Любой ценой

Фэй I

Двенадцатый день Трав

Расстилавшийся внизу лагерь был огромен, как город, а вонь от него разносилась на милю вокруг; оставалось надеяться, что внутри воняет не так сильно, как здесь. Привольно раскинувшись на большом цветущем лугу между холмами, он осел, вгрызся в землю и стал почти что настоящим городом. Прямые линии палаточных улиц пересекались у пышных шатров лордов и отделяли друг от друга «кварталы»: ярко-оранжевые палатки – лагерь в лагере для людей лорда Ферье, властителя Побережья и премерзкого лживого старика; соседствовали с ними пурпурные, над которыми серебряный единорог бил копытом оземь – знамя Весте, могущественного и строптивого лорда Риксмарка; ещё чуть дальше расположились тёмно-синие с серебряной каймой, а на знамени сова в ночи – орльвирцы, вассалы Эквиллей; жёлто-пунцового цвета было больше остальных, в него окрасилась едва ли не половина всей армии, и неудивительно, ведь это цвета молодого лорда Бенедикта Альеде, хозяина этих земель; с окрестным лугом сливались изумрудно-зелёные знамёна лорда Фалька с клыкастым коричневым кабаном; наконец едва заметная среди прочих утлая кучка чёрно-белых палаток и ощерившийся кот на знамени принадлежали её чёртовым бельтирцам, будь они неладны. А посередине лагеря разлилось кроваво-красное море, и на самом высоком древке из всех реял гигантский золотой грифон на багровом поле. Королевское знамя. Знамя отца.

Фэй недовольно поджала губы. Много лордов явилось на его зов, и они привели много воинов. Но гораздо меньше, чем нужно, и чем должны были. Храбрые рыцари не слишком спешат на битву. Здесь совсем нет северян: не видно ни чёрных знамён Озёрного Края, ни серых ледяного лорда Инга, именующего себя конунгом всего Севера, ни бурого медведя Готторна, властителя Стылого Берега, которого никто и никогда, кажется, вовсе не видел. Южане тоже не явились: сладкоречивый и скользкий лорд Орве, крылатая чаша на гербе которого очень уместна, и ядовитый болотный лорд Виррел с острохвостой виверной на жёлто-зелёном знамени. Даже внявшие зову отца явно привели с собой далеко не всех своих воинов, иначе лагерь внизу был бы по меньшей мере втрое больше. Такая наглость вассалов приводила её в ярость.

– Господа, – оторвавшись от созерцания отцовской армии, обратилась она к двум своим спутникам: едва достигшему совершеннолетия долговязому кареглазому юноше с тонкими пальцами и длинными вьющимися волосами, и ещё одному, немногим младше её самой, но при этом не столь высокому, как первый, с некрасивым непропорциональным лицом, увенчанным большим носом, напоминавшим орлиный клюв, – не будем медлить – спустимся вниз и поприветствуем наших отцов.

Их отцы действительно находились в лагере и оба были вассалами Ниены Эстергор, подруги Фэй, леди-правительницы всей провинции Бельтир и хозяйки Нислотта, города ремесленников и мясников, захолустного и пыльного, с низкими старыми стенами, монетным двором, открывающимся в лучшем случае раз в два года, и кривыми улочками, по которым постоянно текут помои. То, что этот забытый Создателем городишко являлся центром владений Великого Дома Эстергор многое говорило об остальных землях Дома. Фэй провела в Нислотте последние два года: Ниену всегда интересовали песни, стихи, танцы и досужие сплетни, и никогда – управление своим пэрством. Его она предоставила попечению Фэй, которая чувствовала к этому занятию немалую страсть с детства. Раньше она мечтала, что отец подарит ей замок. Возможно, гигантский Дом Грифона с чудовищно толстыми и высокими стенами, рассчитанный на огромный гарнизон и производивший неизгладимое впечатление своими шестнадцатью могучими башнями – одна выше и мощнее другой. Был ли замок сильнее во всём королевстве? Она сомневалась. Его построил дядя Роланд, всегда любивший мощь и силу. Он лишь на год пережил обоих своих сыновей, погибших на войне с гелрийцами, и не оставил наследника; так Дом Грифона лишился своего грифона и с тех пор пустовал уже дюжину лет. Фэй полагала, что он был бы не прочь вновь обрести хозяина. Лучше хозяйку. Она бы согласилась даже на другой пустой замок в Землях Престола – стройный белокаменный красавец Знак Небес, стоявший на границе с владениями Ниены, совсем недалеко от Нислотта. Ей даже не раз снилось, как отец дарит ей один из них. Но жизнь – не сон, и король не торопился отдавать ей ни тот, ни другой. Вместо этого её выдали замуж за маленького мальчика и отправили на чужбину, отняв два года. А теперь, когда она вновь свободна, отец хочет выдать её замуж опять. Вот только чёрта с два у него выйдет.

Она натянула поводья, съезжая с холма к восточным воротам лагеря. С поста, который они проезжали полчаса назад, деревянной башенки, прикрытой невысоким земляным валом, им дали человека в сопровождение; завидев его, часовые на воротах не стали их задерживать, а начальник охраны, когда они проезжали мимо его недостроенной избушки, и вовсе узнал Фэй, стремглав кинулся к ней и раболепно приложился к перстню на левой руке, хотя этикет этого не требовал. Я же всё-таки не королева. Не здесь. Хотя, учитывая, что наша королева – гелрийка…

Габриэль Оденфи, четвёртой жене её отца и по совместительству младшей сестре короля Гелре приходилось несладко теперь, когда её муж и брат вновь начали враждовать друг с другом. Её и замуж-то отдали в ознаменование примирения между королевствами, случившегося семь лет назад. Тогда был провозглашён двадцатилетний мир, королями и лордами с обеих сторон произносились громкие слова про вечный, а Фэй едва не пришлось выйти за одного из младших принцев. За Лионеля, мальчика с золотыми волосами, того самого, которого Кнуд забрал с собой к Разжигающему.

Теперь положение королевы Габриэль незавидно: она так и не сумела родить царственному мужу ни единого ребёнка, к тому же её брат Филипп, едва лишь стал королём в обход законов собственного королевства, как сразу же нарушил мир. Фэй она нравилась, к тому же ей стоило посочувствовать: народ не любит свою королеву-гелрийку, так же, как её не любит дворянство и сам король, а потому сейчас она стала изгоем, проводящим дни в одиночестве в покинутом двором Речном Замке. Если бы тогда меня всё-таки отдали за молодого принца Лионеля, я бы сейчас была в Гелре в таком же положении, как и она, только ещё и без мужа. Впрочем, Фэй не была уверена, что последнее так уж плохо. Да и из Гелре она наверняка сбежала бы, как сбежала из Арля.

Въехав за палисад, они разделились: её сопровождающие свернули налево, дальше им предстояло добираться до северных ворот, неподалёку от которых и расположились их земляки, ей же в центр. Она пообещала Седрику и Теодору, что навестит их завтра, держа свою походную подушечку над головой, чтобы защититься от неожиданно начавшегося холодного дождя, косыми струями вспарывавшего землю. Они были милые и во всём её слушались, к тому же ей требовалась лояльность их отцов, – в Бельтире было неспокойно, а потому она всегда держала по сыну или дочери каждого из лордов провинции при себе, во дворце Ниены в Нислотте. И – вот уж никогда бы не подумала такого про себя! за это время успела к ним привязаться. Хорошо хоть они сами этого не поняли. Она фыркнула и обнаружила, что приехала.

Пропустить такое чудо было непросто: разумеется, Его величеству не пристало жить в палатке даже в походе, так что для него из привезённых с собой деревянных деталей собрали впечатляющий двухэтажный павильон, имевший около тридцати пяти футов в высоту и по меньшей мере сто пятьдесят в длину. На его фасаде нашлось место даже для восьми башен: две вырастали из задней стены, по одной на боковых, две по краям передней, ещё две с обеих сторон от входа. Настоящее произведение искусства, к тому же вполне пригодное и как крепость: в нем смело можно держать осаду, вместив туда сотню воинов.

Фэй спешилась у фасада этого переносного дворца и бросила поводья тут же подбежавшему к ней худому мальчонке-конюху:

– Покажи мои покои, – обратилась она к подошедшему вместе с конюшонком важному слуге в багряной ливрее королевского дома, – и подготовь воду. А ты, – Фэй повернулась к мальчишке и попробовала сделать злое лицо, уж это обычно получалось неплохо, – ухаживай за Златовлаской хорошенько, не то велю отхлестать до крови.

Она постепенно училась пугать одним своим видом и голосом, пока что только детей, но это уже кое-что. Хотя до отца ещё далеко. Он рассчитывал увидеть её сразу по прибытии, но Фэй вовсе не собиралась оправдывать его ожиданий. Неспешно вымывшись, она выждала ещё почти два часа, высушив волосы и позволив служанке сделать ей новую причёску, и лишь после этого позволила присланному уже в третий раз слуге повести её на аудиенцию.

Рабочий кабинет короля оказался довольно просторен, но обставлен по-походному скромно: напротив входа стоял большой письменный стол, заваленный бумагами – письмами, распоряжениями, отчётами, а также разнообразными чернильницами, печатями, и прочими необходимыми вещами. Казалось, что всё свалено в кучу, но она знала, что в этом беспорядке есть чёткая система и отец всегда может найти нужное среди этой груды за пару мгновений; в углу стола голубым металлом блестела знакомая двухфутовая армиллярная сфера, с которой он оказался не в силах расстаться; на драпированной бархатом глубокого тёмно-синего цвета стене над столом висело несколько пар скрещённых мечей, тоже старых знакомцев – пара коротких, старого образца, пара тяжёлых двуручных, один искривлённый, из-за океана, и два «бастарда» – один из них носил его прадед и тёзка, Ледвиг Первый, он же Строитель. Он, как и мечи, был бастардом, внебрачным сыном королевы Элеанор, рождённым чтобы унаследовать трон в обход её законных детей от Карла Весте, и таким образом оставить королевство в ведении Грэйлэйтов. Изгибы закона бывают прихотливыми, но династия всегда заботилась, чтобы он работал на неё, и при любых обстоятельствах трон наследовали только её представители. И, несмотря на своё сомнительное происхождение, Ледвиг Первый был великим королём. Если верить семейному фольклору, конечно, историки-то его изрядно недолюбливали, но Фэй считала, что дурной король не смог бы усидеть на троне семьдесят лет. Отец, нося его имя, подражал ему, хоть никогда бы не признался в этом.

В левой половине комнаты стоял шестифутовый шкаф из чёрного дерева и широкая ширма из переплетённых жёлтых и красно-коричневых тисовых полосок, а на стенах висели гобелены с давно почившими королями, запечатлёнными на войне и в застолье. Она узнала Свена Путешественника, всегда изображавшегося с хитрыми глазами и короткой седеющей бородкой, и Харальда Завоевателя, дующего в рог посреди снежных гор. Ещё двоих не вспомнила: статного красавца с длинными каштановыми волосами и силача-толстяка, размахивавшего молотом, на её вкус чересчур огромным, чтобы человек, пусть даже такой толстый и сильный, мог его поднять.

– Фэй, – отец, работавший за столом, не изменяя своим привычкам и в походе, при её появлении отложил перо, сцепил руки и изучающе взглянул на неё своими жестокими золотисто-зелёными глазами с узкими зрачками. – Ты опоздала.

Она фыркнула и ответила заранее подготовленной фразой:

– Хорошо, что вы дождались меня здесь, а не пируете с вашими храбрыми лордами в счастливо возвращённой старой новой столице.

– Сейчас мои храбрые лорды соберутся на совет, – он поджал губы. – Мы должны подсчитать наши силы.

– Я уже сделала это, – заявила она: – На вашем месте укоротила бы некоторых вассалов на голову, дабы они в будущем не поддавались соблазну остаться в тёплой уютной постельке, когда их король ведёт войну. Вы слишком добры к ним в последние годы – как видите, они это оценили.

Отец, не обращая внимания на её слова, молча раскатал на столе небольшую карту южного Эставалля и во что-то вгляделся, зажав край правой рукой, облачённой в багровую перчатку, предоставив Фэй бессмысленно стоять рядом, разглядывая его расшитый золотыми нитями тёмно-бордовый, почти чёрный камзол. Сейчас он выглядел на свои годы: лицо избороздили морщины, лоб облысел, а кожа потемнела; но постарел он благородно – сохранил огонь в глазах и живость, оставаясь бодрым и деятельным, да и вполне привлекательным даже со своими морщинами. А взгляд его с приходом старости стал ещё выразительнее, особенно неподражаемо ему удавалось презрение. К восьмидесяти научится убивать взглядом и будет выглядеть лучше, чем я в сорок.

– Не твоё дело судить об этом, – очевидно, решив, что подождал достаточно, спокойно ответил он спустя минуту.

– Кстати да, – решила парировать она, силясь вспомнить, о чём именно шла речь, – как и прибегать по вашему зову в эту выгребную яму, словно я послушная собачонка, когда к вам не явились даже ваши лорды. У вас тут война, а я женщина, если вы не забыли.

– Я не забыл. Но не забыла ли ты? – спокойно ответил он, продолжая разглядывать карту. – Говорят, что место женщины – на супружеском ложе, но ты отказала всем женихам, которых я одобрил. И даже не соизволила сделать это самой, – он усмехнулся. – Письма! Точнее, полагаю, письмо, одно на всех. Ты по-прежнему не хочешь замуж?

– С меня хватило прошлого замужества, – ответила она резко. – Замужества, на котором вы настояли, смею напомнить.

– Это была хорошая партия, – бесстрастно взглянув на неё, ответил отец, вернувшись к карте.

– Она стала бы поистине великолепной, если бы я не сумела сбежать. Тогда вы получили бы суд, который сделал бы из нашей семьи посмешище, а потом и мою голову в подарочной упаковке, полагаю, – она криво усмехнулась.

Уж здесь-то ты за собой последнего слова не оставишь.

– Раз не хочешь замуж, то для тебя найдётся другое занятие, – вовсе не стал он спорить.

– Кроме как править Бельтиром? – уточнила Фэй.

– Многие говорят мне, что ты с ним не справляешься. Там полно недовольных лордов, купцов и еретиков.

– Как, еретики тоже недовольны? – удивилась она.

– Нет, их просто много.

– Это неправда! Я просто хочу сделать всё правильно.

Она хотела было уточнить, что именно, но он не дал:

– Разумеется. По поводу Бельтира ты отчитываешься перед лордом-констеблем, а уже он передо мной. Если бы я был недоволен, то отозвал бы тебя.

– Так вы меня и отозвали!

– Временно. Потому что ты потребовалась для другого дела.

– Ах да, помню, вы говорили о каком-то занятии. И что же это?

– Расскажу после совета. Сейчас, по твоей милости, на это нет времени – нас уже ждут. Постарайся вести себя так, будто ты уже взрослая. Как моя дочь.

– Я буду сидеть как мышь и не пророню ни слова, если на то будет ваша воля, – шутливо сказала Фэй, слегка растягивая слова.

– Это необязательно, – только и ответил он, после чего поднялся и продел руки в поданную слугой длинную красную мантию с горностаевой оторочкой и вышитыми золотой нитью грифонами, пляшущими кровавый танец, взмётывая вверх свои когтистые лапы.

Наверное, в ней чертовски жарко.

– К чему такие приготовления? Осталось ещё корону надеть и скипетр прихватить, и можно идти выступать перед народом, – вообще-то Фэй не собиралась произносить это вслух, но слова вырвались сами собой. Она ненавидела эту их мерзкую привычку.

Отец метнул на неё один из своих многочисленных взглядов, полных оттенков презрения.

Заслуженного презрения. Когда я уже научусь думать прежде чем раскрывать рот.

– Ты никогда не понимала, как следует себя вести, и именно поэтому не сумела задержаться в Арле.

Что бы ты знал об этом. Иногда ты просто старый дурак, подумала она горько, и в этот раз всё-такисумела промолчать.

* * *

Зал совета оказался большой квадратной комнатой в противоположном от королевских покоев конце павильона. Король занял своё место на небольшом деревянном троне с крашеными киноварью грифонами на подлокотниках во главе длинного дубового стола, Фэй же села на неудобный низкий стул справа от него. Такой же стул слева остался пустовать.

На трёх грубо сколоченных скамьях вокруг разместились два десятка мужчин. Фэй принялась их рассматривать, узнавая некоторых. Ближе всех с её стороны в синем плаще с нашитым на животе белым орлом сидел Стеффон, сын лорда-пэра Ледяных Гор, злобного старика Эвальда Винтера. Он нахмурился, угрюмый, с узким лицом, густой и чёрной, как смоль, бородой и косматыми бровями, здорово напоминая Лесного Духа из сказок. Он женился на младшей сестре лорда Фалька, девушке хрупкой и болезненной, тем самым обеспечив Винтерам устойчивый союз с Фальками в их вечном противостоянии с южанами.

За сэром Стеффоном располагались два вассала Винтеров: одного из них Фэй не знала, а вторым был Райнер Эдер, которого она видела на королевской свадьбе семь лет назад. Он выиграл турнир в честь свадьбы, посмев выбить из седла в финальной схватке её брата Вильгельма. Тот пришёл в ярость: он утверждал, что проиграл только из-за намеренно испорченной подпруги, и подозревал в порче своего противника – ей пришлось вмешаться, иначе драки было не миновать. Фэй бы не удивилась, окажись догадки брата верными наполовину – вряд ли подпругу испортил лорд Эдер, а вот её второй братец, Кнуд, был мастером пакостей. Всегда, сколько Фэй его помнила. Хотя с ней он общался нечасто. Однажды он назвал их с Везарием орльвирскими ублюдками, она не сомневалась, что кто-то передал это отцу, потому что через несколько дней братец со сломанным носом отправился к южным границам. Гадёныш. Теперь его нет, и мне бы следовало думать о нём лучше, но мёртвая гадина всё равно остаётся гадиной.

Виски лорда Эдера, запомнившегося ей молодым галантным мужчиной, за прошедшее время успели покрыться сединой, он заметил её взгляд и слегка склонил голову. Фэй коротко кивнула в ответ. Чуть дальше она увидела двух вассалов Фальков: Томаса Ровера, одного из её потенциальных женихов – молодого черноволосого и кареглазого красавца, правившего Тёплой Заводью, и старого лорда Петера Мэйгорна. Ровер слишком сильно надушился, возможно до сих пор старался произвести на неё впечатление, да только вот с нюхом у него явно было не всё в порядке.

За ними прятался старший сын лорда Фалька, Дан, рыхлый толстяк неопределённого возраста с изъеденным оспинами лицом и безвольным подбородком, облачённый в богато расшитый золотом тёмно-зелёный плащ с вышитым на нём ощетинившимся кабаном медного цвета. Старший, но уж точно не любимый. Лорд Фальк вместо него предлагал ей в женихи своего второго сына, и ясно, почему: этот выглядел полным ничтожеством. Вряд ли Фальк даст ему унаследовать титул.

В конце стола сидели вассалы Ниены: Стеффен Овергор, бесстрашный лорд Соляного Озера, задумчиво уставился на стол, накручивая тёмный ус на палец, а Элоф Эктест, стареющий хозяин Каменного Клыка, вертел в руках крупную печатку из чернёного серебра. Восток стола для восточных лордов, поняла Фэй. Лорд Эктест слегка кивнул ей, Овергор же предпочёл не замечать. Говорят, что он гневлив, зато честен и смел. На Фэй он гневался, потому как по её милости за два последних года лишь один раз видел своего старшего сына.

С другой стороны стола ближе всех к королю расположился пэр Равнины, на землях которого они сейчас и находились, молодой Бенедикт Альеде, выглядевший пустоголовым щёголем, как и всегда. Четырнадцать лет назад, во время визита его отца к королю, будущую мечту всех южанок поручили её заботам, так что она везде водила пухлого стеснительного мальчугана-шестилетку за ручку и терпеливо отвечала на все его глупые вопросы, а несколько лет спустя его прислали в воспитанники её дяде Илему, после чего он стал частым гостем при дворе. Однако, уроки дяди, скрытного, умного и осторожного, впрок не пошли – получив титул лишь два года назад, Бенедикт с тех пор уже успел перессориться со всеми соседями и превратить родовой замок Эрделов в дымящиеся руины. Ему не понравилось, что люди лорда Эрдела грабили земли одного из его вассалов, а жаловаться на них королю он счёл ниже своего достоинства, вместо этого решив вопрос быстро и эффективно – отныне бандитам стало негде укрываться. Самого Рейнела Эрдела он пощадил, ведь за убийство лорда, к тому же чужого вассала ему грозила бы казнь, пусть даже лорд и был разбойником. Серьёзные проблемы с правосудием у Альеде должны были возникнуть и без этого, но он избежал их, присоединившись к самоубийственному походу Кнуда в Гелре и предоставив вести тяжбу с оставленным без замка Эрделом своей матери.

Кнуд почему-то считал свой поход гениальной военной операцией, а гелрийцам, похоже, удалось убедить его в обратном слишком поздно, если вообще удалось, и Альеде стал одним из немногих, кто сумел вернуться домой. Он всегда был красавцем, а сейчас возмужал и стал совершенно неотразим со своими вьющимися чёрными волосами, мягкой улыбкой и каким-то призывным взглядом в лучистых карих глазах. На его плаще жёлто-красным огнём светился широко раскинувший крылья феникс, и он как нельзя лучше подходил огненному характеру этого человека. Не слишком умный, возможно, но уж точно один из храбрейших людей в королевстве.

За ним сидели три лорда Равнины, ни одного из которых Фэй не знала в лицо; самый молодой из них чрезвычайно походил внешне на своего сюзерена, что было вовсе неудивительно – на его плаще в красных языках пламени танцевал точно такой же феникс, вот только сам плащ был чёрным, а не жёлтым, как у Бенедикта. Это явно Мартин Альеде, кузен Бенедикта, более известный как Лорд-дитятя – его звали так оттого, что он вступил во владение своими землями будучи ещё во чреве матери. Сейчас это прозвище на глазах становилось всё менее справедливым, потому что Лорд-дитятя уже начал бриться, но Фэй подозревала, что оно останется с ним до самой смерти.

За южанами она увидела Квентина, второго сына лорда Ферье. Это был лысеющий тощий мужчина с узким лицом и тонкими бледными губами, и без единой кровинки в лице. Рядом с ним сидел юноша, также облачённый в бело-синий плащ Ферье и казавшийся тем же Квентином, только на двадцать лет моложе – всё то же властное лицо, пусть и не бледное, а наоборот румяное, те же тонкие губы, узкие скулы и холодные серые глаза. Сын, наверное. На дальнем краю левой части стола разместились три орльвирца, возглавляемые неизвестным Фэй малоприметным молодым человеком с совой дома Эквиллей на плаще.

И, наконец, напротив короля расположились лорды Земель Престола: Одемер Кнок, хозяин Старого Дуба, ветеран многих битв, что было видно сразу: он имел лишь одну руку, а помимо этого ещё сломанный нос и шрам через всё лицо, что не мешало ему оставаться самым весёлым и добродушным человеком из всех, кого Фэй знала. Вторым оказался толстый и тоже всегда добродушный лорд Шимус Шеп, прозванный тюленем. Внешность лорда Шепа была обманчивой: до того, как вступить во владение землями своего отца, он десять лет с немалым успехом служил лордом-констеблем королевства. Наконец, крайний справа – Ричард Шетти, лорд-маршал, толстопузый и рыхлый, но неизменно полезный при организации перемещения армий – он знает толк в логистике, дядя Илем шутил, будто это лишь потому, что лорд-маршал не может позволить себе остаться голодным. Самого дяди нет. Странно.

Впрочем, кроме него здесь не было ещё многих других. Ни одного пэра королевства, кроме Бенедикта Альеде, к которому король пришёл сам. Печальное зрелище. Шесть провинций не прислали вообще никого, и если насчёт Стылого Берега Готторнов у Фэй были большие сомнения, что там вообще хоть кто-то до сих пор живёт, лорды Севера и Озёрного Края, вполне вероятно, просто ещё не успели, уж слишком далеко отсюда их земли, а ждать помощи от лорда-пэра Риксмарка просто глупо, то две южные провинции вероятно перешли на сторону Гелре или решили подождать развязки в стороне.

– Господа, – начал отец, – я желаю знать, насколько увеличилась армия за последние дни, общее количество имеющихся у нас сил, а также когда планируется прибытие остальных, – сидящий в углу комнаты на стуле маленький человечек в угольно-чёрном камзоле приготовился записывать. Ну привет, старый лис. – Лорд Бенедикт?

Развалившись на скамье, словно это трон, Альеде вальяжно ответил бархатным голосом:

– Вчера подошли последние подкрепления. Теперь у меня двадцать семь знамён, но все они неполны, – он пожал плечами. – Я дополнил их теми, кого смог собрать, так что за качество не ручаюсь.

Не так хороши, как те, которых ты оставил в Гелре мёртвыми или в плену, ты хотел сказать?

– Можно поднять ещё крестьян, но это долго, затратно, к тому же они совсем не обучены – даже копьё в руках держать не умеют и едва ли будут на что-то годны. К тому же у меня нет для них оружия, как и золота, чтобы его приобрести.

– Лорд-маршал? – король взглянул на толстого Ричарда Шетти, сидящего на другом конце стола.

– Мы можем взять из королевского арсенала пять тысяч копий и раздать их крестьянам, – предложил тот. – Защита… дублёная кожа, стёганки, не более. Не знаю, целесообразно ли это. И доставка займёт не менее двух недель.

– Хорошо, мы с вами ещё подумаем над этим позже. Сэр Квентин, что у вас?

– Шестнадцать полных знамён, выставленных землями моего отца и лорда Эрвера. Реддер и Энше запаздывают, – ответил тот тихо, но чётко.

Отец пристально взглянул на сэра Ферье, но ничего ему не сказал.

– Дальше, – он, похоже, тоже не знал, как зовут главу делегации Эквиллей, поэтому лишь взглянул на него. Тот нервно выдавил:

– Семь знамён.

– Мало, – спокойно сказал король, глядя на парнишку немигающим взором змеи.

Вот уж точно, тем более, что орльвирские знамёна совсем не то же, что побережные – людей в них, иной раз, вдвое меньше. Зато они орльвирцы.

На пол упала тень. Длинная и густая, она протянулась от стола до самого входа. Странно, но Фэй была уверена, что узнала её обладателя. Подняв глаза, она убедилась, что не ошиблась: та и вправду принадлежала Магнусу Весте, лорду-пэру Риксмарка. Вот уж кого ещё минуту назад она совсем не ожидала увидеть. Как обычно самодовольный, в роскошной пурпурной мантии с вышитым на груди вздыбившимся серебряным единорогом, золотой отделкой по краю и горностаевым воротником, будто он король, как обычно молодой, словно годы идут для всех, кроме него, с дьявольским блеском убийцы в глазах – он всегда её раздражал. Она и сама до конца не понимала, за что. Пожалуй, ей не нравился этот блеск глаз, не нравились его кривящиеся тонкие губы и неестественная молодость – ему было уже за сорок, но выглядел он не более чем на тридцать, а ещё высокомерие, даже большее, чем её собственное. И опасность, Фэй её чувствовала.

– Ваше величество, прошу прощения за опоздание, – сказал он тоном, который менее всего годился для извинений и неторопливо прошёл к пустующему стулу слева от короля. Фэй только сейчас вспомнила, что на въезде в лагерь видела знамёна Весте и их пурпурные палатки. Ещё удивилась, что их совсем мало.

Совет пошёл своим чередом, она рассеянно сняла с безымянного пальца кольцо и принялась вертеть в руках, вполуха слушая, как лорды один за другим докладывали сколько людей привели с собой, после чего неизменно принимались оправдываться: выяснилось, что лорд Винтер выставил лишь пять знамён, а лорд Фальк с леди Эстергор и вовсе по четыре. И если про обстоятельства Эстергоров Фэй прекрасно знала, благо, ей самой же и приходилось с ними справляться, то столь малое число воинов от Винтеров и Фальков могло вызвать только смех: те и другие без труда и быстро могут созвать по три тысячи, если же немного потрудиться эти цифры можно удвоить, а если постараться как следует – то и ещё раз удвоить.

Земли Престола сумели выставить лишь тринадцать знамён, что несказанно её удивило – если то, что остальные пэрства предоставили так мало воинов объяснимо, то что же не так с владениями короны? Лорд Весте привёл с собой лишь собственную охрану, которая, впрочем, составила четыре сотни. Он сказал, что поднял тридцать знамён, а в ближайшее время намеревается добавить к ним ещё по меньшей мере столько же и вооружить всех на свои средства. Звучало с одной стороны правдоподобно, учитывая, как богаты его земли и сколь многочисленны подданные, с другой – совсем нет: Фэй не понимала, зачем ему выставлять больше войска, чем от него требуется. Слишком уж было сложно, принимая во внимание историю их отношений, заподозрить лорда Риксмаркского в желании помочь Грэйлэйтам в трудную минуту, даже несмотря на то, что он и сам наполовину Грэйлэйт.

В любом случае стало понятно, что придётся ждать ещё неделю, а скорее две, и королевская армия сильно увеличится. Пока же она едва перевалила за девять тысяч – совсем не то число, с которым можно идти против гелрийцев.

Отец неожиданно возвысил голос, вырвав её из раздумий:

– Это ещё не всё, – сказал он твёрдо и сжал правую руку в кулак, губы его превратились в тонкую бледную полоску. – Дженаро.

Чёрный человечек встал со своего стула в углу и поднял вверх левой рукой пергамент. Продемонстрировав его таким образом всем присутствующим, королевский советник неспешной походкой направился к столу, заложив правую руку за спину.

– Это послание привезли сегодня утром, – сказал отец.

Дженаро встал между ним и Фэй, чуть позади, и громко объявил:

– Написано лордом Робертом Реттелем. Благородный лорд, которого все мы знаем как достойного и честного мужа, пишет следующее, – советник вперился в бумагу, – титулы и прочие формальности с вашего позволения пропущу, – он принялся беззвучно водить губами в поисках начала содержательной части письма, а скорее делал вид, что ищет её, украдкой наблюдая за лордами. Фэй решила заняться тем же и скользнула взглядом поперёк стола – отец сидел, сосредоточенно уставившись в стену напротив, будто увидел на ней что-то очень важное, Весте имел невозмутимый и вместе с тем самодовольный вид человека, который знает, что содержится в письме, чем кончится совет и что она съест на ужин, а Альеде и вовсе выглядел прямо как кот, стянувший со стола кусок колбасы – ей показалось, что его пухлые губы всё пытаются растянуться в улыбке, и хозяину лишь огромным усилием воли удаётся удерживать их от этого. Она раньше не замечала, что они такие пухлые. Быть может лишь игра света. – «Хочу с прискорбием сообщить», – начал, наконец, Дженаро торжественным похоронным тоном, – «что в тот же день, как я созвал ополчение, намереваясь выдвинуться вам на помощь, мне доставили приказ моего сюзерена, лорда Даниэля Виррела», – он сделал ударение на имени, – «Лорд Виррел в недвусмысленных выражениях велел мне не отвечать на ваш призыв, более того, воспользовался правом сюзерена и прямо запретил делать это». Здесь сожаления, формальности и просьбы, а, вот, самое главное – «К сему прилагаю то послание лорда Виррела, что так опечалило и разгневало меня». Вот и оно, – Дженаро продемонстрировал второе письмо, написанное на бумаге неприятного тёмно-болотного цвета. – Посмотрим, что у нас тут. Пожалуй, опять перейду сразу к главному: «– Как ваш сюзерен запрещаю отправляться в место, указанное Его величеством для сбора знамён, а равно и посылать какую-либо помощь». Ну и хватит, наверно. Печати. Можете убедиться, господа, – он передал письмо Стеффону Винтеру.