Выбор моей реальности. Том 1

Глава 105. Трагикомедия в пурпурных тонах

Утром мы тщательно подготовились к выходу в свет. Лена вышла в заказанном в системном магазине фиолетовом вечернем платье, надушилась от души, объяснив, что для рекламы. И показала длинные ногти с сине–фиолетовым маникюром. Тоже для рекламы, догадался я.

– Вот, Александр, посмотри, я уложила волосы в греческом стиле, причёска называется «прополома». Садитесь по очереди в кресло, – велела нам Лена. – Чтобы не стать главным посмешищем и позорищем на царском приёме, вам всем нужен современный креативный стайлинг от профессионального хаир–дрессера. А особенно – лохматому, косматому Гудиславу и Девятке с его унылой вечной стрижкой «под горшок»!

За воротами нас уже ждали крытые разрисованные носилки – паланкины и мускулистые носильщики. Сопровождал нас, как всегда, Ираклий.

– Рассаживайтесь побыстрее, Магистр Александрион, иначе опоздаем на церемонию, – поторопил он нас. Двое слуг с увесистыми железными дубинками в руках, всю дорогу шли впереди наших носилок, криками отгоняя бестолковых зевак, а в случае особой необходимости, не церемонясь, освобождали путь. Усевшись в паланкине, Лена принялась болтать:

– Надо же, какая счастливая и популярная женщина – Евдокия! Уже в третий раз замуж выходит и всегда только за императоров. Вот бы узнать, что она ответила, когда молодой и интересный мужчина настолько в неё влюбился, что сразу после смерти второго мужа сделал ей предложение…

– На приказ в третий раз выйти замуж Евдокия ответила Никифору Пленённому–Влюблённому и его вооружённым друнгариям знаменитой цитатой от Феодоры – бывшей циркачки и супруги ныне почившего Василевса Юстиниана I. «Пурпур – лучший саван», – мрачно сообщил Ираклий.

– Какой-то странный ответ… Не поняла, а причём тут саван? Это в него у вас покойничков заматывают?

– Евдокия хотела сказать, что она предпочитает принять быструю смерть, но только в статусе императрицы. Для неё лучше быть похороненной с царскими почестями в пурпурном саване, чем доживать свой век в безвестности в далёком монастыре или херотрофионе – приюте для бездомных и обездоленных вдов.

– Ничёсе… Ираклий, расскажите, а что это такое – пурпур?

– Пурпур – цвет одежды и обуви императора и членов его семьи. Редкий краситель красно–фиолетового цвета добывают из багрянок–улиток Брандарис Мюрекс. Только законнорождённым детям императора дозволено появиться на свет в Пурпурной Порфировой Комнате и быть облачёнными в пурпурные шёлковые пелёнки… Ваше платье, матрона, почти такого же оттенка, как и императорские одеяния. Если в цвет этой ткани добавить ещё немного красного, то Вас не только не пустили бы на коронацию, а без раздумий сослали бы на Принцевы острова, куда в скором времени отправятся все обиженные и недовольные, которые мешаются под ногами у Никифора Пурпуроносного–Венценосного и не дают ему насладиться полнотой законной власти.

– Ничёсе…

На территории внутреннего города мы наконец-то выбрались из тесных носилок и присоединились к триумфальному шествию.

По широкой, посыпанной разноцветным песком аллее, перед золочёным паланкином, где сидели Никифор и «популярная у мужчин» пятидесятилетняя Евдокия, священники несли кадила с ладаном, а придворные держали в руках зажжённые свечи и факелы. По ходу движения царского паланкина толпа приветствовала императора, падая на колени и выкрикивая важную информацию о том, что появился новый божий посланник–защитник, а чиновники, в одинаковых белых плащах, обильно обшитых золотыми нитями, во главе с Димитрием Кидонисом, выстроились в ряд и, закатив глаза, распевали гимны. «Полихрония – многие лета Василевсу», – прослезился и пояснил мне Ираклий.

Царский паланкин опустили на землю около храма Святой Софии Премудрости Божией, где, по традиции, состоится торжественная церемония венчания и коронации. Как по взмаху дирижёрской палочки, вмиг стихли все овации, панегирики и аккламации – перед разношёрстной толпой появились главные действующие лица византийской трагикомедии.

Как и говорил Ираклий, молодожёны вырядились в пурпурные шёлка. Бесформенные парадные одеяния – цицакии пестрели золотистыми цветочными орнаментами, а плащи – хламиды, в качестве дополнительного украшения, расшиты символами царской власти – львами и орлами. На шеях как жениха, так и невесты в несколько рядов висели ожерелья из массивного жемчуга.

Будущая супруга оказалась на полголовы выше Никифора и была намного габаритнее его. На её лице, покрытом толстым слоем белой штукатурки, выделялись выкрашенные дугой чёрные брови и яркие пурпурные губы. Никифор поскромничал и, по сравнению с Евдокией, накрасился не так броско: ему всего лишь подрисовали огромные чёрные стрелки вокруг глаз.

– Нууу, вы только посмотрите, кто же так мужчин красит? – неодобрительно покачав головой, возмутилась Лена. – Какое безвкусие! Глаза подведены у императора просто ужасно…

Открыли ворота храма, и мы зашли внутрь. Короновал патриарх собственной персоной, а также другие церковные помощники в парчовых ризах, богато украшенных драгоценными камнями. Несмотря на наличие естественного освещения, зажгли несчётное количество свечей в позолоченных подставках. Прислужники усиленно махали роскошными опахалами, кондиционируя помещение и одновременно сгоняя назойливых мух с реликвий и икон. Священники рангом повыше размахивали кадилами, в которых содержался освященный елаион. Над головой жениха и невесты держали короны и вдобавок подвесили ткань, естественно, пурпурного цвета. После долгих молитв, хождений и песнопений, патриарх объявил их царственными супругами.

Вынесли новую, более помпезную хламиду – мантий с огромным золотым ромбом посередине, которую накинул на плечи жених–император, предварительно небрежным театральным жестом сбросив на пол старую. Затем Никифору дали в руку небольшой холщовый мешочек. «Это инсигния – акакия, – благоговейно зачастил Ираклий. – Часть парадного облачения василевса, напоминание о его будущей неминуемой смерти. В мешочке находится священная земля, прах и кости. Во время торжественных событий акакия должна всегда находиться в левой руке державного василевса».

Акакии оказалось недостаточно, и Никифору ещё раз посчитали нужным напомнить о бренности жизни – сунули ему под нос глиняный горшок, доверху наполненный костями, а затем вышел придворный, держащий в руках три небольших куска каменной породы бордового цвета, которые немного отличались друг от друга по насыщенности оттенков. «Сейчас Никифор Третий Объявленный–Новоявленный совершает священный обряд выбора образца для изготовления своего будущего порфирового саркофага», – объяснил мне Ираклий.

Позаботившись о внешнем виде каменного гроба, Никифор в своих одеяниях распластался на церковном полу, принялся демонстрировать публике, что плачет и кается во всех мыслимых и немыслимых грехах. Сцена покаяния была сыграна им фальшиво и неубедительно, на мой взгляд.

После процедуры «духовного очищения» патриарх возложил на голову Никифора корону – стемму, которая представляла собой высокий золотой обруч, обильно инкрустированный драгоценностями. На плечи спускались широкие жемчужные подвески – пропендулии. Этот атрибут верховной власти я уже видел на голове у Никифора, когда встречался с ним во второй раз, ещё до официальной коронации.

В правую руку ему дали державу – ещё одну царскую регалию в форме шара из драгоценных камней и крестом наверху – символ господства над миром. Наконец церемония коронации подошла к концу, император поприветствовал всех гостей и пригласил их пройти во дворец, в спальню к молодожёнам.

Неподалеку от храма Божественной Премудрости мы увидели медную цистерну, от которой были проложены трубы к статуям животных, стоящих на постаментах невысоких колонн. Под ними, как тазы в общественной бане, стояли резервуары внушительных размеров. Из раскрытых ртов львов, быков и лошадей выливались потоки красного вина, смешанного с мёдом и специями. На длинных столах расставлены чаши, каждый из присутствующих мог угоститься вином в формате «all inclusive». Никифор не растерялся – с видом «наконец-то можно расслабиться и как следует бухнуть» подал всем достойный пример.

Затем молодожёны – вмазанный Никифор и похожая на восковую куклу Евдокия, мы и многочисленные гости проследовали в Священный Пурпурный Палатий, в котором, по словам Ираклия, находилась культовая Пурпурная Порфировая Комната, где появляются на свет законные царские наследники. Но туда, по очевидным причинам, экскурсия пока не планировалась, а нам продемонстрировали Комнату Первой Брачной Ночи с огромной золочёной ванной, которую императрица имела право принимать только в течение трёх дней после свадьбы в присутствии полсотни царедворцев.

Потом мы всей толпой, за исключением новобрачных, пошли принимать участие в церемонии подношения даров и наслаждаться торжественным банкетом в Золотой Обеденный Зал – Хрисотриклиний, спроектированный в форме октогона с восьмью арками, по бокам «второго этажа» располагалась открытая галерея. Потолок представлял собой сводчатый купол, декорированной смальтовой мозаикой с изображением однотипных библейских сюжетов. Пол выложен из бордового камня – порфира. С удивлением, по обе стороны от трона, мы увидели два миниатюрных органа.

После длительного ожидания появился Никифор, раскрасневшийся то ли от радости выполненного супружеского долга, то ли от выпитого вина, в руке он держал скипетр – длинный жезл в форме креста, к которому был прикреплён пурпурный шёлк с бахромой. Затем появилась императрица, прекрасно вжившаяся в роль безмолвной мраморной статуи за время своего тридцатилетнего царствования.

Отдельным полукругом около трона встали фавориты и царедворцы. Большинство из них смотрели в порфировый пол в знак уважения к императору, но некоторые, которые уже успели где-то замахнуть, вполне освоились и вели себя крайне развязано.

Началась церемония возложения подарков к трону. Хорошо, что Ираклий за несколько дней до свадьбы предупредил меня, иначе случился бы конфуз. Подносили подарки, в основном, драгоценности и оружие, опускались на пол перед троном и целовали пурпурный туфель Никифора, произносили длинные речи, восхваляющие красоту невесты и мужественность нового императора.

Когда подошла моя очередь, мне, как иноземному гостю, никто не сделал исключения: тоже пришлось падать перед ним на пол, протягивать вперёд руки и прикасаться к его ступне. После чего я поднялся на ноги и достал из кармана две маленькие коробочки, обшитые белым бархатом, их продают по сто рублей в российских ювелирных салонах. В каждой из них лежал искусственный бриллиант в огранке «heart» достоинством в три карата. В левой – синий, в правой – красный. Оба камня похожи друг на друга, как близнецы–братья.

– Также, кроме бриллиантов, в честь великого события я хотел бы подарить счастливому императорскому семейству музыку, которую ещё ни разу не слышал этот мир.

Какое событие следует трактовать «великим», уточнять не стал: и так уже надоело падать и кланяться, но я воспринимал сегодняшнее мероприятие как важный рекламный ход для знакомства с богатыми людьми, которых нужно немного избавить от их денег.

Безупречно отыграв «Песнь Льда и Пламени» и «Рейнов из Кастамере», Гудислав с Девятко застыли в ожидании реакции зала: во дворце византийских императоров впервые услышали незнакомые музыкальные произведения и познакомились со звуками современной флейты и скрипки.

После нас церемония вручения подарков пошла своим чередом, так как очередь из желающих осчастливить императора оказалась, на удивление, длинной. Когда подарки закончились, перед троном оставили свободное пространство, видимо, для выступлений танцоров и музыкантов, остальное помещение заставили столами для последующего банкета.

Глава 106. Кир. Padrastro

“I see phantoms of Hatred and of the Heart's Fullness

and of the Coming Emptiness…”

William Butler Yeats

Во время нудных церковных и дворцовых церемоний я просёк, какое количество народа перецеловало дверные засовы, каменные напольные плиты, перстни патриарха, императорские туфли и прочие значимые атрибуты государственного и религиозного культа. Также услышал, что гуляния после свадьбы будут продолжаться в течение следующих десяти дней.

Учитывая жару и скученность народных масс, ставлю, что в моём новом медицинском кабинете скоро нарисуется очередь из пациентов с переломами, диареями, пищевыми отравлениями и другими инфекциями, передающимися воздушно–капельным и контактным путём. А нам с Айкой не придётся скучать и, от нехрен делать, перекладывать туда-сюда одноразовые шприцы и канюли.

После того, как над Никифором и его женой–мамашей держали короны на протяжении трёх часов, приглашённые, как стадо дрессированных баранов, строем двинулись из церкви во дворец. В главном зале началась стрёмная церемония падений перед троном и последующих подношений подарков. Слуга выкрикивал имя, гости по одному подходили и пресмыкались перед императором, насколько им позволяли финансы, фантазия, желание подстелиться и выслужиться.

После фазера к трону Никифора подошёл старший сын Евдокии – Михаил Дука, замотанный в белый плащ. На его правой ступне красовался туфель пурпурного цвета – символ принадлежности к византийскому царскому роду. Но поскольку императором ему стать не удалось, то левая ступня была обута в обыкновенный чёрный кожаный сапог. Ставлю, этот Михаил Дука – первый кандидат на высылку на Принцевы острова, сегодня по глупости проболтался нам Ираклий о планах своего босса на ближайшую неделю.

На этого Михаила страшно смотреть: немытые волосы непонятного цвета сальными патлами спускались на сгорбленные плечи, бледное худое лицо, под глазами залегли здоровенные чёрные круги. По обе стороны от него встали дрожащие служанки, в руках которых тряслись золотые чаши с каким-то вонючим напитком.

– Мои поздравления тебе, царственный отец–друг, и тебе, деспотина, – поклонился Михаил вдатому отчиму, а после – любимой мамочке. – В день венчания и коронации хочу зачесть вам наставления знатного ромейского полководца, магистра Кекавмена Катакалона¹⁷, которые он изложил в своём новом трактате «Стратегикон – советы и рассказы». Цитирую:

«Если имеешь друга в ином месте, и он проезжает городом, в котором ты живешь, не помещай его в своём доме. Если же ты остановишь его в своем доме, то послушай, сколько из-за этого родится неприятностей. Во-первых, ни жена твоя, ни дочери твои, ни мать твоя не будут иметь свободы выходить из комнаты своей и распоряжаться в доме как следует.

А если уже им будет необходимая нужда выйти, то друг твой вытянет шею, устремит на них свои глаза и будет подсматривать, какая у них походка, как они поворачиваются, как подпоясаны, и какой у них взгляд. Просто сказать: будет их оглядывать с головы до ног. Точно также он найдет дурными твою прислугу, твой стол, весь порядок. Еще будет расспрашивать о твоем имуществе: есть ли у тебя то, есть ли другое. Но что много об этом говорить?

Всячески остерегайся клеветы против тебя, каждый день вызывай пред глаза свои картину падения твоего, так как не знаешь, какие козни плетут за твоей спиной дурные люди. Я видел нечто подобное и оплакал жизнь человеческую. А именно, я видел экс-василевса, который некогда был кесарем, поутру, на восходе солнца, – державным василевсом, а в третьем часу дня – жалким и сирым слепцом. Хотя бы ты был первым человеком у царя, смиряй себя и не злопамятствуй, ибо злопамятность ведет к смерти».

Я, Михаил Дука Порфирородный, уподоблюсь громовержцу Зевсу и, как знак почтения к новому отцу и старой матери, прошу принять от меня две золотые чаши с благоухающим медовым напитком, – закончил он, а его служанки, дёргаясь от страха, поднесли подарки к молодожёнам.

Когда Михаил задвинул про Зевса, все приглашённые, забыв, что перед императором надо тупо молчать, в ужасе стали перешёптываться между собой. Видимо, начали делать ставки, расправится ли Никифор со своим другом–конкурентом сейчас, на глазах у всех, или из приличия дотерпит до вечера.

– Благодарю, сын мой, за добрые слова и щедрые дары, – поморщился Никифор, но медовуху даже нюхать побоялся и обратился к пасынку, – сам не желаешь ли чашу Кроноса¹⁸ для настроения испить?

– Благодарю тебя, верховный бог–отец. Не желаю я захмелеть от этого доброго напитка и стать всеобщим посмешищем, как твой фаворит – Фанурий по прозвищу «Пропойца–Мефисос», за непонятные заслуги получивший должности атриклина твоих званных трапез и препосита твоей священной опочивальни при твоём новом дворе, – едко усмехнувшись, опять поклонился Михаил.

– Не тревожься о подобных пустяках, сын мой. Для того, чтобы тебе допиться до такого состояния и превратиться в извечного алконавта, как Фанурий, потребуется очень много времени. Задумайся, а есть ли оно у тебя?… Вопрос риторический и философский, – продолжил отчим воспитывать пасынка и, отрыгнув вином на весь зал, приказал, – пей. Или Нашей Царственности повелеть друнгариям, стоящим подле моего трона, немного вдохновить тебя?

– Не утруждайся, отец. И перестань тревожиться о подобных пустяках, а то у тебя от страха корона с царскими пропендулиями с головы на пол покатится, – взяв у служанок дружеские подарки, захохотал Михаил и залил в себя содержимое обеих чаш. Мама Дуня в это время сидела на троне с отсутствующим видом и пересчитывала мух, размышляя о чём-то своём.

– Следующий, – хлопнул в ладоши Никифор, а Михаил вышел из зала. Решил не оставаться на банкет.

«После этой выходки Михаил Дука скоро ляжет в порфировый саркофаг в новых пурпурных туфлях, тогда ему окажут достойные почести и обуют в царские регалии сразу обе ноги», – подумал я. Затем приглашенные снова дарили подарки и произносили хвалебные тосты.

Когда позвали пожрать, оказалось, что нас посадили за стол почти под носом у Никифора. Слуги расставили золотую посуду, вазы, чаши для вина, серебряные и костяные приборы, а после стали завозить в зал еду на скрипящих повозках, покрытых цветастыми пурпурными тряпками.

Никифор расщедрился и заказал для нас печёных журавлей и павлинов, фаршированных непонятной массой; суп из артишоков, помидор и бычьих хвостов; жареные щупальца огромных осьминогов и ноги крабов; тарелки с устрицами, морскими ежами и чернилами каракатицы.

На банкете под первым номером выступил придворный поэт Филомел Авций, по его словам, не спавший три ночи, чтобы сочинить Никифору длинное послание в стихах. Авций толкал речь минут примерно двадцать, умудрился перечислить прошлые и будущие заслуги небожителя перед Ромейским Государством.

Потом вышли шуты, они показали клоунаду с церковниками и еретиками в главных ролях, причём последние в итоге оказались облитыми дерьмом и связанными, сидели на вислоухих осликах задом наперёд.

Дворцовые музыканты что-то громко трезвонили на своих примитивных инструментах, танцовщицы вертелись вокруг в хлам поддатого Никифора. Гости выпивали, смеялись и болтали друг с другом.

К Ираклию, который сидел, как приклеенный, рядом с нами, подошёл один из стражников и что-то прошептал ему на ухо. От полученных новостей наш шпион–экскурсовод скривился, как будто вместо воды, которую он тут пил на свадебном пиру, чтобы оставаться трезвым и контролировать обстановку вокруг, случайно отхлебнул новичок, втихаря подлитый подлыми врагами в его золотую чашу.

Также я просёк, что по знаку Ираклия большинство охранников без лишней шумихи свалили из зала. Ираклий, забыв про нас, вскочил и тоже куда-то убежал.

Никифор высосал, не закусывая, литра три–четыре красного вина, а затем, ехидно ухмыляясь, начал ёрзать на своём троне и поглядывать на открытую галерею второго этажа, которая шла по бокам зала. Минут через десять я просёк, кого он там высматривал.

У края длинного балкона появился Михаил Дука, раскачиваясь из стороны в сторону. Ставлю, он морально готовился к последнему прыжку и приземлению на наши головы. Суицид при свидетелях – визитная карточка Никифора, и походу эта практика войдёт у него в привычку.

Тут и без того подзаправленному Никифору поднесли ещё одну чашу вина, которую он, особо не парясь, жадно выхлебал одним глотком. Вино стало стекать по его щекам и второму подбородку, замочив парадные одеяния. Как детсадовские няньки, к нему подбежали прислужники: принялись суетливо вытирать царственное лицо и насквозь промокший цицакий¹⁹.

Опять заиграла громкая музыка, забили в барабаны и перед блуждающим взглядом Никифора заплясали новые циркачки и акробаты, на которых он отвлёкся, на время позабыв о пасынке.

Преданно глядя Никифору в его окосевшие глаза, под столом в своей сумке я нащупал одну из масок, которая соответствовала обстановке. Активировав «двойника» и надев на его голову капюшон от магического плаща так, чтобы он полностью закрывал моё лицо, я переместил «Кира намбер ту» на галерею, поближе к Михаилу.

Реально повезло, что кроме Михаила, в проходе галереи никого не оказалось. «Двойник», предварительно осмотрелся и, чтоб не спалиться у всех на виду, воплотился в нише около перехода в другие залы.

– Михаил Дука, быстро отойди от балкона и быстро подойди ко мне, пока нас никто не увидел и не услышал, – приказал я ему.

– Ты кто? – он уставился на двойника, но команду выполнил. – Зловещая тень Харона уже явилась за мной?

– Ты же парень образованный, мифы Древней Греции читал. Сам Двуликий Янус припёрся сегодня к тебе, а Харон только в лодке плавает. Нахрена ты с балкона прыгать собрался?

– От подлости и цинизма людей, которых я, как простодушный ребёнок, столько лет считал своей семьёй, теряю рассудок… У меня в голове камнепадом звучал голос Никифора, настойчиво требуя, чтобы я спрыгнул и покончил с вечными страданиями и унижениями.

– Твой Никифор – тот ещё падрастро²⁰. Как только ещё раз услышишь в голове его приказы, мысленно сопротивляйся и попытайся сделать наоборот, назло ему. Давай, не тормози, снимай скорей свой плащ и свои разноцветные туфли, здесь их оставишь. Вот тебе новый лик – тайный дар от Януса, – бросил под ноги Михаилу маску Жёлтого Старика – жёлтая дряблая кожа и лысая голова. – Надевай его себе на башку и сваливай как можно дальше от Никифора, пока он, как Фанурий, до чертей упился и временно отцепился от тебя.

– Как же странно, лик твой мне нашего евнуха Евдемона напоминает, словно с него рисовали! – выполняя полученные инструкции, сказал Михаил Дука, но ему никто не ответил – Янус уже дематериализовался.

Сегодня я бросил Никифору свою визитную карточку: более сотни свидетелей могут подтвердить, что всё это время, пока бесплотный фантом с закрытым лицом находился на балконе, пытаясь спасти человеку жизнь, Кир разглядывал танцовщиц, слушая монотонный ритм барабанов и пережёвывая финики напротив отупевшего от выпитого вина полусонного императора…