Отзывы на книгу «Последний дебют»

Как известно, школьная программа по литературе у многих испортила отношение к классике, особенно русской. Я как раз из числа многих: за большинство произведений берусь с опаской. Но Куприн – единственный классик, который не только не вызвал чувство отторжения, но даже наоборот, полюбился мне именно с тех пор. Только дальше его рассказов почему-то дело не продвигалось. Экранизация классики часто способствует тому, что люди начинают ее читать. Лично для меня это сомнительная мотивация. Но в этот раз и подбор актеров и интригующая реклама не могли оставить равнодушным никого, и я, воодушевившись, взялась за чтение «Ямы».

Дореволюционная Россия и дома терпимости в южном городке в районе под названием Яма (от ямщицкой слободы). «О времена! О нравы!» - воскликнул бы Цицерон, узнав законы и привычки, царящие у местных обитателей. Да только, сдается мне, в данной сфере мало что изменилось с римских времен и до настоящих дней. И поговорка «люди не меняются» уместна здесь в вселенском масштабе, без применения к отдельно взтой личности. Поступок же Куприна для той России– попытка проникнуть в мир публичных домов и описать его изнутри – был почти что героическим и уж точно первопроходческим. При этом Александр Иванович не осуждает ни девушек-проституток, ни их содержателей. Он просто летописец, его взгляд - взгляд со стороны. С мудростью видавшего виды человека он хладнокровно констатирует: однажды попав в яму, из нее уже не выбраться. Даже самые невинные девушки, не по своей воле очутившиеся в доме терпимости, со временем становятся неотличимы от своих товарок, самостоятельно избравших такую дорогу. И виновато в этом общество, с легкостью сталкивающее на дно заблудшие души, но не готовое протянуть руку помощи. Наглядный пример – история Любки. И кто виноват? Студент, поддавшийся порыву (эх, не даром говорят «утро вечера мудренее»)? Любка, поверившая в свою удачу? Или размытое понятие общества, за которым стоит каждый и никто? Только Тамаре удалось выбраться из омута, но лишь для того, чтобы сгинуть в другом болоте. Умная, образованная, сильная личность – и та не смогла. Не смогла ли? Или просто не захотела? И опять виновато оно, общество. А кто это? Я? Или вы? Или безликие «они» и чуть более справедливые «мы»? Одни вопросы. Как и должно быть после прочтения хорошей глубокой книги.

Показательно, что такие люди конца ΧΙΧ и начала ΧΧ века, как Лев Николаевич Толстой («Воскресенье») и Александр Ивнанович Куприн, видят проблему одинаково: ни один из них не осуждает девушек, очутившихся в борделях. В их словах нет и тени сомнения, что виноват Мужчина, пусть каждый раз разный, с другим именем, но с одинаковой душой. И именно Мужчина есть то самое «общество», сильный пол, толкающий Женщину на такой путь, своей похотью увеличивая спрос на интимные услуги (как упоминает и сам Куприн: спрос рождает предложение). Хотя у Александра Ивановича в «Яме» есть сцена, где девушки-студентки тоже показаны в нелицеприглядном виде: пусть они не являются прямыми виновницами падения проституток, но косвенно их вина тоже присутствует, заключающаяся в их неготовности дать второй шанс тем Любкам, которые хотят вернуться к обычной жизни. Студентки только ищут повод, чтобы сморщить носик и сказать презрительное «фи», «убедившись», что таким среди них не место. И будьте уверены, всегда найдут. А значит Женщина тоже часть того самого общества. И еще неизвестно, кто более безжалостен к обитательницам Домов Терпимости: женщины или мужчины.

Сказать, что Куприн поразил, завоевав самый высокий балл, все равно, что ничего не сказать. Есть в его прозе что-то пленительное, соединяющее романтичного Бунина и реалистичного Толстого. Здесь кипят страсти, но есть место холодной рассудительности, философским измышлениям и пророчествам о будущем. Такой разный, такой восхитительный, такой российский – Александр Иванович Куприн.

Хорошо написанный роман, мне кажется, способен стать зеркалом читающего. Впустить его в тот отмежеванный от реальной жизни мир, который всплывает на страницах книги. Впустить, чтобы осознать свою собственную сущность посредством знакомства с иными судьбами, посредством проживания иной жизни, жизни тех, чьи пути могут никогда не пересечься с тропой читателя. И тут уже всякая конкретика содержания книги теряет свою четкость. Ибо не простые образы за буквами читать приходится, а разуметь свою собственную душу со всеми ее темными околотками, колодцами и окраинами. Свидание это, со своим сокрытым до поря естеством, проходит, как правило, неявно, можно сказать урывками. Ведь у читающего и цели такой может не быть, да и вряд ли будет, если уж судить честно. Просто там, за образами романа, словно тень движется его отношение к герою или героине, а вот чуть брезжит отреагированная брезгливость, которую читатель и не признает при ином раскладе. Ну или, к примеру, неприятие, такое сильное и горячо ощутимое, может встретиться в этом зазеркалье с реальным неотторжением, которого никто и не ждал, не чаял встретить.

Не судьбу русских женщин, падших или опустившихся, брошенных и униженных, читала я на страницах "Ямы". Не о падении нравов и ущербности русского мещанского взгляда на жизнь и ее грешные стороны. Я читала о нас, о потомках. Я читала о слабости русского духа, не способного изменить сути вековых проблем душевного нищенства. Сквозь призму собственных душевных порывов во время чтения романа я читала об отделении частного случая от повсеместности, личного от общественного, праведного от грешного. Что я?! Разве ж меня это касается?! Покорные судьбе, темные женщины, не способные на тот единственный шаг, который имеет смысл сделать, чтоб разорвать омерзительное в своем приближении бытие. Почему они выбирают это тягостное, унизительное существование в роли продаваемой скотины, не желая променять его пусть на не имеющие ограничения по времени трудности, но при этом хотя бы зримое присутствие свободы?! Сколько их было до меня и будет после, этих слов. Слов правдивых и бестолковых. Потому как у явления этого есть такие же корни, как и у всякого другого, чем мы сегодня можем гордиться и от чего стыдиться. Значит, есть в природе нашей эта черта характера, эта модель бытия, предполагающая самоуничижение вплоть до отрешения от душевной чистоты и нравственности формальной в пользу наказания собственной плоти и себя позором, уничтожением своей личности...

Ох, какая же это трудная тема. Александр Иванович предвидел, он знал это, знал, что всему найдем оправдание, а чему не найдем оправдания, так найдем для этого порицание. Мы, россияне, - люди суждения. Не действия. Суждения. На него мы не скупимся. Для него нам запрягать не надо. Ведь суждение чаще-то всего имеет объектом другого или же объект отвлеченный, абстрактный. Да мы и себя можем запросто осудить, для красного словца, но отвлеченно, внеличностно, потому как не отомрет ни один из членов от суждения-то:

... нет в печальной русской жизни более печального явления, чем эта расхлябанность и растленность мысли. Сегодня мы скажем себе: "Э! Все равно, поеду я в публичный дом или не поеду - от одного раза дело не ухудшится, не улучшится." А через пять лет мы будем говорить: "Несомненно, взятка - страшная гадость, но, знаете, дети... семья..." И точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. "Потому что, знаете ли, - скажем мы, хихикая, - с волками жить - по-волчьи выть".

Горечь и жесткое послевкусие беды. Это оставляет роман после прочтения. Не из-за смерти Жени, не из-за судьбы Тамары или глупой Любки... Даже не из-за всех них вместе взятых, этих жертв слабой воли и человеческого равнодушия. Из-за того, какие лакуны открывает "Яма" в человеке. Это язвы. И язвами они будут.

Убила бы Толстого за резкое неприятие этой талантливейшей повести: лицемерный ханжа, который сам далеко не всегда был святошей ( а скорее завсегдатаем ямы как состояния души), а еще кидает камни в Куприна, бросившего вызов обществу и самому себе, взявшись за такую запретную, противоречивую тему. Его роман - это исповедь всех заблудших, насильно исковерканных, изломанных душ. Куприн и не думал воспевать или оправдывать проституцию - он лишь описал все как есть, ничуть однако не драматизируя, а где-то, возможно, и смягчая. Писатель не облачает зло в нарядные, надушенные одежды, подобно многим зарубежным писателям - его детище поражает натурализмом: похотливые, потные, обрюзгшие, лихорадочно возбужденные мужики всех мастей и возрастов; удушающие, гнилые, душащие запахи ночных эпопей, оставляющие наутро еще не остывшее облако падения и порока. Измученные и, что еще ужаснее, привыкшие и не волнуемые всем этим проститутки, которых еще в детстве продали, совратили, толкнули в Яму, измельчающую и крошащую этих так и не выросших детей.

Устами Платонова, единственного мужчины в произведении осознающего весь ужас ситуации, говорит сам Куприн. Он считает проституток детьми, не дополучившими тепла и любви, вовсе не порочными бездушными куклами, но насильно превращенными обществом в сточный канал для тайного и удобного слива самых низменных и неконтролируемых своих порывов. Они ненавидят мужчин и имеют на это полное право. Даже такие как Лихонин, убеждающие себя и других в своей необычайной благородности, еще хуже обычных ходоков в яму - те хотя бы честны в своих намерениях. Лихонин же оказался слишком малодушен и слаб, чтобы завершить свою миссию по превращению трогательной, восприимчивой Любки в светскую образованную даму. И как тут поверить в благородство мужчин, когда каждую ночь созерцаешь их бесконечное падение и насквозь видишь их трусливые душонки?

Ужасно то, что никто из обитательниц Ямы не протестует, не пытается подняться с самого дна. Одну только горячую, свободолюбивую, гордую Женьку гложет чувство омерзения от окружающей ее жизни. Ее эмоциональная натура не выдержала натиска ужасов, но самоубийство ее выглядит сильным, волевым поступком. Женьке противопоставляется уравновешенная, но менее тонкая и совестливая Тамара, которая рассматривает проституцию просто как один из эпизодов своей многочастной жизни. Нюра, Верка, Манька Беленькая и прочие просто смиряются с происходящим и застывают в одном искусственном душевном состоянии.

Неприятно поражает то, что все без исключения мужчины вожделеют продажной любви и насытившись, отталкивают от себя двухрублевую девушку как собачонку, благодушно возвращаются к своим чистеньким, но зачастую более тайно-порочным спутницам, чтобы потом снова под покровом ночи стыдливо пробираться в заведения Анн Марковн. Конец книги знаменуется полным разрушением цитадели всех мыслимых развратов, его стирают с лица земли, как Порт-Ройял, как Содом и Гоморру, как переполненный до отказа котел, кипящий похотью и пороками. Вот только все прекрасно знают, что эта самая яма тут же появится в другом месте, в тысяче других мест, и никогда не исчезнет полностью, пока не сгинет человечество, подтачиваемое червями сжирающих их изнутри желаний и прихотей.

Эпиграф: За то, что мне так часто — слишком грустно И только двадцать лет, За то, что мне — прямая неизбежность — Прощение обид, За всю мою безудержную нежность, И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру… — Послушайте! — Еще меня любите За то, что я умру. Марина Цветаева, "Монолог" Сразу пришли на ум эти строки - захотелось сделать их своеобразной эпитафией одной из героинь. Как мне кажется, перед чтением этого романа нужно быть хоть чуть-чуть готовым к тому, что в нем происходит. Но полностью готовым быть получается редко, и все равно первые страницы вызывают - шок. Я не была шокирована темой. Я встречала подобную героиню в Джон Стейнбек - К востоку от Эдема , и Кэти считаю одной из лучших антагонисток в литературе. Как писал Стейнбек: "В те времена публичные дома были градообразующими предприятиями". Яма здесь - это Ямская слобода, очень... своеобразный район города. Автор все это расскажет подробно и обстоятельно. Очень мне понравился его авторский взгляд. Вспомнилась книга Владимир Гиляровский - Москва и москвичи , где автор изображал "низы и чрево Москвы", но делал это со своей, немного превосходной позиции. Куприн же как не опускается на уровень своих героинь, так и не возвышается над ними. Он просто - описывает. Каждую девушку: со своим характером, своей судьбой и анамнезом... Тема меня не шокировала, а шокировал - стиль. Даже не шокировал - покорил. Как же мощен его стилище - это просто что-то невероятное! Буквально в первой части чуть ли не к каждому слову идет от трех эпитетов - и они такими жирными мазками выписывают масштабное полотно. От "масляного голоса" до

Она выпрямилась, протягивая руку для поцелуя в позе царствующей принцессы

Первую часть - я впитала в один присест. Да - все описано подробно, без экивоков и завуалированности. Много телесного, плотского, даже пошлого - но такова тема, такова жизнь героинь. Зато их описания: особенно Женьки и Тамары... Но - сбила меня вторая часть. Это была такая побочная эскапада в стиле "Красотки" или "Моей прекрасной леди" - и было понятно, чем она закончится. Тут меня зацепила история товарища по прозванию Горизонт - вот уж... Ну а третья часть - вернулась, ворвалась, накрыла... Вот где - настоящий катарсис, когда нужно дойти до исступления, прикоснуться к самому дну, выгнать из себя со слезами что-то темное и дрянное. Чтобы осталось - прикосновение к чему-то великому. Посоветую - храбрым сердечкам, которые готовы опуститься на самые глубины жизни и человеческой натуры. Сейчас в НФ просят что-то доброе и светлое - это точно не сюда. Финал - ну просто сгущается до состояния черной дыры, пробивая ее в сердце. Но, придя в себя, понимаешь, что приобщился к чему-то - настоящему, жизненному, искупительному. Это - на века.

Протянуты в Вечность Вечерние тени, Дневная обида предсмертно-нежна; Фальшивая ценность Пустых откровений Для всех очевидна и этим смешна.

Давно хотела прочитать именно это произведение Александра Ивановича Куприна, в большей степени из-за ореола запретности что ли (темы, о которых другие авторы обычно умалчивают). Ожидала от романа большей провокационности (здесь этого нет, как ни странно. Самого дна ямы автор все-таки нам не показывает). Это скорее жизненная драма, переживания, горечь...

Страшный, мрачный и безысходный роман, но мне понравился. Он о сильных людях, сильных женщинах, которую не выбирали себе такую ужасную и несправедливую судьбу, но не жалуются, а живут. Живут, несмотря на ежедневные унижения и страдания. Не размышляют, не философствуют (как эти глупые "благородные" студентики, непонятно зачем оказавшиеся однажды в этом ужасном заведении - публичном доме), не воруют, помогают друг дружке и даже пытаются найти в этом хоть какой-то смысл. Живут глупыми детскими мечтами (да они и есть все по сути дети - в 14-15 лет попали они в дом разврата, такими и остались - наивными, глупыми, но добрыми и честными). Им некуда идти, они неграмотны, у них нет родственников (а если у кого и есть - то именно родственники и продали их сюда, в какое-то пожизненное рабство) Говорят, что безвыходных ситуаций в жизни не бывает. Бывают, еще как...Все против них: общество, нищета, мир, в котором отчего-то не достает справедливости....

Не видно лица Неизбежности жуткой, Где пламя ревет И бессильна вода; Душа в небеса Улетает голубкой - Она не умрет. Не умрет никогда.

Странно, наверное, было ожидать от такого романа счастливого конца (но я ожидала...), его и не случилось...Может, хоть в другом мире они дождутся покоя?...

В молчании дней Сонной жизни кумиры Уходят стремительной Горной рекой; Мы будем сильней За границами мира - Мы пленом земным Заслужили покой... (Канцлер Ги. Монсегюрский романс)

У всякого дела запах особый...

Примечательно, что наши лучшие писатели рубежа веков отражали глубину падения и человеческую низость соответствующими топографическими терминами - "на дне", "в овраге", "яма". Из иностранного мне припоминается только "в глубокой глотке". Хоть жанр и другой, но тема та же, что в "яме" и даже глубина обозначена. Правда получилось гораздо мельче, хотя шума было больше. Но, оставим наблюдения а-ля Задорнов и перейдём к сути. Критики обвиняли Куприна в порнографии, что вполне естественно, поскольку этот термин как раз и переводится как "блудописание" или "описание проституции". Поэтому ничего обидного в этом я не вижу. Думаю, проблема была не столько в слишком натуралистичном описании падших женщин, их тяжелого и унизительного труда и условий, сколько в болезненно реалистичном описании падшего общества. А учитывая, что у большинства литераторов наверняка было "рыльце в пушку", то и реакция их была в лучшем случае сдержанно холодной.

Критика начала двадцатого века не была настолько толерантна и прогрессивна, как в начале века нынешнего. Сегодня бы Куприна носили на руках. Какой-нибудь Женский Фонд Борьбы с Мужским Доминированием избрал бы Куприна своим Почетным Членом. Но в те времена критика была отсталая. И лишь молодой ещё Корней Чуковский смог разглядеть величие этого производственного романа. Будущий автор "Мойдодыра" и "Айболита" стремился к нравственной гигиене и врачеванию русского общества, но со временем удовлетворился гигиеной физической и лечением африканских зверюшек. А врачевать в обществе было что. У интеллигенции того времени не было никакого противоречия между порядочностью, духовностью, идеализмом с одной стороны и принятием проституции, хождением по домам терпимости с другой. В лучшем случае это рассматривалось как необходимое зло. А в большинстве случаев - просто удовлетворение физиологической потребности. Про мещан, солдат и матросов я и не говорю. Всё общество было заражено нравственным сифилисом. От него нос проваливается настолько, что перестаёт обонять особый запах определённых дел и ремёсел.

Из моего небольшого литературного багажа я делаю вывод, что несмотря на некоторую табуированность темы, проститутки - частые героини литературных произведений. Толстой и Достоевский выводили их героинями своих романов. Но то были конкретные частные случаи, а проблема в целом не рассматривалась. Главные герои Ремарка (то есть, один главный герой, кочующий из романа в роман) использует проституток в других целях. Эти мудрые и благородные женщины -  его подруги и собутыльницы. Конечно же такой идеалистический взгляд на древнейшую профессию страдает некоторой однобокостью. Он много говорит о самом Ремарке, но не проливает никакого света на проблему проституции в целом. Генри Миллер писал только о себе, а проститутки просто были в это время под рукой. Вот в южноамериканских романах эта часть жизни даже особо не скрывается. Вершина этого подхода  - замечательный роман Льосы - "капитан Панталеон и рота добрых услуг". Но хоть этот роман целиком завязан на проституции, ни о причинах проблемы, ни о её решении там не может идти и речи. Напротив - она сама является решением, а вовсе не проблемой.

Ближе всех к труду Куприна был Мопассан, много и с видимым удовольствием прибегавший к этой теме. У него гораздо больше, чем у вышеперечисленных авторов, говорится о нравственной стороне вопроса, о быте жриц любви, о лицемерии общества. Одна "Пышка" чего стоит (я сейчас не про деньги). Это уже совсем близко к повести Куприна, хотя, на мой взгляд, гораздо проще. Пышка - высоконравственная героиня, а все остальные "благородные" герои - низкие лицемеры. Всё очень схематично. Яма гораздо глубже. Если "Евгений Онегин" - это энциклопедия жизни русского высшего общества, то "Яма" - это энциклопедия жизни проституции: борделей, их работниц и их клиентов. Здесь много рефлексии, страдания, философии, психологии и истории - в лучших традициях русской классики.

Нужно ли искоренять проституцию? Автор очень категоричен в этом вопросе. Можно ли? А вот здесь ответа нет. Журналист Платонов всё понимает, сам услугами девушек не пользуется и всегда готов по-дружески им помочь. Но даже написать об этом как следует не может. Вот и "воюет" в поле один. Да разве воюет? С другой стороны - Лихонин. Человек порывистый, благородный, щедрый, способный на героизм. Но героизм не должен быть импульсивным. Со временем его благородство сменяется низостью. Нельзя спасти конкретную проститутку (только если она - Джулия Робертс), а нужно бороться с самим явлением. Но как?

Произведение показалось мне слишком лоскутным: сначала представление проституток и их жизни, затем Платонов и студенты, еврей в поезде, эксперимент Лихонина, самоубийство Женьки, скомканный эпилог с элементами христианства. Некоторые главы были слишком скучны (например - программа обучения Любки). Некоторые главы интересны, но совершенно не связаны с основной линией (например - Платонов, разгружающий арбузы). Некоторые ситуации слишком топорны, "в лоб" (например - беседа в первой главе о падении нравов между Анной Марковной, её мужем и околоточным надзирателем-взяточником). А в целом - хорошее нравоучительное произведение о лицемерии и искренности, жестокости и доброте, подлости и благородстве. Но больше, всё-таки о лицемерии, жестокости и подлости.....

У меня всё. Продлевать не буду.

Вот она - я! Публичная женщина, общественный сосуд, клоака для стока избытка городской похоти. Иди ко мне любой, кто хочет, - ты не встретишь отказа, в этом моя служба. Но за секунду этого сладострастия впопыхах-ты заплатишь деньгами, отвращением, болезнью и позором.

"Яма" - пронзительная, берущая за душу книга. История Ямской улицы (Ямы), её отвергнутых обществом обитательниц и похотливых клиентов, рассказана Куприным с большой искренностью и откровенностью, без прикрас, но и без грязи. Автор осуждает проституцию как социальное явление, но не осуждает самих проституток, а скорее даже немного оправдывает (как мне показалось), сочувствует им, приписывая большую часть вины за их падение обществу.

Женечка, Люба, Манька беленькая, Пашка, Тамара...кто виноват в том, что в итоге эти девушки оказались в "доме терпимости?". Кого-то совратили в юном возрасте, обманули и продали в публичный дом. Кого-то привела туда нищета и безысходность. А Женю мать родная совсем ещё ребёнком продала. И однажды провалившись в эту яму, выбраться из неё очень сложно, потому что пребывание в таком месте навсегда оставляет печать на женщине. Порой это что-то едва уловимое, но всё равно безошибочно угадываемое другими людьми. И это ставит преграду на пути к нормальной жизни вне публичного дома.

Яма - особый мир. В нём царят свои порядки и правила, имеются свои завсегдатаи.Мужчины приходят в заведение Анны Марковны, в котором разворачиваются основные события, и в подобные ему дома в поисках острых ощущений, ведомые похотью и неудовлетворёнными в браке сексуальными фантазиями. Почтенные мужья и отцы семейства, чиновники, студенты, кадеты, судьи...Днём они - сама добропорядочность, честность, благовоспитанность. Все из себя такие верные и пристойные. Проституция? О, ужас, о погибель, стыд и срам, фиии! Как можно...лично я ни-ни! А вечерком эти ходячие добродетели, эти высоконравственные мужи наведываются в заведение к Анне Марковне и её коллегам. Самое ужасное, что большинство девушек смирилось со своей публичностью, с такое жалкой и больной жизнью. Они и не думают о том, чтобы что-то изменить, вырваться из этого ада. Как заметил герой повести Платонов, самый ужас состоит в том, что в описоваемом нет никакого ужаса. Девушки смирились со своей участью. Всё происходящее для них - будни, ничего особенного. Они безвольные, несамостоятельные, зачастую ленивые и глупые, наивные большие дети. За яркими нарядами и нарумянеными щеками, за танцами, песнями, шутками и улыбками, за фразами вроде: "Женька, твой муж пришёл", кроется тихий ужас всего происходящего.

Вправе ли мы судить Женю, с десяти лет торгующую своим телом с подачи родной матери...Женю, с искалеченной психикой и загубленной жизнью? Женю, заразившуюся сифилисом от одного из сотен похатливых мужиков, овладевшего её телом на час, заплатив за это удовольствие два рубля? Можно ли осудить её за то, что она, озлобившись и очерствев сердцем, захотела отомстить всему миру за свою жалкую, несчастную долю?

Люба. Бедная, Люба. Поверила Лихонину, посулившему ей спасение. Пошла за ним. Полюбила его даже впоследствии. Ведь сам позвал, уверял, что поможет, вытенет её из этой ямы. Был ведь у него такой благородный порыв. Был, да быстро сдулся. И вот, вновь обманутая и преданная, Люба снова скитается по гостинницам, съёмным комнатам, попадает на улицу, а там спит с мужчинами, чтобы заработать на хлеб, потому что на нормальную работу её не берут. А мужчины снова обманывают. Получат своё и сматывают удочки, не заплатив. Домой, в деревню, нельзя. Живьём сьедят, знаючи о её позорном падении. Куда деваться? И вот, Люба возвращается туда, откуда ушла не так уж давно, поверив словам Лихонина.

Ночные бабочки - явление неискоренимое по своей сути. Можно долго и горячо рассуждать на эту тему. Можно запрещать проституцию, но это ничего не изменит к большому сожалению. Закроются публичные дома - проституция пойдёт на улицу. Запретят проституцию вообще - она просто станет незаконным явлением, скроется в подполье, замаскируется, притаится, но не исчезнет. Пока существует человечество, будет существовать спрос, а предложением в ответ на него эта древняя как мир профессия, унизительная для женщины, как и для мужчин. Продавать любовь, ласки, своё тело, как и покупать всё это за деньги равной степени низко и стыдно.

Конечно я знала о чем будет эта книга- в ней автор рассказывает о судьбе проституток в одном из домов терпимости На Ямской улице. Представляю какой резонанс вызвала эта книга тогда, в дореволюционной России. Рассказать о проституции, о том что приводит девушек к такой жизни, о том как относятся к этому всему мужчины, о том, что каждая женщина может оказаться в этой "яме", о том что назад пути нет. Больше всего конечно поражало описание времяпровождение мужчин, который начисто забывают о женах и детях , предаются разврату, а потом считают себя чистенькими и добропорядочными. И главное , что все это узаконено- есть свод правил , висящий и в этом заведении и в полиции. Конечно судьба каждой женщины поражает. Они все разные и все по разному попали в этот омут. Кто-то пришел сам после неудачного сожительства, соблазнения , кого то соблазнил и выгнал на улицу хозяин, а кого то даже продала мать в юном возрасте. Автор не рассказывает намеками, в романе откровенно рассказывается как проходят все эти встречи и сколько клиентов приходится обслужить за ночь этим женщинам. Все это без тех мерзких описаний, которые так любят авторы последнее время, когда рассказывают о сексе. Здесь это работа тяжелая изнурительная работа, без романтики, которой так же грешат некоторые современные авторы .Мерзко, грязно, отвратительно- только это и можно сказать о той жизни , что приходится вести этим женщинам, а так же о всех мужчинах, которые не гнушаются этим заведением. В сюжете, один из студентов по благородству души, по внезапному порыву, пытается вернуть нормальную жизнь одной из обитательниц этого дома. Но понятно сразу, сколько трудностей встретится на его и ее пути, сколько преград встанет . Тяжелая книга. Читается на одном дыхании, сюжет, хотя вроде и нет его, просто немного разных описаний, захватывает, а как пишет Куприн я знала и ранее очень нравится его стиль письма.

Нас уже почти невозможно чем-то удивить, поэтому нам очень сложно представить, какой шок вызвала у тогдашней читающей публики эта книга. "Яма" публиковалась по частям в сборнике "Земля", начиная с 1909 года (полностью роман был опубликован в 1917 году). Но даже сейчас эта книга поражает своей жестокой прямотой и откровенностью. Эта вам не фильм "Красотка" (1990) с Джулией Робертс и Ричардом Гиром в главных ролях, который по сути романтизирует и даже популяризирует профессию проститутки.

Нет, господа-товарищи. Здесь нас окунают, извините, мордой в грязь. Автор возит нас по ней, не щадя своего писательского таланта и не опасаясь за свою репутацию в литературных кругах, и вываливает нас в этой грязи с ног до головы. Вытряхивает нам под ноги всё самое грязное бельё и показывает неприглядную изнанку продажной любви. Так что озабоченные псевдомачо, похотливо потирающие ручки в предвкушении скабрёзных историек и сальных острот, могут дышать ровно и молча проходить мимо. Ничего такого здесь и в помине нет.

Случалось, приезжал со стаей прихлебателей какой-нибудь артельщик или кассир, давно уже зарвавшийся в многотысячной растрате, в карточной игре и безобразных кутежах и теперь дошвыривающий, перед самоубийством или скамьей подсудимых, в угарном, пьяном, нелепом бреду, последние деньги. Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами, пили и жрали, как свиньи, в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.

И это был не эпатаж, не попытка "хайпануть" на пикантной теме. Куприн действительно был всеръёз озабочен этим явлением и считал его отвратительным. Он был твёрдо убеждён, что проституция — это "ещё более страшное явление, чем война, мор и так далее". Он попытался, по его же словам, "правильно осветить жизнь проституток и показать людям, что нельзя к ним относиться так, как относились до сих пор". Он показал людям всю эту грязь лишь для того, чтобы они ужаснулись происходящему, и чтобы им захотелось очиститься от неё.

В основу повести легли материалы, собранные Куприным в 1890-е годы в Киеве. Сам Куприн утверждал, что изображённая в его повести действительность не привязана к отдельному месту:«"Яма" — это и Одесса, и Петербург, и Киев». И действительно, к концу XIX века размах проституции в Российской империи был невероятным. При этом посещение борделей не порицалось и считалось одной из форм мужского досуга. Публичные дома работали легально, и их владельцы должны были соблюдать определённые правила. Проституток ставили на учёт, паспорта у них отбирали, а вместо них выдавали "заменительный билет", где ставились отметки о прохождении медицинских осмотров и об уплате обязательных государственных сборов.

Почти никто не задумывался о том, как это страшно — отождествлять женщин с товаром: "говорящие, ходящие куски мяса". Ничего личного, всего лишь бизнес. Вот что говорит Женька, одна из героинь этой трагической повести:

— ...Мне не было десяти лет, когда меня продала родная мать, и с тех пор я пошла гулять по рукам... Хоть бы кто-нибудь во мне увидел человека! Нет!.. Гадина, отребье, хуже нищего, хуже вора, хуже убийцы!.. Даже палач... – у нас и такие бывают в заведении, – и тот отнесся бы ко мне свысока, с омерзением: я – ничто, я – публичная девка! Понимаете ли вы, Сергей Иванович, какое это ужасное слово? Пу-бли-чная!.. Это значит ничья: ни своя, ни папина, ни мамина, ни русская, ни рязанская, а просто – публичная! И никому ни разу в голову не пришло подойти ко мне и подумать: а ведь это тоже человек, у него сердце и мозг, он о чем-то думает, что-то чувствует, ведь он сделан не из дерева и набит не соломой, трухой или мочалкой!..

Мощная, страшная, потрясающая книга! Многослойная, глубочайшая, населённая большим количеством самых разных персонажей, написанная прекрасным живым языком. Перечитывала спустя много лет после первого прочтения и снова, как и тогда, она произвела на меня сильнейшее впечатление. Книгу можно разбирать на цитаты — злые, хлёсткие — поэтому не могу удержаться и приведу напоследок ещё одну.

И страшны вовсе не громкие фразы о торговле женским мясом, о белых рабынях, о проституции, как о разъедающей язве больших городов, и так далее и так далее... старая, всем надоевшая шарманка! Нет, ужасны будничные, привычные мелочи, эти деловые, дневные, коммерческие расчеты, эта тысячелетняя наука любовного обхождения, этот прозаический обиход, устоявшийся веками. В этих незаметных пустяках совершенно растворяются такие чувства, как обида, унижение, стыд. Остается сухая профессия, контракт, договор, почти что честная торговлишка, ни хуже, ни лучше какой-нибудь бакалейной торговли. Понимаете ли, господа, в этом-то весь и ужас, что нет никакого ужаса!

Когда я приступила к чтению “Ямы”, то подумала, что название произведения Бальзака куда больше подошло бы для повести Куприна.

Хотя в “Яме” нет никакого блеска. Нет и какого-то одного персонажа. Перед нами целый публичный дом, который содержит властная Анна Марковна. Но несмотря на обилие персонажей, все девушки очень специфичны и перепутать их никак не выйдет.

Но есть в повести Куприна две проститутки, которым автор уделяет несколько больше внимания. Любка и Женька.

Истории Любки посвящена вторая из трех частей повести. Мне эта история напомнила пьесу Бернарда Шоу “Пигмалион”, хоть и в более жестком варианте. Да и акцент Куприн делает не на “жили долго и счастливо”, а на оторванности интеллигенции от простых людей. (Мне кажется, что какой конец получился у истории Любки и Лихонина, также должна была закончиться история в фильме “Красотка”).

Не ограничивая себя одним лишь главным героем, Куприн в “Яме” поднимает много социально-философских тем: система образования и воспитания, невежество, незащищенность женщин, порочность нравов в обществе.

Несмотря на обилие тем, Куприн не предлагает решения для поднятых им же вопросов, хоть и сочувствует девушкам, которые вынуждены зарабатывать проституцией.

Но он стал “первопроходцем темы”, до Куприна русская литература не погружалась в жизнеописание “падших женщин”. Даже в своем произведении Александр Иванович отмечает, что это лишь своеобразный набросок. Он предложил, начал тему, а подхватить и развить ее может и другой писатель:

"Не скоро, лет через пятьдесят, но придет гениальный и именно русский писатель, который вберет в себя все тяготы и всю мерзость этой жизни и выбросит их нам в виде простых, тонких и бессмертно-жгучих образов. И все мы скажем: «Да ведь это всё мы сами видели и знали, но мы и предположить не могли, что это так ужасно!» В этого грядущего художника я верю всем сердцем."

Повесть “Яма” - один из ярких представителей натуралистической прозы, работа над которой заняла у Куприна 6 лет.