Посол Великого владыки. Сокрытое царство. Часть 1. Том 2

Глава 5. Дело для Южного флота

Пятая! – выбравшись из глубоких раздумий, решительно произнес Савений Зотари, комит эпибатов тетреры «Ветер зари». – Пятая волна накроет твои ноги!

Вордий Онато, разлегшись прямо на вечернем, но еще теплом песочке на берегу моря Туманов, только усмехнулся и пошевелил пальцами в плетеных сандалиях.

– …три, четыре, пять… Мрак тебе в очи, опять не дошла!

– Давай, Сави, давай, родной!

– Не буду! Мне завтра построение проводить!

– Всем построение… Проиграл – пей!

И Вордий, отдавая дань пагубной привычке, с невозмутимым видом наполнил глиняный бокал с потрескавшимися краями. Савений застонал, но выпил. Это было молодое деревенское вино, конфискованное у нерасторопных бойцов, которые сами реквизировали его у местных крестьян.

– Все, я все! – пробурчал Савений и упал на спину. – Ой, какие звездочки!

– А у вас в Кзулхе что, другие?

– А у нас горы, горы… леса, а потом опять горы! Приезжай к нам осенью – залюбуешься! Листва – что цвета радуги…

– Ага, – задумчиво бросил Вордий, отправляя в рот горсть оливок. С горчинкой, но под вино – то, что надо. «У меня в последнее время и так слишком много странствий», – подумал он.

Словно читая его мысли, Савений, лежа на песке, повернул голову и спросил:

– Я вот одного не пойму, Ворик. Ты же вроде по должности заместитель энеля Хелси. На маневрах вон как шибко командовал! Что же тебя до сих пор так и не назначили официально?

Вордий хмыкнул, сложил губы трубочкой и смачно плюнул косточкой в море. Волна лизнула ее и унесла прочь.

– Да мне все равно, Сави. Что толку в этой должности, если я на флоте пока – что карась на берегу? Вот опыта поднаберусь…

– О, так ты правильный, значит? Поклон! Только что же тебя такого правильного из гвардии выперли?

– Что, так прям и говорят, что выперли?

– Кто говорит?

– Но вот только не гляди на меня, словно я второе солнце! Да на каждом корабле, поди, болтают про «хлыща из столицы»!

Савений отрывисто загоготал, широко раскрыв рот в черное небо.

– Ну да.

– А еще что?

– Что ты из солидной семьи, папаша – герой обороны Усепа от торгских полчищ. Что он пожалован самим императором мечом с золотыми дисками, протолкнул сына в гвардию, но тот оказался страшным бабником: обесчестил дочь крупного чиновника из дворца…

Вордий крепко зажмурился и залился смехом.

– Она моя невеста! – произнес он пьяным голосом.

– Правда? – живо приподнялся на локте Савений. – Красивая?

– У тебя такой точно не будет!

– Да ладно! – И в Вордия полетела горсть песка. Тот вяло уклонился. – А был бы замом, дали бы домик с садом в Иллирисе, и лежал бы сейчас не со мной на мокром песке, а на пуховых перинах с…

– Дудело закрой! – И песок полетел в ответ.

– Не, ну я, конечно, понимаю, – заплетающимся языком продолжал Савений, отряхивая короткие русые волосы. – Не могли бывшего гвардейца на простой корабль кинуть. По рангу не положено! – Он закрыл глаза и, с силой выдохнув, продолжил: – Хороший ты парень, Вордий Онато, но не любят тебя здесь, как ни пляши. Да и годами не вышел, чтоб тебе замкомандующего дать. Ты вот представь: человек служил двадцать лет на флоте, с пиратами на островах бился, авторитет зарабатывал, от корабля к кораблю шел, как по абордажному мостику, и тут – бац! Пришел такой красивый из гвардии – и сразу на замкома! Нет, энель наварх такие штуки прекрасно знает! – Савений наставительно выставил вверх палец. – Побудешь пока простым командиром… Слушай! А может, тебя за энелем навархом следить приставили, а?

Вордий искоса глянул на собеседника и хмыкнул:

– Об этом тоже говорят?

– Нет, это мои личные, и-ик, соображения.

– Ну, если бы приставили, я бы давно уже написал в столицу про все творящиеся здесь безобразия.

– Ты о чем?

– О том, что треть кораблей в ремонте, если по документам. Только вот доки ремонтные пустые стоят; деньги на ремонт выделяются, а кораблей нет ни на бумаге, ни в жизни. Или о том, что солдат сдают на работы в богатые усадьбы. Вон пару недель назад заявился один, предложил мне отпустить три дюжины моих поработать.

– Ну а ты?

– Летать поучил – от моего сапога до ворот лагеря.

– Ну и дурак! Деньжат бы срубил, особо не напрягаясь. Все знают, что корабли все наварха, он их купцам сдает для перевозки грузов. Но эпибаты – это наш хлеб, братишка! Не у тебя – у другого найдет, у кого лимит не исчерпан. Обычно, если не больше трети из подразделения отпускать, командование глаза закрывает, но и больше можно. Главное, в конце месяца «подарочек» не забыть сделать, а то у нас тут все очень четко отслеживается!

– То-то я смотрю, у тебя неполный состав, Сави. Ну что же, благодарю за науку. Только если война начнется, не взыщи, коли тебе в одиночку драться придется!

Савений со смехом покачал головой:

– Ой, ну что ты мне волну гонишь? С кем война? С аринцилами? Да они вовек договориться не смогут, каждый дом первым быть желает! Мустобримцы погрязли в выяснении, кто ихнего бога лучше понимает. Ну а то́рги… Ты же сам знаешь: прошли те времена, когда их ладьи опустошали капоштийский берег!

– А маневры эти тогда зачем? Зачем нас погнали вдаль от базы в капоштийские воды? Воздухом подышать?

– Да это все борьба с пиратством! «Дети звезд» сами разбоем и занимаются, грабят друг дружку, а товар потом на рынках городов союза всплывает! Капоштийцам ведь по договору с империей запрещено держать военный флот и вообще войска – мы их защищать должны! Так они военные корабли все равно строят, только держат их на тайных базах на островах; они и есть «пиратские». Ну и города их меж собой грызутся – так это вроде как пираты друг друга режут, не придерешься. А раз есть угроза, то формально мы обязаны вмешиваться. Поэтому строго раз в год энель наварх проводит аукцион среди заинтересованных городов. Кто меньше всех даст, того и мочим. Нет, то есть жизнями все равно недосуг рисковать, так что просто выходим в море и проводим маневры аккурат напротив баз оплаченного противника. Те обычно сразу сматываются, им ведь тоже жить хочется, а плательщик занимает их место. А на следующий год все наоборот может быть, главное – плати денежку!

– Очень мило, – презрительно скривился Вордий. – Но как ты объяснишь тогда, что крайние маневры были ровно три месяца назад, когда я только прибыл?

Савений посмотрел на него в искренней задумчивости.

– А вот как это объяснить, я не знаю. Наверное, я еще недостаточно пьян… – и он потянулся нетвердой рукой к кувшину.

Вдруг откуда-то со стороны раздался мелодичный колокольный звон.

– О, вроде наша! – узнал флотскую склянку Вордий. – Они там что, совсем перепились? Общий сбор посреди ночи!

– Да в темноте, небось, кто-то зацепил, – лениво зевнул Савений. – Забудь вообще! – И он, свернувшись калачиком, что-то заурчал под нос.

– Зря ты это: песок ночью холодный, застудишь чего, – пробормотал Вордий

Неожиданно из-за холма выскочила пара человек с факелами.

– Мунарий, Сизи, чего вам надо? – вырвалось у комита Онато, хотя интуиция уже давно подсказала ему очевидный ответ.

– Начальствующие энели, боевая тревога! – чуть ли не хором ответили оба денщика. – Энель наварх велел всех разыскать!

– Пшли вон! – не поворачиваясь, едва различимо буркнул полусонный Савений. – Я буду спать здесь! Скажите, что не нашли…

– Давай вставай! – энергично хлопнул его по плечу Вордий. У него возникло очень нехорошее предчувствие.

Ночное построение на берегу моря само по себе было весьма эффектным зрелищем. В дрожащем свете походных масляных ламп щиты и шлемы эпибатов отдавали загадочным и одновременно пугающим блеском. Быстро найдя своих, Вордий занял место под игни солума – символом подразделения – и кивнул подчиненным. Судя по их лицам, те тоже успели расслабиться после завершения учений.

– Ну почему этот старый осел так ненавидит, когда другим хорошо? – во весь голос осведомился стоящий в паре десятков шагов Савений.

Бойцы вокруг заметно оживились. Все знали про отвязный язык хмельного комита с «Ветра зари», равно как и про ненависть наварха к вину в абсолютно любых количествах. И если раньше скучавшие на пляже эпибаты и моряки просто тихонько проклинали командующего за предполагаемую ночную проверку дисциплины, то теперь все приготовились к увлекательному зрелищу под названием «преступление и наказание пьяницы».

Однако этим ожиданиям не суждено было сбыться. На площадку перед строем стремительно – для своих шестидесяти двух лет – вышел наварх Южного флота энель Энритель Нарзи. Его способность всегда сохранять прямую осанку и то спокойное достоинство, с которым он нес над землей свою седую шевелюру, магически компенсировали не слишком высокий рост. За ним, как всегда погруженный в себя, размашисто вышагивали Сабурий Хелси – командир всей морской пехоты флота – и другие офицеры штаба.

На Савения наварх даже не взглянул, хотя не мог не слышать его непростительных оскорблений. У энеля Нарзи вообще была репутация человека, который никогда ни на кого не злится и которого ничем невозможно смутить. Рассказывали, что во время войны с то́ргами их ладьи ночью подкрались к имперскому флоту и попытались взять на абордаж его корабль. Один из налетчиков ворвался прямо в каюту, где энель Нарзи – тогда еще просто капитан – изволил принимать пищу. Впрочем, это не помешало ему вовремя уклониться от боевого топора, который вонзился прямо в деревянную спинку кресла, мгновенно выдернуть его и молниеносно вернуть прямо в лоб владельцу. Своему спафарию, появившемуся мгновением позже в дверях, он спокойно протянул пустую тарелку, а потом указал глазами на мертвого торга: «Это тоже можно забрать». Неудивительно, что на флоте его любили и с опасением ждали отставки по выслуге лет.

– Энели офицеры, моряки и эпибаты, наварх перед строем! – гаркнул рослый спафарий и с силой воткнул в песок копье с командирским вымпелом. Личный состав Южного флота, лязгнув вооружением, вытянулся по стойке смирно. В наступившей тишине на ветру низко гудели знамена и срывались языки пламени масляных светильников.

Командующий медленно обвел взглядом стоящих перед ним людей. На миг Вордий увидел не героя войны, а дряхлого дедушку, готового согнуться под тяжестью уже неподъемной для него ноши. Но это видение пропало так же быстро, как и появилось. Энель наварх медленно вынул из-под синего плаща свиток с желтой печатью, развернул его и стал читать:

– «Город Тампритэнса, столица провинции Вуравия, во власти мятежников. Всюду грабежи, убийства и пожары. Силы правопорядка и местные войска уничтожены либо бессильны. Угроза миру и спокойствию нашей державы чрезвычайна и должна быть устранена в кратчайшие сроки. Южный флот закален в боях и ближе всех от места беспорядков. Приказываю: идти до Тампритэнсы водным путем, высадить войска, уничтожить или пленить бунтовщиков, навести порядок в городе, всемерно содействовать населению припасами, помощью и заботой». Подпись: «Наместник Небесного владыки на земле, Верховный главнокомандующий армией, флотом и союзными войсками, император Герандии Кергений».

Наварх свернул документ, передал его стоящему рядом офицеру, а затем снова внимательно оглядел строй. Перед ним, казалось, были уже совсем другие люди. Вместо сонливости пришло возбуждение, а вместо недовольства ночной побудкой – тревога. Каждый сейчас пытался достроить в голове картину происходящего. Какие мятежники? Почему? Как такое вообще могло случиться? Все эти вопросы носились в воздухе вокруг личного состава.

– Это пока все, что известно, – пробормотал уже значительно тише энель Нарзи, обращаясь то ли к окружавшим его офицерам, то ли к самому себе. – Совещание штаба и составление плана кампании – на месте после доразведки. Воду и припасы берем в Бире у капоштийцев.

Он посмотрел на спафария и кивнул. Тот три раза тряхнул вымпелом – заиграли трубы, а барабанный бой стал расходиться по пляжу гулкими вибрациями. Со всех сторон зазвучали приказания:

– Кормчие – к румпелю, лоцманы – на нос! Гребцы – за весла, мачтовые – на паруса! Гортаторы – темп низкий! К берегу на минимальную глубину! Шлюпки – спустить! К приему эпибатов – …товсь!

– Энель Хелси! – твердо произнес наварх. Командир морской пехоты шагнул вперед и мягко вытянулся во фрунт. – Грузите бойцов на корабли. И да не оставит нас милосердное Светило своими согревающими лучами!

Глава 6. Прилежный ученик

И это все? – спросил Уни с холодной усмешкой.

После того как Онелия Лерис так бессердечно бросила его грудью на меч аринцила, он решил в корне изменить свое отношение к этой вириланке. Конечно, в глубине души юноша еще верил, что все происходящее – некий хитрый план анвиллов и умирать ему на самом деле не придется. Возможно, будь Уни не таким законченным идеалистом, он бы давно сошел с ума от ожидания скорой и бессмысленной гибели, однако собственные фантазии и детская вера в счастливый конец хранили его разум от столь фатального потрясения.

– Да, – просто ответила целительница.

Уни неопределенно хмыкнул и нервно пожал плечами. Он ожидал изнурительных тренировок с вириланским мечом в уютных залах с «деревянными злодеями», которых со временем должен сменить какой-нибудь убеленный сединами анвиллский наставник. Однако меча Уни так и не дали, даже тренировочного. Вместо этого нужно было найти в горах некий храм Пяти стихий и до темноты вернуться обратно.

– И далеко до него, позвольте узнать? – осведомился Уни, демонстративно не глядя на Онелию.

– Не очень. Это зависит от того, какие единицы измерения вы используете, – ответила целительница.

«Воистину, вириланы никогда не лгут, но понять их правду почти невозможно», – подумал Уни и тронулся в путь. Из одежды на нем были набедренная повязка, коричневый балахон с капюшоном и плетеные соломенные сандалии. Онелия предложила взять их столько, сколько душе угодно, но юноша, пристально посмотрев на вириланку, ограничился всего одной парой. «Сама пусть в таком ходит!» – подумал Уни. Наполнив водой кожаную флягу, он положил в заплечный мешок грубые хлебные галеты и много сушеного мяса. Довершил сборы крепкий дубовый посох, который теперь равномерно с глухим стуком тыкался в каменистую почву. «В случае чего и от зверя дикого отбиться смогу», – подумал Уни и покрутил посох в руках. Тяжеловато, однако. Может, побольше инерции? Коварная деревяшка, сперва закрутившись лихо, затем вышла из подчинения и подло ударила своего хозяина сперва по голове, а потом по колену.

– Тьфу, Мрак тебя поглоти! – заорал Уни, причем не только от боли, но и от обиды. Он в ярости несколько раз топнул по лежащему посоху, забыв, что его нынешняя обувь без жесткой подошвы. Теперь в компанию болезных частей тела добавилась и правая ступня. Зашипев от досады, переводчик схватил посох и с размаху грохнул им по беспечно отдыхающему у дороги валуну. Дерево оказалось крепким и не сломалось, зато Уни теперь интенсивно массировал кисть, от которой только что чуть не оторвался большой палец.

«Мерзкое полено! – подумал Уни. – Но крепкое. Ладно-ладно, не злись на меня!»

Он аккуратно подобрал посох левой рукой, но потом подумал, что тот может воспринять это как знак неуважения. Вздохнув, юноша взял его обеими руками и обреченно продолжил путь.

«Знать бы еще, зачем мне вообще нужен этот храм?..» Когда Уни задал этот вопрос Онелии, та ответила, что он все узнает в конце своего путешествия. «Ну и где этот конец-то?»

Очертания дороги становились все зыбче, пока совсем не исчезли. Добрая Онелия, правда, рассказала ему о неких алтарях, которые укажут верное направление. Однако взамен в каждом из них нужно будет оставить… «Что там у меня в поясной суме?»

Уни остановился и вытряхнул на ладонь маленькие деревянные фишки. На каждой был изображен знак, коих переводчик насчитал всего пять: Воды, Огня, Дерева, Земли и… Ну да, топор, должно быть, обозначает Металл. Как есть, Пять стихий. И вот эти вот стихии нужно будет разложить по всем ста восьми алтарям, забрав оттуда такие же фишки, оставленные ранее. Оставленные кем? Не суть важно. Важно, что оставить нужно фишку той стихии, которая побеждает стихию, уже лежащую в алтаре. Ну, это просто. Огонь побеждает Металл, Металл побеждает Дерево, Дерево побеждает Землю, Земля побеждает Воду, ну а Вода, естественно, заливает Огонь. Прекрасно. Вот и первый алтарь.

Это был невысокий деревянный столб с небольшим ящиком на вершине. В дальнейшем Уни встречал алтари из камня, керамики и даже земли, но у всех было небольшое отверстие, в глубине которого лежали фишки. Их извлечение и замена занимали совсем немного времени, однако сама эта ритуальная беготня стала раздражать Уни уже после полудня. Сначала он аккуратно считал алтари, но после двадцать восьмого сбился. Как назло, открытое солнце в небе беспощадно изгалялось над своим пленником, плавя мозги и лишая воли к сопротивлению. И если поначалу окрестные красоты вызывали вполне живой интерес, то уже очень скоро у переводчика было только одно желание – чтобы все они провалились поглубже вместе со своими фишками и алтарями.

«Хоть бы схему какую дали!» – возмутился про себя Уни. Если бы алтари были равномерно распределены вдоль некой тропы, то жизнь была бы значительно прекраснее. Однако тропа то обрывалась, то начиналась снова в самых неожиданных местах, рассыпалась извилистыми ответвлениями, а по мере продвижения наверх – вообще терялась в нагромождении камней, перегораживающих проход. Алтари оказывались в самых неожиданных местах, обнаружение которых требовало той наблюдательности и концентрации, которые часто напрочь отсутствуют у городских жителей. Уни несколько раз останавливался перекусить; он сжевал изрядную часть мяса и почти полностью осушил флягу с водой. «Ничего, я могу долго не пить», – утешал он себя, однако жажда все равно очень скоро стала давать о себе знать. Теперь вдобавок к алтарям Уни искал еще и родники с водой или хотя бы какой горный ручей с ледяной, весело бегущей по камням влагой. Но нет, ничего подобного не было и в помине. Солнце уже медленно клонилось к закату, а алтарей, судя по всему, оставалось еще искать и искать.

«Ну и что мне теперь делать?» – беспомощно озирался вокруг Уни. Не найдя ответа, он стал аккуратно выдирать волоски из бровей. «Вернуться к Онелии и сказать, что провалил задание? Пустяковое задание! Мда. А зачем вообще все это надо? Какая польза для будущего поединка? Что я, драться лучше стану?»

Уни вспомнил про предстоящую схватку и похолодел. «А может, сбежать, а? А что, вот уйду в горы и стану отшельником. Худым, оборванным, с длинной седой бородой и горящими, безумными глазами. Или нет, глазами, полными глубинной мудрости и спокойствия… Ладно, хорош выдумывать, делать-то что?»

– Я и не рассчитывала, что вы справитесь с заданием с первого раза, – произнесла Онелия Лерис, вежливо выслушав его сбивчивые объяснения. – Позвольте осведомиться: вы вернули старые фишки в алтари?

– Что?! – не смог сдержать возмущения Уни. – Да я вообще не помню, что куда клал… То есть, простите, а это имеет значение?

– Значение имеет все, что вы делаете… или не делаете. Вы знаете, какие именно фишки вы забрали из алтарей?

– Да! – с облегчением вздохнул Уни. – Я ведь должен передать их вам? Насколько понимаю, так вы сможете проконтролировать меня. Вероятно, на каждой из них есть особые отметки…

– Я не могу контролировать вас, а тем более заставить делать то, что вы не хотите.

– То есть как? Получается, если я правильно понял… Я могу вообще не искать эти алтари, а сразу идти в храм?

– Да.

– И вы никак не сможете мне помешать?

– Никак.

Они замолчали.

– Понимаете, Уни, – тихо произнесла Онелия, – биться придется вам. И если вы доверяете мне, вы сами сделаете все, что необходимо.

– Нет. Ну я просто думал, что… Не понимаю, как это можно – совсем без контроля!

– Любой внешний контроль – только у вас в голове. Это иллюзия для тех, кто не принимает себя как уже сделанный выбор судьбы и пытается найти лучшее, нежели то, что уже случилось с его рождением.

– Но ведь человека могут поставить в условия, когда у него не будет выбора? Или когда выбор очевиден из-за явной выгоды одного варианта и невыгоды другого? Например, угроза для жизни…

– Вы считаете, что решение о смерти принимает тот, кому угрожают? Или все-таки тот, кто угрожает?

– Ну, если мне приставят нож к горлу и скажут: «Кошелек или жизнь!» – то ведь я выбираю, отдать деньги или умереть?

– Это ложный выбор. Приставив нож к горлу, вас уже лишили права выбирать.

Уни пожал плечами:

– Я не знаю, все это очень запутанно. Хотя… – Тут он вспомнил свой разговор с Оркодием Кейрисом в крепости касты воинов, где Уни сам использовал похожую логику.

– Путаница возникает там, где много лишних мыслей.

– Они сами приходят, я их не приглашал.

– Скоро все изменится. Отдыхайте, чтобы завтра утром снова отправиться в путь.

– Спасибо! Так вам нужны эти фишки?

– Отдадите мне их потом, в самом конце.

Только упав в кровать, Уни понял, как сильно он устал за день. Точнее, не успел понять, ибо заснул мгновенно и глубоко, словно из его головы вынули все сновидения. Он еще не знал, что уже очень скоро даже такой обычный и естественный для любого человека отдых покажется ему высшей, недостижимой роскошью.

Следующим утром Уни отправился на задание с четким планом, который должен был устранить любую путаницу и изрядно сэкономить время. У него было два отдельных мешка – для своих фишек и для тех, которые планировалось забирать из алтарей. Кроме того, молодой герандиец придумал собственную систему опознавательных знаков, чтобы помечать те места, которые он уже посетил, и не носиться по всей горе вдоль и поперек, тратя силы и драгоценное время.

Впрочем, несмотря на солидную подготовку, Уни очень быстро выяснил, что чем детальнее план, тем больше он создает собственную реальность, отличную от нашей бренной и не столь совершенной. Ведь, планируя, человек может использовать лишь свои весьма ограниченные знания о затеянном деле, в то время как новые, неожиданные обстоятельства зачастую способны все порушить. Вот и сейчас, более-менее решив проблему с фишками, переводчик вдруг понял, что ничего не может поделать с иным и до обидного могущественным врагом – немощью собственного тела.

Уни открыл для себя огромное число новых мышц, которые все двадцать четыре года его жизни умело прятались, но теперь вдруг разом напомнили о себе резкой, тянущей болью. Сильнее всего ныла спина, особенно поясница, потом бедра в районе тазобедренного сустава, колени и даже – непонятно почему – плечи. К концу дня юноша доконал первую пару плетеных сандалий, ноги в которых покрылись мозолями. Хромая и проклиная все на свете, Уни снова вернулся к Онелии несолоно хлебавши.

Тогда он еще пытался следить за тем, как выглядит в ее глазах, стараясь показать, что не так уж сильно устал, а вернулся лишь потому, что встретил на пути некие совсем уж чудовищные и независящие от него препятствия. Однако уже на третий день и эта жалкая бравада полностью испарилась, ибо в жестоко терзаемом острыми углами бытия сознании Уни просто не осталось места для посторонних мыслей. Все тело жутко болело уже с утра, словно ночью имперского дипломата свирепо избивали тяжелой палкой из аринцильского красного дерева. В глубине покрытых пылью и грязью сандалий лопнули мозоли, запачкав обувь гноем и кровью, так что каждый шаг теперь был пыткой. Сначала Уни пытался ходить в неких вычурных позах, чтобы не наступать на больные места, опуская стопу на ребро или опираясь на пятку. Очень быстро он понял, что это пустая трата времени, а смириться со своим отчаянным положением гораздо проще, чем трусливо прятаться от неизбежности.

Воистину, не так страшна боль сильная, как боль постоянная. Озверев от пребывания в статусе заплечных дел мастера для самого себя, Уни побежал вверх по склону, извергая грязные ругательства на всех шести известных ему языках. Мозг молодого переводчика, словно раскаленный докрасна кусок металла, жег голову изнутри тысячью огненных игл. Переводчику дико хотелось упасть на колени, разбить камнем череп, выхватить оттуда мерзкое серое желе и с размаху швырнуть его со склона, а еще лучше – в пропасть. Но эти мечты были столь же неосуществимы, как и уже полузабытое стремление найти храм. И дело тут было не в малодушии юного дипломата – просто сейчас он бы не смог поднять даже самый легкий камень.

Взятая с собой пища сперва не лезла в горло, а потом – что было гораздо хуже – нагло не спешила покидать измученное тело. В отчаянии, чуть ли не катаясь по земле от ярости и боли, Уни жрал траву, чтобы вызвать понос, и весьма в этом преуспел. В обитель он возвращался уже не разбирая дороги, посеяв где-то посох, а вместе с ним – последние остатки стыда и всяких приличий.

– Чего?! – грубо сверкнул он глазами на поймавшую его уже почти в кровати Онелию. – Мыться не пойду, и так издох почти, Темень тебя возьми!

– Как пожелаете, – вежливо поклонилась Онелия. – Я же хотела пригласить вас на словесную медитацию.

– А-а-а? – только и изверг из себя Уни, не зная, как реагировать на это неожиданное предложение. – Ты, Мрак… и-и-и… Вы сами попробуйте как-нибудь по этим горам побегать, а потом посмотрите, на что еще сил хватит!

– Гора и храм – это ваше испытание, – невозмутимо ответила Онелия. – Однако я с радостью разделю с вами словесную медитацию, а заодно и введу вас в курс дела.

Дело, как выяснилось, оказалось совсем несложным. Нужно было, сидя перед пламенем свечи, читать вслух мантру: «Эйлу сийре рефуйе окъйе», что в вольном переводе означало: «Я сижу перед пламенем свечи», и при каждом колебании пламени звенеть зажатым в руке бронзовым колокольчиком. Уни сначала чуть не разобрало от смеха – так нелепо смотрелось, как это делает Онелия Лерис. Она выглядела такой ухоженной, чистенькой и аккуратной по сравнению с грязным, пропахшим собственными испражнениями переводчиком… Ему вдруг показалось, что он вполне мог бы прямо сейчас овладеть ею. Да! Непонятно откуда сразу появились силы. Уни расплылся в развязной улыбке, и именно в этот миг целительница неожиданно сфокусировала на нем взгляд.

– Спину нужно держать прямо! – тихо, но четко произнесла она.

Переводчик враз стушевался и, отведя глаза, покорно зазвенел колокольчиком.

В кровать он шел как тень, неуверенный даже в том, что ему принадлежит собственное тело. Появилось странное ощущение потери чувства времени: вся существующая в мире реальность сжалась в одну точку и крепким корабельным гвоздем намертво застряла в его голове. Уни казалось, что он вполне может не идти по коридору, а срезать путь сквозь стену, просочившись бесплотным призраком через малейшие поры угрюмого местного камня. Завтра, а точнее, уже сегодня, совсем скоро, должен был наступить рассвет, а это значит – снова в путь, по проторенной дорожке безысходности и боли. Молодой герандиец не представлял, какая сила сможет оторвать от кровати его истерзанный полутруп. Он мечтал только об одном – провалиться в пропасть глубочайшего сна и лететь, лететь вниз, пока не разобьется о камни абсурдности и бессмысленности своего существования. «Зачем все эти муки, если я и так все равно умру?»

Не успев найти ответ, Уни мгновенно заснул и проспал, по собственным ощущениям, невероятно долго. Вскочив как ошпаренный с рассветом, он с удивлением обнаружил, что Небесный повелитель еще только начинает объезд своих обширных земных владений.

«Как это я так… долго?» – спросил он себя, а ноги уже сами понесли его в дорогу.

Завтракать Уни в этот раз не стал: вид еды вызывал отвращение. «Упаду от слабости где-нибудь и подохну, вот все и кончится», – подумал он. Но не тут-то было. Тело, словно избавившись от залежей скверны, стало необычайно легким, почти невесомым. К исходу десятого дня мотания по горам переводчик казался себе воздушным змеем, свободно реющим в облаках и не скованным никакими земными препятствиями. Само понятие дорог и строгих направлений утратило смысл: Уни с одинаковой скоростью теперь скользил по камням, взбирался на кручи, перелетал через поваленные деревья. Схема расположения алтарей, которую он выстроил в голове, рассыпалась в прах. Пространство, в котором он привык находиться и которое навязывало ему свои правила, теперь растворилось, как ночь на заре. То, что казалось далеким, стало вдруг на расстоянии вытянутой руки, а непролазные горы – обычной прямой дорогой.

С изменением окружающего мира Уни почувствовал, что изменился и сам. Внутри него словно что-то сломалось, как в человеке, который от голода после долгих мучений и борьбы с собой начинает есть отбросы и понимает, что ничего страшного в этом, оказывается, нет, зато жизнь его – продолжается. Отбросами Уни, конечно, не питался, однако потребность в еде незаметно свел к минимуму. Обычно это была каша, горсть орехов и кусок хлеба. От каши он тоже вскоре отказался, а хлеба обычно откусывал лишь самую малость.

Сложнее было с водой. Достать ее в этих горах было неоткуда, а воду в обители Уни пить не мог: она почему-то вызывала у него рвоту. Исхитрившись, он стал просыпаться еще раньше, теряя драгоценные мгновения и так недолгого сна, чтобы слизать с листьев пресные капельки утренней росы. А еще через несколько дней, скинув и навсегда отбросив свои вонючие лохмотья, Уни подставил изрядно похудевшее тело прохладному воздуху предрассветной поры, словно впитывая всей кожей растворенную в нем влагу. Показавшееся из-за горизонта солнце, охватив его всего теплыми лучами, нежно обняло и согрело своего забредшего в эти дальние края сына. Наверное, именно так чувствовали себя первые геранды, создавшие культ Небесного владыки, – детьми и вечными данниками его за возможность жить и радоваться его лучезарным потокам, которые и есть сама жизнь.

Но сейчас Уни ощущал себя даже не своим далеким предком, а диким зверем, мир которого во всей полноте ощущений стал гораздо богаче мира более умного, знающего, но менее приспособленного к существованию без сложных мыслей и прикрас, просто «сейчас под ногами». У него исчезли все те вычурные рассуждения, которые годами составляли основу его восприятия реальности. Лишних мыслей просто не было, да и вообще само слово «думать» для молодого дипломата стало редкостью, спрятанной до поры до времени в самые далекие уголки его сознания. Он жил чувствами, ощущениями, не размышлял, а поглощал сразу, не думая, мельчайшие детали бытия, скрытые за попытками анализировать, раскладывать по полочкам каждое явление или предмет. Теперь Уни воспринимал все целиком и сразу, а решения принимал мгновенно, словно по наитию: бежать – так без промедления, выбрать направление – уже выбрал. И так – во всем. Словно кто-то невидимый руководил всеми его действиями и поступками, а сам Уни лишь в точности выполнял его беззвучные, но удивительно точные команды. Если раньше он много мечтал, но мало делал, то теперь для мыслей просто не осталось времени: каждый миг нужно бежать, прыгать, оставлять и забирать фишки.