Чудеса Дивнозёрья

Перо жар-птицы

– Ну вот, я так и знал! – бурчал домовой, громко звеня ложечкой о край чашки. – Предупреждал же! Пошто меня не слушала, Таюшка-хозяюшка? Не зря ж говорят в народе: настал марток – надевай сто порток! А ты без шапки на улицу бегала, вот и хлюпаешь теперь носом. Эх, опять пропустишь контрольную по алгебре…

Он отложил ложечку в сторону и протянул ей чашку.

– Не ругайся, Никифор, – Тайка, вздохнув, отхлебнула чай с малиновым вареньем и поморщилась. – Ух, сладко! Сколько же ты сахару туда положил? У меня сейчас что-нибудь слипнется.

– Так тебе и надо, – фыркнул домовой. – Будешь знать, как не слушаться. Сейчас я тебе ещё тёртую редьку с медком сделаю.

– Ой, не надо! Терпеть не могу редьку.

– Надо-надо! – поддакнул Пушок. – Уж мы тебе не дадим разболеться. Вечером Никифор ещё баньку растопит, а я тебя веником, веником! Чтоб знала!

– Сейчас я сама тебя веником! – сдвинув брови, Тайка угрожающе чихнула, и коловерша на всякий случай отодвинулся подальше. – Слушайте, всё это понятно, но я же не просто так по лужам бегала. Дед Фёдор позвонил, что приболел. Ну я и испугалась – а вдруг у него опять сердце прихватило? Это потом только выяснилось, что простуда…

Пушок с Никифором переглянулись и хором заявили:

– Но шапку всё равно могла бы надеть.

М-да, когда эти двое объединяются, спорить с ними становится совершенно невозможно. Ещё и редьку вонючую поставили прямо перед носом, пфе!

Тайка поджала губы и отставила чашку на блюдечко.

– Я подожду, пока остынет. Горячо.

– Ты не ной, а пей давай, – домовой приложил мохнатую ладонь к её лбу и покачал головой. – Жар у тебя немалый, однако, сбить надо…

– Эх, а мы с Алёнкой хотели сегодня до леса дойти. Говорят, в этом году лесавки раньше времени проснулись, первоцветы выпустили, а тут их снегом и засыпало. Хотели им пледиков отнести и термос с какао, чтобы не замёрзли.

– Дома сиди! – буркнул Никифор, а Пушок добавил:

– Мы сами отнесём. А ты ещё успеешь до приключений дорваться, неугомонная наша.

– Какие уж теперь приключения дома-то… – Тайка шмыгнула сопливым носом.

Стоило ей только сказать это, как вдруг в окно кто-то настойчиво забарабанил.

Вот такая она – жизнь ведьмы-хранительницы Дивнозёрья: даже когда болеешь, приключения – раз! – и найдут тебя сами.

Никифор раздвинул шторы и открыл окно, впуская на террасу уже знакомых Тайке диких коловерш – чёрно-белую Ночку, Пушкову зазнобу, и серого Дымка – его извечного соперника.

Влетев, Дымок первым делом нацелился на пряники в вазочке на столе и облизнул пышные усы, а Пушок, перехватив его взгляд, насупился и, подвинув вазочку поближе к себе, рявкнул:

– Чё надо?

– Простите, что без предупреждения, – Ночка вежливо раскланялась. – У нас тут важное дело, Пушок. Нам без тебя никак не справиться.

– И без твоей ведьмы, – Дымок, ухнув, перевалил через подоконник мешок – с него самого размером.

Тайка только сейчас заметила, что морда у серого коловерши была вся расцарапана, как будто тот совсем недавно с кем-то подрался.

– Что это вы притащили? – она осторожно потрогала мешок пальцем, и тот вдруг пошевелился, а изнутри донеслось угрожающее кудахтанье, в котором Тайка не разобрала ничего, кроме приглушённых ругательств.

– Не «что», а «кого», – Ночка на всякий случай отодвинулась от агрессивного мешка подальше. – Мы поймали жар-птицу! Настоящую!

– Ерунды не говорите, – недоверчиво хмыкнул Никифор. – В Дивнозёрье жар-птиц отродясь не водилось. Они же сквозь вязовое дупло пролезть не могут – от их огненных перьев дерево сразу воспламеняется. И мешок ваш тоже сгорел бы вмиг.

Пушок, услыхав такие новости, закатил глаза и попытался было упасть в обморок, но, вспомнив, что при Ночке показывать слабину не стоит, всё же удержался на лапах, покачнулся и упавшим голосом произнёс:

– Они же это… враги. Забыли, что я вам рассказывал? Жар-птицы ненавидят коловерш. Они ещё во времена моего детства с Кощеем спутались и ему служили. И вы тащите к нам в дом эту гадость?!

– Погоди, Пушок, не нервничай. Никифор же ясно сказал: это не может быть жар-птица, – Тайка снова чихнула, пнув стол и едва не расплескав чай.

– Не верите! Посмотрите сами! – Дымок плюхнул свою ношу на пол, мешок раскрылся, и оттуда выбралось… нечто.

Тайка, не удержавшись, прыснула – настолько нелепым выглядело это странное создание. Вот представьте себе цыплёнка, но не жёлтенького и пушистого, а уже подросшего: голенастого, нескладного, с куцыми крылышками и с очень большими круглыми глазами на маленькой голове с длинной шеей. Вот примерно такую птичку им и притащили. С той лишь разницей, что это общипанное чудище было размером побольше иной взрослой курицы. Его красные, жёлтые и оранжевые перья торчали во все стороны, на лапках сверкали золочёные, будто покрытые фольгой когти, макушку украшал золотой же гребешок, а на кончике куцего хвоста то и дело вспыхивали маленькие язычки пламени.

– Мерзавцы! – звонко прокудахтала эта цыпа. – Где это видано, чтоб посреди бела дня честных птиц в мешок совали и волокли невесть куда! Я требую извинений! И это как минимум!

– Простите, – Тайка всеми силами пыталась сохранить серьёзный вид, но у неё не получалось. – Они просто не разобрались, кто вы и откуда. Кстати, как и я. Неужели вы и правда жар-птица?

– А что, не видно? – на неё уставился круглый глаз, в котором тоже блеснул язычок пламени.

– Ну, я никогда раньше не видела жар-птиц, – Тайка развела руками.

– Зато я видел, – оскалившись, зашипел Пушок. – И смею вас заверить – это она самая и есть. В суп эту цыпу, и дело с концом!

– Сам туда ныряй, кошачье отродье, – не осталась в долгу гостья.

– Ну зачем же сразу в суп? – поморщилась Тайка.

– Эй, да она же нам дом сейчас спалит! – Никифор, ахнув, схватил графин и выплеснул воду прямо на голову жар-птицы.

Взгляд цыпы из недовольного стал ненавидящим.

– Невежды! – она щёлкнула клювом. – Мне ещё и двух дюжин лет не стукнуло. До настоящего огня расти и расти.

Тем временем Пушок подкрался и попытался ухватить мокрую жар-птицу за хвост, но, получив клювом прямо в нос, заорал:

– Тая, смотри, она дерётся!

– Но ты же первый начал, – пожала плечами Тайка.

– Я тебя защищал! Кто знает, что у этой злодейки на уме.

Дикие коловерши дружно зашипели, поддерживая товарища. Жар-птица ответила угрожающим клёкотом, и Тайке пришлось постучать по столу и прикрикнуть:

– Так, а теперь все замолчали! Сперва всё выясним, а потом будем решать, что делать.

Коловерши вмиг притихли и плотненько скучковались на диване, словно в гнезде. Ночка юркнула под плед, а Пушок утащил туда же вазочку с пряниками. Никифор, смущённо кашлянув, вернул графин на стол, а цыпа, встряхнувшись, пробормотала:

– Вот, сразу бы так. А то ишь, припадочные!

После недолгих расспросов Тайке удалось выяснить, что их гость – не «цыпа». В смысле, не курочка, а вовсе даже петушок, и зовут его Ярк. И да, это именно он разодрал шпорами Дымку всю морду, когда отбивался от нападения коловершей.

По человеческим меркам Ярк был ещё подростком и, как это нередко бывает с подростками, сбежал из дома ещё летом, крепко поссорившись с родителями. Потом, одумавшись, хотел вернуться, но оказалось, что дупла закрыты.

– И как же ты зиму зимовал? – ахнула Тайка. – Тяжко, небось, пришлось?

– Да не особо, – Ярк отмахнулся куцым крылом. – Залез в курятник, делов-то! Меня там за своего приняли. Вот только голодно было. Эй, а что это у тебя там стоит на тарелочке и так вкусно пахнет?..

– Хочешь? – Тайка придвинула ненавистную редьку поближе к гостю, особо не надеясь, что тот захочет попробовать, но Ярк обрадовался и набросился на угощение так, будто и в самом деле всю зиму голодал.

Никифор неодобрительно крякнул, но Тайка сделала вид, что ничего не услышала. В этот момент Пушок высунулся из-под одеяла (вся его морда была в пряничных крошках):

– Конечно, он хочет. Или ты не слышала: жар-птицы от мёда волю теряют. Даже если горькую полынь им вымазать, и ту сожрут, не моргнув. У-у-у, проглоты!

– Кто бы говорил, – Тайка погрозила ему пальцем.

Она дождалась, пока гость доест всё до последней крошки, и виновато развела руками:

– Знаешь, Ярк, тебе вообще не нужно было зимовать в Дивнозёрье…

– Как так? – петушок недоверчиво прищурился.

– А так, что вязовые дупла ещё осенью снова открылись. Ты не додумался проверить?

– Да врёшь! – Ярк выглядел растерянным.

– Зачем бы мне? – Тайка надула губы. – Лети и сам проверь.

– Легко сказать: лети! Эти коты несносные мне все перья повыдергали!

– Тая, ты что, его вот просто так возьмёшь и отпустишь? Ребята его зря ловили, что ли? – Пушок от возмущения даже выронил из когтей последний пряник. Тот шмякнулся на пол, и Ярк тут же пригрёб его к себе и принялся клевать, несмотря на возмущённое шипение коловерши. – Эй! Ну что за наглость!

– Не жадничай, – осадила его Тайка. – Сколько ты пряников уже слопал за это утро?

– Не важно. Это же жар-птица! Вражина подлый!!! Они на моё гнездовье нападали, ещё когда я едва летать научился.

– Ну и когда это было? – Тайка взяла со стола салфетку и шумно высморкалась: ох уж эта простуда – из носа лило, как из ведра. – Сам же говорил, ещё при Кощее! А того Кощея уже в живых давно нет. И Ярк явно не застал те времена.

– Зато его родители…

– Даже если и так – дети за родителей не в ответе! – она перебила коловершу на полуслове, и тот, надувшись, умолк.

А Дымок, прежде никогда не соглашавшийся с Пушком, вдруг перелетел к Тайке поближе и зашептал на ухо:

– Ты эт, ведьма, не торопись. Знать те кое-что надобно. Слыхала небось: перо жар-птицы желания выполнять умеет. Отпустишь птичку – прохлопаешь выгоду. Ох, жалеть потом будешь.

– Так ты поэтому ему перья повыдергивал, что ли? – ахнула Тайка.

Дымок, ничуть не смутившись, кивнул:

– Ага! Ты не подумай, драка честная была!

– Как же, честная! – вскудахтнул Ярк, надувая грудь. – Вдвоём на одного!

– Да ладно, Ночка только мешок принесла!

– И приманку замешивала, – пискнула из-под одеяла чёрно-белая коловерша.

– Ну коне-е-ечно! А перья, можно подумать, не она дёргала, пока ты меня держал, – Ярк яростно клацнул когтями по дощатому полу.

Тайка схватилась за голову: от их громкой перепалки виски заломило, и, кажется, температура снова поползла вверх. Никифор, глядя на неё, прицокнул языком и всунул в руки градусник.

– Вдвоём на одного – это и правда нечестно, – Тайка строго глянула на Дымка, и тот, смущённо опустив взгляд, пробормотал:

– Только эти перья всё равно не работают. Я уж и так, и сяк желания загадывал. На ветер их кидал, ломал, облизывал даже – без толку. Хочешь, сама попробуй: вон там в мешке остатки.

Тайка взяла одно сияющее перо и задумчиво повертела его в пальцах. Ух, и красивое! Похоже на петушиное, но с огненным глазком на кончике, как у павлина. А ночью, наверное, светится.

– Это правда? – она повернулась к Ярку. – Твои перья могут выполнять желания?

– А если и да, то что? – огрызнулся огненный птах. – Запрёшь меня в курятник и будешь при необходимости ощипывать, как эти гады? Эх, а я-то был о тебе лучшего мнения!

Тайка покривила бы душой, если бы сказала, что у неё совсем не было искушения так поступить. Это же сколько всего загадать можно! Но в следующий миг она устыдилась своих потаённых желаний и мотнула головой:

– Нет, я так не сделаю. Ты свободен и можешь отправляться домой.

Ярк неверяще вскинулся, его оперение на радостях засияло золотыми искрами.

– Не зря, значит, говорят: хорошая нынче в Дивнозёрье хранительница.

– Кто это такое говорит?

– Да все, – Ярк встряхнулся. – Слухами земля полнится. Теперь и я могу подтвердить, что ты не алчная, справедливая и по одёжке незнакомцев не судишь. А коли так, оставь себе три моих пера, которые эти кошачьи отродья повыдергали. Мне они, сама понимаешь, уже без надобности – новые отрастут.

– Ой, спасибочки! – Тайка едва удержалась, чтобы не захлопать в ладоши. – А как ими пользоваться, расскажешь?

– Да всё просто, – хмыкнул Ярк. – Кидаешь и загадываешь. Знаешь, почему у этих остолопов не получилось? Перо жар-птицы только тогда желание выполняет, когда добровольно было отдано. А если силой пытаться своего добиться – останешься с носом. Ты только не обольщайся, ведьма, – я пока что не очень взрослый, поэтому и перья мои большого чуда сотворить не могут. Но на мелкие бытовые чудеса вполне способны.

– А насморк смогут вылечить? – Тайка подалась вперёд.

– Это запросто. Да что там насморк: всю твою простуду как рукой снимет. Ты только желания в долгий ящик не откладывай: как только у меня в хвосте новые перья вырастут, эти погаснут.

– Никифор, ты проводишь нашего гостя до вязового дупла? Ну, чтобы с ним ничего по дороге не случилось? – Тайка строго посмотрела на коловершей.

Домовой в точности скопировал её грозный взгляд и почесал в бороде:

– Провожу! Отчего ж не проводить! Заодно давайте сюда ваши пледы и какаушко – мы с Пушком их лесавкам занесём.

– Что, и ты тоже полетишь провожать эту глупую курицу? – Ночка пихнула Пушка лапой в бок. – Мы старались, ловили, а ты!..

– Угу, – коловерша кивнул. – Тая права. Нам не стоило с предубеждением относиться ко всем жар-птицам. И я не должен был вас настраивать против них. Не может же быть, чтобы весь их род нам врагами приходился. Все птицы разные, как и мы, и люди тоже…

– Ну и дурак, – обиженно надулась Ночка. – Сегодня можешь ко мне не прилетать даже, ясно?! Дымок, нам пора, нас тут не любят!

«Фр-р-р!» – они вылетели в окно. Пушок, перепрыгнув на подоконник, проводил их тоскливым взглядом. Тайка сочувственно потрепала его между ушей:

– Не грусти, Пушочек. Она всё поймёт, и вы ещё помиритесь. Хочешь, я тебе перо отдам? А третье – Никифору. Загадаете себе тоже что-нибудь.

– Правда?! – глаза коловерши загорелись, всю печаль вмиг как рукой сняло. – Тогда хочу ящик мороженого! Он же влезет в морозилку? Да? Да?!

– Придумаем что-нибудь, – улыбнулась Тайка: она так и знала, что Пушок загадает себе чего-нибудь вкусненького. – Никифор, а чего ты хочешь?

Домовой мечтательно закатил глаза:

– Знаешь, Таюшка-хозяюшка, желаю я, чтобы посуда у нас сама мылась и в шкаф ставилась. И чистота будет – загляденье, и тебе в том подспорье по хозяйству немалое.

Каждый взял по перу и подбросил его в воздух. Они закружились и ещё не успели даже коснуться пола, когда Тайка почувствовала, что горло больше не болит, нос прочистился и даже чихать больше не хочется. Пушок, обняв крыльями появившийся из воздуха ящик с мороженым, проворковал:

– Ух, моя пр-р-релес-с-сть…

Тайка хихикнула: похоже, кое-кто опять кино насмотрелся.

А из старого умывальника вдруг сама собой полилась вода, и чашки, тихонько позвякивая, принялись намыливаться о губку. Ишь, чудеса: ну прямо как посудомоечная машина у мамы в городе, только не обычная, а волшебная.

– Идёмте скорее! – Тайка вскочила, накинула на плечи пуховый платок и подхватила сумку с пледами. – Я тоже с вами прогуляюсь. Так устала дома сидеть – весна на дворе всё-таки!

Коловершьи свершения

Знаете пословицу: кот из дома – мыши в пляс? А вот когда ведьма уезжает из дома на школьную экскурсию, в пляс пускаются коловерши, ну, по крайней мере, некоторые. Потому что остаться без Тайки одному на хозяйстве – это же праздник какой-то! Ну сами посудите: еды наготовлено вдоволь, никто веником не гоняет, полотенцем не машет, за отпечатки грязных лап на скатерти не ругает, и вообще – дом весь твой. Хочешь, спать ложись, хочешь – песни пой. А хочешь – гостей приглашай.

Надо будет Ночку зазвать на вечерочек – посмотреть «Кошмар на улице Вязов»! Ух, и визжать будет! Она ведь – смешно сказать – даже Дарта Вейдера испугалась, а тут – настоящие ужастики, классика! Да ещё и про вязовые дупла, небось…

Признаться, Пушок и сам этот фильм пока не смотрел, но уже предвкушал, как будет успокаивать свою пугливую подружку, когда та откажется улетать в лес на ночь глядя.

В общем, как ни крути, а грядущие выходные обещали быть чудесными: Тайка сказала, что вернётся с экскурсии не раньше понедельника, а Никифор вместе с Фантиком и Гриней отправились на рыбалку – стало быть, дом даже без домового остался.

В другое время Пушок, конечно, пошёл бы с ними – уж больно компания хороша, да и клёв в мае на озёрах, говорят, отменный – но в этот раз романтические настроения взяли верх, и он предпочёл рыбалке свидание.

Первым делом коловерша, конечно, прихорошился: пёрышки совиные начистил, всклокоченную шерсть языком прилизал, даже когти о когтеточку сточил, чтобы за покрывало не цеплялись. Посмотрелся в зеркало – ну красавчик же! Глаз не оторвать!

Чёрно-белая коловерша Ночка – дама его страдающего сердца – в последнее время изрядно помотала Пушку нервы, привечая то его, то Дымка – ненавистного серокрылого бандита, главу стаи диких коловершей. Ишь, какая переборчивая невеста выискалась! Неужели ей не понятно, что рыжие всегда лучше всех?

Впрочем, на этот раз Пушку повезло: на предложение скоротать вечер за просмотром киношки Ночка ответила благосклонным согласием, и он захлопотал с новыми силами: вытащил из сундука пледы (включая Тайкин любимый – а что, с неё не убудет!), свил из них тёплое уютное гнездо, ещё и подушек досыпал сверху, чтобы мягче было валяться. Слева поставил вазочку с печеньем, справа – с малиновым джемом, а посередине – маслёнку. Это рецепт известный: если джем и масло на печенье щедро намазать, почти пирожное получится. А Ночка сладкое ох как любила! Да и Пушок, признаться, не зря получил от Тайки ласковое прозвание «сладкоежка» (а ещё – «проглот», но об этом обидном прозвище коловерша предпочитал не вспоминать; потому что никакой он не проглот, а просто-напросто растущий организм!).

Пушок водрузил на поднос две мисочки со свежим молоком (в них было очень удобно макать печенье) и достал из шкафа заранее припасённый пакет солёного попкорна – потому что добрые традиции надо соблюдать. Ну сами подумайте, без попкорна какое вообще кино?!

Ночка, как водится, опоздала. Но Пушок не очень расстроился – по правде говоря, он был несказанно рад, что она не притащила с собой Дымка. А то, признаться, бывали случаи.

Но едва они устроились в уютном гнёздышке из пледов и Пушок потянулся к пульту, чтобы включить фильм, дама его сердца вдруг решила поныть:

– Слушай, а может, что-нибудь другое посмотрим? Ну там, про любовь… Мело… мила… как они там называются?

– Ме-ло-дра-ма, – наставительно произнёс коловерша, подняв вверх коготь. – И нет, никаких мелодрам сегодня. Мы же уже договорились, ну… Нельзя быть такой трусихой.

Ночка фыркнула и обиженно захрустела печеньем, но Пушок решил не поддаваться – по правде говоря, мелодрамы он не любил ни в кино, ни в жизни. И вообще, решение уже было принято. Поэтому он просто клацнул когтем по пульту и включил фильм.

Вопреки его ожиданиям, Ночка не стала визжать от ужаса даже на самых страшных моментах, а весь сеанс сидела очень тихо и смотрела на экран круглыми жёлтыми глазами, которые с каждой минутой становились всё больше и больше.

– Ты говорил, это будет про вязовые дупла, – пискнула она и больше не сказала ни слова, пока фильм не кончился. Даже к попкорну не притронулась.

А Пушок и сам был уже не рад, что настоял. Кино оказалось действительно жутким. Но показать свой страх при даме он не мог, поэтому только топорщил шерсть на загривке, иногда тихонько шипел и ел вдвое больше, чем обычно, – от стресса, надо полагать.

– Я больше никогда не буду спать, – выдохнула Ночка, когда пошли финальные титры. И, кажется, впервые в жизни Пушок был с ней полностью согласен.

Он сглотнул и попытался обнять её крылом, то ли желая успокоить, то ли пытаясь успокоиться сам. От мысли, что подруга может сейчас улететь и оставить его одного в этом пустом одиноком доме, коловерше стало не по себе. А Ночка ещё и подлила масла в огонь:

– А тебе не кажется, что в доме кто-то есть? – её голос предательски дрогнул. – Кто-то чужой…

– Не может быть, – Пушок произнёс это так твёрдо, как только мог, но в душе засомневался. А глупое сердце уже ухнуло в пятки.

Старый деревенский дом жил своей жизнью. Повсюду слышались скрипы, шорохи, за окном завывал разгулявшийся к ночи ветер. Ветка стукнула в окно, и Ночка, тихо вскрикнув, нырнула с головой под плед, перевернув мисочку с джемом. Пушок спустя мгновение присоединился к подруге. Его лапы дрожали, сердце билось часто-часто, а дыбом стояла уже не только шерсть, но и все перья. Ох, и влетит им от Тайки за испачканный плед. Если, конечно, они живы останутся…

Вдруг он услышал, как на чердаке что-то покатилось, громыхая по полу, звякнуло и зловеще затихло.

– Это маньяк! – Ночка всхлипнула, прижимаясь к Пушку всем телом. – А-а-а, спасите!

Дама просила его о помощи – кто остался бы равнодушным?

– Не маньяк, а сквозняк, – как можно беспечнее отозвался Пушок. – Хочешь, я схожу и проверю?

Слова сорвались с языка прежде, чем он подумал, чем на самом деле грозит такое предложение. А когда спохватился и малодушно понадеялся, что Ночка откажется, было уже поздно.

– Проверь, пожалуйста, – закивала та. – А то мне о-о-очень страшно…

Ох, как же сейчас Пушку не хватало рядом храброй ведьмы Тайки. Вместе с ней он хоть к чёрту в ступу, хоть к Змею Горынычу в пасть полез бы. И с маньяком бы сразился, честное коловершье слово! Но Тайка была далеко, как и спокойный здравомыслящий домовой Никифор. Поэтому расхлёбывать заварившуюся кашу Пушку предстояло самому.

– Я возьму веник. На всякий случай, – он говорил сам с собой вслух, чтобы не так трястись от ужаса.

– Думаешь, маньяк боится веника? – Ночка нервно хихикнула.

– Ну разумеется, – Пушок решительно откинул одеяло, встал на все четыре лапы, встряхнулся.

– Но почему?

– Потому что веника боятся все! – героически выгнув грудь вперёд, он дыхнул на когти и пополировал их о шерсть. – Идём, будешь меня страховать.

Это только говорят, что кошачья поступь самая мягкая. Но, наверное, коловерши всё-таки были недостаточно похожи на котов, потому что старые рассохшиеся ступени, ведущие на второй этаж, оглушительно поскрипывали под их лапами. Обычно Пушку казалось, что он ходит гораздо тише, но сегодня, как назло, каждый шаг отдавался в ушах, как звук барабана. Тум-тум-тум! А ведь маньяк мог услышать любой шорох. И напасть.

– Если у него с собой ножи, это ерунда, у нас тоже есть когти, – шепнул Пушок на ухо своей подружке, когда они добрались до чердачной лестницы.

Но Ночку это ничуть не успокоило.

– А вдруг у него когти больше?

– Ты кино вообще смотрела? – возмутился коловерша. – У маньяка всего две лапы, а у нас – по четыре у каждого. Преимущество на нашей стороне. А ещё я рыжий. Это значит – удачливый!

Перехватив веник покрепче и выставив его перед собой для пущей убедительности, он с силой толкнул чердачную дверь от себя. Та отозвалась леденящим душу скрипом несмазанных петель.

– Послушай, а зачем мы вообще туда идём? – запоздало заныла Ночка. – В фильмах герои тоже вечно идут туда, где опасно, а потом раз – и всё. Я передумала: давай не будем проверять, сквозняк там или маньяк. Лучше летим скорее в лес, пока не поздно.

– Ни за что! – фыркнул Пушок. – Теперь это дело чести. Не бойся, я же с тобой!

В нём говорила, конечно, не смелость, а чувство вины. Он просто не мог вот так взять и удрать. Его же оставили одного на хозяйстве. Значит, Тайка ему доверяла. И Никифор тоже. А вдруг друзья вернутся раньше, не будут знать, что на чердаке завёлся маньяк, и сразу попадутся ему в лапы? Этого Пушок никак не мог допустить.

– Эй, кто здесь! – крикнул он в темноту. – Выходи, а не то…

Договорить он не успел. Дверь с треском захлопнулась. Насмерть перепуганная Ночка осталась снаружи (Пушок подозревал, что дама его сердца сейчас лежит в глубоком обмороке). Он и сам едва не брякнулся без чувств, но вмиг взбодрился, когда понял, что кто-то, кого Пушок так и не сумел разглядеть, утробно зарычал и крепко-накрепко вцепился зубами в веник. В воздух взметнулась застарелая пыль, сразу захотелось чихать и кашлять. Снова что-то звякнуло, послышался звон разбивающегося стекла – кажется, нападавший задел хвостом пустые банки (ну, теперь, по крайней мере, Пушок мог ручаться, что у его врага есть хвост, – особенно после того, как получил этим самым хвостом по морде).

Коловерша отпрянул и только сейчас понял, что всё это время крепко зажмуривал глаза от страха. Так вот почему было так темно! Шумно выдохнув, он приподнял веки, а в следующий миг, охнув, выронил веник и попятился, потому что прежде никогда в жизни не видел такого жуткого, хоть и небольшого, чудища. Два зелёных огня (видимо, глаза чердачного маньяка) светились в темноте, страшная, по-стариковски сморщенная морда клацала тонкими, но оттого не менее внушительными клыками; на тощем лысом тельце ходуном ходили острые лопатки, а ещё… у чудовища было не две, а целых четыре лапы, увенчанных внушительными когтями, а вдобавок – кожистые крылья, как у летучей мыши.

«Кыш, мерзавец, кыш», – хотел было заорать Пушок, но из горла вырвалось только угрожающее шипение, спина выгнулась дугой, а когти заскрежетали по дощатому полу, оставляя светлые борозды.

Кажется, это произвело впечатление на крылатого маньяка. По крайней мере, тот замер, не решаясь перейти в наступление. Некоторое время они смотрели прямо друг другу в глаза и рычали, соревнуясь, кто громче. Пушку показалось, что прошла целая вечность, прежде чем этот сморчок попятился, поджимая лысый хвост, и низким басом прогудел:

– Ну чего началось-то!

Пушок приободрился, выпятил грудь и, шагнув вперёд, строго вопросил:

– Эй! Ты зачем влез в мой дом?

Маньяк сморщил морду (хотя, казалось бы, куда уж сильнее), поводил усами и нехотя признался:

– Я не знал, что это твой дом. Думал, тут ведьма живёт. Дело у меня к ней. Хотел в услужение напроситься.

– Так, стоп! Это моя ведьма! – Пушок почти орал. – И ей слуги не нужны! У неё друзья есть, вот!

– Ну, в друзья, значит, – пожал плечами тощий маньяк. – А проще говоря, в фамилиары. Если, конечно, вы, деревенские, такие слова вообще знаете.

– Мы и не такие слова знаем! – процедил Пушок сквозь зубы. Пренебрежительное отношение к деревенским его обидело. – А ну, признавайся, кто ты таков и кто тебя к нам подослал?

– Никто меня не подсылал, – пробасил сморщенный маньяк, наконец-то спрятав когти. – Ты такие глупые вопросы задаёшь. Сам не видишь, что ли? Коловерша я.

У Пушка округлились глаза и отвисла челюсть.

– К-коловерша? – ахнул он, когда к нему вернулась способность говорить. – А почему лысый?

Чудище недовольно дёрнуло острой лопаткой и пробубнило:

– Ну а какой должен быть? Волосатый, что ли?

На это Пушок впервые в жизни не нашёлся что ответить.

– Слушай, я знал, что бывают лысые коты. Ну эти, сфинксы которые. Но вот чтобы лысые коловерши! Ты точно не радиоактивный мутант, нет? – когда волнение немного ушло, к Пушку снова вернулся его могучий аппетит. В промежутках между фразами он неистово хрустел печеньем и заедал его колбасой. Ну а что такого? В желудке всё равно всё вместе будет.

– Сам ты мутант. А я – Вениамин, – новый знакомый подвинул к себе поближе блюдечко с молоком: Пушок решил показать себя радушным хозяином, рассудив, что если уж они снизошли до разговоров, то негоже гостя не кормить. Даже если тот, возможно, маньяк.

Вениамин оказался весьма прожорливым. Но это ещё полбеды. Гораздо хуже было то, что ветреная Ночка пялилась на этого лысого гада во все глаза. Пушок никак не мог понять, чего в её взгляде было больше: ужаса или восторга, – но уже начинал ревновать.

– Вениамин? Это сокращённо будет Ве-е-еник? – мстительно хохотнул он.

Интерес в глазах подруги сразу же поугас, зато новый знакомый вздохнул так горько и протяжно, что у Пушка аж скулы свело.

– Прежняя хозяйка именно так меня и называла. Мы с ней в городе жили. А потом она меня выгнала…

– Ой, бедненький! Как же это так? – ахнула Ночка, подаваясь вперёд.

Её сердце всегда было добрым, отзывчивым, и некоторые сморщенные негодяи легко могли этим воспользоваться, поэтому Пушок, хмыкнув, добавил:

– Небось, было за что?

Но Вениамин в преступлениях сознаваться не спешил:

– Нет, просто так. Надоел я ей, видать. За все годы службы и слова доброго не слышал. Сметанки жирненькой не кушал. Все поручения выполнял. И вот награда – остался без крыши над головой, один-одинёшенек на всём белом свете.

Впечатлительная Ночка уже вовсю глотала слёзы и гладила Вениамина крылом по лысой голове. Пушок попытался было заикнуться, что в этом доме городским ловить нечего – мол, самим сметанки едва хватает, – но поперхнулся на середине фразы и умолк, встретившись с негодующим взглядом своей дамы сердца.

– Я была о тебе лучшего мнения, – она громко фыркнула, чтобы кавалер почувствовал всю силу её разочарования. – Сам же когда-то говорил: в тесноте, да не в обиде. Эх ты, жадина.

– Ну так это я про тебя говорил, а не про этого…

Пушок не знал, куда девать глаза. Он и впрямь однажды спрашивал у Тайки, не будет ли та против, если к ним в дом переедет ещё одна коловерша. На правах его невесты, конечно же. Ну, если согласится. Ни о каких других коловершах – особенно лысых, – разумеется, и речи не шло. От отчаяния Пушок призвал на помощь самый распоследний довод:

– Послушай, но они с Таей даже не знакомы!

– Так познакомь, – не отставала Ночка, а лысый Веник радостно поддакнул:

– Да-да, представьте меня ведьме, пожалуйста. Я готов пройти собеседование. Выполнить тестовое задание, если понадобится. Может, она меня какой-нибудь другой колдунье посоветует, если у вас все вакансии заняты?

– Её нет дома. Приходи в понедельник. А пока проваливай, – Пушок утянул полупустую мисочку с молоком у Вениамина из-под носа.

Да, это было грубо, но вообще-то лысый Веник и не такое заслужил! Между прочим, у них с Ночкой тут свидание было, а он свалился как снег на голову и всё испортил.

Вот только было поздно: Ночка уже расчувствовалась:

– Ну как можно выгонять гостя на ночь глядя?! Раз ты такой вредный, я тоже улетаю!

– Ты? Вместе с этим крокодилом сморщенным? – ахнул Пушок.

– От крокодила слышу, – флегматично отозвался Вениамин.

Ишь, развесил свои уши-локаторы!

Но вообще Пушку стало немного совестно. Ревность ревностью, но Тайка всегда учила, что людям надо помогать. А коловерши ничем не хуже людей, а то и лучше! Даже лысые.

– Ладно, оставайся, – он снисходительно почесался. – Воскресенье как-нибудь переживём вместе, а там уже моя ведьма приедет, разберётся.

Не удержавшись, Пушок всё-таки выделил слово «моя».

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил лысый Веник. Зато Ночка просияла и даже лизнула Пушка шершавым языком в щёку:

– Молодец! Я знала, что в душе ты миляга, хоть и пытаешься казаться врединой!