Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие

– Не, не дам. Да и не хочу я джурой. Уж больно честь велика, я, поди, и капусту-то не всю порубал! – снова покачал головой Сирко.

– Ишь, какой гордый! – криво усмехнулся ватажник, раздосадованный отказом мальчишки. – Ну, так я эту саблю все одно возьму. Мне, поди, нужнее. – Он сделал шаг к лежащему на кошме оружию и вдруг услышал неподалеку глухое рычание. Из-за ближайших кустов, недобро глядя на обидчика и приседая для прыжка на задние лапы, появился крупный волк. Максим потянулся было к рукояти пистоля, торчавшего за поясом. Но зверь, обнажив клыки, вновь глухо зарычал. – Ишь ты, – пробормотал атаман. – Ну ладно, будь по-твоему. А тока об заклад готов биться – хоть с саблей, хоть с волком, хоть на руках ходи, а не быть тебе сечевиком. Кто ж тебя, этакого заморыша, в курень примет?

– А вот буду! – упрямо буркнул Сирко, хмуро глядя на ватажника.

Лихолет расхохотался и, обернувшись, хлопнул себя ладонью по седалищу.

– Вот тебе, а не Сечь! Да скорее уж ты нас пехом обгонишь и до Хортицы прежде нашего дойдешь, чем казаком станешь!

– А ежели обгоню?

– Ну, ежели обгонишь, – глумливо хмыкнул казак, – тогда – да, тогда будь по-твоему! Да только лучше ступай домой, не позорься. Мы к завтрему полудню уже на Сечи будем, а тебе дотуда, почитай, день ковылять. Так что за пироги тебе спасибо и добрый совет – не рядись с казаками впредь. Нынче-то мы сытые и добрые, а так, глядишь, рожа-то с кулаком познакомится, рада не будет!

– За совет и науку благодарствую, – чувствуя, как закипает что-то в груди, проговорил Иван. – Пойду я. До Сечи, и впрямь, еще идти и идти.

– Ишь ты, упертый! Ну, ступай, ног в темноте не обломай!

– Уж какой есть. Слова твои, атаман, все слышали, так что до завтрева, до полудня их не забудь! И я не забуду!

Иван бежал резво, как никогда прежде, так что даже его клыкастый побратим едва поспевал за ним. Сабля в невесть откуда взявшихся ножнах нещадно колотила по бедру, но он не обращал внимания. Не шуточное дело – попасть к полудню на Сечь, тут и верхом поди, доскачи! Невесть сколько верст он пробежал так, прыгая с камня на камень, виляя лесными тропками, покуда не рухнул без сил в густую траву. Волк сел рядом и начал тыкаться носом в щеку.

– Сейчас, – прохрипел Сирко. – Сейчас встану.

– Да уж лежи, чего там, – раздалось совсем рядом. – Времени-то еще ого-го сколько! Хорошо бежал, я аж залюбовался!

Пересиливая себя, Иван приподнялся на локти. Конечно, обмануться было невозможно: озаряемый луной, опираясь на посох, над ним стоял Волх Всеславлич.

– Куда ж ты побег, малый?

– На Хортицу, – выдавил парень.

– Ишь ты, а попрощаться?

– Так ты ж пропал!

– Что с того? Ушел, стало быть, в том нужда была. Ну, а коли вернулся, уж точно неспроста. Идем, до дома меня проводишь, заодно и простимся.

– Волх Всеславлич, миленький, я ж так к сроку припозднюсь!

– Пустое молвишь. Слыхал, небось? За дурною головою и ногам нема покою, а пустая голова и вовсе с плеч слететь норовит. Оно тебе не в прибыток! Вставай! Неровен час, луна уйдет.

Иван с трудом поднялся на ноги и, чувствуя, как от усталости гудит все тело, поплелся за наставником.

– Я ж тебя еще обещал поучить, как тем оружием врага поражать. Или ты одним видом клинка своего недругов разогнать понадеялся?

Далеко идти не пришлось. Седобородый учитель поднял руку к небу и будто протянул от луны светлый полупрозрачный луч, который лег тропинкой поверх травы. Кудесник ступил на нее и зашагал, как ни в чем не бывало. Иван осторожно ступил ему вслед, прозрачная тропка держала, будто каменная мостовая. Долго ли, коротко, Сирко увидел высокий курган с плоской макушкой, вокруг которого неусыпной стражей, бдительно оглядывая подступы, стояли валуны почти в человеческий рост. Присмотревшись, Иван разглядел, что на каждом из них грубо вырезан суровый воин с мечом на поясе.

– Ну, вот я и дома, – объявил Волх Всеславлич, и лунная тропка исчезла, будто погасла.

Сирко, уже переставший изумляться умениям своего учителя, лишь вздохнул, да махнул рукой. Оно, конечно, грех доброму христианину с колдовством водиться, но что попишешь, коли сила чудодейская из тебя сама лезет, как тесто из квашни. «Вот приду на Сечь, – подумал он, – непременно в храме свечку поставлю, да помолюсь, как следует».

Он обвел взглядом курган в поисках если не вежи, то хоть бы какой хаты. Но ничегошеньки, даже самой распоследней землянки не было вокруг.

– Ну что ж, воитель, давай, вытаскивай оружие из ножен. Держи его крепко, но не грубо, а как девичью руку. Чай, не кочерга.

Сирко выхватил саблю из ножен и вдруг ощутил прилив неведомой прежде силы, так что встань перед ним сейчас крепостная башня – пожалуй, и башню бы срубил!

– Этак поглядеть – так и славно! – с насмешкой в голосе проговорил Волх Всеславлич. – Что ж, сразу вижу, отец тебя сызмальства науке сабельной учил. Вот, стало быть, сейчас с помощничками моими и схлестнешься. Рубись что есть силы, не жалей, но помни, и они тебе спуску не дадут. А ты, клыкастый, – шикнул он на волка, – сиди тишком, не твоего ума тут дело! – Побратим заскулил и отвернул голову, будто не в силах видеть того, что должно было произойти. – Вот так-то и ладно, так-то по уму.

Седобородый хлопнул в ладоши, и каменные воины вдруг отряхнулись, будто смахивая насевшую пыль, с тяжелым вздохом вытянули ноги из земли и со всех сторон пошли на Ивана.

– Дерзай, воитель! Посмотрим, на что ты горазд!

Волх Всеславлич отступил в сторону, и каменные воины накинулись на отрока, потрясая каменными же мечами. Мир будто померк в очах Ивана и затем снова вспыхнул, но уже куда более яркий.

Он видел истинные лица наседавших, резкие, жесткие человеческие лица, глядящие пустыми глазами. Он метнулся в одну сторону, рубанул, намереваясь отсечь вооруженную руку первого нападавшего. Но удар его наткнулся на клинок другого стража «хоромины» Волха Всеславлича. Еще двое, появившиеся из-за кургана, норовили зайти ему за спину.

«Э нет, так не пойдет!». Увидев, что ближний противник замахивается на него, он скользнул под руку ловкой куницей и полоснул живого истукана по груди. Тот замер, будто никогда и не двигался с места. «Их можно побеждать!» – ликуя, осознал Иван и обрушил клинок аккурат на ухо повернувшегося в его сторону следующего недруга. Клинок без затруднения вошел в камень и так же легко вышел, когда Иван крутанулся волчком и подрубил ноги третьему каменному бойцу. А дальше все слилось в единую пляску. Он уклонялся, рубил в ответ, отпрыгивал, наседал, выстраивал безмолвных ворогов змейкой, дабы не дать им навалиться всем скопом, вновь атаковал и защищался.

И так до того мига, когда вдруг замер, осознав, что рубить больше некого. Каменные глыбы неподвижно стояли там, где застал их безжалостный клинок. Наблюдавший со стороны наставник с удовлетворением погладил длинную седую бороду, а не находивший себе места волк метнулся к побратиму, поставил ему лапы на плечи и радостно вылизал лицо.

– Ай, славно! Вижу, живет в мече и сила моя, и душа Святослава Хороброго! Нынче ты им стал добрым вожаком. Что ж, отныне и навек это твое оружие. Молодец, что в чужие руки не отдал его! И себя бы погубил, и отчизну. Пока ты правому делу верно служишь, Белый Хорт тебя не подведет. Чужой воли сторонись, стелют мягко, да спать невмоготу. Помни, что я тебе об отце и брате моем сказывал. Ну, и меня не забывай. – Волх Всеславлич крепко обнял отрока, который отчего-то теперь смотрелся куда старше и суровее. – А теперь мне пора, скоро рассвет.

– Погоди! – окликнул его Иван. – А как же я? Мне же на Хортицу до полудня поспеть нужно!

– Так иди.

– Куда?

– На Хортицу, – безразлично хмыкнул седобородый. В этот же миг курган вздрогнул, расступился и поглотил старца. – Свидимся еще, – услышал Сирко. – А до того – не поминай лихом.

Земная твердь захлопнулась, будто пасть насытившегося зверя, и лишь набежавший ветер взъерошил ковыль.

Хлопец огляделся, утренняя зарница щедро заливала восток кровью побежденной ночи. Узкий, как сабельный клинок, алый край солнца прорезал устилающий степь утренний туман.

«Помогай, Господи, не опоздать бы! – прошептал Иван, глянул на серого побратима, перекрестился и сделал шаг. В разрыве тумана вдруг ясно обозначилась высокая скала, крепость на ней и могучий Днепр, катящий валы к далекому морю.

– Да неужто?! – ахнул Сирко. – Вот так так! Стало быть, успел!»

* * *

Чайка ходко шла против течения.

– Давай, навались! – слышался с борта знакомый голос ватажника. – На том свете отоспимся!

Казаки с силой налегали на весла, ища привычные, знакомые сечевикам места, где натиск волн был не так силен.

– Навались, навались!

Иван Сирко поднялся с пенька, глянул на костерок, поправил саблю и замахал руками.

– Эгей! Эге-гей! – Он не без удовольствия заметил, как вытянулось лицо атамана Лихолета, и радостно закричал, потешая казацкую братию: – Что-то вы припозднились, я уж тут к заутренней сходил, окуньков наловил, вам вот в глине испек, попотчуйтесь, не побрезгуйте!

Шедшие на чайке казаки захохотали в голос от такого курьеза. Максим Лихолет дал знак, и корабль направился к берегу. Он смотрел, не отрываясь, не мог поверить, что ушлый малый поспел к означенному часу.

– Ловко ты, ловко! – высаживаясь у костра, процедил ватажник, глядя то на парня, то на лежавшего рядом волка. – Что ж, замолвлю за тебя слово на Сечи. Может, и впрямь добрым казаком станешь. Как только прозывать тебя? Не Сверкопятом ли?

– Я уж сказывал, зовут меня Иваном, а кличут Сирко. – Казачий сын положил ладонь на холку матерого спутника. – Он Сирко, и я Сирко. Легко запомнить.

– Ишь ты! – оскалился ватажник. – Всякий тут норовит себе имечко придумать, чтоб аж вороны с крестов шарахались. Да только многого ли ты в бою стоишь, Иван Сирко? Может тебя и не Сирко вовсе звать, а Усирко?

Привычные к грубым шуткам сечевики захохотали, но отрок и бровью не повел.

– А ты испытай. Чего языком рожь молотить?

– Скажешь тоже – мне с тобой тягаться! Свои же на смех поднимут – связался черт с куренком. Да и как тягаться-то? Я ж плечом только поведу – ты драпака задашь – так и на коне не догонишь!

– Твоим бы языком, атаман, да ядра в пушки закидывать! Только палить бы и успевали! А вот ставлю саблю, что тебе меня не одолеть.

Глаза Лихолета сверкнули неподдельным интересом.

– Что ж, дело хорошее! Да только ж уговор – потом мамке в подол не плакаться, что злой дядька цацку отобрал. Ну что, как желаешь: на кулачках, на поясах или, может, по-мужски на саблях до крови схватимся?

– Так это ж ты муж хоробрый, ты саблю и бери. А я так, по-отроковски, на кулаках, – насмешливо ответил Иван.

– Ну, гляди, все мне тут свидетели, ты сам этого захотел…

Сабля ватажника быстро покинула ножны и свистнула над головой Сирко. Тот легко уклонился, затем столь же ловко ушел от пластующих ударов слева и справа. А затем… сечевики даже вскочили, не поверив глазам: один кулак резвого огольца врезался под ребра Лихолета с такой силой, что тот замер с открытым ртом, не закончив взмаха. В следующий миг второй кулак Ивана, как таран в крепостные ворота, грохнул в челюсть, опрокидывая ватажника наземь.

– Ай да ловок! Ай да хват! – раздалось вокруг. – Любо, Сирко, любо! Справный казак будет!

Максим Лихолет с трудом поднялся на ноги и подобрал выпавшую из рук саблю.

– Да уж, как ни крути, справный! Ты, парень, зла не держи. – Он скривился то ли от боли, то ли от клокотавшей в груди ярости. – Тут всякого испытывают. Мы еще вместе с тобой ворога бить станем! И зелена вина не одну чарку выпьем! Теперь вижу, быть тебе лихим атаманом! – Он протянул Ивану руку, затем отошел к воде, запустил обе ладони в холодную воду, будто смывая крепкое рукопожатие, и прошептал себе под нос: – Да вот долго ли?

* * *

Барон Гжегож Левартовский с восхищением глядел на вызолоченную карету, подъезжающую к Вавельскому замку. Ему, ротмистру панцирной хоругви, поди, до конца дней на такую денег не скопить. Да и зачем ему карета? Добрый конь – совсем иное дело.

– Это кто ж к нам такой пожаловал? – глядя туда же, куда и командир, поинтересовался стоящий в карауле шляхтич.

– О, это птица не простая, – ротмистр кивнул на герб, украшавший дверцу кареты. – Граф Леонард фон Шрекенберг, личный посланец императора.

– Вот как? И что ж у него к нашему крулю за надобность?

Ротмистр хмыкнул.

– То не нашего ума дело. А впрочем, слыхал, небось, о королеве шведской?

– Та, которая от престола отреклась? Слыхал. Она, вроде, родня нашему государю.

– Так и есть. Отречься-то она отреклась, а спустя год обратно запросилась. Тут из дому ей кукиш и показали. Но королева Кристина хоть и дура дурой, а кусок мимо рта не пронесет. Вот и снюхалась она с этим графом. Он ей – руку и кошелек, она ему за то – руку и корону.

– Он так богат?

– Не то слово. Гора Шрекен, как говорят, вся из серебра, едва-едва землей присыпана. Тамошние графы сперва шрекенбергеры для герцога Саксонского штамповали, затем императора начали звонкой монетой снабжать. И так он люб стал императору, что тот желает забрать от короля нашего Львов и Галич, чтобы герцогство сделать и любимцу своему отдать. На этих условиях он с королевой Кристиной порвет. А если его величество на это не пойдет, то венский двор поддержит графа и он, став шведским королем, на все наше Поможже будет претендовать.

– Так это ж, если станет, – хмыкнул шляхтич.

Барон Левартовский покачал головой.

– Этот, пожалуй, что и станет. Вот теперь от имени самого императора приехал лично с королем договариваться.

Карета остановилась, из нее вышел высокий, худой, как жердь, вельможа. С первого взгляда трудно было сказать, сколько ему лет. Вроде не меньше пятидесяти. Однако глаза – холодные, немигающие, будто мертвые, делали его куда старше, а манера двигаться, легкая и непринужденная, пристала куда более юным годам. Затканный цветочным узорочьем алый камзол был щедро украшен кружевами, на бархатных пурпурных штанах по шву красовались изящные бантики. Кружева были даже на отворотах его ботфортов.

Он быстро надел широкополую черную шляпу с белыми страусовыми перьями и, горделиво положив руку на эфес длинной шпаги, прошествовал мимо ротмистра и его соратника, не удостоив взглядом. Его богато украшенный наряд был столь не похож на простые, скромно обшитые галуном кунтуши шляхтичей, что рядом с ними гость выглядел человеком из иной реальности.

– Добро пожаловать, ваше сиятельство, – поклонился барон Левартовский. – Государь ждет вас. Я провожу.

Милостью божьей король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, ливонский, смоленский, северский, черниговский, а также наследный король шведов, готов, вендов и бессменный претендент на московский престол Ян Казимир ерзал на троне, ожидая визита «старого друга». Они и впрямь были знакомы не один год, и граф щедро снабжал тогда еще юного королевича, пеняя ему на бесконечные разговоры в Сейме. От этого сборища говорунов, и вправду, целиком зависело финансирование любых начинаний. Но до скончания времен там не смогли бы договориться и о замене лавок в собственном здании. А деньги нужны были позарез!

Ян Казимир числил графа своим наперсником и конфидентом, и вдруг, как гром среди ясного неба, эти ужасные требования! Он тер виски, представляя на столе гору собственных долговых расписок, и заранее старался придумать, как выкрутиться из этого медвежьего капкана. Но безуспешно.

«А может быть, убить его? – мелькнуло в голове короля. – Подослать трех-четырех верных наемников? Впрочем, о чем это я, верный наемник звучит примерно как знойная слякоть».

Он не успел додумать эту казавшуюся спасительной мысль. Дворецкий, войдя в тронный зал, торжественно грохнул своим вызолоченным жезлом об пол и провозгласил:

– Его сиятельство граф Леонард фон Шрекенберг!

Барон Левартовский, первая сабля легкой кавалерии, склонил голову, пропуская высокого гостя, и отступил к двери. Нарушая дипломатический протокол, Ян Казимир поднялся с трона и раскинул руки для объятия.

– Старый друг, как я рад тебя видеть!

– Так же как и я, ваше величество, – одними губами улыбнулся граф, и от этой улыбки и у дворецкого, и у ротмистра панцирной хоругви, и у самого короля почему-то заныли все зубы.

– Надеюсь, дорога была легкой? – поинтересовался хозяин дворца.

– И приятной, – утвердительно кивнул гость. – Не считая трех засад и попытки отравить меня на постоялом дворе, все было замечательно. – Он достал из поясной сумки пригоршню ружейных пуль и встряхнул их в ладони. – Пожалуй, скоро я буду делать из них ожерелья.

– Какой ужас! – нахмурился Ян Казимир. – Ну, здесь-то вы можете себя чувствовать в полной безопасности. Надеюсь, мой подарок смягчит память о треволнениях вашего путешествия.

Он подал знак барону, тот скрылся за дверью и вскоре вновь появился с продолговатым завернутым в персидский шелк предметом.

– Зная вашу любовь к старинному оружию, я приготовил вам этот небольшой презент.

В глазах императорского посланца вспыхнул интерес, но по мере приближения ротмистра он начал быстро угасать. Барон развернул шелковый покров и замер в восхищении. В его руках был меч замечательной работы.

– Когда мне предложили его, – продолжил Ян Казимир, – я сразу понял, кого хочу им порадовать. – Граф взял оружие в руки, согнул дугой клинок и посмотрел на его пяту, знак в виде трех мечей, сложенных в виде латинской буквы Н в круглом щите под короной. – Хоан Оренго, клинковый мастер Тортосы, середина XV века. – Внимательно глядя на драгоценный меч, сообщил фон Шрекенберг. – Тамошние мастера наследовали сарацинские традиции изготовления дамасской стали. Если присмотреться, то литера Н напоминает башню. А башня под короной – герб Тортосы. Так что знак – своего рода шарада.

– Браво, браво граф! Ваши познания воистину непревзойденны.

– Не стану спорить, ваше величество. Однако я желал бы переговорить без свидетелей.

Ян Казимир печально вздохнул и подал знак приближенным удалиться.

– Ян, – начал граф, когда дверь за дворецким и ротмистром закрылась, – ты знаешь, для чего я тут.

– Увы, – вздохнул король, – ты надел мне петлю на шею и теперь желаешь услышать мой предсмертный хрип.

– Вот еще! Если бы я желал этого, не пошел бы столь долгим путем.

– У тебя скверные шутки, пан Леонард.

– Да. Это потому, что я не умею шутить. Итак, как мы выяснили, ты не желаешь ни отдавать Кристине Поможже, ни императору Львов и Галич.

Король грустно усмехнулся.

– Редкая проницательность.

– Ты мне льстишь. А что ты скажешь, если я помогу тебе выкрутиться?

– Ушам своим не верю! Ты поможешь мне?

– Ты не ослышался.

– Каким же образом?

– Я женюсь на королеве Кристине и стану королем Швеции. Это так же верно, как то, что ныне ты видишь меня перед собой. Но если ты станешь действовать так, как я, исключительно по-дружески, буду тебе советовать, поверь, это будет полезно не только мне, но и тебе.

– Ты говоришь правду?

– Разве я когда-то обманывал тебя?

– Нет. Но-о…

– Не обману и в этот раз. Мы же друзья!

Ян Казимир вздохнул.

– Верю, что так и есть.

– И правильно.

– Тогда хотел попросить тебя как друга…

– Тебе нужны деньги?

– Да. Мне нужно заплатить реестровым казакам, а Сейм, как водится, болтает и скряжничает.

– Я не дам тебе денег. Более того, я бы на твоем месте подкинул в Сейм идею сократить реестр вдвое. Уж что-что, а это они проглотят, не подавившись.

– Но ведь это война! Сечь, несомненно, поднимется.

– Да. А ты пошли гетману свое знамя и скажи, что ты и сам возмущен действиями Сейма, пусть они порвут в клочья твоих врагов. Пусть и казаки, и здешние магнаты зависят от твоего решения, а не от собственной дурацкой прихоти. Тогда ты и впрямь станешь королем в своей державе. И в этом начинании, можешь не сомневаться, я тебя поддержу.

– Занятная мысль, – уже куда бодрее усмехнулся Ян Казимир. – Стоит обдумать.

– Обдумай. А я тем временем отдохну с дороги. Завтра мы продолжим наш разговор.

– Да, Леонард. Прости, что я погорячился и подумал о тебе плохо.

– Большая политика – это область, где всем друг о друге следует думать плохо. Уж точно не обманешься, зато в случае удачи ждет двойная радость.

Фон Шрекенберг чуть склонил голову, повернулся и вышел из тронного зала, оставив своего венценосного «друга» в размышлении о превратностях судьбы. Барон со свертком в руках ждал его у порога.

– Прикажете отнести в карету? – с поклоном спросил он.

– А, это? – чуть заметно скривившись, походя бросил императорский посланец. – Я видел он тебе понравился?

– Превосходное оружие! – не сдерживая чувств, воскликнул барон.

– О, да. Я дарю тебе его.

– Но как же?..

Фон Шрекенберг резко повернулся и вперил немигающий взгляд в ротмистра, так что у того похолодело в груди.

– Никогда не смей перечить мне!

* * *

Замок Гуровеже неподалеку от Кракова был подарен графу фон Шрекенбергу несколько лет тому назад, еще тогда, когда королевич Ян Казимир только готовился взойти на отцовский трон. Хозяин бывал здесь нечасто, но когда приезжал в Речь Посполитую, то останавливался только здесь. Так было и в этот раз.

Боевые холопы, составлявшие гарнизон неприступного укрепления на скале, быстро распахнули ворота перед каретой, так же быстро захлопнули их так, будто за его сиятельством гнались по пятам. Каждый из них знал, что пан Леонард шутить не склонен и готов отходить тростью всякого, кто ему не угодит. И это хорошо, если тростью. Одного замешкавшегося слугу просто с размаху ударил набалдашником по темечку, а затем приказал мертвое тело сбросить со скалы в ров.

На этот раз его сиятельство, похоже, не настроен был свирепствовать, но и праздником местные жители его приезд вряд ли могли считать.

– Все вон! – скомандовал граф, убедившись, что ворота надежно заперты. – Если в ближайшие часы я кого-то увижу здесь, во дворе, прикажу вздернуть на крюк!

Испуганные холопы не заставили долго себя упрашивать. Пан Леонард поглядел в ночное небо. При свете узкого полумесяца едва можно было разглядеть полет нетопырей. И вдруг огромная тень заслонила остаток полуночного светила, и вслед за этим на мощеный плац перед башней опустилось нечто, отдаленно напоминающее нетопыря, однако громадного, с длинным усеянным шипами хвостом и свирепым оскалом ужасной морды.

Еще мгновение – и перед графом стоял высокий статный воин в расшитом золотом восточном наряде с кривой саблей на боку. Если бы вдруг здесь оказался какой-нибудь вельможа двора Крым-Гирея, он бы с немалым удивлением опознал в полуночном госте Дейали-Мурзу – одного из лучших полководцев татарского войска. Однако старому графу, похоже, не было дела до подобных формальностей. Он шагнул навстречу чужаку и с силой обнял его:

– Здравствуй, сынок!

– Рад видеть тебя в добром здравии, отец!

– Ты хотел меня видеть? Я здесь и слушаю тебя.

– Отец, я нашел его! Я нашел второй меч!

– Вот как? – лицо фон Шрекенберга приобрело крайне заинтересованное выражение. – И где же он?

– Здесь, совсем неподалеку. У казачьего атамана, прозванного Иван Сирко.

– Тогда почему он еще не у тебя?

– Можешь не сомневаться, я его добуду! Но этот атаман не так прост, он слывет могучим характерником, и сабля в его руке обладает силой тысячи сабель. Точь-в-точь, как эта. – Он выдернул из ножен изукрашенный темный дамаск, и тот в его руках превратился в прямой, наполненный внутренним светом черный меч.

– Ты проверял? Быть может он просто ловкий воин?

– Недавно к нам перекинулся казачий полковник, зовут Максим Лихолет. Он утверждает, что знавал атамана еще мальчишкой. Когда тот еще только шел на Сечь, клинок уже был у него. И с первых дней этот казак отличался небывалой силой и ловкостью. Перебежчик целовал крест в том, что сказанное им правда. Сей полковник люто ненавидит этого Сирко, хотя причина этого мне неведома.

– Что ж, это хорошо. Значит, он и поможет тебе добраться до меча. Но поторопись, скоро я займу шведский престол, император священной Римской Империи поддержит все, что я пожелаю, а этот хлюпик расчистит мне дорогу на Москву. Эти глупцы не знают, что сие за место. Ну, да и отлично! Так что дадим Яну почувствовать себя великим государем. Сначала его казаки истребят Сейм, затем перебьют друг друга, а потом те, кто останутся, за ничтожную подачку пойдут туда, куда я им укажу. Ты принес хорошие вести, сын!

– Это еще не все, что рассказал переветник. По его словам, этого Сирко не берет ни пуля, ни сабля. Он видит сквозь стены и умеет летать по воздуху. Вместо пса с ним ходит волк, и сам он умеет оборачиваться лютым зверем.

– Что ж, это характерно для колдунов. Мы заманим его в этот замок, сила его стен не даст характернику воспользоваться своим умением.

– Но есть еще кое-что: этот Максим Лихолет утверждает, что Иван был рожден с зубами.

– Вот как? – брови графа чуть приподнялись, придавая его лицу довольно глумливое выражение. – Тогда, может быть, все еще лучше, чем мы думаем. Быть может, он из наших?

– Тебе виднее, отец, тебе виднее.

– Полагаю, это следует выяснить.

– Пришлешь ему приглашение на рождественский бал?

Фон Шрекенберг ухмыльнулся уголком губ.

– Непременно. Но до этого еще далеко. Я думаю, мы вместе его пригласим. А теперь поспеши! – Он обнял Дейали-Мурзу. – Скоро начнет светать, нельзя терять времени!

* * *

Королевская охота повелителя Речи Посполитой была в самом разгаре. Разгоряченные погоней за благородным оленем ловчие с гиканьем и свистом летели по лесу, трубя в рог и громко окликая друг друга. Сам король в сопровождении небольшой свиты выехал на лесную поляну и чуть придержал серого в яблоках коня. Ему навстречу, точно возникнув прямо здесь, посреди леса, на вороном жеребце двигался граф фон Шрекенберг.

– Пан Леонард?! – удивленно произнес король Польши. – Вот нечаянная встреча! А мне сказали, что ты заперся в своем замке и сидишь там безвылазно.

Граф усмехнулся.

– Тебе правду сказали, но у меня есть веская причина встретиться с тобой.

Король подал знак свите отъехать подальше.

– Я весь превратился в слух, друг мой.

– Это хорошо, это правильно. Слышал ли ты что-нибудь об атамане Иване Сирко?

Владислав скривился, точно проглотил таракана.

– Кто же в столице о нем не слышал?! Это демон, настоящий демон! С ним нет никакого сладу.

– Ты пробовал его купить?

– Много раз.

– Убить?

– Еще чаще. Но он неуязвим и неподкупен.

– Между тем, он явно неравнодушен к золоту. Рассказывают, что этот храбрец воевал за французов при взятии Дюнкерка.

– Да, и славно воевал. Он может сражаться даже за индийского царя против китайского богдыхана, но ни против казаков, ни против малороссов, ни против московитов он оружия не поднимет. А нашего брата рубить для него – как иному мед есть.

– По всему видать, не только нашего, – медленно заметил жених королевы Кристины. – Мне тут рассказали, что не так давно, напав на Крым, он освободил несколько тысяч человек из полона. Часть этих людей, по большей мере дети татар от здешних девиц, начали пенять ему, что придется идти невесть куда, невесть зачем, что там, в Крыму они знали, что готовит им всякий день, знали порядки и обычаи. Он настолько озверел от их стенаний, что велел перебить до трех тысяч соплеменников.

– О, да, – кивнул Владислав. – Рассказывают также, будто он заявил: «Кто ни в грош не ставит свободу, того и жизнь гроша ломаного не стоит». Жуткий зверь, скажу я тебе.

– И что же ты, друг мой, государь, король и великий князь, миришься с тем, что в твоих землях промышляет этакое чудовище?

– Увы, к нему не подступиться.

– Полагаю, это не так. Если ты дашь мне надежного человека с хорошим отрядом, я сделаю так, что он придет сам.

– Неужто такое возможно?

– Всякий добрый христианин должен бороться с демонами, – насмешливо ответил граф фон Шрекенберг. – Так что я лишь исполняю свой долг.

– Что ж, прекрасно! Ротмистр Гжегож Левартовский в твоем распоряжении, ты уже видел его. Он храбрый и честный рыцарь. Пусть возьмет из своей хоругви столько людей, сколько тебе понадобится.

– Что ж, пан Гжегож так пан Гжегож. Я буду ждать его в своем замке.

* * *

Казаки, стоявшие караулом у дома атамана Сирко, встрепенулись было, похватались за рушницы, увидев мчащего по большаку всадника. Но затем вздохнули спокойно, кто ж в казачьем кругу не знал справного казака Максима Лихолета? Правда, вид у него нынче был такой, что впору руками всплеснуть и помянуть черта хвостатого. Рубаха на нем была разодрана, так что свисала клочьями с плеча, лицо разбито в кровь, но за поясом у полковника торчал турецкий пистоль, а в руке красовалась татарская сабля.

– Софья, Софья у себя?! – отплевывая кровь с разбитых губ, кричал он, подъезжая к воротам.

Услышав знакомый голос, жена атамана Сирко, сопровождаемая вооруженными сыновьями, вышла на крыльцо.

– Что случилось? С Иваном что-то?

– Того не знаю. Ну, да что с ним станется? Татары сюда идут, сам Дейали-Мурза с войском! Меня с малым отрядом в степи переняли, скрутили, едва жизни не лишили. – Максим утер кровь с лица. – Но оно может и к добру: я их планы вызнал. Мне-то их наречие хорошо знакомо. А им про то не ведомо, вот они при мне языком и трепали. Поди, не думали, что я сбегу, а я сбег. Стражников положил, да и сбег. За прошлый иванов поход, когда он поскребышей татарских в степи порешил, осерчал Гирей, решил на Москву идти. Головные полки Дейали-Мурза ведет, черт арнаутский. А другой отряд на Полтаву ушел, чтоб, ежели муж твой или гетман на помощь двинутся, то дать им бой и обратно на Днепр откинуть.

– Так надо в Харьков спешить! – нахмурилась Софья. – Наша-то Мерефа супротив татарского войска сама не выстоит. Скоренько надо оповестить, да за стенами укрыться.

– Не! – замотал головой Максим, спешиваясь. – Туда я побратима своего послал, бежали вместе. Так что в Харькове нынче упреждены. Но туда соваться – что головой в омут. Сюда за тобой Дейали-Мурза лишь тысячу всадников отрядил, почитай, через час-другой уже тут будут. А всей силой, как есть, на Харьков навалится. В Белгород нужно поспешить, чтобы воевода царский на подмогу шел со стрельцами, да конницей дворянской! И в Москву, стало быть, гонца отослал. Ну и тебе с детьми, ясное дело, там спокойней будет.

– Вот как?! – Софья сжала губы и задумчиво глянула на большак, не вьется ли там пыль столбом от идущей вдали конной лавы. – Что ж, дело говоришь, Максим Афанасьич. – Она кивнула сыновьям, те бросились в дом. – Скоро мы. У нас на такой случай все собрано.

Верная жена атамана скрылась за дверью, тяжело вздохнув, подошла к иконе Святой Божьей Матери, достала из-за нее нож булатный и вонзила его в лежащий на столе теплый, едва только из печи, каравай. Да так, что клинок вонзился в столешницу.