Пропуск в бездну: маршалы космоса

Стремясь заинтересовать советских лидеров в своих предложениях, Розен заверил, что «Джойнт» при содействии американских и международных еврейских организаций сможет посодействовать Советскому Союзу в получении крупных кредитов и оказать давление на правительство США, до сих пор официально не признавшее СССР.

«Заманчивое предложение, конечно. Почему не расселить евреев на северо-восточных, мало населённых территориях Крыма, – подумали некоторые представители советской власти. – Одно плохо, – возразили другие, – проект и противозаконный, и опасный, поскольку в Крыму с 1921 года в составе РСФСР уже существовала Крымская автономная республика со своей конституцией».

И хотя республика официально не числилась татарской, но возглавлявшие её представители крымских татар, таковою считали. К тому же, советское правительство разрешило возвращаться на полуостров большому количеству татар-эмигрантов из Болгарии и Румынии.

Главным противником «Крымского проекта» выступил недавно ставший наркомом земледелия старый большевик Александр Петрович Смирнов.

Он и его соратники говорили: – Евреи – земледельцы?!.. Смеётесь, что ли?

На многих совещаниях в Москве они доказывали, что среди трёх миллионов евреев в России только очень небольшая группа – «Ну три, ну пять, но не более пяти процентов, хоть как-то связана с земледелием. Остальные – кустари одиночки, торговцы, музыканты, артисты и лица без определённых занятий, не приспособленные к курсу советского строя с его государственной торговлей и промышленностью. А потому – земля им мало что даст, кроме проблем с коренным населением»

«А вам известно, товарищи, – говорил Смирнов, – На юге Украины, около пяти миллионов крестьян, вообще, не имеют своей земли. А мы – большевики, им её обещали! Земля евреям, это – зависть, и это будет способствовать росту антисемитизма и ненависти безземельных граждан, особенно татар, к переселенцам-евреям»

Так оно и получилось. Если к местным евреям, живущих на полуострове с давних времён, крымское население относилось относительно спокойно – привыкли, то переселенцев из других районов страны принимало «в штыки».

Противников «Крымского проекта» не слушали. Большое количество представителей еврейского общества в центральных органах власти принимали решения в пользу еврейских переселенцев.

«Куда селить евреев? – получив строгие указания, ломали голову крымско-татарские руководители. – В степных, северных районах уже проживает до пятнадцати тысяч крымских немцев. А этих куда?.. С огнём играем, – предостерегали и татарские руководители. – Всё это чревато превращением полуострова в крупный очаг этнической напряжённости. Нам это надо?», – говорили в правительстве Крыма.

В Москву летели депеши с несогласием. И некоторые члены центрального правительства, действительно опасающиеся межнациональных волнений в регионе предполагаемого расселения евреев, к тому же, с вероисповеданием отличным от религии коренного населения – татар, не согласились с решениями центральной власти.

Ещё категоричней выступал Председатель ЦИК Крымской АССР татарин, Вели Ибраимов. Он, конечно, был против переселения евреев в Крым. К тому же, Ибраимов опасался, что помимо евреев на полуостров хлынут большие потоки русских, украинцев, белорусов, и Крым для татар, в конечном итоге, будет потерян навсегда.

Вели Ибраимов методично рассылал протестные петиции руководителям страны, и лично Сталину. Он писал даже в зарубежные еврейские организации, объясняя им о неправомочности подобных действий, что, в конечном итоге, привело его и сторонников, к печальным последствиям.

В крымско-татарской газете "Ени-Дунья» – «Новый мир», Вели Ибраимов писал:

«Центральные власти от нас требуют земли на переселение в Крым большого количества еврейских хозяйств. Но позвольте, товарищи, наши излишки не удовлетворяют даже внутренние нужды, а поэтому, крымское правительство считает невозможным удовлетворение данного требования».

В Крыму проживало в то время около ста восьмидесяти тысяч татар, – четверть населения полуострова. Представители национальной интеллигенции различной политической ориентации были едины в том, что Автономная Советская Социалистическая республика Крым должна стать национальной государственностью коренного народа – татар, соединённого с потомками татар-эмигрантов, покинувших полуостров после присоединения его к России в 1783 году и недавней революцией.

«И всех этих эмигрантов необходимо также наделить землей их предков. Не нужны нам в Крыму еврейские переселенцы», – выступали с трибун татарские депутаты.

Однако, в Москве думали иначе. Высшие советские руководители, члены Президиума ЦК РКП(б): Лев Бронштейн (Троцкий), Лев Розенфельд (Каменев), Герш Радомысльский (Зиновьев), Алексей Рыков, кандидат в члены Политбюро Николай Бухарин (жена еврейка), Председатель Госплана СССР Александр Цурюпа большинством голосов в феврале 1924 года одобрили проект американца Розена и Абрама Брагина, но ограничили территорию возможной автономизации, оставив для реализации проекта только Крым.

Это решение они мотивировали тем, что в Джанкойском и Евпаторийском районах Крыма, расположенных в северной – малонаселённой части полуострова, плотность населения была всего восемь человек на квадратный километр, что явно недостаточно для эффективного использования территорий. Поселение же евреев в этих районах благотворно скажется на более эффективном использовании степных, засушливых районов полуострова. Расселение евреев в других районах Украины и Черноморского побережья, густо населённых коренными жителями, признано нецелесообразным.

Таким образом, руководство страны рассматривало два проекта: еврейский и крымско-татарский. Из двух проектов прагматичное правительство выбрало еврейский. И понять правительство было можно.

Ведь со слов специалистов на каждую десятину обезвоженной земли северных территорий Крыма для переселенцев любой национальности надо истратить минимум пару сотен рублей… Огромные деньги… Где их взять?.. – только за рубежом. Именно на обустройство евреев в Крыму охотнее всего выделяли средства зарубежные еврейские благотворительные организации.

Совсем не так просто обстояло дело с татарами. Помогать в нужных объёмах им было некому. Выделение из скудного бюджета страны не менее двух миллионов рублей, необходимых для переселения около двухсот тысяч иностранных граждан, которыми являлись проживавшие за рубежом крымские татары, в условиях бедственного положения собственных граждан было для молодого государства неприемлемо.

Ну, и надо честно сказать, немалую роль в этом вопросе играло и то, что советское руководство не горело желанием увеличивать численность крымских татар, традиционно ориентировавшихся на Турцию.

Тем не менее, окончательное решение о создании именно еврейской республики в Крыму так и не было принято.

Молодое государство СССР, крайне нуждался в кредитах со стороны зарубежных государств. А потому, и скорее всего, принимая решение о переселении в северный Крым еврейских граждан, пролетарское государство, таким образом, хотело поднять свой авторитет перед влиятельным еврейским населением в странах Европы и США. Именно эти вместе взятые факторы перевесили чашу весов в пользу «еврейского вопроса» в Крыму. Да и не лишним будет ещё раз напомнить, что в составе руководящих органов государства в то время было много граждан еврейской национальности.

Среди руководителей, принявших это решение, не было совсем недавно избранного на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) грузина Иосифа Джугашвили²⁰, игравшего в руководстве страны в то время не самую главную роль. К тому же, этому грузину было не до переселения евреев в Крым, он использовал всю свою энергию на превращение партии большевиков в надёжную опору для только что созданного, но весьма неустойчивого в своей целостности, СССР. А ещё Сталин вместе с Зиновьевым и Львом Каменевым²¹ боролся за влияние в эшелонах власти со своим оппонентом Львом Троцким, настойчиво пропагандирующего идеи мировой революции.

Но оставим столицу с её вечной борьбой за власть и вернёмся в Крым…

Крымские кибуцы. Колония «Икор»

Небольшие поселения в Крыму, как правило, располагаются на незначительном отдалении друг от друга. Мало ли что…

Вот и забытый со времён революции один из хуторов, что в шести-семи верстах на северо-запад от Евпатории, в начале двадцатых годов являл из себя заброшенное имение какого-то разорившегося помещика, выкупленное за долги богатым евпаторийским евреем, и о нём, сиротливо стоявшем в степи, словно все забыли.

Что можно было украсть – растащили жители соседних деревень, и теперь стены некогда добротно сложенного из местного камня-ракушки господского дома и различных хозяйственных построек, зияли чёрными пустотами выломанных оконных рам. Чувствуя себя полновластными хозяевами, по территории хутора лениво прохаживались дворовые собаки. От скуки перегавкиваясь, они, словно спрашивали друг у друга: «Кошек – тварей этих, не видел? Ну, если что, дай знать».

Как вдруг, этот сиротский хутор, помеченный на многих картах как село Сукур-Кую, на зависть всем соседним сёлам неожиданно приобрел популярность.

Чуть позже жители окрестных деревень узнали, что по просьбе некой американской организации «Джойнт» власти разрешили евреям организовывать там свои земледельческие колонии, как они их называли – кибуцы.

После чего, на покрытом пылью чёрном автомобиле марки «Форд», в сопровождении милиционера и специалиста по воде на хутор прибыл представитель головного американского «Джойнта».

Специалист долго обследовал замусоренный колодец и, к удовольствию представителя, выдал положительное заключение о наличии достаточного объёма и качества воды в колодце, расположенного на территории имения. С учётом этого заключения представитель «Джойнта» нашёл хутор вполне пригодным для организации земледельческой колонии. И дело закрутилось…

Исполняя строгое указание Москвы, крымское правительство пусть и неохотно, но наделило колонию землей и выдало колонистам ссуду на десять лет для строительства жилья, покупки двух коров, двух лошадей и необходимого сельхозинвентаря.

Место было пустынным – степь, поросшая колючками. Обдуваемый пронизывающим до костей ветрами зимой и горячим суховеем летом, полуразрушенный каменный дом помещика без окон и дверей, поначалу производил грустное впечатление. Мрачную картину добавляла пара пристроек в том же состоянии и большой, с разрушенной крышей амбар. Гнетущее впечатление заброшенности производил сад, забитый сорной травой. Однако, прибывшие из города бригады рабочих за короткое время привели бывшее поместье в относительный порядок.

И вскоре, на хутор приехала группа людей, как оказалось, евреев из Житомира и его окрестностей. В одной из развалившихся построек переселенцы разместили привёзённых с собой четырёх быков и единственную лошадь, там же сложили нехитрые орудия труда. После чего в зависимости от количества членов в семье по жребию распределили между собой наделы выделенной им земли.

Старшим колонии приезжие избрали пожилого еврея, по молодости работавшего учителем. Звали его – Абрам Ильич.

В короткий срок новоявленные члены колонии засеяли просо, кукурузу, картофель, арбузы, высадили огород и привели в порядок сад. Воду для полива вручную таскали из колодцев.

Первоначально спальных мест в доме и пристройках было ограничено, а потому, следующие партии граждан, прибывших из Одессы, Мелитополя и даже нанятые колонией строители из центральной России, временно жили в землянках.

Отдавая дань времени, прямо над входом в дом, переселенцы прибили плакат с надписями на иврите и русском языках: артель «Грядущий мир красных работников земли».

За отсутствием синагоги небольшой сарай в дальнем углу двора, поселенцы отвели для молитв. Абрам Ильич лично изготовил и закрепил на стене помещения плакат с витиеватой от руки надписью на иврите: «Мудростью строится дом и разумом утверждается. Да пошлет Всевышний избавителя для собирания изгнанников Израиля».

Худенькая, небольшого росточка девочка десяти-двенадцати лет, прочитав по слогам текст на плакате, удивлённо, с некоторой грустью, задала дяде Абраму вопрос, рукой показывая на окрестности: – Таки, это есть земля наша боженькой дарованная?

«Дарёному коню…», – хотел было ответить Абрам Ильич, но не ответил, промолчал.

Собравшимся вокруг него единоверцам, он пояснил.

– Давно-давно, може тысячу лет назад, а може и поболе, в благосвященном крымском Херсонесе откопали мраморную доску с этой вот записью на нашем – древнем еврейском языке. Отсюда, что вытекает?..

Старый учитель поднял вверх палец, посмотрел на девочку, на притихших соплеменников, стоявших рядом…

– Таки, мы здесь давно?.. – радостно перебил его один из мужиков. – Эти поцы – татары, пришли после нас! Хорошенькое дело! Таки надо внести ясность – чей полуостров?

Девочка захлопала в ладошки.

Абрам Ильич важно погладил бороду, обвёл всех взглядом и продолжил.

– Таки, да! Почему нет? Выходит, что еврейские общины, куда входили познавшие идиш хазары, жили в Крыму и во глубине тёмных веков, ещё до монголов и татар и турок.

Разглядев удивлённые лица людей, Абрам Ильич поспешил добавить.

– Конечно, друзья мои, прямых доказательств тем фактам нет… Пока, нет! А вот, что известно наверняка, так это то, что после распада Золотой Орды, о ней я вам сказывал ранее, примерно около пятисот лет назад в Крыму образовалось крымское ханство, главная крепость которого имела название Чуфут-Кале.

Привлекая внимание к важности сказанного, Абрам Ильич опять поднял вверх палец. – Так вот, с крымско-татарского языка, Чуфут-Кале означает «еврейская крепость», и в самой столице ханства жила еврейская община. В этой общине жил учёный Авраам Кирими. Он известен, как мы с вами знаем, комментариями к Торе²², законами которой живёт наш народ. Нужны ещё доказательства, друзья мои, что мы на полуострове не гости…

– Ну вот, ну вот, – едва не плача, произнесла девочка: – Таки, эта Зинка лопнет от зависти, что и у нас будет своя земля.

Она посмотрела на взрослых, и топнув ножкой, добавила: – И пусть лопнет. Таки, задаваться не будет.

Стоявшие рядом взрослые рассмеялись.

– Господь милостив, он опять стал собирать нас – детей своих, на эти священные крымские земли, – прошептала за спиной учителя пожилая еврейка, прижимая к себе мальчика лет семи-восьми, стоящим на деревянном ящике.

– Хорошие слова сказала ты Дойра, – громко произнёс Абрам Ильич. – Не гости мы на этой земле крымской…

Абрам Ильич, сам не зная почему, но не стал уточнять, кем являются евреи на крымской земле: обычными переселенцами, ищущих безопасное пристанище, временными гостями, которых в любой момент могут попросить покинуть дом, или… Учитель побоялся даже для себя произнести это сладкое слово – хозяева.

Скрыв за непредвиденной паузой своё смущение, он попросил мальчика сойти с ящика. Нагнувшись, открыл его. Затем достал оттуда тяжёлый, обмотанный материей свёрток и торжественно развернул. Это была вылитая из цветного металла Менора²³. После чего с таким же благоговением он достал из ящика большой рог – Шовар²⁴.

– Не за горами сентябрь, наш праздник Рош ха-Шана, и пусть затрубит наш Шовар в новолуние на Новый год, побуждая нас через девять дней приготовиться ко дню Искупления. Священные звуки Шофара принесут нам покой и счастье на этой, ногами предков наших исхоженной земле.

Позже, на видном месте – на широком крыльце дома, замаячил оцинкованный бачок с прикованной к нему цепью железной кружкой. А над бачком висел, почему-то только на русском языке, плакат: «Пей только кипячёную воду!». А чуть далее от забора, огораживающего усадьбу, в землю был врыт невысокий деревянный столб и тоже с прибитой к нему надписью: «Колония «Икор»²⁵.

Застучали молотки, задымились кострища. По вечерам из поселения под аккомпанемент скрипки раздавались заунывные еврейские песни, больше смахивающих на причитания солдаток провожающих мужей на войну. Но и эти звуки звучали недолго, спать ложились рано. В пять утра колония просыпалась, и через час полусонные люди шли на работу.

Колонисты работали от зари до темна, зная прекрасно, что помочь им в холодные месяцы будет некому.

Из соседних сёл – татарского и немецкого, мимо имения шла немноголюдная, чаще пустынная дорога в Евпаторию.

С приходом евреев дорога ожила: по ней потянулся гужевой, реже автомобильный транспорт с камнем-ракушкой из Сакских карьеров, стройматериалами с железнодорожной станции, и просто – пешие сельчане, идущие в Евпаторию по делам.

Через какое-то время в поселении уже числилось до сорока дворов с населением до полутора сотни колонистов, из которых русских и украинцев было только девять человек. Теперь попасть в «Икор» было не просто: брали не всех, а строго по необходимости и только для обеспечения жизнедеятельности колонии.

Ну вот, некоторую информацию об одной из еврейских колонии в Крыму, читатели вы узнали. Теперь не грех рассказать и о наших героях, направлявшихся, как мы помним, в коммуну «Мишмар», но позже очутившихся в этой самой колонии «Икор».

Побыв в коммуне «Мишмар» непродолжительное время, Лейб Гершель, как и говорил его знакомый Архип, убедился в сложной ситуации, связанной с отсутствием в должном объёме воды, засоленности почвы и прочих проблем. Он понял, что его благоверная супруга Руфа точно не одобрит его решения обосноваться на этом месте и, наверняка, поднимет вселенский крик среди коммунаров. Ему стало так жалко своих трудолюбивых соплеменников, уговаривающих его перевезти семью, но не знавших бурный и склочный характер его супруги, что Лейб поклонился всем коммунарам, попросил у них прощения, и с оказией, отбыл с сыном Сенькой искать счастья в эту, ставшей известной, колонию «Икор».

Взяли его туда не сразу. Многим колонистам не понравилось, что Гершель без особых причин, на их взгляд, покинул коммуну Мишмар. И уже было хотели отказать в приёме, но выступил старший колонии Абрам Ильич, разумно рассудив, что у Лейба, помимо дочери имеется три сына, что для колонии весьма важно. Да, к тому же, сам претендент – портной. И оба эти факта решили исход дела в пользу Гершеля. Ему с сыном временно выделили небольшую комнатку, надел земли и небольшой участок для строительства собственного дома. Семён стал ходить в школу, оборудованную в одном из сараев. Лейб занялся портняжным делом.

Вскоре, в колонию пришло известие, что в счёт кредита «Джойнта» крымские власти выделили колонии «Икор» три трактора марки «Ватербойм», но их надо срочно перегнать из Евпатории.

Колонисты стали решать, кто возьмёт на себя смелость перегнать дорогущую технику. Дело новое, опасное – никто не хотел рисковать. После долгих уговоров двое согласились, третий колонист ещё колебался.

Но тут, присутствующий на собрании Гершель, вспомнил о «трахторе», на котором он собирался пахать, вспомнил насмешку Архипа по этому случаю, и не смог удержаться. Он заговорил.

– Други, мои! Таки я был у Москве, – начал врать Лейб, – где у мово сродственника цельных, – тут он на секунду задумался, решая, какое количество назвать, но думал недолго. Тряхнув головой, решил не скромничать: – тоже три «трахтара» у хозяйстве. Наездился, скажу я вам… Опосля все кости болели…

– От чего, Лейб, – поинтересовался один из мужиков.

– От чего, от чего… Лейб не знал, от чего могут болеть кости при управлении «трахтором», а потому, важно произнёс: – От переживаний, от чего же ишо. «Трахтор» – он же дорогущий, поди… А ну как, поломаю… Так что, не сумлевайтеся, опыт ужо маю, приведу вам железного коняку в добром здравии.

Мужики почесали затылки и согласились доверить новичку сие ответственное дело.

Рано утром следующего дня, только-только забрежил рассвет, все трое мужиков сидели в телеге, управляемой Абрамом Ильичом.

Уже часам к девяти утра «икоровцы» были на месте. Рабочий день на станции уже начался и был в полном разгаре. Мимо колонистов с папками и без них, а то просто с бумажками в руках, деловито сновали люди. Шум, крик, неразбериха…

Напротив железнодорожной платформы, рядом с открытыми настежь воротами пакгауза колонисты увидели трактора, выкрашенные в сочный оранжевый цвет. Возле них стояли люди.

Какой-то крупной комплекции мужик с мешком в руках влез на трактор и, боясь оставить мешок без присмотра, вместе с ним пытался усесться в узкое кресло для водителя. С хитрющими лицами подле другого трактора крутилось несколько пацанов, пытавшихся хоть что-нибудь свинтить с этого «железного коня», ну – испортить, на крайний случай. Стоявшие рядом взрослые им не мешали, а с корзиной в руках женщина даже совет дала одному из мальчишек: – Милок, вона камешек возьми, да тюкни… Капиталисты, ишь понаставили тута, и похволяются…

Услышав совет ненавистницы капитализма, наши колонисты выпрыгнули из телеги и с ходу рванули к своей «собственности».

Лейб согнал с трактора мужика с мешком и сам уселся в кресло между двумя колёсами, и теперь уже на правах хозяина, с важным видом отгонял шибко назойливых граждан. Двое других колониста оседлали остальные два трактора и тихо сидели, боясь притронуться к непонятным ручкам и рычагам. Приутих и Лейб. Разглядывая рычаги, «пимпочки» всякие, он, как-то, сник, заробел, и чего греха таить, уже пожалел о своём вранье.

Подогнав к тракторам поближе телегу, Абрам Ильич с нескрываемым трепетом стал рассматривать этих монстров, не решаясь их потрогать.

Не прошло и десяти-пятнадцати минут, как из пакгауза вышел молодой парень в новеньком синем комбинезоне с непонятной надписью и эмблемой на груди. В руках он держал большой баул. Странно посмотрев на усевшихся в трактора бедно одетых мужиков в еврейских шапочках – кипах, он лениво произнёс: – Шо, вы от «Икора»? Хто старший? Я инструктор.

Судя по направлению его взгляда, он обращался к Лейбу, и тот, приосанившись, уж было хотел ответить, однако, следующая фраза человека в комбинезоне Гершеля удивила.

– Я тебя паря спрашиваю, – и человек махнул в сторону крайнего от Лейба колониста. И тут только Лейб обратил внимание, что парень безбожно косит. Смотрит в одну сторону, а видит другую. Лейб взял и озорно, слегка помахал ему рукой… И точно, парень его не видел.

– И шо так и будем сидеть? Хто старший, спрашиваю? Нехай в контору идёт, бумаги оформит.

– Я старшой, – за его спиной ответил Абрам Ильич. Он тут же достал из-за пазухи свёрток с нужными бумагами и засеменил в сторону конторы.

– А вы, – куда-то в сторону махнул инструктор рукой, – скучкуйтеся и слухайте меня. Хто из вас раньше управлял этими махинами?

Оба колониста показали на Гершеля.

Инструктор хмыкнул: – А на каких фирмах… На «Ватербоймах» или на «Фордсонах»?

Лейб скривился, как-то неопределённо кивнул, но промолчал.

– Вот и ладненько… – не стал уточнять инструктор. – Тады долго объяснять вам не треба, расскажу коротко. Слухайте сюды.

Инструктор стал показывать новоявленным трактористам куда и как заливать «горючку», как заводить и останавливать трактор, как поворачивать, куда цеплять плуг…

Лейб слушал инструктора невнимательно. Он мысленно уже представлял себе, как на глазах колонистов, встречающих колонну у околицы, он первым въедет в село… Овации, улыбки… А там глядишь, и качать будут… Жалко Архип всего этого видеть не будет…

Закончив инструктаж, инструктор достал из своего баула три больших пакета и, сфокусировав свой взгляд и слегка прицелившись, положил их на кресло одного из тракторов.

– Здесь инструкции на английском языке, кой какой струмент, и подарки.

Затем он открыл пакеты и, на зависть окружавших трактора мальчишек, вытащил оттуда синие комбинезоны. – Вот, можете одевать.

Разглядев счастливые лица колонистов, парень поднял руку и пафосно, смешливо, произнёс: – Я вас умоляю, не надо, не надо оваций, граждане евреи. Фирма, шо эти трактора делает, таки, дарит их вам, провалиться мне на этом месте.

После чего зыркнув на прощание в сторону поселенцев своими бельмами, пожелав удачи, попрощался, и не спеша направился в пакгауз.

Вскоре вернулся довольный Абрам Ильич. Он помахал бумагами и гордо произнёс: – По коням! Заводись!

Колонисты почти одновременно стали с силой дёргать за тросы, раскручивая двигатели. И вот, двигатели чихнули раз, чихнули два, и на третий – громко затарахтев и выпустив клубы чёрной копоти, запустились. Мальчишки радостно завопили.

Оглушительно гремя, оранжевая колонна из трёх «адских машин» и телеги, запряжённой лошадью, в окружении ватаги городских пацанов осторожно выехала на улицы Евпатории. Толпы горожан и гостей города с любопытством разглядывали необычное зрелище.

Крики… Приветствия… И даже букет полевых цветов полетел в последний трактор, в котором восседал Гершель. Лейб был счастлив.

Трясясь от сильной вибрации в тракторных креслах, евреи-колонисты, словно на параде грозной боевой техники, отвечали восторженной публике робкими взмахами своих мозолистых рук.

Выехав за пределы города, колонна направилась в сторону своего хутора. Телега вскоре отстала и скрылась из виду. В «Икор» трактора добрались благополучно.

Смельчаков ждали. Едва заслышав непривычный грохот, дети побросали занятия в школе и выбежали на улицу. Бросив свои дела, у околицы выстроились и не занятые в полях взрослые.

Как и мечтал Лейб, так всё и получилось. Околица… Радостные лица соплеменников… Восторженные крики детей…

Он попытался надавить на газ, чтобы обогнать товарищей, но не смог – трактора шли на предельных скоростях. Вот два впереди идущих трактора остановились, оставляя рядом место для Лейба.

С трудом разогнув онемевшую от дикой тряски спину, Лейб встал с кресла, важно поднял для приветствия руку, прокричал приветствие своим соплеменникам, и хотел было эффектно остановиться, как вдруг к ужасу своему, забыл какую «пимпочку» нужно повернуть для остановки двигателя. Лейб судорожно стал крутить все ручки и давить на рычаги, отчего его трактор взревел ещё сильнее, ещё больше затрясся, но останавливаться вовсе не собирался. Прогрохотав мимо односельчан, трактор понёсся в степь за село.

Надавив на поворотные рычаги, горе-водитель с трудом развернул взбесившегося «железного коня», направив его обратно.

Издалека он увидел хохочущих людей, и те руками показывали в его сторону.

И тут наш герой нашёл выход. Лейб принял гордую позу, напоминающую где-то виденную картинку с Наполеоном. Надвинул на самый лоб кипу, одну руку положил на потрескавшийся от времени ремень, вторую небрежно, якобы для приветствия, вытянул вперёд. Так и остался стоять.

Проскакивая колонистов, Гершель вальяжно помахал им рукой.

Тут он почему-то вспомнил, что рассказывал Абрам Ильич про итальянца Цезаря.

– Икоровцы, сограждане, друзья, – заорал он. – Меня своим вниманьем удостойте, не восхвалять я Цезаря пришел, но лишь пригнал я трактор на подмогу вам…

Его крик души из-за грохота никто не разобрал. И Лейб опять понёсся вдаль.

Глядя на торчащую вдали фигуру Гершеля с поднятой рукой, которую тот забыл опустить, зрители покатывались со смеху, а ничего не понимающая детвора и подростки, визжали от восторга.

– Во даёт, Гершель… Таки прямо Наполеон перед битвой верхом на железном коне, – давясь от смеха, выкрикнул Абрам Ильич. – Ну, держись Цезарь!

Трактор сделал ещё две ходки туда и обратно и, наконец, метров за пятьдесят до стоянки, заглох: в баке закончилась «горючка».

С тех пор Лейбу дали кличку Цезарь.

В череде дней изнуряющего труда, колонисты об этом случае совсем скоро забыли, тяжёлая жизнь потекла своим чередом. Гершель, наконец-то, перевёз семью.

С появлением тракторов колонисты стали готовить вспашку почвы и посев озимой пшеницы.

Трудились все с большим энтузиазмом: выезжали на поля с первыми лучами солнца и работали дотемна. Хозяйство у каждого жителя колонии постепенно разрасталось, появились излишки молока, яиц, творога, мяса, фруктов и овощей. Всё это с удовольствием покупали санатории, коих в Евпатории было достаточно.

В связи с торговлей собственной продукцией, колонисты сообща построили молочный пункт, а приёмщицей назначили супругу Лейба, платя ей одну копейку с литра молока.

У всех семей появились деньги, и каждый смог покупать одежду и расширять свое хозяйство. Голод и нужда отступили. Впервые мадам Гершель была довольна.