Известно лишь одно – мы, все здесь сидящие, видели эти иссушенные зноем пейзажи в первый и в последний раз. Оттуда, куда нас доставят, мы уже не вернемся живыми.

Нас, похищенных девушек, отловили по одной, насильно собрали вместе и теперь везут на убой.

Ни в чем не повинных.

Молодых, и уже с перечеркнутыми судьбами.

Ни одна из нас не знала историю другой. Из какого кто города, из какой семьи. Но еще вчера кто-то из нас возможно работал врачом, а кто-то начальником, кто-то уборщицей или, как я, студенткой второго курса. Но с тех пор, как мы тут оказались, в этом проклятом фургоне, наша ценность как людей стала обезличена. Мы все больше никто. Все едины в своей участи, все равны перед смертью, которая не за горами.

Мы стали жертвами не по своей вине. Изможденные без еды и воды, в духоте и шуме, покалеченные, избитые, в грязи, ссадинах и синяках.

Кому-то из девушек, как мне, толком не оказавшей сопротивления при похищении, повезло больше, отделалась малой кровью.

А у некоторых была разбита губа, сломан нос, либо же заплыл глаз.

Одежда у всех нас была частично порвана. Руки, у кого-то связанные, а у кого-то с кровавыми следами на запястьях от тугих веревок, смиренно покоились на коленях.

Кто эти «люди» и чем руководствовались, отбирая нас и с какой целью похищая, никто из нас не знал. Но каждой ясно было лишь то, что эти твари похитили нас, чтобы неминуемо убить. Медленно либо быстро, мучительно или нет – а это уж как повезет.

Везли нас долго. Дорога плохая, ухабистая. Фургон то и дело подпрыгивал на кочках, стены трясло.

Вечный, непрекращающийся аккомпанемент грохота, скрежета и скрипов давили на уши и напоминали о том, что всё пережитое уже – всего лишь начальная точка на пути кровавых страданий и первобытного ужаса.

Из-за общей слабости, я едва была способна усидеть прямо, чтобы не качаться из стороны в сторону и не испытывать судьбу. Невзирая на усталость и головную боль, я запрещала себе засыпать, с частой периодичностью стукаясь затылком о стену фургона. Намеренно заставляя свой разум взбодриться и беспрестанно напоминая себе в мыслях, что смерть куда ближе, чем кажется.

Волосы безнадежно слиплись и закрывали часть лица от ненавистного мне острого взгляда чернокожего цербера. Кровь из раны на голове уже не сочилась. Она запеклась, засохла и почти не напоминала о себе. Зато пальцы были сплошь в занозах. А под ногтями, частично сорванными в результате противостояния похитителям, въелась грязь вперемешку с кровью.

Тошнота не прекращалась. Равно как и сердце стучало почаще мотора, не позволяя мне отвлечься и забыться даже на секунду.

Ведь под ногами – кровь и мозги одной из нас, и всё это растеклось по полу фургона.

Безголовое тело пленницы, обнаженное до пояса, лежало прямо перед нашими глазами.

Нам, насмерть запуганным жертвам, только и оставалось, что безропотно глядеть на ту несчастную, которая поплатилась за свою смелость и попытку спастись.

Мы все сидели тихо, смирно, голов не поднимали. Боялись, что одна из нас незамедлительно станет следующей, если вдруг чернокожему церберу, следившему за порядком в фургоне, снова что-то не понравится.

Никто из нас, пленниц, не просил о пощаде. Никто не догадывался, как долго мы протянем. Мы все смиренно сидели с опущенными головами и просто ждали чуда. Наивные и глупые мы…

– Как думаешь, он понимает наш язык? – шепнула мне рядом сидящая, тонкая зеленоглазая шатенка с разбитой губой.

Она имела в виду чернокожего цербера. Безжалостное чудовище с автоматом, с гордым видом восседавшее напротив нас.

Мы с ней быстро переглянулись и тут же замерли в ожидании сурового наказания за болтовню.

Цербер же, покосившись на нас, отвлекся на изучение своего автомата.

Конечно, не понимает он наш язык. Он же не цивилизованный. Он дикарь.

Я побоялась выражать свое мнение насчёт чернокожего цербера вслух. Лишь осторожно взглянула на него из-под слипшихся прядей.

Получилось прямо в глаза.

Он поглядел на меня, а я на него.

Мельком. Секунда всего. Но и этого хватило, чтобы испугаться и быстро опустить взгляд на свои руки.

Только бы не застрелил…

– Это самая жуткая тварь, которую я видела… – едва слышно прошептала мне шатенка и пугливо смолкла.

Я качнула головой в знак того, что согласна с её доводами насчет цербера, и снова поглядела на него украдкой.

Чёрт…

Мне показалось… или он… ухмыльнулся???

Я пригляделась к нему получше.

Точно же. Ухмыляется. Расслышал, значит. Понимает он нашу речь.

Несомненно, это самая жуткая и безжалостная тварь, которую нам всем не посчастливилось встретить.

Убийца. Психопат.

Хладнокровная и беспощадная сволочь. Монстр во плоти. Жуткая тварь, и гордится этим. Он этим живёт. В этом весь смысл его поганого существования. Его тешит то, как о нем отзываются, называя его самой жуткой тварью. Он не человек ни на грамм, и наверняка долго к этому шел.

И как долго мне осталось жить, знает только он.

На мгновение я забылась. И позволила себе поглядеть на него дольше одной секунды. И он это заметил.

Доли секунды мне хватило, чтобы до смерти испугаться за свою жизнь.

Но и отвернуться не нашлось смелости. Хоть и понимала, что прямо сейчас смертельно рискую составить компанию той несчастной, которой он уже разнес череп за неповиновение.

– Вить! Шеф спрашивает, как обстановка? Довезем хотя бы одну, или всех отстрелишь?

– Одну довезем. Может быть. – ответил цербер басом, оскалившись в щербатой улыбке и снова обратив свой беспощадный не моргающий взор прямиком на меня.

Чернокожего цербера звать Витя?

В каком месте он Витя?

Высоченный, огромный, сильный африканец, у которого специфически грубые и крупные черты лица. Глаза чёрные как смоль, крайне надменный взгляд.

Ясно же, что цербер родом из Африки. И что он совсем не похож на Витю. Даже отдаленно.

Цербер глядел всю оставшуюся дорогу в основном на меня. Пристально, изучающе. Оценивал возможно. Может, я его чем-то удивила несколько больше, чем другие пленницы. А возможно, раздумывал, каким способом расправится со мной.

Что бы не вертелось в голове у этого Витьки… Жуть лютая берет от него. Не по себе от одного только взгляда.

Хищного.

Варварского.

Повелительного.

Маниакально настойчивого.

Раздевающего. И расчленяющего одновременно.

Что угодно в этом взгляде прочесть можно было, кроме непосредственно жалости.

Жалости там не было ни капли.

Глава 2

Безопасно – спать одной,

Там, где нет людских троп…

Sopor Aeternus, «It is safe to sleep alone».

Несколькими днями ранее....

Перед началом нового учебного года, я приехала на поселок на окраине, чтобы с подругой давней встретиться.

Вот уже год, как я уехала учиться в другой город, а подруга Оксана перестала заходить в соцсети, и номер мобильного почему-то сменила.

На душе было неспокойно, и я, в очередной раз проверив, появилась ли она в соцсети, поехала к ней домой. Надеялась повидаться.

Само собой, я понимала, что в ее жизни возникли сложности, ведь подруга многодетная, от мужа алиментов не получала, растила детей одна. И от мамы ее, страдающей алкогольной зависимостью и не задерживающейся ни на одной работе дольше месяца, помощи ожидать не стоило.

Но увидев брошенный дом с выбитыми стеклами и выломанной входной дверью, тревожность и непонимание во мне лишь усилились.

Не могла же Оксана переехать… Где бы она деньги достала на новое жилье? Может, все-таки муж одумался и забрал её с детьми к себе?

На всякий случай, я постучала в калитку. Возможно, Оксана и правда переехала, а здесь теперь живет кто-то другой. Хотя не похоже, чтобы дом был жилым. Слишком уж запущенно выглядит и сам дом, и высокой травой вокруг всё поросло.

Спустя несколько минут моих попыток достучаться до хозяйки дома, из калитки напротив вышла пожилая соседка и грубым тоном спросила, что мне здесь надо.

– Здравствуйте! – крикнула я ей и вежливо улыбнулась. – Подскажите, Оксана переехала? Я подруга ее…

– Умерла Оксана. Детей забрали опекуны. Вот такая трагедия.

Соседка рассказала, что подруги моей не стало в начале года – в ночь на Первое января.

Вот тебе и приехала я в гости. Обещала подруге сколько месяцев, а всё времени навестить не находилось.

Так и не свиделись мы, и теперь вообще не свидимся. Где похоронена она, и куда делась её пьющая мать, соседка не знала сама.

После услышанного, я ещё долго простояла как стукнутая, в полнейшем замешательстве глядя на опустевший дом, и не могла поверить в то, что это правда. Затем, не сдерживая горьких слёз и всхлипов, отправилась в единственный магазин на остановке.

Там купила дешевый алкоголь и вернулась к дому. Зашла в него по привычке, словно меня там ждали, села за кухонный стол, огляделась.

Когда-то мы с Оксаной тут сидели. И праздновали дни рождения, и грустили из-за жизненных неурядиц, и просто общались о том и о сем. Много времени мы провели за этим столом.

Теперь и холодильника на кухне, поросшей пылью и плесенью, нет. Телевизора тоже и почти всей мебели – дом был практически пуст и частично порушен.

Относительно ценные вещи, за которые можно было выручить хоть какую-то копейку, давно вынесены местными алкашами.

Даже старой печки не имелось – выкорчевали ради металла.

Всё, что можно было украсть в этом доме, украли, продали и пропили.

А ведь когда-то в этом доме звучал детский смех. А теперь детей забрали опекуны, а их мама умерла в самом расцвете лет. К тому же будучи беременной ребенком, который погиб вместе с ней.

Онкология никого не щадит.

Как жаль, что подруга моя слишком поздно узнала об этом диагнозе. Возможно, сейчас было бы всё иначе, если бы она взялась за лечение раньше.

Помянув подругу шёпотом, я встала и прошлась по комнатам. Воображая невыносимые для сердца детали случившейся здесь трагедии и рыдая от этого.

31 декабря. Волшебный праздник, который так ждут дети.

Бой курантов.

И труп мамы лежит.

Рядом подарки и накрытый стол.

Детям без мамы остаться в Новый Год.

Худшего стечения обстоятельств и представить сложно…

Дедушки, бабушки, родственники и папашка не забрали детей. Их, бедняжек, сироток, с травмами на всю жизнь, сперва определили в детский дом, а потом в приемную семью.

Как же так… Как несправедливо.

Это всё не укладывается в моей голове. Это не может быть правдой.

Глава 3

Засиделась я допоздна.

Всё вспоминала подругу и наше общение на протяжении восьми лет.

Не хотелось покидать ее дом, так хотелось ее дождаться.

В сердце имелась частичка надежды, что соседка жестоко обманула меня, и подруга на самом деле не умерла, а просто переехала в дом с лучшими условиями.

За окном совсем стемнело, автобусы в это время уже не ходили, только в соседнем поселке можно было успеть на последний.

И я, взяв себя в руки, отправилась в соседний поселок.

Какой-то подозрительный парень стоял на остановке и косился на меня.

Весь поджарый, высокий, щеки впалые. Глазами так и шныряет то по сторонам, то по мне.

Кроме меня и его, на улице ни души.

Испугавшись, я быстро прошла мимо него, делая вид, что в магазин за углом нацелилась.

Жуткий тип. Наркоман небось. Пялится так, как будто недоброе замыслил.

Надо бы быстрее уходить отсюда.

Магазин за углом, к сожалению, был закрыт.

Пришлось немного постоять перед дверью и вернуться к остановке, так как путь до соседнего поселка пролегал мимо нее.

Наркоман тот, и еще двое вместе с ним, стояли там же, кого-то активно высматривая.

Понимая, что лучше бы вернуться к дому подруги, так как вероятность встретить по дороге хоть кого-то, кто сможет помочь, я прошла мимо них максимально уверенно, стараясь не оборачиваться и не показывать, что боюсь.

Они же последовали за мной. Чтобы они думали, что я живу здесь и вот-вот зайду домой, я достала из кармана ключи и потрясла ими, чтобы зазвенели.

Только вот эти трое наркоманов не отставали от меня и никуда не сворачивали.

Если они заметят, что я иду в заброшенный дом, однозначно не отстанут. И неизвестно что сделают со мной. Без свидетелей.

Обернувшись, я с тихим ужасом подметила, что те ублюдки ускорили шаг и вот-вот настигнут меня.

Чтоб им надо от меня?

Небось обокрасть хотят. Сволочи.

Я забежала во двор и нырнула за дом.

Понимая, что в самом доме спрятаться негде, и никого из соседей не знаю, ничего другого мне не оставалось.

Глава 4

Чуть погодя я уловила чутким слухом, как скрипит калитка, а затем и крыльцо.

Они зашли в дом.

И у меня появился шанс их обхитрить.

Осторожно наступая на битые стекла, я обошла дом вдоль стены и вскоре добралась до калитки.

Рассчитывая, что все трое рыщут в доме, и никто до сих пор не додумался обыскать двор, мне ничего не оставалось, как делать оттуда ноги.

Выглянув из-за угла дома и убедившись в том, что крыльцо никто не стережет, я распахнула калитку и побежала что есть сил.

Вспомнилось, что неподалёку, где-то через триста или чуть больше метров, будет ставок, и там есть пешеходный старый мост, по которому можно попасть в соседний поселок в разы быстрее, чем по асфальтированной дороге.

Минут пятнадцать, и я буду на месте. Как раз успею на последний автобус до центра.

Пробежав немало, я выдохлась и перешла на быстрый шаг. Но заметив, что ни черта не оторвалась, и эти трое уже возле ставка шарятся, я вновь побежала.

Так и не успев перевести дыхание и совладать с чувством первобытного страха.

Оставалось преодолеть совсем немного опасного пути, и начнутся многоэтажные дома.

В поселке полно гаражей, и я смогу спрятаться. Но проблема в том, что дорога всего одна, и меня на ней однозначно заметят.

Недолго раздумывая, я решила добраться до остановки другим путем, через дворы панельных многоэтажек.

Заодно и расстояние срезать.

Хоть бы автобус не ушел раньше…

Обернулась назад, а они меня видят и за мной неуклонно следуют. Страх опутал мое тело с головы до ног.

И никого на улице нет в такое время, как назло. Даже если закричу о помощи, эти трое меня убьют быстрее, чем кто-то с балкона услышит и попробует вмешаться.

Повезло, что во дворе уйма гаражей, буквально один на другом стоят.

Спрячусь там и пережду. Черт с ним, с автобусом. Хоть бы живой тут остаться…

Оторвавшись от наркоманов лишь благодаря тому, что траву возле многоэтажек не успели скосить, и стоило мне, мелкорослой худышке, пригнуться, как полностью исчезла из их виду, я юрко нырнула в узкий проход между гаражей.

Слыша шаги позади себя, я принялась петлять по лабиринтам самостроя. Я кружила и кружила, едва слышно ступая в темноту. И кажется, оторвалась.

Эти трое сволочей рыскали где-то рядом.

Где именно они трутся, не видела и не могла видеть. Но подозревала, что они очень близко, так как слышала их притихший недовольный говор между собой.

Они не могли сообразить, куда я подевалась, но и не уходили. Судя по всему, будут преследовать меня до последнего.

Но я уже не чувствовала себя беззащитной жертвой.

Ничего не стоит затеряться в гаражах и переждать, пока этим наркоманам наконец не надоест искать меня ради старого мобильника, серёжек и пары соток в кармане.

Я была уверена, что мне удастся выпутаться из передряги и уйти невредимой, как тут телефон зазвонил.

Пыталась его достать, сжимая со всех сторон в надежде отыскать заветную кнопку регулировки громкости и отключить мелодию, пока она не стала громче.

Но чертова «молния» зажевала подкладку кармана.

Не расстёгивается! Я попалась!

– Вон она! Хватай! – крикнул один из них.

Так и не разобравшись с «молнией» и не отключив мелодию, я стремглав побежала прочь к дороге.

В надежде, что хоть какая-то машина будет проезжать мимо, и меня подберут или хотя бы спугнут грабителей.

На повороте я заметила фургон.

Белый, грязный, ничем не примечательный, лишь кроме того, что не имел номеров.

За неимением других вариантов, я поспешила к фургону.

Ведь водитель, судя по включенным габаритам сего транспортного средства, находился внутри.

Но в тот момент, когда я замедлила шаг уже перед самим фургоном, задняя дверь распахнулась. Из фургона выпрыгнул кто-то в черном и оглушил меня ударом по голове.

***

Очнулась уже в фургоне. Днём.

Следующим или же нет, понятия не имела.

Неизвестно, сколько времени я провела в отключке и как долго нахожусь в пути.

Голова страшно болит. Карман порван. Телефона нет.

Я была здесь не одна. Со мной в фургоне сидело ещё четверо девушек, таких же как я, похищенных и не понимавших, за что.

А напротив разместился чернокожий цербер, следивший за тем, чтобы мы вели себя послушно.

Нас куда-то везли.

– Вы крупно пожалеете, твари! – храбро выкрикнула одна из пленниц, не выдержав это терпеть. – Мой папа прокурор! Он найдет и прикончит каждого из вас!

Чернокожий цербер, двинув бровью, развернулся и дважды стукнул кулаком по стене фургона.

Фургон совершил остановку.

Вскоре дверь открылась, и другой бандит, до того сидевший в кабине с водителем, или это был сам водитель, приказал ей выходить.

Девушка заплакала и принялась умолять их смиловаться. Но её слезы и мольбы не тронули бандитов.

Чернокожий цербер взял её за волосы и жестоким образом выволок из фургона.

Затем раздался выстрел.

Чернокожий цербер вернулся где-то спустя минуту, и, как ни в чем не бывало, сел на свое место.

Этот зверь убил ее…

Он застрелил ту девушку…

Я с ужасом и непониманием глядела на него, на этого садиста.

Безжалостного.

Чудовищного.

Чёрного.

Глядела и не понимала, как таких земля носит.

Цербер заметил мое молчаливое негодование и презрительно двинул бровью.

Мол, че ты пялишься, тоже хочешь «самовыпилиться»?..

Нет, не хочу. Мне жить хочется.

Очень хочется жить.

Я опустила глаза. С непосильной горечью перемалывая в памяти, как попала в ужасную беду. И что теперь вряд ли вернусь домой. Ни живой, ни мертвой. Даже тела моего не найдут.

– Эй, курвы! Принимайте подружку! И так будет с каждой, кто вякнет хоть слово!

Бандит швырнул нам под ноги тело убитой девушки и захлопнул двери фургона.

Дальше мы поехали молча.

Нас, запуганных до смерти пленниц, осталось всего четверо.

Глава 5

За запыленным окном скрипучего фургона – голая степь, испепеленная зноем. Гиблая местность.

Неизвестно где, почему, за какие грехи.