Плевок на Запад

Приведем один пример.

Последователь Платона – философ Плотин, опираясь постоянно на действительный, как ему казалось, смысл творений Платона, нашел, что настоящее, стремящееся к идеалу искусство живописи должно, во-первых, изображать все без светотеней, только контурами, во-вторых, нарушать перспективу, ибо она тоже относится к несовершенству нашего зрения.

Излишне говорить, что сам Платон как представитель древнегреческой культуры никак не мог бы поддержать такое мнение.

Ларчик открывается просто: Плотин – родом из Египта, и он, пользуясь усвоенными им формами греческой философии, просто обосновал традиционные формы родного для него египетского искусства.

Конечно, при этом Плотину могло казаться, что он – вернейший наследник Платона, развивающий его учение. Но на деле это было использованием некоторых элементов классической греческой философии для проведения учения, реализующего устремления культуры египетской и тем подрывающего античную эстетику, исходящую из совсем иных устремлений.

Подобная же опасность, но касающаяся не только и не столько искусства, а всей культуры в целом (включая в первую очередь основы государства: финансы, управление, военное дело и проч.), была роковой для многих империй.

Древнеримский историк Тацит, как никто другой понимал диа- лектичность и необратимость исторического процесса. Он восхищался периодом республики – и он же показал ее обреченность.

Опасность для империи он видел именно в ее варваризации, в том, что рано или поздно всем управлять начнут люди иной, не римской культуры.

Его слова о римских легионерах, несущих караул у постели галльского вождя, были воистину пророческими. Фактически римская государственность подвергалась двойному натиску: от варваров внешних и варваров внутренних.

Последние вносили элементы своей, родоплеменной культуры в структуру империи – и тем все смешивали, путали – и разрушали империю.

Россия тоже подверглась соблазну интернационализма – и не однажды.

В XVIII веке Россия попыталась «европеизироваться». И слишком легко, без сопротивления пустила в себя чуждую культуру, причем в отношении государственном взяла с Запада его крайние, маргинальные суждения (Феофан Прокопович в обосновании петровского государственного устройства – «Правде воли монаршей» – страницами переписывал Гоббса).

В конце позапрошлого века ситуация повторилась – образованная часть России оказалась нестойкой перед рядом западных идей, и в первую очередь перед марксизмом.

И в том и в другом случае у кормила русского правления очутились люди, проводившие в жизнь свои, прозападные, устремления.

Они оказались губительными. Как справедливо сказал один из «веховцев», на Западе даже самые ядовитые его идеи, будучи в окружении других, теряют свою остроту.

В России же эти идеи, а лучше сказать, устремления оказались в положении кроликов в Австралии – никто им не противостоял, никто на них не охотился, и они размножились так, что на всех стали давить.

И создание атмосферы, при которой подобные идеи не встречают сдерживания даже такого, какое они встречают у себя, в своей культуре, есть факт именно империи, негативное следствие имперского устройства.

Это было одной из причин перерождения Римской империи, превращения ее в какой-то непонятный космополитический конгломерат со слабыми внешними чертами прежнего Рима.

Это же явление проявилось и во Втором Риме – Византии, которая была по культуре вроде бы эллинской, но на самом деле в ней преобладали черты иных, по преимуществу семитских и тюркских культур.

Люди, к ним принадлежавшие, реализовывали свои, глубоко чуждые духу эллинизма устремления под эллинской оболочкой. Византия была воплощенным противоречием, сплошной обманкой, внутри нее кипели раздирающие ее силы.

Но она все же долго жила – и успешно противостояла натиску многих народов. И замечательно, что именно Византия сделала знаменательный шаг на пути примирения республиканского и имперского начал, вернее, внесения элементов республиканизма в имперское устройство.

Это проявилось, в частности, в обычае, не дошедшем, правда, до силы закона: если император ссорился с народом на ипподроме, он должен был сложить с себя корону или примириться с народом, начать немедленно осуществлять те мероприятия, которые он вынужден был пообещать народу.

Конечно, бывали случаи вопиющего нарушения этого обычая – достаточно вспомнить Юстиниана. Но в конце концов в любой республике возможны (и порой бывали вполне успешными) попытки захвата власти.

Такой обычай был сдерживающим началом, не позволявшим власти далеко отходить от народа. Сама обстановка в Византии складывалась так, что единая культура была невозможна, а эллинизм скрывал под собой, как уже сказано выше, совсем иные, противоречащие ему устремления и формы.

И потому при всем его (эллинизме) доминировании, при всей его силе нельзя считать его единой культурой. Это не давало возможности заложить монолитный по культурному типу государственный фундамент.

Но сама идея внесения элементов республиканизма в империю заслуживает внимания еще и потому, что на нашу культуру в свое время весьма сильно повлияла Византия. И ее наследие до какой-то степени живо и сейчас.

Особенно замечательно в этой схеме то, что здесь идеи народного представительства соприкасаются с идеями целостности культуры.

Сама по себе связь республиканизма и национализма понятна: республиканизм есть устройство, при котором (теоретически) в проблемы государства вовлечены все люди.

Но при всех процессах, в которых осуществляется воля народа (выборы, антивыборы, то есть выражение недоверия и тому подобное), неизбежно блокирование людей, одинаково настроенных и желающих активно пропагандировать свою позицию, проводить в жизнь то, что вытекает из их точки зрения.

Это не всегда выражается во внешней стандартизованной форме (партии, блоки), но просто проявляется как инстинктивное тяготение друг к другу людей, принадлежащих к единой культуре.

Естественно, что нередко такое тяготение оформляется в те или иные формы, близкие к партийным, и на их окраине появляются всевозможные экстремистские группировки.

Поскольку культуры складывались на национальной основе, среди таких движений (и, соответственно, их экстремистских окраин) должно быть немало националистических.

Поэтому испуг наших «демократов» по поводу иных жестких высказываний объясняется только их полным незнанием республиканизма как явления.

Итак, к чему мы пришли? То, что цементирующим началом России, как бы она ни называлась – Российская империя, СССР, СНГ, РФ, является русская культура, вряд ли необходимо доказывать.

Следовательно, надо охранять эту культуру от внутреннего перерождения. Подчеркиваем: именно культуру, дабы не вставал вопрос о национальности на «родоплеменном» уровне.

Проникновение каких-то элементов в русскую культуру шло, идет и будет идти всегда, это процесс естественный.

Но, как уже было сказано, бывают культуры, как группы крови, совместимые и несовместимые. И если в русскую культуру попадут противоречащие ей элементы и начнут усиленно действовать, она может рухнуть.

И здесь неоценимую помощь могут оказать именно республиканские институты.

Благодаря им народ может сказать свое веское слово и отозвать или не допустить к выборам тех, кто чужд по духу преобладающей и формирующей государство культуре.

И это будет самым действенным актом, охраняющим государство.

Другое дело, что сама культура нуждается в охране, ибо в 2000-е годы на Западе изобрели много способов воздействовать на культурные стереотипы нации. И в данном случае необходима государственная охрана СМИ, Интернета, радио и телевидения от такого воздействия.

Именно такую охрану (хотя и в ограниченной области, относящейся, как правило, к Интернету) пробуют осуществить во Франции после терактов 2015 года, испытывая острую нехватку в специалистах и не рискуя привлечь на сторону сил правопорядка волонтеров.

Но Интернет – лишь малый сегмент культуры. И об этом надо помнить нам в России. В защите нашей духовной безопасности должны сочетаться и охрана государством русской национальной культуры, и охрана государства русской национальной культурой, проявляющаяся прямо или косвенно в актах народной воли.

С другой стороны, надо сказать сразу и четко: выбор какого-то одного полюса невозможен. Пограничное положение России между хищным Востоком и обольщающим, но и хищным Западом не дает ей возможности иметь ни республиканских, ни имперских недостатков.

Она не может быть полностью республикой. Она может (и должна) иметь многие республиканские черты, связанную с этим сосредоточенность на основной – русской – национальной проблеме, на сохранности русской национальной культуры, на которой покоится основа русской государственности, на сохранении ею доминирующего положения.

Но последовательно проводить такую политику невозможно просто из чувства самосохранения.

Осуществлять последовательно республиканскую политику с ее неизбежным столкновением национальных и расовых групп (что видно на примере конфликта между осетинами и ингушами, а также первой и второй чеченских войн) в реальных условиях России немыслимо.

Вместе с тем республиканское устройство не дает достаточных гарантий на случай экстремальных положений.

Республиканцы обычно – плохие солдаты (что проявилось и во Второй мировой войне, и недавно в военных авантюрах США).

Это понятно: по сути, имперская система есть армейская система. Собственно говоря, она и вышла из системы управления римским городским ополчением.

При тяжелых испытаниях империи более устойчивы (если нет ударов изнутри – переворотов, убийств правящей династии и проч.), чем республики (эти, наоборот, внутренними конфликтами только подстегивают свое развитие – яркий пример Афинская, Флорентийская и Венецианская республики).

Республики в наше время, как правило, могут выживать только при условии предельно спокойной обстановки, с мирно настроенными или слишком технически слабыми соседями.

России в нашем весьма тяжелом геополитическом окружении, с массой задач, которые предстоит еще решать, нельзя принимать полностью республиканскую систему. Такая ахиллесова пята нас нисколько не устраивает.

Поэтому вопрос, как нам кажется, не может стоять так: республика или империя?

Необходимо ставить его по-другому: как и в какой пропорции сочетать в государственном устройстве России республиканские и имперские черты?

Современная неспокойная обстановка, наличие покушений на Россию со многих сторон позволяют утверждать: имперское начало должно преобладать.

Империя – это прежде всего слитность, единство, готовность к решительным действиям в любую минуту. Имея под боком перенаселенный Китай, еще более перенаселенную и точащую зубы на пространства Сибири Японию, надо быть сильным и готовым.

Тем более тому, кто имеет на своей территории огромные запасы природных ресурсов, нельзя ослабевать. Страны Запада слишком нуждаются в грабеже всего окружающего мира, чтобы оставить в покое Россию.