Есть жуков и причинять добро

Калле приподнял брови, собравшись было язвительно отреагировать, но передумал и просто прикрыл глаза в знак согласия. Марс понял, что разговор завершен, и пора покинуть кабинет, хотя и не хотелось. Здесь пахло причудливыми духами, ни на что не похожими, заставлявшими вдыхать глубже, немного восточными. Кожи правой половины лица слегка касался жар огня из камина. Но главное, его безмерно радовало разделить наконец с кем-то свои мысли. Он знал в Калле любовь к абсолютно любым людям и не ошибся.

– Кстати, не забудь покормить рыб в своей комнате. Корм в нижнем ящике стойки с аквариумом, – раздался в половину силы уже сонный голос из недр глубокого кресла.

– Будет сделано, – Марс лениво поднялся и вышел из кабинета.

Покормив рыб, мальчик впервые незаметно провалился в сон, без метущихся и сверлящих мозг мыслей и предчувствий. Утром Эир заглянула разбудить его: на часах 4:10 и мужчины уже собрались в столовой на завтрак перед второй частью работ на пепелищах. Не проснувшись, но приняв в кровати вертикальное положение туловищем и свесив ноги на противно холодный пол, Марс тягостно напяливал штаны. Нашел ванную второго этажа и умылся. К моменту, когда он спускался на завтрак, стало легче, в голове прояснилось от холодной воды. На столовую опустилась тяжесть: к сонным лицам механически подносились вилки с жареными сосисками и омлетом. Только двое негромко переговаривались, обсуждая фронт работ на сегодня. Между стульями неспешно плавала крупная фигура Фриты, убирающая грязную посуду. Марс из дымящейся кастрюли налил себе пару половников манной каши. Первая ложка обожгла язык. Ничего общего со вчерашней веселой суетой и ощущением себя частью одного сплоченного целого за обедом.

Тут на кухню впорхнул Калле. Элегантно одетый, свежий, сна ни в одном глазу. Он пожелал всем доброго утра, оставил пустую чашку из-под кофе и так же энергично, насвистывая что-то себе под нос, улетучился. Как не верить после этого в связь между внешним видом и внутренним состоянием? Так редко встречаются люди, излучающие полную внутреннюю гармонию. С начала подросткового возраста Марс формировал себя, поглядывая на Калле, отчего самолюбие покалывало в недовольстве. Но пример был более чем достойный, и мальчик ничего не мог с собой поделать. Беря себе черты и привычки от других людей, он не чувствовал кражи. Воспринимал это так, будто присоединяет к себе недостающие детали, обретает себя настоящего. Некоторые трансформирует ближе к себе. Формирует и собирает как пазл.

Но пора было вернуться к возрождению городка. Тяжелые часы работы пролетели незаметно. Сегодня рабочие мужчины ожили: утро прошло в песнях, подначивании друг друга и шутках. Только под конец, к обеду, затихли от усталости. Марс находился в режиме ожидания сегодняшней встречи. В нем густо разрастался интерес, как Хана примет Калле и отреагирует на его сумасшедшую идею.

Глава 10

В секции Берге и Ханы Линн заметно побелела и уже не так сильно контрастировала ярко-желтой кожей с тусклыми окружающими оттенками. Горячий обед и лекарства сделали свое дело. Хана посмотрела на дремавшую подругу. Как здорово было бы взять ее с собой на мост, ведь она – один из самых надежных людей. В Штрудхарте они постоянно выручали и помогали друг другу. Но реальность была такова, что за свои двадцать два года Линн ни разу не покидала подземелье. Резкий порыв ветра переломит лодыжки-спички, а солнце мгновенно иссушит почти прозрачную кожу. Но самое страшное даже не это, а то, как действует природа на психику, привыкшую к темноте, тишине, отсутствию любых раздражителей спокойствия. Даже ей, все детство регулярно поднимавшейся, это известно. А для хрустальной куколки-подруги случится яркий взрыв, первое и последнее впечатление. А потому пришлось пресечь мысли о Линн, осваивающей поверхность, на корню. Хане самой еще нужна помощь и огромная работа, и проводник из нее вышел бы никакой. Но несмотря на то, что пребывание наверху для нее пока практически одна борьба, ей уже много чем хотелось поделиться с гардасхольмцами. Хана заволновалась, вспомнив, что завтра будет что-то новое, встреча с Марсом и информация, возможно, собирающаяся изменить ее жизнь. До назначенного времени оставалась ночь и день в Штрудхарте. Чтобы ускорить его приближение, девочка умылась и аккуратно прилегла на кровать к больной подруге. Завтра вновь предстояло переделать дела на двух зонах, а потому нужно будет работать быстро, чтобы успеть на мост.

Сон был поверхностным, девочка просыпалась каждый час и проверяла самочувствие Линн. А потому в 4 утра уже лежала без малейшего желания продолжать. Чтобы не углубляться в мысли о том, что ждет ее сегодня, Хана решила начать собираться в Штрудхарт пораньше, а там делать работу неспешно и вдумчиво. Встав, она только нацепила одежду озябшими пальцами, дабы не греметь мисками и тазами, и вылезла в наполненный сквозняками тоннель. Когда доберется, позавтракает и примет душ по-человечески, решила девочка.

В Штрудхарте помимо душа, куда не замедлила заглянуть Хана, было и кафе, где неограниченно кормили работников блюдами с пылу, с жару из свежепойманных подопечных фермы. Вообще главные ученые фермы старались обеспечить максимальный комфорт, но проблема в том, что этот комфорт на ферме и заканчивался. Каждый, кто давал работу, старался сделать жизнь гардасхольмцев наполненной, удобной, счастливой. И им удавалось. Но отсутствие жизненно важных наземных благ и больных родственников это не компенсировало.

День в спокойно, но непрерывно выполняемом объеме работы завершился. Одетая в защитный костюм Хана уже стояла в общем земляном ходе, отделяемая от поверхности только крышкой люка. Она замешкалась, так как понятия не имела о том, какая сегодня погода. Открыв небольшую щель, девочка высунула обнаженную руку, которую тут же обволокло теплом – будто кто-то надел мягкую перчатку. Стало щекотно, Хана зажмурилась. Значит, солнечная погода с очень слабым ветром. На стекла очков девочка прилепила усиливающие эффект наклейки. Не дав ввести себя в заблуждение, надела плотные перчатки, ибо уже знала, как усилится ветер на подходе к Яку. В боевой готовности смахнула крышку и вывалила свое тело на траву. Даже в двухслойных очках природа сегодня слишком сияла, и только спустя пару минут Хана разлепила щелочки глаз. Оставалось надеяться на то, что день, клонившийся к вечеру, сам избавит девочку от раздражителя к моменту встречи на мосту.

Сначала встав на четвереньки, Хана отдышалась и огляделась. А после на подгибавшихся коленях заковыляла по лесу. Как назло, это была хвойная его часть, охотно впускавшая лучи до самой травы и не дававшая мягко привыкнуть. Так что сейчас выдалась отличная возможность почувствовать себя Лурком – их кротом. Слух у гардасхольмцев третьего поколения был уже усиленным, из-за чего слегка покачивавшиеся верхушки деревьев издавали звуки взлетавших ракет. Однако Хана, благодаря участившимся в последнее время вылазкам, открывала для себя новый способ уменьшения беспокойства. При повторении следующих слов: «твой организм всё преувеличивает, сбавь в несколько раз давление света и звука». Ум обладал бОльшим могуществом, и организму худо-бедно приходилось выполнять. В живом, проговариваемом вслух диалоге с самой собой, девочка добралась до моста. На месте она оказалась по ощущениям существенно раньше назначенного времени, так как не ожидала расправиться с дорогой так быстро. Качающийся в ритме течения Яка мост пустовал. Хана присела на его шершавую поверхность и погрузила взгляд в толщу воды у кромки понтона. Река, бившая во внутреннюю поверхность дерева моста, мягко укачивала. Посмотреть на золотую корку речной поверхности вдали не удавалось – слишком ярко, а вот вблизи лучи только мягко опускались в сторону дна, насколько хватало их мощи, пронизывали словно саблями толщу и освещали для Ханы происходящее. Сколько же под мостом копошилось рыб! Разных размеров, но одного вида, они сновали толстыми, но верткими ловкими тушами, иногда поднимаясь за глотком кислорода. Даже водным существам без поверхности никак, понимающе подумала Хана. Даже с учетом того, что для рыб вода органична, незаменима и приятна, и никто не запихивал их туда насильно. Попробуйте принудить рыбу ходить по поверхности! А у основателей Гардасхольма получилось.

Тем временем вдоль левого берега показалась фигура. Белобрысый Марс шел, подставив лицо солнцу и сощурившись. В размякшей прибрежной каше чмокали его шаги. Издали рука поднялась в воздух, ладонью к Хане.

– Встреча состоялась! – приблизившись и сев рядом, бодро констатировал Марс.

– Добрый день. Удалось что-нибудь узнать?

– Ты знаешь, кто такие лошади? Слышала о таком месте, как Венеция? – последовали встречные вопросы.

Откуда-то из кустов раздался короткий шорох и звук, похожий на «кря».

– Нам рассказывали о Венеции. Гардасхольм – место с нестандартными условиями жизни. В мире есть и другие, нам проводили лекцию, Венеция в их числе. Город в воде, где все перемещаются водным транспортом. А вот лаш… как там их? Еще одни наши соседи?

– Лошади. Животные, которых мы используем как транспорт. Высокие, мощные, с красивыми гривами и хвостами, которые можно заплетать в косы. Дело в том, что реакция моего друга превзошла все ожидания. Он утверждает, что ключ к свободе и причины лжи и заточения найдутся именно в Венеции.

Кусты еще настойчивее зашуршали, и оттуда бойко выскочила невысокая изящная фигура в плаще до земли.

– Только не волнуйся, это тот самый друг. Его зовут Калле.

– Рад приветствовать вас, Хана, – произнес мужчина и протянул ладонь для рукопожатия.

Девочка пробежала взглядом по облику: хрупкое смуглое лицо, необъятные лучащиеся уверенностью и успокоением глаза, утонченность в движениях и манерах. Она отзеркалила его движение и почувствовала твердое, но деликатное сжатие руки.

Все трое обменивались впечатлениями от встречи. Хана делала большие успехи и уже не падала в обморок при виде нового человека, но бдительности не сбавляла. Калле сообщил о том, что на такой случай привязал к дереву коня в паре минут ходьбы отсюда и можно поэкспериментировать с коротким совместным переходом и знакомством с большим животным, если Хана чувствует готовность. Ничего такого девочка, конечно, не чувствовала, ее мысли были разрознены и беспорядочны, но не смогла не согласиться.

Один из коней Калле – белоснежной масти с рыжей чубаростью в нетерпении затоптался на месте, завидев хозяина. У Ханы нижняя челюсть непроизвольно отвисла от вида этого создания. Высокое, длинно- и тонконогое, размахивающее густой белой шевелюрой сильными движениями мускулистой шеи. Приближаться было страшно, девочка делала шаги на негнущихся коленях. Калле громко поприветствовал животное, любовно потрепал по шее. Марс тоже встряхнулся, не забывая поглядывать за состоянием Ханы. Да и чего таить, ему было интересно, какое впечатление Буэнос произведет на подземного человека, общавшегося ранее лишь с кротами да пауками.

Тем временем конь фыркал и дыбился, перебирал копытами, волновался так, что Калле и Марс вдвоем не могли его успокоить. Настроение девочки передалось ему мгновенно.

Животные всегда ощущают страх на химическом уровне, их не обманешь как людей. Но если собаки и коты более деликатны, при симпатии к человеку могут и поступиться инстинктами и победить страх нежностью, то кони отличались полной беспардонностью. Не уверен, что справишься со мной? Лучше вовсе не подходи. Точные зеркала, лошади были подвластны и мягки только полностью обретшим гармонию и внутреннюю силу. Кто знает, позже размышляла Хана, быть может и насекомые действуют по тому же принципу? Но с ними она работала уже несколько лет, и не было ни намека на смятение от вида сотен надвигающихся ядовитых телец. Что не подвластно времени и опыту? Однако такая рассудительность появилась лишь по возвращении домой, а пока Хана попросила вернуться на мост от вида этого строптивого создания.

– Попробуй хоть прикоснуться, чтобы первый шаг был уже сделан, и в следующий раз будет легче, – тихо и успокоительно предложил Калле.

Марс, держа Хану за плечи, подвел к неистовствующему копытному, в то время как Калле сдерживал его. Девочка, закусив нижнюю губу, приподняла руку к крупной голове. Прикоснувшись к шелковой щеке, девочка почувствовала, как Буэнос затих, и облегченно выдохнула. Через секунду хитрюга резко извернулся ,схватил девочку за указательный палец, и потянул, пребывая в восторге от себя и затеянной игры.

Хана почувствовала жгучую боль, которая усиливалась, пока девочка пыталась вернуть себе палец. Наконец, Калле через беззубый край открыл рот коня. В двух местах выступили алые капли.

Обида подступила к горлу, хотелось плакать.

– Он не со зла, – снисходительно вступился Калле. – Ты подумай только, такая махина, а максимальный вред – царапина на пальце. Если бы ты ему не нравилась, он бы себя так не вел. Просто неумело попытался разрядить обстановку, снять напряжение, – он подмигнул Марсу.

– Тот еще павлин, – поддержал юноша.

Хана замотала палец найденным в кармане платком. Она не издала ни звука, но в глазах стояли блюдца слез, еле удерживаемые от падения веками. Подняла глаза на Буэноса. Дурында уже стоял, слегка опершись о Калле, и пытался достать подвижными губами до ветки дерева на 20 см выше его головы. Хана рассмеялась. И тут же прикрыла рот рукой. Смех ее оказался, как тонкий звон мельчайшего колокольчика. Таким его еще не слышала даже сама девочка.

–Что ж, полдела сделано – знакомство состоялось. Осталось только научиться ездить, – подытожил Калле.

– На этом!?

– Остальные еще хуже, поверь. Тебе бы теперь почаще видеться с ним. Чесать бока, ковыряться в копытах, устанавливать контакт. Слышал, ты химичишь на ферме насекомых? Можешь приходить на рассвете на конюшню, в это время там еще никого. Мы покажем куда идти. Справишься с дорогой?

Хана не успевала перерабатывать бросаемые ей слова Калле, одно чуднее другого. Но на всякий случай на все вопросы отвечала «да».

– Я могу встречать тебя утром на мосту и доводить до конюшни, – подтянулся Марс.

– На том и порешили! – заключил мужчина.

Девочка подошла к Марсу и в третий раз посмотрела ему в глаза. В них мальчик прочитал немой вопрос и недоумение.

– Ты совершенно точно справишься. Просто приходи завтра на мост к рассвету, – констатировал мальчик.

Глава 11

После встречи Ханы с Калле и Марсом каждый ее день на ферме предварялся походом на конюшню. Берге и Линн пребывали в недоумении от того, что Хана после фермы, не ужиная, падает на кровать и отключается, пока голова еще летит к подушке. Обе они находились в ремиссии, Линн уже вернулась в Штрудхарт, но продолжала жить у мамы с дочкой. Берге тоже вернулась к работе – она устанавливала и чинила освещение в подземных ходах. Снова энергичные, они не понимали, что произошло с Ханой. Обычно после возвращения с фермы девочка могла больше часа фонтанировать о произошедшем в Тропиках, о проделанных экспериментах. Затем, когда лишалась слушателей, от усталости засыпала за едой, или прямо у входа в жилище с пригревшимся под боком длинноносым Лурком. Теперь же Хана покидала нору еще в ночи, а возвращалась вечером, румяная и будто порозовевшая, не в силах вымолвить ни слова.

Тем временем девочка успевала проживать два полноценных дня за один – к смене в Штрудхарте добавились каждодневные вылазки в чужой город с целым получасовым путешествием до него по поверхности. Налаживалось почти полноценное общение с Марсом во время дороги до конюшни. Тот с открытым ртом выслушивал подробности устройства Штрудхарта, ведь в Тахиярви верхом технологий считался летний душ.

А вот с лошадьми всё шло не так гладко. Калле каждый день знакомил девочку с многочисленными обитателями конюшни. Хану поражало, как миниатюрный элегантный человек превращался в повелителя мускулистых гигантов, они оживлялись при его появлении и льнули носами к смуглым щекам. Когда же очередь доходила до Ханы, кони настораживались. Девочка каждый раз старалась мобилизировать все силы, чтобы быть отважной и спокойной. Ей хотелось доказать Калле, что и подземный человек легко поладит со своевольными надземными существами. Но Хана слишком много думала о мнении учителей. Лошади чувствовали ворох мыслей и суету.

Ситуации помог случай. На пятый день визитов проводившему ее Марсу нужно было бежать готовиться к работе, а Калле задерживался. Взяв обещание не заходить в денники, юноша умчался на помощь городу, а Хана осталась в полумраке конюшни. Большинство лошадей еще спали и выдыхали сонный пар бархатными носами, он подсвечивался первыми рассветными лучами в виде маленьких облачков и развеивался в центральном проходе между стойлами. Умиротворение затопило девочку. В воздухе стоял запах лошадей, не навоза, а именно их уникальный теплый аромат, который обычно ощущается, только если поднести нос к носу.

Буэнос не спал, и когда Хана встала напротив его стойла, вперился в нее внимательным вопрошающим взглядом. Девочка поняла, что сейчас ни перед кем не нужно показывать свою бравость, и, парадокс, прониклась только дружественными и теплыми чувствами к сонному существу. Долго не думая, отперла засов и вошла в денник, прикрыв за собой дверь. Хана мягко поднесла ладонь с маленьким яблоком к тянущейся морде. Пожевывая угощение, Буэнос фыркнул, окатив руку горячим дыханием. Девочка бережно гладила пятнистого коня по широкой шее, а тот спокойно стоял, обходясь без обычных толчков носом в плечо или нетерпеливых шагов на месте. Когда Хана переходила на другую сторону, успокоенный строптивец водрузил голову ей на плечо не в полную силу. Девочка замерла, стараясь утихомирить восторг и всепоглощающую нежность к новому другу.

– Кто бы сомневался! – раздался негромкий голос незаметно подошедшего Калле. – В мужской компании шифруется неприступностью и брутальностью, а наедине моментально растаял. Кажется, леди, вы нашли своего коня. Точнее, он вас. Пора учиться держаться в седле.

Конечно, проницательный Калле сразу понял, что случилось. Более того, ждал снаружи конюшни на случай, если что-то пойдет не так. Без опеки девочка расслабилась и успокоилась, животные ведь совсем не требуют нашей обычной собранности и осторожности, показушной смелости, и раскусывают ее с легкостью. Необходимо было дать Хане немного самостоятельности. Для него граница между заботой и вредом оставалась пока туманной и неопределяемой.

– Все дело в том, что ты спокойна, нет раздражения и близости отчаяния от множества неудачных попыток, – разложил по полкам для Ханы произошедшее Калле.

Проницательный и тонко чувствовавший Марс долго рассказывал ему, как перенимает во время общения с Ханой какие-то смутные, скомканные сгустки эмоций. То, что испытываешь, когда тебя разрывает, но стоит подумать – чем и почему, и высокое напряжение схлынет. А потому каждый из них старался ненавязчиво освещать и формулировать, какие эмоции испытывает девочка, ибо градус ее переживаний был настолько высок, что только вредил.

С этого дня и начались занятия верховой ездой. К счастью, страха высоты после шастанья по району ядроскребов у девочки не было и в помине. Сев на Буэноса, она только хмыкнула. С немыслимыми на первый взгляд заданиями вроде соединения стоп за спиной с наклоном туловища вперед, да пересаживаем на лошади на 180 градусов, лицом к хвосту, и обратно, давались новоиспеченной наезднице на удивление легко. Но через 5 минут Хана уже полностью выбилась из сил из-за слабости мышц.

– Если завтра всё будет болеть так, словно ты умираешь – не пугайся. Аккуратно встань и попробуй размяться, – наставлял Калле.

Одним словом, подготовка выходила прямо спартанская. Шли недели. Лицо девочки обветрилось до состояния неузнаваемости. С него можно было собрать пару сот грамм кусочков отслоившейся кожи. Паника от легкого дуновения уже не начиналась, но осадок тревоги всегда поднимался и рассеивался в душе. Дома ужасались происходившим изменениям, однако Хана отмахивалась, говоря, что ей полюбилось сидеть рядом со входом в город и наблюдать за меняющимся небом, погодой. Уверенность в том, что проверять никто не станет, была непоколебима. И так оно и было.

Глава 12

Марс одновременно и ждал, и отодвигал наступление того самого утра. Шестеро всадников заканчивали последние приготовления, застегивали сумки, проверяли силу натяжения амуниции на своих конях. Контуры их смягчены утренней дымкой, разговоры приглушены шелестом сонного, еще не разогнавшегося Яка.

Он ждал приключения все последние годы, но теперь ощущал тревогу и легкое раздражение. Мечтатель по природе, он был из тех, кому сладостнее ожидание десерта, чем сам десерт, в котором может оказаться в избытке сливочного масла, суховатые коржи или приторно-сладкий крем. В мечтах же все совершенно, и чувства твои совершенны, как и поступки и реакции на неожиданности. В грезах они выточены и продуманы до мелочей. Ты всегда спокоен и смел, говоришь остроумно и метко. А в реальности возможность сесть в лужу поджидает на каждом шагу, в предвкушении потирая лапками.

Мальчик очнулся и оценил со стороны тревожную бегущую строку в своей голове. Такое малодушие возмутило его. Ведь в речных письмах в бутылках он описывал настоящие приключения, а не их ожидание, а значит, настоящий вкус содержится только в них?

Выехать решили в середине апреля, ибо температура уже благоприятствовала долгим переездам верхом.

Вороной Бранд разрезал тихий воздух возмущенным ржанием, когда Марс накинул ему на круп двойную сумку, части которой соединялись широким ремнем. Благо Калле скомандовал отойти от Тахиярви, неся все в руках и спешившись, чтобы завершить приготовления в отдалении от города.

– Удачи тебе с этим жуком, – усмехнулся Калле, любовно глядя на строптивого, черного с коричневыми подпалинами, словно тлеющий уголь, Бранда.

Его начали объезжать только пару недель назад, и, такого непривыкшего к людям и диковатого, но с отменными физическими характеристиками, можно было доверить только чуткому и эмпатичному Марсу. Того, кто так легко ладил бы с лошадьми, в городе больше не имелось. Гром, гигантский сенбернар Калле, вышагивал рядом с мальчиком и во время возмущенного возгласа коня слегка прихватил его за заднюю ногу над копытом, усмиряя, на что Бранд ответил мощным махом, но копыто лишь просвистело мимо удивленной собачьей морды.

Эту гору мышц, густой шерсти и энергии Калле просто не мог оставить в городе. В том, что крупные лапы, напоминающие медвежьи, преодолеют те же расстояния, что и лошади, можно было не сомневаться. Кроме того, фантазировал Марс, если бы в их компании имелся ребенок, того запросто можно было бы усадить на пушистую спину, по высоте не намного ниже Бранда, но мягкую и широкую.

Подростки предлагали усадить на Грома маленькую хрупкую Линн, которой верховая езда давалась очень тяжело. Но Калле перенаправил их предложение к черту, а затем объяснил, что позвоночник собаки не приспособлен к перевозке людей.

Да-да, Линн ехала с ними. Выздоровев, подруга подкараулила вечно сбегавшую Хану и выпытала правду. Та испытала огромное облегчение, разделив последние события с Линн. Теперь Хана была уже опытным надземным лазутчиком и стала обучать подругу. Линн куда быстрее в заботливых руках освоилась наверху, ибо ее наставница понимала до мелочей ее чувства и борьбу с подкашивающими факторами природы. В отличие от Ханы, которая разбиралась в себе и искала способы примирения и снижения уничтожающего действия надземной среды самостоятельно.

Теперь девушки ехали параллельно и восторженно щебетали друг с другом. Нельзя было не засмотреться на эту картину: вдоль свежего торопившегося Яка степенно шагают два коня, поймав ритм и синхронизировавшись, длинные хвосты подметают дорогу, очищая от остатков утреннего тумана и освобождая пространство для света, пробирающегося кое-где между тенями от листьев. Бесцветные, тонкие, стекавшие до пояса волосы Ханы стали светло-русыми, с легким золотисто-рыжеватым отливом. Прозрачная ранее кожа преобразовалась в светло-розовую, а силуэт осинки немного окреп, и уже не казалось, что девочка может надломиться в любую секунду, пока стоит. Золотистые ресницы стали заметны и мягкими светящимися ореолами подчеркивали серые, строгие и цепкие глаза.

Темно-серая масса до лопаток Линн превратилась в каштановые локоны, которые содрогались и переливались при каждом шаге коня, а черные как смоль ресницы сделали выражение лица мудрым и еще более печальным. Карие глаза смотрели так, будто их обладательница и так все уже понимала, но ты давай, расскажи свою версию.

Одним словом, всё время адаптации девочек к надземному миру, природа тешилась, раскрашивая их яркими красками на свой вкус. Старалась подобрать оттенки тончайшим, психологичным методом, рассматривая каждую черту, каждое мимическое движение. А теперь могла с гордостью любоваться творением. И не только она.

За ними по тропе следующим ехал Гисли – счетовод Тахиярви и пятый участник Венецианского похода. Мужчина выделялся обольстительной, слегка приторной улыбкой и пышными, идеально подстриженными и уложенными темными усами. Мягкий взгляд светло-карих глаз вкупе с той самой улыбкой располагал всех. За витриной кошачьего, обволакивающего выражения глаз томился острый ум, математический склад которого решал все проблемы Тахиярви, имеющие численное выражение, будь то торговля с другими городами или весенний выход Яка из берегов на критическую высоту.

Гисли всегда щеголял по городу в ярких, эксцентричных нарядах, но главной узнаваемой особенностью оставались шарфы. Сейчас шею модника обнимал пестрый шерстяной платок с африканскими узорами в виде желтых слонов и обвивающих их переплетенных растений.

Марс наблюдал за такими разными участниками экспедиции, пока взгляд не задержался на Саге – лошади Калле. Принадлежность к аппалузской породе и определенно самый красивый лошадиный окрас, который он видел. Когда Калле только привез ее, конюшня на первое время превратилась в музей для всех жителей города, ходивших поглазеть на заморское чудо. Голова, шея, грудь и передние ноги были целиком черными, а затем цвет оканчивался завихрениями и витками. Вторая половина Саги осталась белоснежной. Будто бы лошадь с разбегу влетела в черное облако, но пигмента не хватило, и его границы отпечатались навсегда в виде черных языков пламени, оказавшихся бессильными поглотить огромную поверхность величественного существа. Как-то Марс на примере Саги, пока та гуляла в залитой солнцем леваде, объяснял детям любовь светила к черному цвету. Приподнимая за подмышки малышей с приготовленными, выставленными вперед ладошками, мальчик подносил их сначала к шее Саги, а и затем к белому боку. Забавляться реакции на удивленных личиках можно было бесконечно. Ребенка, оказывавшегося ногами на твердой земле, тут же сдувало к родителям или друзьям, где он с восторгом делился непонятным открытием об обжигающей шее и прохладном боке одной лошади.

Вспоминая, Марс не мог сдержать улыбку. Сейчас каждый всадник в цепочке бредущих след в след коней, кроме Ханы и Линн, молчал и думал о чем-то своем. Но каждый – не о грядущей Венеции, а о том, что осталось дома. Как с исчезновением справятся близкие, ведь поход пришлось сохранить в тайне.

Сосущая тоска напала на Марса при мысли об Эир. Всю жизнь они с Ансгардом поддерживали с сыном нетрадиционные, редкие отношения: когда все равны, а конфликты решаются только спокойными разговорами. И родители были коронованы в глазах Марса как более знающие совершенно естественным, ненасильственным образом. Получив к шестнадцати годам рассудительного, с феноменально развитым эмоциональным интеллектом юношу. Но когда доверие стало нужным как никогда, Эир оступилась, забыв о рентгеновском зрении сына, просвечивающем не размеры и плотность органов, а более тонкую материю. Злость на Эир и нежные чувства к Ансгарду и посадили его в седло на пути к чему-то зловещему и неизвестному. Как ни странно, иногда именно отрицательные чувства – лучший рычаг добра. Стыд невежества, злость по отношению к лжецам и обидчикам слабых, отчаяние от обилия проблем. Главное не забывать, что эти чувства созданы в помощь и должны придавать сил для исправления ситуации. Если оставлять их внутри и направлять на себя, выйдет лишь разрушающее, извращенное подобие этих благородных, очищающих чувств.

– Ай! – вскрикнула Хана, едущая впереди и накрыла затылок ладонью.

– Ау! – и Линн стала тереть левое плечо. – Кто решил разрядить обстановку киданием камнями?

С завершающим цепочку Марсом поравнялся мужчина на лошади из их конюшни. Но мужчина совершенно незнакомый, с высоким хвостом бледно-каштановых волос и выделяющимся римским носом с горбинкой и загнутым вниз кончиком. Задрав подбородок, он невозмутимо прошествовал мимо Марса.

На шум обернулась Хана:

– Кьярваль! Какое облегчение! Дак ты тоже можешь находиться на земле. Как ты узнал о походе?

Не отвечая, мужчина проследовал и мимо девочек и поравнялся с Калле. Мужчины спешились, и все остальные в шеренге остановили коней. Двое стояли и смотрели друг на друга так многозначительно, что остальные спутники, задержав дыхание, наблюдали с непониманием: или они сейчас обнимутся, или достанут мечи.

– Прошу приветствовать моего кровного брата. Только кровного, – нарушил молчаливое противостояние Калле.

Слишком разные, они освещались солнцем, светящим в глаза участникам экспедиции, силуэты резко римского и греческого профилей. Изящный Калле с правильным носом, низким лбом и огромными глазами и долговязый Кьярваль с орлиным профилем и все также в высоких сапогах.

– Не прошло и двадцати лет. Зачем бесцветным подземным кротам понадобилась правда и подвиги? Не проще ли зарыться туда, где никто не побеспокоит? – карие угольки Калле воспламенились, обычная восторженность конденсатом испарилась.

Марс подумал о том, что видеть, как его кумир впервые не может контролировать свои эмоции – действительно исторический момент.

– У меня свои причины, которые тебя не касаются, произнес глава Штрудхарта и через пару секунд добавил: – рад видеть.

В ответ на это Калле занес ногу в шаге навстречу, а через миллисекунду братья уже бросились друг к другу в крепком, каком-то даже надрывном и отчаянном объятии. Произошло это синхронно, обоюдно и очень быстро. Разорвав крепкий узел объятия, Калле обнаружил на своих щеках два полноводных ручья и в удивлении отвернулся от спутников. А от Ханы не ускользнуло то, как прямо Кьярваль смотрел в глаза брату, в самые сложные в ее жизни глаза. И даже не в них, а через, прямо в Калле. Не покидало чувство, что сейчас за десяток секунд состоялся разговор, который обычно занимает у людей не меньше пары часов.