Логлифы

Нарратор встал с кресла, поправил свой длинный сюртук и грациозно взмахнул рукой:

«Друзья! Прошу минуточку внимания! Не ищите здесь времени и места! Нет, нет, не ищите! Просто послушайте, что я вам расскажу. Мои рассказы называются логлифы. Они могут показаться вам самыми обычными, однако, не спешите судить о них так. Логлифы помогут вам увидеть важное, ведь в них живут прошлое, настоящее и будущее!»

Нарратор сделал паузу, затем глубоко вздохнул и начал повествование:

«Двулоглиф о человеке в чёрном

Логлиф первый. Кончина человека в чёрном

Вот так вот всё и происходит… Жизнь, как ниточный клубок, в умелых руках какой-нибудь прялки. Оглянешься назад, и диву даёшься – была тонюсенькая ниточка, а теперь – вон оно как! Клубок, клубище! Назад хочешь распутать, да только нитка как трясина ещё пуще запутывается, затягивается. Исповедь наружу рвётся, да только нету под рукою хоть маломальского священника, пустота кругом, тени бродят взад да вперёд и всё не в лад говорят так с ухмылкой. Что ж я тогда их слушал-то? Да только тени-то не все тут тени, те, что светлые – прям бальзам на душу, но не могут они в мою пустоту проникнуть, а те, что тёмные, так и лезут туда как черви, да всё выжирают плоть мою внутреннюю. И вот, ничего во мне не осталось боле. Пустота, что снаружи, что внутри, холодно… холодно! Эх, прялка, сотки мне варежки из моего клубочка, застыли ладошки. Не в терпёж продолжать… И сделал бы ещё столь же, да не хочу я так… Пополам меня рвёт – на два куска, на тёмный и светлый. Тёмный сильнее, он чернотой своей всё добрешнее из меня выпотрашивает, а суть-то моя другая, хороший я, хороший!!! Не хочу быть чёрным, да уж поздно рассуждать, крест мой серебряный и тот, как уголёк чёрен. Всей душою бы своей назад прыгнул, к истоку ниточки, чтоб схватиться за неё да не отпускать покуда руки держать могут, а я… эх я… Всё не как у людей. Значит нелюдь я. С того и прощаюсь».

Руки раскинулись в стороны, перпендикуляром их движенью рухнул человек в чёрном, и так была закончена великая повесть и великая драма.

Человек в белом встал с пола, отряхнулся и с улыбкой нового рождённого прошествовал прочь из пустоты.

Логлиф второй. Кончина чёрного человека

Вне темноты мир, к сожалению, выглядел совершенно таким же, как и в темноте, человек в белом отчаялся. Чернь не исчезла. «Чернь не подвластна исчезновению, потому что чернь – это и есть исчезновение», – подумал человек в белом и огляделся вокруг себя.

Неподалеку он увидел белую скамейку с прилипшим к ней силуэтом хрупкой маленькой девочки. Немедля человек в белом бросился к этой скамейке, чувствуя всем нутром долгожданный запах спасения. Девочка на скамейке была очень грустна, в её глазах рисовались градины слёз. Человек в белом долго стоял напротив девочки и разглядывал её крохотное личико, в руках девочка держала большой клубок. Клубок прижал собой два маленьких кусочка ткани – это были варежки.

Взад и вперёд, то там, то здесь скользили тени, некоторые были белые, некоторые чёрные-чёрные, но все они создавали собой одну еле заметную и неразрывную систему, в которую не попадали только три человека – человек в белом, девочка на скамейке и священник, как оказалось, всё время стоявший за спиной маленькой девочки. Человек в белом улыбнулся. Глаза священника он как будто знал всю жизнь. Человек в белом всю жизнь ждал эти глаза.

Только сейчас девочка подняла свой взгляд на человека в белом и робко протянула ему варежки, от которых тянулась тоненькая ниточка, в конце своём превращавшаяся в большой клубок. Священник чуть развёл уголки рта:

«Возьми, как ты просил…»

В другой ладони девочка ютила тот самый клубок; священник улыбнулся ещё сильнее:

«Но ты можешь выбрать другое…»

Два половины схлестнулись внутри человека в белом, а сердце теперь всей своей сутью тянулось к той маленькой девочке. Её грустные глаза были прекрасны; ни грамма не стоили сейчас этих глаз спасительные варежки…

Человек в белом выбирал. Прошло немного времени, и он положил свою ладонь на большой клубок… Девочка расцвела в тот же миг… Её глаза засияли. Священник кивал головой. Человек в белом чувствовал внутри себя радость и спокойствие. Девочка смеялась, она встала со скамейки и обняла человека в белом. Ни секунды немедля, священник благословил их.

Прошло мгновение, и всё пространство вокруг человека в белом наполнилось нестерпимой гарью; клубы дыма рвались из груди человека в белом. Священник всё так же стоял у скамейки и кивал головой, как будто бессловно говоря: «Так и должно было быть».

Когда дым рассеялся, человек в белом уже вновь перекрасился в свой прежний чёрный цвет от копоти и гари. «Всё кончилось…» – произнёс священник и, развернувшись, прошествовал в белые и чёрные тени.

Человек в чёрном глубоко вздохнул. Внутри он чувствовал белого человека. От черни не осталось и следа, а девочка-прялка сжимала в руке почерневший клубок, от которого тянулась обгоревшая ниточка… Человек в чёрном наклонился к девочке. Девочка медленно подняла голову и робко улыбнулась. Человек в чёрном помог ей подняться. Вскоре человек в чёрном надел варежки, и ему стало тепло, как когда-то прежде… И так была зачата новая великая повесть и новая великая драма…»

Нарратор улыбнулся, окончив двулоглиф, выдержал небольшую паузу, словно подготавливая слушателя к новому повествованию, и продолжил:

«Я поведал вам двулоглиф о вечном. Так будет всегда и выбор человека будет только его выбором, доколе он не преступит положенное. Следующие логлифы будут о прошлом.