Психиатрия

Иллюстрация. Д., 25 лет, сам вызвал бригаду скорой помощи. Сообщил, что час назад с целью покончить с собой принял 50 таблеток аминазина и столько же амитриптилина, но вскоре испугался смерти. Доставлен в токсикологический центр, где находился в течение трех суток. Перед выпиской врачу центра рассказал, что слышит голоса, они «приказывают» ему покончить с собой. Переведен в психиатрическое отделение. Врачу-психиатру жаловался, что слышит голоса «как по радио» или «во сне», испытывает устрашающие видения, что его мысли контролируют, передают их на расстояние. Сообщил также о приступах плохого настроения. Говорил, что начиная с 16 лет неоднократно лечился у психиатров по поводу депрессии и шизофрении. Рассказал, что его отец – знаменитый подводник, трагически погибший несколько лет назад. Мать работала врачом, год назад была убита при неизвестных обстоятельствах. Он сам занимается поисками убийцы, уверен, что найдёт и уничтожит его и всю его семью. Рассказывал также, что успешно играл на бирже, был очень богат, но теперь разорился, имеет большие долги.

Находясь в отделении, отчётливо выделялся среди других больных. Персонал заметил, что пациент их запугивает, груб с ними, забирает у них пищу, сигареты, командует ими. Доволен своим теперешним положением в больнице, условиями пребывания в отделении не тяготится, не просится домой, на выписку. Считает, что болен шизофренией, пытается это доказывать, ссылается при этом на свои наблюдения за пациентами отделения, – «у него то же, что у них». Убедительных данных за душевное заболевание не установлено. Настроение слегка приподнятое, мышление последовательное, эмоции живые, выразительные. В присутствии медперсонала и на беседах с врачом поведение притворное.

Сведений, подтверждающих лечение у психиатров в прошлом, обнаружить не удалось. Семейный анамнез, скорее всего, вымышлен (объективных данных нет). Криминальный анамнез, установка на инвалидность отсутствуют. Оснований полагать, что пациент стремится доказать, что он невменяем либо недееспособен, также нет. Когда больного изобличают во лжи, он ещё активнее жалуется на депрессию, голоса, нежелание жить, просит лечить его, назначить ему антидепрессанты, нейролептики, снотворные. Перед выпиской вновь стал активно жаловаться на депрессию, суицидные побуждения, императивные голоса, а также на видения скелетов. Недоволен врачом. Выписан под наблюдение психиатра с диагнозом «истерическая психопатия».

3) Искусственное расстройство через представителя – изображение соматического или психического расстройства у другого индивида, зависимого от пациента. Наиболее распространёнными и типичными являются случаи, в которых болезнь у ребёнка вызывает его мать. Отец или отчим остаётся при этом в стороне, активного участия он не принимает, но и не оказывает противодействия матери ребёнка. Клиническая картина расстройства однотипна. Обычно мать сочиняет фальшивый анамнез болезни ребёнка и намеренно создаёт некую патологию пищеварительной, мочеполовой, нервной или другой системы организма. Выясняется, например, что мать дает ребенку слабительные, рвотные средства, диуретики, нейролептики, средства бытовой химии, другие вещества, опасные для здоровья и жизни. Известны случаи смерти представителей пациентов. По опросам детских врачей, искусственное расстройство через представителя встречается значительно чаще, чем отражает официальная статистика, – практически каждый врач мог вспомнить хотя бы один такой случай.

Рекомендуется поэтому проявлять настороженность в тех случаях, когда выявляется атипичная картина расстройств, неоправданные и неотложные визиты к врачу следуют один за другим, а результаты анализов не согласуются друг с другом и клинической симптоматикой. При подозрении на недоверие врачей к себе, пациенты прерывают с ним контакты, обращаются затем в другие лечебные учреждения, где повторяется та же или подобная история. Обычно пациенты проявляют немалую осведомленность и живой интерес к тому, что касается медицины, в прошлом некоторые из них были медиками или страдали искусственным расстройством сами. Предполагают, что настоящее расстройство является как бы викарным, заместительным, провоцируемым какими-то психологическими и межличностными проблемами.

4) Смешанное искусственное расстройство – характеризуется тем, что пациенты представляют симптомы физического или психологического характера одновременно либо поочередно. Некоторые случаи расстройства дополняются симптомами фантастической псевдологии или патологической лживости.

6. Псевдология – патологическая лживость, отличающаяся как от фантастической псевдологии, так и от обычной, повседневной лживости, в той или иной мере свойственной подавляющему большинству людей. Основное отличие от фантастической псевдологии состоит в том, что псевдологи лгут в пределах правдоподобия, с определённой целью и при этом осознают факт обмана, не отождествляют плоды своей фантазии и действительность. Отличить собственно псевдологию от банальной лживости сложнее, четких критериев тут нет, а границы между ними размыты. Неизвестно, помогают ли в этом детекторы лжи.

Авторы, специально изучавшие феномен лживости (Экман, 2000; и др.), указывают на его широкое распространение. Более того, утверждают, что лживость необходима не только политикам и дипломатам, она нужна всем, в том числе родителям, педагогам и богословам.

Так, Г. Штайер утверждает: «Нам более пристала не столько мораль, сколько необходимость выжить. На любом уровне, от самого отчаянного стремления спрятаться до поэтического восторга, лингвистическая способность скрывать, обманывать, напускать туману, выдумывать незаменима для сохранения человеческого сознания и развития человека в обществе». Лгать, таким образом, не только полезно, но и необходимо. Западная политическая элита, судя по сообщениям СМИ РФ, лжива до болезненной степени – до «политической шизофрении».

С этой точки зрения о патологической лживости не может быть и речи, анормальными, напротив, являются правдивость и искренность. Упомянутую позицию представителей свободного мира и там разделяют не все. Не менее известные представители того же мира утверждают, что лживость не свойственна зрелому и адекватному человеку, которого отличают откровенность и правдивость. Итак, вопрос состоит не в том, хорошо или плохо лгать, а в том, каковы критерии патологической лживости. Предположительно, они таковы:

– принятие склонности обманывать кого-либо, в том числе и самого себя, то есть оценка лживости как естественного и натурального качества собственной личности;

– позитивная оценка собственной лживости;

– ложь не причиняет псевдологу угрызений совести, напротив, сопровождается положительными эмоциями, порой напоминающей состояние экстаза, – «восторга надувательства». Тем самым лживость подкрепляется и всё более укореняется в личности, превращается в патологическую потребность;

– бесчестность псевдолога повышает его самооценку. Напротив, быть правдивым неприемлемо, это качество ассоциируется в его сознании с личностным дефицитом. Честность в глазах псевдолога – это не то, что заслуживает уважения, а качество, позволяющее обманывать с выгодой для себя;

– лживость, став неискоренимой особенностью личности, побуждает к мошенничеству, в котором индивид может быть наиболее успешным. Псевдолог едва ли выберет профессию, которая предполагает ответственное отношение к делу или может приносить пользу;

– склонность лгать сочетается у псевдолога с другими анормальными качествами личности: алчностью, тщеславием, моральным дефицитом и т. п.

Существует, по крайней мере, четыре типа псевдологов.

1) Профессиональные попрошайки – постоянные обитатели вокзалов, рынков, общественного транспорта и церквей, изображающие несчастных и пострадавших от несправедливости людей. И не всегда это одиночки, действующие на свой страх и риск. Существуют даже объединения попрошаек со свойственными им корпоративными нормами морали, поведения, навыками, праздниками, ритуалами. У В. В. Верещагина есть характерная в этом плане картина, изображающая группу дервишей в праздничных нарядах.

Типичным представителем псевдолога данного типа является попрошайка из фильма Г. Шенгелия «Менялы» (1992). Нищий, бывший «батальонный разведчик», сменив «мечи на орала», притворяется инвалидом войны, который потерял зрение, забыт государством и вдобавок ко всему в своей личной жизни пострадал от «штабного писаришки». За годы «труда» мошенник скопил немалое состояние, сколотил банду уголовников, но так и не смог преодолеть тягу к попрошайничеству.

Мошенники данного типа спекулируют не только на милосердии окружающих. Они паразитируют, в основном, на мелком тщеславии тех, кто хочет ощущать себя порядочным, великодушным, добродетельным человеком, но добивается этого не трудом и работой над собой, а мелкими подачками на публике;

2) Вечные лгуны типа гоголевского Ноздрёва – лица, органически лишённые правдивости, которые не могут не врать, они лгут по любому поводу и всем подряд, всегда и всюду, во вред себе и своей репутации, это лица, о которых обычно говорят, что они «заврались окончательно»;

3) Дипломированные обманщики, которые успешно и на законных основаниях паразитируют на невежестве окружающих. Они профессионально занимаются астрологией, гомеопатией, целительством, предсказаниями, рекламой, журналистикой, бизнесом, политикой. Близки к ним сводники, приживалы, карточные шулеры, сплетники, авантюристы и проходимцы;

4) Синдром Агасфера. Это симуляция болевого синдрома наркоманами с целью получить доступ к наркотикам, иным психоактивным препаратам. Как правило, пациенты мигрируют из одного лечебного учреждения в другое, где задерживаются на короткое время, обычно достаточное для изобличении их во лжи. Иногда пациенты появляются в лечебных учреждениях в определенное время года, например в зимний период, когда нет возможности добывать дикорастущие источники наркотических веществ, либо в периоды повышенной активности правоохранительных органов, на время очередной кампании перекрывающих каналы наркотрафика.

7. Виртуализация сознания. Весьма распространённое и давно известное явление. Характеризуется тем, что пациент иденифицирует себя с созданными силой воображения персонажами и моделями поведения Термин заимствован из работ Д. В. Жмурова (2005, 2007), в которых автор анализирует влияние жестоких компьютерных игр на поведение детей и подростков. Примерами виртуализации коллективного сознания могут служить популярность литературных персонажей: детектива Холмса, шпиона Д. Бонда, сказочного Г. Поттера, фантомов Голливуда, которым ставят памятники, отмечают дни рождения, в честь которых устраивают викторины и парады. Отсюда популярность и кинофильмов – художественные образы нередко оказывают на впечатлительных индивидов более глубокое впечатление, нежели их реальные прототипы.

Роли, которые играют актёры, а также выдуманные сюжеты нередко затмевают собою всё то, что было или происходит на самом деле, подменяя собой действительность. Известно, например, что Л. И. Брежнев, генсек компартии СССР, распорядился однажды наградить персонаж детективного фильма, полагая, что он и на самом деле прославленный герой-разведчик. Сами актёры, заигравшись, являются на публике в облике своих героев, – в гриме, шляпах, париках, с их жестами, интонациями голоса, манерамии, тем самым указывая, что они не вышли и не желают выходить из образа.

Разбросанные по всему миру «фабрики грёз» и множество работающих на них лиц упорно и со знанием психологии вдохновенно трудятся над тем, чтобы фикции выглядели куда более реалистично, чем действительность. И добиваются успеха: грань между реальным и виртуальным мирами сегодня исчезает, а для многих она исчезла бесследно и навсегда. Виртуализации сознания весьма способствуют современные технические средства, – телевидение и особенно интернет с его возможностью устанавливать непосредственные контакты с любой точкой мира в текущем режиме. Жертвы виртуализации мало чем отличаются от аутистов, для которых субъективное и воображаемое более актуально, чем реальное.

Не чуждо это и великим людям. Когда-то Гегель, своим оппонентам, указавшим, что его идеи не согласуются с действительностью, ответил: тем хуже для действительности. С тех пор виртуализация сознания, считают некоторые психологи, социологи и философы, прибрела массовый характер и превратилась в проблему, масштабы которой многократно превышают средневековые психические эпидемии. Одним из вариантов виртуализации сознания является интернет-зависимость.

Иллюстрация интернет-зависимости, предоставленная клиническим психологом Иркутского психотерапевтического центра. Женщина, 40 лет, замужем, мать троих детей, адвокат. Обратилась за помощью в анонимном порядке. Сразу же заявила, что в помощи психотерапевта не нуждается, ей нужен только психолог. Свою проблему представила так. Несколько лет она пользуется интернетом, где получает нужную для работы информацию. Около 2-лет назад решила усовершенствовать свой английский язык. Знакомилась по интернету с разными людьми, общалась в социальных сетях, пока не остановила свой выбор на одном иностранце. Некоторое время спустя они подружились. Она узнала об интернет-друге даже такие подробности, когда он просыпается, что ест и пьет, каковы его сексуальные предпочтения. Столь же искренней была и она.

Между ним завязались интимные отношения. Виртуальная половая близость и с той, и с другой стороны сопровождалась реальными физиологическими ощущениями. Она, по её словам, испытывала более привлекательный оргазм, чем в отношениях с мужем. Виртуальный друг спланировал командировку в Иркутск официально с целью прочесть курс лекций для специалистов. Она помогла ему с оформлением документов. За помощью обратилась перед ожидаемым его приездом с жалобами на непреодолимое влечение к компьютеру. Провела ряд встреч с психологом. На очередную встречу к психологу не явилась.

8. Патография – трансформация плодов болезненного воображения индивида в массовые информационные продукты. В качестве последних обычно выступают тексты, произведения живописи, музыкальные композиции. В начале XX в. патография изучалась в рамках эврипатологии – исследования творчества психиатрических пациентов, в основном, выдающихся людей. Результаты оказались банальными: все гении являются психиатрическими пациентами. По мере политизации эврипатология прекратила своё существование.

Многие гении, действительно, обнаруживали признаки психического расстройство, но не это делало их гениями. Таковыми они становились потому, что обладали огромным потенциалом психического здоровья, – потребностью в альтруизме и созидании. С другой стороны, далеко не все психиатрические пациенты являются гениями. В этом легко убедиться, подсчитав, сколько гениев лечится в психиатрических учреждениях. Очевидно, что реальные достижения творческих индивидов и патография – разные вещи. Клинические критерии патографии, предположительно, таковы:

1) патологическая мотивация творчества. Мотивы последнего непосредственно связаны с психическими нарушениями, творчество является в этом смысле продолжением имеющейся психопатологии. Маркиз де Сад описывал сцены садизма прежде всего потому, что это доставляло ему самому столь же сильное болезненное наслаждение, как и реальные насильственные действия. Возможно, воображая, как читатели воспримут его тексты, он также испытывал удовлетворение. Индивиды, расположенные к суициду, переживают удовольствие от того, что они сочиняют стихи или делают рисунки на тему «очарования смертью». Писатель, предпочитающий изображать жестокость, похоть, извращения и другие тёмные стороны человеческой жизни, руководствуется не здоровой потребностью очистить её от грязи, ему самому приятно это делать, поскольку его призвание – разрушать, обесценивать, дискредитировать подлинные ценности бытия, а вандализм – это его настоятельная и главная потребность;

2) продукты патологического творчества способны оказывать исключительно негативное воздействие на своих потребителей, склонных именно к ним в силу своей неадекватности. Нормальным индивидам эти продукты по большей части безразличны или отвратительны, за исключением тех случаев, когда патография привлекает исследовательский интерес. В целом патография, как специфическая субкультура, стимулирует процессы психологической регрессии и дискредитирует образ человека, этим и объясняется её растущая ценность. Умопомрачительные аукционные ставки на продукты патографии это подтверждают. Рыночную стоимость произведений авангарда, модерна, кубизма, символизма и тому подобных арт-объектов обосновать чем-то другим невозможно, что бы ни говорили утончённые эстеты и толкователи данного направления искусства.

По этой же причине необычайно популярна психоделическая музыка. Её назначение состоит в снижении контроля сознания и стимуляции деструктивных побуждений. Она стоит в одном ряду с абстрактным искусством, но, в отличие от последнего, более откровенна и действенна;

3) плоды болезненного творчества, равно как и другая психопатологическая продукция, лишены познавательной и общечеловеческой ценности, но, безусловно, интересны с позиций психопатологии, которая, увы, уделяет этому крайне мало внимания.

Следует, пожалуй, заметить, что наибольшую активность патографы проявляют в том, что относится к объектам скорее веры, чем рационального, и что не поддается объективной проверке научными методами исследования. Поэтому патография всегда может заявить, что ей лучше известно то, чего никто не знает или что вообще не является объектом научного знания.

9. Диссоциация воображения. В значительной степени гипотетическая рубрика, позволяющая, однако, представить некоторые неадекватные жизненные стратегии с позиций теории воображения.

Первая из них состоит в полном пренебрежении прошлым, когда оно рассматривается индивидом как «отработанный материал», «потерянные годы жизни». Индивид полагает, что «начни жить заново», он изменил бы в своем прошлом решительно все. Противоположная позиция состоит в том, что только прошлое расссматривается как «настоящая жизнь», там, считает индивид, осталось самое главное, ценное, имеющее смысл. В обоих случаях прошлое как бы изолировано от настоящего и будущего, прежний опыт не используется в теперешней жизни.

Вторая стратегия – это «жизнь здесь и теперь», «в отсеке настоящего», как утверждал Хаббард. Как утверждает популярная песня, «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Между тем жизнь без прошлого и будущего – это существование без правил и цели, балансирование на краю пропасти. Воображение, ориентированное только на текущие впечатления, непродуктивно, оно не способно создать ничего, что выдержало бы испытание временем.

Третья стратегия – это мечтательность, ориентация воображения исключительно на будущее под влиянием эмоций. Она чревата обесцениванием прошлого, настоящего и угрожает потерей чувства реального. Иллюстрация. Больная, 37 лет, имела благополучную семью, работящего и серьезного мужа, ребенка, неплохую работу. Всю свою жизнь, по ее словам, она мечтала о настоящей любви: «Я всегда ждала встречи с человеком моей мечты». Однажды в случайно увиденном мужчине она увидела того, кого так жаждала встретить. «Я сразу почувствовала, что это он, поняла, что пришла, наконец, настоящая любовь». С этого времени муж стал ей безразличным, она оставила без внимания и сына, который попал под дурное влияние улицы и по невыясненной причине пытался покончить с собой. Все её внимание, все мысли и стремления сосредоточились на новом знакомом. Но взаимная «любовь» оказалась короткой.

Спустя год больная «надоела» мужчине. После очередной размолвки он сказал ей, что между ними все кончено и что она не должна искать встреч с ним. Потому, что, пояснил он, у него появилась другая женщина, возможно, будущая жена. На момент обращения за помощью больная видится с ним раз в месяц, он соглашается принять её только после настойчивых просьб и исключительно для удовлетворения физиологической нужды. Ей такое отношение к себе не кажется унизительным, она утратила последнее, что когда-то имела – самоуважение. До сих пор не может смириться с окончательным разрывом с «любимым человеком». «Если я поверю, что ему не нужна, то этого не переживу, мне незачем будет жить».

После курса лечения и психотерапии несколько успокоилась, решила восстанавливать семейные отношения. Выписана в удовлетворительном состоянии на работу. У психотерапевта остались, однако, сомнения в том, что больная вполне осознала необходимость пересмотреть отношение к своей жизненной ситуации. Подобные случаи «роковой» любви или, лучше сказать, любовной зависимости, в большинстве своем связаны, вероятно, с тем, фантазии способны полностью вытеснять реалистическое восприятие действительности.