Репертуар русского театра. Издаваемый И. Песоцким. Третья книжка. Месяц март…

За перепечатанным «Гамлетом» следует, тоже перепечатанная (из 50-го № «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду»«на 1837 г.), очень хорошенькая статейка г. Мундта «Биография Карла-Лудовика Дидло, бывшего балетмейстера императорских санкт-петербургских театров».

За оною следует новая (то есть не перепечатанная) статья, под следующим длинным и громким заглавием: «Панорамический взгляд на современное состояние театров в Санкт-Петербурге, или Характеристические очерки театральной публики, драматических артистов и писателей»^{7}. Г-н сочинитель этой статьи очень хорошо понимает выгоду громких и длинных заглавий вроде самонужнейших, пренаиполезнейших лечебников и самонаипреполезнейших поваренных книг. Что же в этой статье? – Да, собственно-то, ничего; она напоминает своим содержанием известную статью в «Новоселье» г. Смирдина: «Ничто», замечательную тем, что сочинитель ее весь вылился в ничто;^{8} но в ней множество курьезных диковинок, подобных тем, которые именно за свое уродство и сохраняются в банках со спиртом, в кунсткамерах. Укажем на них для удовольствия и потехи современников и как назидательный факт для потомства.

Говоря о петербургском французском театре, сочинитель статьи хвалит в г-же Аллан светскость манеров и уменье петь куплеты; последнее достоинство он заставляет ее разделять с г. Аллан; но больше этого, кажется, ничего в них не заметил. Впрочем, это произошло, вероятно, от недостатка наблюдательности или от близорукости взгляда, а совсем не от недостатка усердия: г. сочинитель хвалит г-жу Аллан со всевозможным усердием, точно так же, как и г-жу Асенкову. Это напомнило нам одно лицо в прекрасной повести графа Соллогуба «Большой свет», – именно, того господина, франта среднего общества и героя легоньких балков, который спрашивает Леонина: «Йет ву каню авек ле Чуфырин е ле Курмицын?»^[7] и который, прикидываясь любителем французского театра, с таким самодовольствием повторяет: «Люблю Allan! Что это за удивительная актриса! Впрочем, надо сказать правду, и Асенкова недурна, особливо в гусарском костюме. Мы с Петрушей и Ваней всегда ее вызываем»^{9}. В г. Берне «сочинитель» видит не больше, как превосходного актера в ролях буффонских или фарсах (стр. 15), простодушно не подозревая в нем истинного художника, для убеждения чего достаточно увидеть его хоть в роли графа de Miremont, в комедии Скриба «La camaraderie»^[8]. Далее, сочинитель с глубоким чувством истинного дилетанта говорит, что «буфет Михайловского театра не весьма озабочен требованиями и всегда просторен» (стр. 14): кому не известно, что буфет тесно связан с искусством? По крайней мере так думает известный, и притом самый многочисленный род дилетантов искусства! Г-на Сосницкого сочинитель превозносит до небес, как великого гения сценического искусства, а в г. Мартынове видит не больше, как «отлично хорошего буффо, то есть комика, разыгрывающего не характерные, но смешные роли, карикатуры» (стр. 24). В самом деле, г. Сосницкий необыкновенно умный артист: сценический ум, при опытности и привычке к сцене, иногда делает у него незаметным недостаток вдохновения и творческого таланта, – недостаток, который особенно ощутителен в ролях, художественно созданных, как, например, в роли городничего в «Ревизоре», в которой г. Сосницкий столько же плох, сколько Щепкин превосходен. Что же до г. Мартынова, то – в добрый час молвить, в худой помолчать! – мы видим в нем золотой самородок сценического таланта, – и если г. Мартынов, не обольщаясь своими успехами, будет ревностно и бескорыстно трудиться в изучении своего искусства, не стоять на одном месте, но идти все вперед и вперед, то из него выйдет со временем нечто посущественнее многих и многих водвильных гениев Александрийского театра, – и только чуждые сфере искусства отношения, какие-нибудь camaraderies^[9], могут так пристрастно унижать его природный талант…^{10}