Массовка

На стене висели огромные ветвящиеся рога и шкуры – медвежьи, оленьи, каких-то зверей поменьше, а главенствовали надо всем бубны со звонко натянутой кожей – пара поменьше и огромный, больше, чем в половину человеческого роста. Прочие шаманские реквизиты были расставлены и разбросаны только в одному Архипу понятном порядке.

– Да, – повторил шаман, – время пришло… Нехорошее время к тебе пришло.

– Да уж, – не стал спорить Артемий и уселся на лавку у стены – один из немногих здесь предметов мебели. – Чего хорошего: с подругой разругался, остался без крыши над головой, да еще сделка сорвалась…

– Это все только знаки, – сказал шаман, разводя огонь в маленькой дровяной печке. – Настоящая беда впереди…

– Чего это ты, Архип? – нахмурился Артемий. – Я ж не проситель какой-нибудь, я не к шаману пришел, духов ублажать, а к другу. Ты, если поддержать не хочешь, то хотя бы не подтрунивай.

– Вот еще, – усмехнулся шаман, и на плоском восточном лице сверкнули отблески печного огня, – подтрунивать над тобой! Ты пришел и беду за собой приволок – какой уж там смех…

Артемий поежился. Архип не из болтливых. Он знает, что говорить, и когда. Неспроста к нему за советом тайно приезжают люди, чьи имена не поминают всуе. А ведь и не скажешь, что невзрачный азиат в мешковатой хламиде парой коротких фраз может повлиять на экономику или политику целой страны…

Архип сидел на полу, на шкурах, заменявших ковры и мебель. Он закуривал длинную трубку, которую Артемий про себя называл «трубкой мира». Непонятно, действительно ли шаману нравился процесс, или же трубка была лишь частью хорошо разработанного образа…

– Садись, – предложил Архип, указывая перед собой. – Рассказывай о своей беде.

– Да брось ты, – сказал Артемий, но послушно уселся на пол. – Какая там беда? Просто работа. Ты ведь сам только и делаешь, что пляшешь с чужими бедами…

– Я пляшу с бубном, – спокойно сказал Архип. – И не с духами, а для духов. Это разные вещи. Я все время в стороне. И я знаю, чего прошу, куда иду. А ты-то знаешь, куда идешь?

Артемий прищурился, посмотрел на шамана подозрительным взглядом.

– Тебе что-то известно?

– Про твое задание? – усмехнулся шаман. – Кое-что. Ты же знаешь этих людей: они никогда не делают ничего без подстраховки. Так вот: ты та самая подстраховка и есть…

– Это еще почему?

– Потому что я отказался от этого дела.

Артемий помолчал, раздумывая. Архип терпеливо пыхтел трубкой.

Вот это номер! Есть над чем подумать. Выходит, вся эта история с Переходящим – не пустая блажь состоятельных любителей оккультизма. Он действительно не в шутку понадобился кому-то. Сразу возникает вопрос – зачем? Заключить с ним сделку, словно доктор Фауст с гостем из преисподней? Но ведь Переходящий дорогу – вовсе не всесильный Сатана. Он всего лишь носитель определенной функции в сложном мистическом мире, исполнитель незримой воли того, кто управляет судьбами. Его маленькое дело – переходить дорогу обреченному.

Другой вопрос: обреченному на что? И за что? Еще пара вопросов, на которые нет ответа.

Впрочем, сейчас волнует другой вопрос: Переходящего следует найти хотя бы потому, что за это можно сорвать немалый куш. Деньги сейчас не помешают. Хотя бы для того, чтобы уехать куда-нибудь подальше. Хотя бы, на поиски реальных артефактов, которые давно уже пора предъявить взамен фальшивых «образцов».

Мысли унесли Артемия в далекие горы, пустыни, к заброшенным городам и развалинам в диких джунглях. Видимо, все это было написано у него на лице, и Архип, словно ненароком, пустил ему в лицо едкого дыма. Черт возьми, что он там такое курит?

– И ты откажись, – сказал шаман, чей таинственный силуэт был едва различим в дымном облаке. – Не стоит это дело никаких денег, поверь…

– Поздно, – Артемий криво улыбнулся и бросил на шкуры перед шаманом толстую картонную папку.

Архип равнодушно поглядел на фотографии, затем на Артемия и покачал головой:

– Зря ты своего друга сюда подтянул. Он ведь скептик?

– Да, – кивнул Артемий. – Не верит он в силы.

– Нечего делать скептикам в пространстве веры и сил. Может случиться беда…

– Да я знаю, – пожал плечами Артемий. – Он просто снабжает меня информацией. У меня еще несколько скептиков на подхвате. А куда мне без них? Они лучше нас обращаются с фактами. Да и вообще, с серьезной информацией они только и работают ….

– Да, – согласился шаман. – Несовпадение миров. Мы разные, но не можем друг без друга…

Некоторое время лениво поболтали на отстраненные темы. Пока у Артемия в кармане джинсов не звякнул телефон.

Глянул на экран: Переверзев.

– Арт! – задыхаясь от волнения, выдохнула трубка. – Хватай тачку и дуй ко мне!

– Да что стряслось? – пробормотал Артемий, невольно подымаясь на ноги. – Ночь на дворе!

– Я его видел! – крикнул Переверзев.

– Кого? – тупо спросил Артемий.

Хотя мог бы и не спрашивать.

– Кого-кого – его! Он перешел мне дорогу! Представляешь?!

– Ты дома?! – крикнул Артемий, беспомощно крутясь на месте. – Никуда не выходи! Я мигом!

– Ты тоже будь внимательнее! – уже спокойнее сказала трубка. – Забавное дело… Короче, приезжай, расскажу подробности!..

Телефон отключился.

– Подробности… – бездумно повторил Артемий.

Шаман, набивая трубку каким-то зельем, исподлобья посмотрел на Артемия и поинтересовался:

– Началось?

– А?.. – непонимающе отозвался Артемий.

И бросился к дверям.

– Я съезжу и вернусь, ладно? – крикнул он, неловко натягивая нерасшнурованные кроссовки.

Архип ничего не ответил, продолжая сидеть спиной к двери.

В этом доме приходилось бывать часто. Переверзев не просто полезный знакомый. Он лучший друг. Хотя данное обстоятельство иногда казалось удивительным: слишком они разные – трудоголик и весельчак Макс и темный романтик, склонный к рискованным авантюрам Артемий. То, что Артемий и вправду «латентный романтик», поведал ему именно Переверзев. В свою очередь Артемий раскрыл в педантичном сотруднике «органов» опасную склонность к трудоголизму.

Видимо, объединяла их мучительная тяга к мрачным тайнам. Преступного ли мира или же мира потустороннего – тех миров, которые вторгаются в нашу жизнь, наполняя ее кошмарами и отвращением к человеческой природе.

Что же, и в отвратительном есть своя эстетика…

Железная дверь подъезда прочно присосалась к замку. Артемий набрал номер на металлической клавиатуре домофона, но ответа не дождался. С неприятным предчувствием выбрал номер Макса в списке звонков мобильника.

Телефон отвечал лишь длинными гудками.

Артемий топтался у подъезда, не зная, что предпринять. Выручила какая-то пожилая женщина – открыла дверь магнитным ключом. Артемий, словно тень, нырнул вслед за ней. Женщина испуганно прижалась к стене, расписанной сомнительными надписями. Не дожидаясь лифта, Артемий помчался вверх по лестнице.

Уже не удивило отсутствие реакции на череду отчаянных звонков у двери. Сердце бешено колотилось – то ли от сумасшедшего подъема, то ли от жуткого предчувствия…

В отчаянии пнул дверь ногой. Та дернулась, со скрипом подалась навстречу. Артемий потянул ручку, двинулся вперед, в ярко освещенную прихожую, зовя вмиг одеревеневшим голосом:

– Макс! Макс, ты дома?!

Мельком отметил – во всей квартире горит свет. Но ни в одной, ни в другой комнате нет Макса. Нет его и на кухне.

Будто по какому-то наитию Артемий медленно открыл дверь в ванную.

На полу, вжавшись в угол сидел Макс. Скрюченное, будто сведенное судорогами тело уже начало коченеть, но глаза, так и остались раскрытыми. Они смотрели куда-то поверх Артемия. Застывшая гримаса ужаса исказила лицо почти до неузнаваемости.

Артемий прижался к стене напротив, медленно осел на пол. Тело вдруг стало мокрым от болезненного пота. И только сейчас он заметил лежащий на кафеле пистолет.

– А у пистолетика-то курок взведен! – сказал криминалист, осторожно приподняв пистолет за предохранительную скобу. – В кого же это он стрелять собирался?

Вопрос был риторический, но косвенно адресованный Артемию. Он сидел на краешке дивана, совершенно потерянный. На него хмуро смотрел следователь – коллега Переверзева.

Для следователя, эта смерть – ЧП с большой буквы: Макс был одним их ведущих спецов, на него замыкался целый ворох нераскрытых дел, море «текучки» и вообще… Гибель такого человека, как Макс, как ни цинично это звучит, влечет за собой куда больше последствий, чем смерть богом забытого бомжа на товарном полустанке…

Артемий еще не понимал толком, в каком положении оказался: вчера его видели в управлении, он собственноручно расписался в журнале посещений. И если у кого возникнет желание искать подозреваемых, то он – первый в списке. Но сейчас мысли были вдалеке от собственной судьбы. Как такса чует в норе зверя, он чувствовал дыхание темной тайны – и только это имело значение…

Из ванной доносилось недоуменное ворчание судмедэксперта: тот все никак не мог понять причин смерти. Хотя для специалиста внешняя причина вторична: ему важно лишь то, что непосредственно повлекло смерть. И в данном случае похоже, что человек просто умер от страха. А уж что стало причиной последнего – уже компетенция следствия…

Просто. От страха.

Да уж, куда проще…

Кого он мог так испугаться? Переходящего дорогу? При всем желании трудно поверить…

– Только вскрытие! – выйдя из ванной, подытожил судмедэксперт.

– Но почему он не стрелял? – задумчиво произнес следователь, продолжая в упор рассматривать Артемия.

– В кого? – пожал плечами эксперт.

Еще были понятые, крики и слезы жены, примчавшейся от родителей, собственные машинальные ответы, протокол…

Все это дурным сном проплывало мимо. А в глазах стояла только расплывчатая картинка: невзрачный человек в сером плаще, неспешно переходящий дорогу…

3

Как оказалось, телефон целый день трясся не зря. Неожиданно обвалились акции одного из дочерних предприятий. Хотя, не так уж и неожиданно – кризис продолжал душить все, что еще шевелилось. Так или иначе, доверенным лицам для принятия решений требовалась отмашка руководства. Сейчас ситуацию уже можно считать запущенной.

Однако Павел неожиданно для самого себя обрадовался этой, на первый взгляд, крупной неприятности. Уйдя в текущие дела, а точнее – занимаясь спасением предприятия от краха, можно забыть на время о еще одном кошмарном дне.

Он вызвал авральную команду директоров, юристов и финансистов. Дорогие машины колонной выстроились вдоль высокого забора особняка, словно внутри проходило вручение «Оскара». Телефоны разрывались, в просторном холле стоял галдеж – шел традиционный «мозговой штурм».

Главный козырь – «административный ресурс» – как обычно оставался за Павлом. Это очень серьезный разговор, велся он по защищенной линии, и Павел, с трубкой у уха, собирался выйти в сад через заднюю дверь. Шел быстро, на ходу настраиваясь на собеседника, стараясь говорить как можно увереннее и убедительнее.

– Да, да, конечно! Безусловно, Константин Сергеевич, даже не может быть разговоров… Нет, ни у кого не возникнет вопросов. Ну, вы же меня знаете. Да… Ха-ха-ха… Конечно, завтра ровно в два буду у вас…

Последнюю фразу произнес, замерев на месте: он смотрел на улицу, сквозь стеклянную дверь, туда, где в вечерней темноте, подсвеченный садовыми фонарями, ждал и укоризненно качал головой он.

Переходящий дорогу.

Вся напускная бодрость, вся энергия и уверенность куда-то улетучились. Павел скомкано закончил разговор, словно на автопилоте, так же машинально щелкнул трубкой-слайдером. Открыл дверь.

– Ай, яй, яй! Как можно давать обещания, которые не в состоянии выполнить? Ведь у тебя завтра съемки, если я не ошибаюсь?

Переходящий говорил мягким, чуть насмешливым голосом. Обычная его манера.

Глаза Павла налились кровью. Он был близок к срыву.

Хотя… Этот срыв наступил уже давно. Он тащил вниз, со все нарастающей скоростью, как набирающая массу снежная лавина. Иногда казалось, что с ним все в порядке. Он просто разберется с этим проклятым долгом – и вновь станет свободным и здоровым – тем, прежним преуспевающим, вызывающим всеобщую зависть магнатом.

Только что-то подсказывало: необратимые процессы с тела давно перекинулись на душу. Он никогда уже не станет прежним.

Переходящий дорогу с самого начала добивался только одного: его гибели.

Но зачем же тогда он дал ему эту отсрочку?

– Когда ты перестанешь меня мучить?.. – прохрипел Павел, прижимаясь спиной к прохладной стене. Устало закрыл глаза.

– Разве это муки? – искренне удивился Переходящий дорогу. – Муки ждали тебя в больнице, под капельницами, в окружении приборов, шаманов-врачей, создающих иллюзию лечения. А сейчас ты участвуешь в забавном аттракционе, да еще получаешь за это суточные…

Переходящий дорогу рассмеялся и добавил:

– Ты же видел, как довольны твои друзья по съемкам, как им нравится происходящее…

– Какие они мне, к черту, друзья! – сжав кулаки, выдохнул Павел. – Я ненавижу их всех! Толпа восторженных идиотов – что у меня с ними общего?! Моя жизнь здесь, на этом совещании, на моих предприятиях, с моими специалистами и…

– …рабами! – понимающе кивнул Переходящий дорогу. – Я очень хорошо понимаю тебя: власть – это сильный наркотик. Не так просто от него отказаться, даже на время…

– Какое время? – быстро спросил Павел. – Назови мне время: я все устрою так, что смогу и с работой справиться, и с моим долгом перед тобой…

Переходящий тихо рассмеялся:

– Только посмотрите на него: все успеет! Прямо Юлий Цезарь – десять дел одновременно! Нежели ты не понял, что я требую от тебя выполнения долга ВЗАМЕН всех твоих дел?

– Ты хочешь меня разорить?! Лишить меня моей жизни, всего, к чему я шел годами?! – в ярости прорычал Павел.

– О том, как и к чему ты шел, мы не будем сейчас вспоминать, – небрежно сказал Переходящий. – К тому же твоя жизнь давно закончилась. Ты умер.

– Что?.. – Павел похолодел.

– Фигурально выражаясь, конечно. Полгода назад ты должен был умереть в чудной заграничной клинике.

– Хватит, хватит об этом!

– Да я и не настаиваю. Просто продолжай исполнение долга – будешь жить и наслаждаться жизнью.

Переходящий исчез в темноте сада.

Он снова лжет. Лжет, улыбаясь в глаза Должнику, как любит это делать.

Потому что прекрасно знает, что значит для Павла жить и наслаждаться жизнью. Да, он абсолютно прав: деньги, власть – это наркотик. И наркотик, может даже, посильнее, чем страх смерти. А тот, кому он должен, намеренно лишает его дозы. Он знает свое дело – его мучитель. Прекрасно знает…

Павел еще держался, но чувствовал, что близок к тому, чтобы послать к чертям опостылевший долг.

Стоп, стоп. Главное, не терять критичности мышления.

Ему приведены доказательства. По воле Переходящего дорогу ему действительно становилось то лучше, то хуже…

А если это, все-таки, «развод»? Тонкая игра врагов, каких, положа руку на сердце, и не сосчитать? Чего стоит подсыпать что-то в еду, тайком вколоть, распылить в воздухе, чтобы создать иллюзию болезни или выздоровления?

А что, если он вовсе и не был болен? Никогда?! А врачи – они просто заодно?! Они – просто часть заговора!

Павел расхохотался этой мысли. Она и раньше приходила ему в голову, но никогда не была нужна так, как сейчас!

– Хорошо, – потирая руки, сказал себе Павел. – Завтра мы посмотрим, что ты сможешь сделать…

Весело насвистывая, он направился в холл, где продолжали препираться подчиненные, и, как правильно заметил вечерний гость – его самые настоящие, азартно-исполнительные, преданные, как собаки, и трусливо заискивающие рабы.

На утро все повторилось. Сначала шумный автобус, затем переодевание в полосатые робы.

Но теперь внутри периметра бутафорского лагеря смерти появились настоящие актеры.

Массовку выстроили у бараков, в окружении актеров в костюмах солдат и офицеров. Впереди поставили специально отобранных – наиболее тощих, небритых, несчастных. Стоя в заднем ряду, Павел тихо и зло посмеивался. На него недоуменно косились «коллеги». С ним явно что-то происходило, он начинал выбиваться из навязанного массовке образа.

Актер в офицерской форме, чья сцена намечалась в ближайшем кадре, задумчиво прохаживался вдоль полосатых рядов, еле заметно шевеля губами и похлопывая стеком по начищенному сапогу.

«В образ вживается», – уважительно прошептал кто-то.

За офицером следовала обильно курящая свита – тоже форме, только, очевидно, званием пониже. Особенно колоритен был небольшого роста полный актер в роговых очках, белом халате поверх формы и растрепанной папкой под мышкой. Странным образом он придавал происходящему чуть больше достоверности.

Массовка также вживалась в роль. Видимо, способствовал антураж, с которым с самого детства ассоциируются у нас с трудом представимые ужасы и мучения. Смешков становилось все меньше, на лицах некоторых появилось беспокойство: уж слишком натуральное выходило зрелище.

Но подплывшая на кране камера и ворвавшийся в лагерный пейзаж, словно выпрыгнувший из вестерна, второй режиссер, моментально превратили зловещий антураж в фарс.

– Актеры массовых сцен! – крикнул он, и голос его растворился в злобном лае немецких овчарок.

Вспомнив о мегафоне, поднял его и повторил гнусавым мегафонным голосом:

– Актеры массовых сцен, посерьезнее! На лицах беспокойство, страх, неуверенность! Представьте, что вас действительно привезли в концентрационный лагерь! Для справки: один неудачный дубль обходится нам в четыреста долларов…

Некоторое время он метался, как загнанный зверь, ругался то с рацией, то с операторами, махал руками в сторону режиссерской палатки, яростно спорил с ряжеными «офицерами».

После этого вдруг хищно развернулся и рявкнул в мегафон:

– Все!!! Приготовились! Камера, мотор! Начали!

Сверху, словно хищная птица спикировала на кране камера, а режиссер рванул в сторону, исчезнув с площадки. Одновременно щелкнула «хлопушкой» ассистентка и также исчезла.

Офицер вдруг изменился – будто кто-то включил в нем новую программу. Взгляд стал надменным, брезгливым. «Офицер» заговорил высоко, громко, четко разделяя слова, с искусно изображаемым акцентом:

– Заключенные! Все, что я скажу – будет сказано только один раз. Вместо повторения сказанного невнимательных ждет немедленная смерть…

Посреди этой серьезной сцены раздался громкий, довольно циничный хохот. Актеров перекосило, массовка разом повернулась в сторону источника смеха.

Это был Павел. Он корчился от истерического смеха, указывая на «офицера».

– Стоп съемка! – раздался из чьей-то рации усталый голос.

Тут же подскочил второй режиссер. Он был взбешен.

– Стоп съемка!!! – заорал он и метнулся к массовке. – Что там такое?! Ну чего здесь смешного?! Кто там такой веселый? Немедленно покиньте площадку!

Павел, продолжая смеяться, виновато помахал руками, и вдруг сказал, сменив интонацию:

– А могу я поговорить с продюсером?

– К-как это – «купить фильм»? – недоуменно и даже заикаясь, переспросил продюсер.

Он подозрительно смотрел на странного человека в полосатой робе, из-за которого, похоже, назревал скандал.

– Очень просто, – пояснил Павел. – Я хочу выкупить у ваших инвесторов все права на съемку, компенсировать издержки и лично профинансировать проект. Еще я хочу, чтобы все продолжалось по плану, за исключением некоторых моментов, которые я сочту нужным изменить…

– Вы в своем уме? – промакивая платком лоб, пробормотал продюсер. – Мне что же, вызвать охрану?

– Не советую, – широко улыбнулся Павел. – Я тоже сегодня с охраной…

Он кивнул на подкатившую кавалькаду из черных джипов. Из них не спеша выбирались сотрудники его собственного охранного агентства – крепкие, отборные ребята, порядком опаленные огнем и знающие вкус крови.

– Не волнуйтесь, – спокойно сказал Павел. – Я заплачу все и сразу и даже компенсирую упущенную выгоду – так и скажите инвесторам. Только у меня требование: никакой огласки.

Это чувство стоило потраченных нервов. Чувство, близкое к сексуальному удовлетворению, но гораздо сильнее и острее: ощущение безмерного могущества, власти над планами и судьбами сотен вполне состоявшихся и известных людей, не считая безликой массовки.

А главное – ощущение победы над собственным страхом.

Словно желая закрепить эту победу, в знак абсолютного пренебрежения общепринятыми правилами и табу, Павел стоял теперь по другую сторону от массовки.

В форме немецкого офицера.

Центр всеобщего внимания – полная противоположность безликой толпе статистов. Роль, к которой он привык, которая отвечала его мироощущению, которая была его правдой – единственной правдой, имеющей право на существование.

Сейчас в душе проросло новое чувство – неведомое ранее сладкое ощущение невероятной пропасти между ним, полубогом в красивом мундире, и всеми прочими.

Массовкой. Человеческой массой. Скотом…

Вообще-то, по предполагавшемуся сюжету, сцена в концлагере – всего лишь короткая сюжетная связка, роль нацистского офицера – вообще эпизодическая.

Но теперь это фильм Павла. Он стал одной из его многочисленных игрушек – вроде яхт, самолетов, спортивных команд. И сейчас Павел собирался насладиться придуманной им самим ролью, вдоволь посмеявшись над всеми этими наивными и мелочными людьми…

Как вдруг, в рядах «узников» увидел Его.

Острая боль пронзила тело Должника. Знакомая слабость, тошнота и мерзкий привкус во рту… Павел пошатнулся, не в силах поверить своим глазам и ощущениям.

Переходящий дорогу, не спеша, подошел к нему и сказал с улыбкой:

– Позвольте вас отвлечь ненадолго…

– Вот ты и нарушил нашу договоренность, – укоризненно сказал Переходящий дорогу. – Причем сделал это настолько вызывающим образом, что я никак не могу воспринять это как случайность…

Павел подавленно молчал.

– Наверное, ты уже чувствуешь, как болезнь берет свое, – с удовольствием сказал Переходящий. – К сожалению, теперь процесс стал неотвратим. И теперь я могу сказать наверняка: ты скоро умрешь…

Переходящий дорогу любовался ужасом и подавленностью Павла. Будто безумец, наслаждающийся отрыванием лапок у насекомых.

– Но я отдаю должное твоему старанию, – продолжал этот улыбчивый палач. – Ты долго держался, до сегодняшнего дня старательно выполнял свой Долг. А потому у меня для тебя есть подарок.

Переходящий одарил Павла взглядом доброго Деда Мороза. «А ну-ка, дети, давайте угадаем – что же подарит дедушка маленькому Павлику?»

– Я дарю тебе твои полгода, – сладко сказал Переходящий дорогу. – Те самые, которые я забрал у тебя взамен года здоровой и полноценной жизни. Согласись: полгода жизни – щедрый подарок. Правда, это время придет с соответствующим довеском: со всем, что вытекает из твоей болезни…

Павел медленно осел в сухую, потоптанную траву. В голове стоял звон – отвратительный болезненный звон, про который он давным-давно успел забыть. И слова мучителя доносились сквозь эту звуковую завесу, отодвигая ее, словно театральный занавес…

– Полгода мучений и ожиданий неизбежного – это, конечно, не самый приятный вариант, – рассуждал Переходящий дорогу. – Но ведь в твоих руках такие возможности, м-м-м… Столько денег – и всего на полгода… Вполне можно остаться в памяти людей самым расточительным безумцем… А может, ты станешь в спешном порядке строить храмы и дома престарелых? Может, это тебе зачтется, а?

Тихий смех Переходящего заставил Павла выйти из оцепенения. Он закричал визгливым и страшным голосом:

– Рустам! Зигфрид!

Двое в черном, неподвижно стоявших у джипа, сорвались с места, на ходу выхватывая из-под пиджаков пистолеты.

– Взять его! Взять! – кричал Павел, тыча пальцем в ухмыляющееся лицо.

Телохранители замерли за спиной Павла.

– Ну, чего вы встали, болваны?! Взять его!

– Павел Аркадиевич, кого взять? – осторожно спросил Рустам, не переставая обшаривать глазами окрестность.

Но Павел и сам уже понял: Переходящий вновь обманул его. Просто, сделав из него дрожащий от страха разлагающийся труп.

– Помогите подняться! – сухо приказал Павел.

Телохранители ловко поставили его на ноги.

Ничем более не сдерживаемая злоба захлестнула душу, заглушая боль и страх. Тяжелым взглядом Павел оглядел съемочную площадку, работа на которой замерла в ожидании его распоряжений.

Полгода? Полгода и миллиарды в руках… Да, это неплохое сочетание, для того, чтобы осуществить самые заветные мечты. Жаль только, никаких желаний, кроме жажды пошлой человеческой мести уже не осталось.

Но месть – настолько сладкое чувство… И такой простор для творчества…

– Рустам, Зигфрид, – бесцветным голосом сказал Павел. – Ни один человек не должен покинуть территорию. Мне нужна полная, абсолютная гарантия от любой утечки информации…

– Понял, Павел Аркадьевич, сделаем, – сказал Рустам.

– И еще понадобятся надежные люди, – добавил Павел. – Много надежных людей…