Читать книгу: «Небо королевы Мод», страница 3

– …знаете, почтенный коллега, – распелся Юрий Антонович, – я, конечно, не гуманитарий. Но и меня однажды осенило таким в своём роде символом, которым я про себя тихо горжусь. Я его называю технокостюм. Вникаете? Готов пояснить! Вот по существу: всякая техника, от всяких там, шут их знает, шумерских доспехов до космического корабля – что это? Это же своего рода волшебные одежды, мы их надеваем на себя с целью усилить наши операционные возможности! Согласны? То-то! И весь наш прогресс, изволите ли видеть, не что иное, как технокарнавал, смена этих технокостюмов. И вот мы дошли до стадии нейрокарнавала, да? Наш комплекс уже не столько техно-, сколько нейрокостюм…

Ну, отсюда он пустился словесно перевёртывать примерно одно и то же, Эльвира Эдуардовна не забывала поддакивать, а я, слушая, уже вовсю размышлял о своём.

Кого облачить в первый в мире нейрокостюм? Какими качествами должен обладать претендент № 1?.. – об этом пошёл чёткий мужской разговор, а Эльвира Эдуардовна так толком и не прозвучала.

И всё это время я просуществовал в двух уровнях: внешне дельно беседуя, а про себя думая: ну вот! Сбылось. Дерзай! Робеешь?.. Да нет. Ну разве самую малость… А хотя нет! К чёрту робость. Я это сделаю, или я не я.

Больше года я втайне работал над методикой, должной выявить то, что сам пока затруднялся определить, но уже не сомневался, в чём суть. Я назвал это «универсальная значимость личности», или, несколько согрешив против лингвистики: «узел». Это не ум, не талант, даже не гениальность, хотя, бесспорно, всё это между собой какая-то двоюродная родня. Но узел – это узел. Экзистенциальный вес! – вот ещё что я придумал, чем гордился не меньше, чем Юрий Антонович технокостюмом.

Что должна являть собой узловая личность?..

Такой человек может не блистать интеллектом, но соображает быстро и метко. Часто он остроумен. Он тонко ловит оттенки настроений других, иногда способен поразительно точно угадать что-то в постороннем человеке, вплоть до самых тёмных глубин его души. И напротив, бывает до смешного слеп в собственной жизни, может попасть впросак, как последний лопух. И ещё: я необъяснимо уверен, что эти люди прирождённые артисты. Вот тут у них талант. Не практика на сцене, не система Станиславского, а лицедейская органика от корней, от стихий Земли. Не факт, конечно, что любой такой сможет стать актёром-профессионалом, слишком уж многое здесь должно совпасть, слиться и расцвести. Но исходное зерно в них вброшено. А уж куда оно вырастет, да вырастет ли вообще – вряд ли кто-то скажет. Ну и в сумме это даёт сильную тягу к приключениям, к спорной славе, странный дар угодить в переплёт вселенских событий… Примеры? Да хотя б Чапаев с Петькой. Или парни из «Битлз». Не было на свете генералов посильнее Василия Ивановича? Да батальон. Не было барабанщиков лучше Ринго Старра?.. Да легион! Но славе и истории достались не те, а эти. Почему? Вот по таким «почему» я и решил ударить экзистенциальным весом.

И сказав странной парочке:

– Задача ясна. Работаем, – я уже твёрдо знал, что иду искать того, кто, сам того не ведая, может связать в чудной узор незримые нити энергий, времени, судеб – с непредсказуемым исходом.

Олег

Выйдя на крыльцо, я глянул ввысь.

Есть у меня привычка, можно сказать, что и талисман: шагнув из дома в мир, смотреть в небо. Что мне в них, в этих разных небесах? Не знаю. Не думал.

Обычно это секунда, две, но тут взор зацепился – ух ты! Сроду я не встречал такого совершенного расплава золота и синевы, тепла и холодка – сентябрь вобрал это, по-своему сомкнув в то, что не должно было сбыться, но сбылось…

Тут я споткнулся, чертыхнулся, и как будто оборвалась некая важная мысль, вот-вот готовая было пробиться во мне. Я как-то разбросанно дошагал до машины, сел, включил, поехал, механически управлялся с ездой и всё норовил вытащить ту оборвавшуюся мысль, и не удавалось.

Так и ехал. Вновь стало мерещиться, что темени и затылку горячо, отчего мысли завихрились, растерялись… И тут обрыв сам вырвался наружу.

Я даже вздрогнул, болтанул рулём, машина вильнула. Справа кто-то зло загудел. Но обошлось. Я сбросил скорость, поехал очень аккуратно.

Мысль! Вот она: включённость в НКК-1 меняет не только меня, но и весь мир. Постепенно, поначалу незаметно. Мир живёт себе, катится по прежним всем знакомым колеям, и никому ещё не ведомо, что волны от меня перенастраивают незримые струны пространства-времени на какую-то иную игру. Уже что-то проникло, вирус будущего расплавляет настоящее… А это значит, что последствия Эксперимента таковы, каких ни я, ни кто-либо иной представить не в силах.

Что будет со мной и с миром через час?..

Виктор

Лев Евгеньевич опять смотрел, не мигая. Чёрт его возьми!

– Я не о том, Виктор Алексеевич.

Не о том он. А о чём?

– Я, – терпеливо продлил он, – о том, что этот ли критерий надо было ставить во главу угла? Допустим, господин Зорин представился вам самой неординарной личностью из рассмотренных. Но это ли должно быть фактором отбора? Может, стоит что-то сдвинуть в вашей методике?

«Чёрт возьми» из абстрактного стало зловещим. Я почувствовал, как зашатался на своей грани, лёгкая дрожь пробежала по спине. Да кто он, чёрт?!

Льва Евгеньевича Платонова прикрепили ко мне сразу же после того, как методика и я в качестве штатной единицы были утверждены в Бюро.

– Ваш куратор, – сказали кратко.

И стал очень им доволен. Он абсолютно не мешал, хотя всегда был рядом, присутствие неотвязно ощущалось, даже когда его не было видно. Манеру не моргать и быть деревянным в общении я относил на счёт его профессии. Это не раздражало.

Даже теперь. Это другое: мне вдруг почудилось, что он с самого начала всё про меня понял, но помалкивал.

…Я получил анкеты девяносто семи человек, предварительно отобранных из четырёхсот с чем-то. Мужчины в зените сил, от двадцати пяти до тридцати шести. Я строго не должен был видеть их, вообще никак не контачить, кроме как через электронное тестирование, которое у меня было запланировано в четыре этапа, естественно, с нарастающей изощрённостью.

После первого отсеялись тридцать пять человек, не являвшие собой ничего, кроме умения водить авто, несокрушимого здоровья и психической уравновешенности. Второй этап выуживал из подопытных более сложные качества, и он отчислил самую большую группу. После тщательных проверок-перепроверок я оставил тринадцать претендентов на титул экзистенциально одарённого. По этой чёртовой дюжине и прошлась моя уникальная разработка, выбравшая четырёх финалистов.

Все они были с самой рядовой судьбой, и вряд ли в их жизни что-либо взорвалось, если б не я. Но я уверен – железно! – каждый из них имел волшебный дар притянуть, спутать, порвать нити случайностей, чьих-то желаний, озарений, вздорных поступков – так, чтобы всё это сплелось в клубок, о который споткнётся всемирная история.

Собственно, так оно уже и вышло, только для кого-то одного из четверых.

Почему выбор на пал этого одного? А я уловил в нём глубины больше, чем у троих. Даже пробоины, что ли. Не сомневаюсь, что его когда-то ранила женщина, о которой он молчит и будет молчать. И я не спрошу. Мне хватит того, что я уже понял. И я выбрал Олега Зорина.

А вот теперь стало доходить, что меня со всей моей психической алхимией понял куратор и забирает в мягкие клещи.

Я постарался безмятежно улыбнуться:

– Так ведь дело-то сделано, Лев Евгеньевич! Назад дороги нет.

Тут-то он и позволил себе почти неуловимую ухмылку: