Океан мечты

Красоты в этом бывшем офицере осталось немного – сказались годы курения и обильных возлияний. Но доверие он внушал. Илья слушал завороженно, а потом, по своему обычаю, благодарил.

– Умерли все, кого я любил.

– Но бог не виновен?

– У него алиби.

– А хорошие люди есть?

– Конечно, есть, но хорошие от плохих отличаются только лишь тем, что делают добро для себя, лицемеря в глаза другим. В общем-то всё. На сотню попадется один блаженный, и окажется затоптан. Не согласен?

– Как видите, я с вами даже не спорю.

– Правильно, – усмехнулся офицер, – хо-ро-ши-е. Я бы хотел смерть их опередить хотя бы из чувства эстетики. Плохие честнее.

– Почему?

– Они безнадежны. Хочется стать немым, чтобы тайком кричать от боли.

– Но вас тут и так никто не слышит, – исподлобья смотрел Илья.

– Со всей этой грязью уже не справляется лимфа.

А вот совсем недавно у Ильи умер другой сосед. Бессмысленно так умер – перепил за свою жизнь. Да и прожил он жизнь совершенно бессмысленно. Так, пару раз куда-то съездил. А в остальном? А в остальном ничего. Сын неизвестно где, про дочь лучше промолчать. Жена спит на плече у другого. И нельзя сказать, что он всегда был таким плохим. Таким он стал.

Раскаяние к Илье приходило постепенно, но не через свою боль. Он никогда не верил, но дурака учит только она. Видимо поэтому ждал пинков посильнее. Сарказм друзей был постоянным, но большинство из них продырявлено червями.

– За тебя прокладывать путь в звезды никто не станет, – говорили ему.

– Я и не прошу, – отвечал Илья.

– Но ты ведешь себя именно так. Нет?

– Вам все равно виднее. Спорить я не буду.

До вылета еще целых два часа! "Два, дружок!" То есть до начала посадки минимум час, а лучше рассчитывать на полтора. Он засыпал, прикрываясь капюшоном. Холодно? Нет, нужна была граница.

– Зачем ты делаешь лицо, словно тебе сыпят в пиво соль? Зачем?

– Это как? – переспрашивал Илья.

Собеседник морщился, плевался.

– Не показывай.

В памяти всплывали пьяные лица. Шатались и ругались. А Илье казалось, что он сопротивляется. Он не хотел их видеть, но картинки так навязчивы. Невыносимо.

– Не хочу! – кричал.

Лица не исчезали, только лезли еще больше, как родители к подростку. Отвращение и уничтожающая все любовь. Любовь под алкоголем и наркотиками. Это вообще любовь? А если не было ничего, кроме этого?

Илье вспомнилось, как они с Леней и Ваней закрывались в гараже и курили «камень» через запасной воздушный фильтр двигателя автомобиля, который запитывали от его же «прикуривателя». Глупая идея, но чтобы смириться с жестокостью окружающего миру нужно было делать хоть что-то. Картинка плавала, вроде бы смешно. Нет? Прошлое растворялось, а будущее ускорялось настолько, что конец жизни, который раньше казался очень близким – только выпей таблеток с коньяком – вдруг исчезал. Либо он уже здесь, либо смерти не существует. Есть лишь музыка и танцы. Танцы под техно до утра. Одна и та же песня? Неважно. Шесть часов танцев.

Илья вспомнил как после одного из таких «трипов», буквально через пару дней, он узнал, что его брат по несчастью умер. Остановилось сердце. Естественно, это дело отметили в лучших традициях тех, кто выбирает быструю жизнь путем медленного суицида. Ад продолжался целых пять лет. Именно отвращение от всего привело его на тот хутор и к тому офицеру. Лишь полная изоляция дала возможность жестоко себя перезагрузить.

– У нас было… Как там в «Страхе и отвращении…»? Вот, у нас было все. Девчонка такая приятная, знаешь, дочь депутата, и по уши в этом во всем. Просто классика. Красивая квартира в центре Твери. Я приезжал к ней, привозил.

– А потом что? – переспрашивал чеченский.

– А потом она на машине разбилась.

– У тебя есть хорошие истории?

– А у тебя?

– Нет.

– И за что они нас так не любят?

– Кто не любит?

Время от времени изоляцию приходилось прерывать и выходить к человеческому обществу в центр села. Там был магазин, и бегали то ли бездомные, то ли просто отвязавшиеся собаки – не отличить. Ну как магазин – магазинчик, сельпо. Покупал самый минимум, экономил деньги. Да и много ли надо? Со временем привыкаешь не только к роскоши, но и к аскезе. Вырвавшись из мира, где взрослые устали, а подростки наивно считают, что времени много, и дано оно им для разного рода приключений, сменив бетонные коробки на брус, начинаешь что-то да понимать. Умиротворяешься. Выбегаешь в пшеничное поле, по-есенински, хоть может никогда его и не читал, и просто кричишь.