язык сломаешь! Эта Владислава Константиновна просто издевается над нами! Хотим Лидию Сергеевну!

Они теперь оставались в четверг после пятого урока на французский, хотя в расписании в этот день иностранного языка не было вовсе. Новая француженка решила, что трех раз в неделю недостаточно, чтобы догнать программу, и проводила лишний урок в свое свободное время. Вот и получалось, что французский надо учить почти каждый день. Теперь пришла очередь «англичан» злорадно хихикать и отпускать колкие шутки. Они были счастливы, что наконец-то наступила справедливость. Теперь «французы» мучаются так же, как мучились они.

Три недели спустя учительница третьего «А» забеспокоилась.

– Ребята! Почему у вас столько троек? – спросила она, оставив французскую группу после уроков. – До конца четверти осталось не так много времени! Вы что, совсем перестали учить французский?

«Французы» ошеломленно переглянулись. «Перестали учить»?! Да они никогда в жизни еще столько не учили! Этот французский им уже снится в страшных кошмарах!

Их словно прорвало. Они окружили Ольгу Викторовну и стали рассказывать ей про уроки французского, крича и перебивая друг друга. Они вдруг поняли, что она может помочь, защитить их от этой ужасной Владиславы Константиновны.

– Это просто жуть! – жаловались они Ольге Викторовне. – Она нам столько задает! И всегда на завтра! Мы не успеваем учить!

– Двадцать слов каждый день! – кричала Яна. – Они же просто в голове не помещаются, все двадцать! Лидия Сергеевна только пять задавала. И то не всегда спрашивала.

– Она говорит: читать текст восемь раз! Когда это я успею? – возмущался Артем. – У меня музыкалка, танцы и бассейн еще!

– Я читаю как всегда – «жардин», а она мне: «Надо читать „жардэн“», – негодовал Стас и передразнивал: – «В нос, Ковальчук, в нос! Этот звук носовой – жардэн-н-н-н-н».

– Она всем говорит одно и то же, – жаловалась Лера и очень похоже изображала Владиславу Константиновну. – «Кэль кошмар! Ваше произношение! О-ля-ля!»

– И зачем нам сдалось это произношение? Мы во Франции жить не собираемся! Верните нам Лидию Сергеевну! Мы с ней хотим учиться! – вопил Максим.

«Французы» говорили и говорили, вспоминали все свои обиды. Молчала только Даша Каткова. А потом вдруг тихо сказала:

– А мне нравится…

Все замолчали на секунду, а потом накинулись на нее:

– Что тебе нравится? Тройки и двойки получать?

– Да она их и не получает. У нее четверки.

– Ага, и все с минусом. Для отличницы четверки с минусом как для нормального человека двойки.

– Каткова, всем не нравится, а тебе нравится? С чего это вдруг?

– Я уже в песнях знакомые слова слышу, – застенчиво сказала Даша. – А позавчера новости на французском языке слушала. И про погоду поняла. Так здорово – понимать другой язык!

– Значит, Владислава Константиновна мучает нас, а ты ее защищаешь? – сердито спросила Лера.

– Она не мучает, а просто хочет нас научить.

– А Лидия Сергеевна, значит, не хочет?

– Лидия Сергеевна слишком добрая, – вздохнула Даша. – Вот мы все и разбаловались.

Ее слова потонули в общем гвалте. Все снова кричали и возмущались, и Ольга Викторовна едва смогла их успокоить.

– Все это очень странно, – сказала она. – Владислава Константиновна хорошо о вас отзывается. Я думала, вы подружились. Вообще-то в следующем году она будет работать в нашей школе. И она просила, чтобы ей отдали вашу группу насовсем.

– Нет! – в ужасе завопили все, кроме Даши. – Не надо насовсем! Мы не хотим к ней! Отдайте нам нашу Лидию Сергеевну!

– Хорошо, я поговорю с Владиславой Константиновной, – пообещала Ольга Викторовна. – Постараемся разобраться.

– Ничего не получится, – сказал Ромка, когда она ушла. – Нас никто не послушает. Учителя всегда заодно. Не видать нам больше Лидии Сергеевны.

– Я знаю, что надо делать. Надо все рассказать родителям, – предложил Максим. – Им не понравится, что мы съехали на тройки. Сразу все! Они пойдут к директору, нажалуются на француженку, и она уйдет обратно в свой институт.

Все очень обрадовались. Какой молодец Данилов! Как здорово придумал. Родители – это не учителя. Родители всегда за своих детей. Они пойдут и уберут из школы Владиславу Константиновну. И к ним вернется Лидия Сергеевна. Почти месяц прошел, может, она уже здорова?

– Только надо, чтобы вся группа была заодно, – сказала Лера. – Чтобы все родители пришли вместе. А то что же это получится: кому-то Владислава Константиновна плохая, а кому-то хорошая?

И она многозначительно посмотрела на Дашу.

– Мои родители никуда не пойдут, – отрезала та. – Я им ничего говорить не буду.

– А Каткова всегда против всех! – закричал Стас. – Она даже списывать не дает.

– Да ты и когда списываешь, двойки получаешь, – сказала ему Даша. – А вы все против Владиславы Константиновны, потому что у нее учиться надо. А вы хотите снова в телефоны играть и домашку не делать, как у Лидии Сергеевны. И пятерки ни за что получать, как раньше.

– Отличницы все такие вредные, – сказал Максим. – Ладно, мы и без нее обойдемся. Остальные все согласны?

– Все! – дружно взревела группа.

И все отправились по домам настраивать родителей против новой француженки.

Через неделю в школу вернулась Лидия Сергеевна. Ее рука была еще в гипсе, и учительница прикрывала ее длинной шалью. «Французы» не ожидали ее увидеть и кинулись к ней, едва не сбив с ног.

– Лидия Сергеевна! Вот это да! А нам сказали, что вы к нам больше не придете! Но мы все равно вас ждали, – радостно выкрикивали они, окружив ее плотным кольцом.

– Да куда же я от вас денусь? – улыбалась Лидия Сергеевна. – Как же я могу вас бросить? Вы же моя любимая группа. Я пока только вас буду учить, меня попросили к вам пораньше выйти. Я ведь еще болею. – Она показала руку в гипсе.

– Это все ваши родители, – прошипела Даша Ромке, когда все расселись по своим местам. – Это из-за них Лидию Сергеевну вернули. Даже долечиться не дали.

– Ты что, не рада ей? – спросил Ромка.

– Рада. Я ее тоже люблю. Только учиться хочу у Владиславы Константиновны. А она теперь будет учить не нас, а «французов» из третьего «Б». Ее туда перевели, – прошептала Даша.

– Вот пусть теперь они мучаются. А мы заживем по-старому! – потер руки Ромка.

Но по-старому почему-то не выходило. Ненастоящие пятерки уже не радовали. Хотелось снова получить четверку с минусом или даже тройку, но свою, честно заработанную. Домашнее задание казалось слишком легким, тексты переводились как-то быстро и без усилий, незнакомые слова заучивались за десять минут. А трудные звуки сами собой произносились правильно, даже получилось выговорить французскую «р» горлом! Именно так, как требовала Владислава Константиновна. Ромка весь вечер этому радовался, ходил по дому и проговаривал все слова с буквой «р»: «мер-р-р-си», «пар-р-р-дон», «о’р-р-ревуар-р-р». Очень красиво получалось, прямо как у настоящих французов.

А однажды Лидия Сергеевна задала наизусть стихотворение на французском языке. Оно было трудное и совсем не складное. Но Ромка его все равно выучил, да так, что от зубов отскакивало. Сама Владислава Константиновна поставила бы ему пять! Ромка бежал на урок как на праздник. Наконец-то пятерка будет настоящая и честная. Он весь вечер трудился, чтобы ее получить.

– Орешкин, ты в курсе? – спросил Стас на перемене перед уроком французского.

– О чем? – не понял Ромка.

– Что нам стихотворение не задавали.

– Как не задавали? Задавали.

– Ну ты чего, не понимаешь? Будто бы не задавали. Никто же не выучил.

– Я выучил.

– Орешкин! Смотри не вздумай отвечать!

– Почему?!

– Ты дурак? Потому что, если мы все будем говорить, что нам не задавали, Лидия Сергеевна подумает, что хотела нам задать, да забыла. Всегда же так делали! Ты хочешь всю группу сдать?

– Но я-то выучил! – в отчаянии закричал Ромка. – Я пятерку хотел получить.

– Да она тебе ее и так поставит, – успокоил Стас. – Без всякого стиха.

– Но я хотел… – Ромка замолчал. Разве объяснишь Ковальчуку, что он хотел ответить по-честному? Разве Ковальчук поймет, что ему вдруг понравилось учить иностранный язык? Вот если бы Каткова была, она бы его поддержала. Но Каткова как раз сейчас болеет, а в одиночку против всей группы не пойдешь.

На проверочном тесте в конце четверти все поголовно списывали с учебника. Ромка отсел на заднюю парту и упорно пытался делать задания сам. У него ничего не получалось, он не знал этого материала. Они с Владиславой Константиновной не успели до него добраться. На соседней парте пыхтела Каткова. Она тоже принципиально никуда не смотрела, ни в свою тетрадь с правилами, ни в учебник. А ведь он лежал совсем рядом, на парте, только руку протяни. Лидия Сергеевна сама сказала, что, если встретится что-то трудное, можно свериться с учебником. Но так хотелось написать самостоятельно! Даже азарт появился: смогу или не смогу?

Даша с Ромкой переглядывались время от времени и глазами спрашивали друг друга: «Ну как?» И так же молча отвечали: «Плохо!»

– Сколько заданий сделал? – прошептала Даша в конце урока. – Я – три из пяти.

– А я – только два, – вздохнул Ромка.

– Кэль кошмар! – покачала головой Даша, и они тихонько засмеялись.

За тест оба получили по тройке. А у всех остальных на листочках красовались пятерки.

– Вот это я понимаю! – воскликнул Максим, держа свой тест высоко над головой. – Вот это совсем другое дело! Такой французский мне нравится.

– И чему ты радуешься? – спросила Даша. – Ты же сам понимаешь, что ничего не знаешь.

– А зачем знать? Главное – оценка, – сказал Артем. – Зато теперь у меня за четверть четыре выйдет. А если бы не Владислава Константиновна со своими тройками, вообще пятерка была бы.

– Липовая, – добавил Ромка.

– Ой, а ты, Орешкин, лучше помолчи! – воскликнул Стас. – У вас с Катковой вообще трояки. Вы даже с учебника списать не смогли!

– Не захотели, – поправила Даша.

– Ага, конечно! Специально на тройки написали, – сказала Яна. – Не захотели хорошие оценки получить. Вы всё врете!

Ромка только вздохнул. Неудивительно, что никто не верит. Еще две недели назад он и сам не поверил бы.

А на каникулах Ромку ждал сюрприз. Папа взял его с собой на встречу с любимой футбольной командой. Ромка был отчаянным болельщиком, даже всю свою комнату обклеил плакатами известных футболистов. Он и в футбольную секцию с первого класса ходил. А папа футбол не очень любил. Он работал фотокорреспондентом, и ему поручили фотографировать эту встречу для своей газеты.

Ромка был вне себя от счастья. Он увидит всех любимых игроков! А может быть, возьмет автографы. Ромка даже футбольный мяч прихватил для этого. Конечно, им потом нельзя будет играть. Зато в секции все просто умрут от зависти, когда он принесет мяч, весь исписанный известными фамилиями!

Встреча проходила в небольшом зале, полностью забитом футбольными фанатами и разными корреспондентами, с фотоаппаратами и микрофонами. Ромке досталось не очень удачное место в самом конце зала, и он почти ничего не видел.

В конце встречи футболисты стали раздавать автографы. Ромка сам ни за что не пролез бы сквозь толпу болельщиков, которая их окружила. Но с помощью папы ему удалось подобраться к центральному столу и протянуть мяч вратарю и лучшему полузащитнику.

– Ну что, доволен? – спросил папа.

– Еще бы! – радостно выдохнул Ромка и прижал к себе мяч с драгоценными автографами.

– А вон к тому не пойдешь? – Папа кивнул на смуглого футболиста за крайним столом.

– Пап, это же легионер, он француз. Что я ему скажу?

– Но ты же, кажется, французский изучаешь? Ты что, до сих пор не знаешь, как поздороваться и поблагодарить? А то, что тебе нужен автограф, он и сам поймет.

Ромка посмотрел на папу и решительно двинулся к французскому футболисту. А когда подошел, на него напала противная дрожь, горло будто тисками сдавило, и он едва смог выдавить из себя: