Читать книгу: «Июльский снегопад», страница 7

– Спасибо, что предупредили. Хорошей Вам ночи, миссис Арнье, я пойду работать. Раз уж завтра я не могу заниматься ничем, кроме любви, сделаю все дела сегодня.

27

Туман был таким густым, что даже стены домов можно было увидеть только с пяти шагов, все вокруг исчезло в белой пелене. Фабрис шел по улице в сторону озера, но все еще не мог понять, правильно он идет или нет, то и дело он сворачивал не туда и упирался в заборы. Деревня превратилась в лабиринт. Прогулки здесь не приносили ему особенного удовольствия и при свете солнца, сейчас же, когда разглядеть можно было лишь поросший плесенью камень и грязь, ходить по улицам было нисколько не приятнее, чем по пещере.

– Да что за черт! – воскликнул он, очередной раз уперевшись в покосившийся сарай, которым закончился переулок. В стороне мычала корова, и гремела цепь.

– Кто здесь бродит? – прозвучал сзади низкий мужской голос. По его тону можно было понять, что не один Фабрис разочарован погодой.

– Я иду к озеру, никак не могу попасть, – объяснил Фабрис.

– Здесь ты не пройдешь, иди назад.

– Я уже понял, спасибо.

– Ты кто такой, чего-то я тебя не узнаю.

– Фабрис Эрнуа, ученый, – представился Фабрис.

– Это который с юга?

– Да.

– Правду говорят, что ты был в долине духов и видел там Стейна?

– Здесь у вас чего только не говорят.

– Так что, был?

– В долине духов я не был.

– Врешь.

Сделав несколько шагов назад по раскисшей после дождя грязи, Фабрис различил силуэт человека, который с ним разговаривал. Это был высокий мужчина с седой бородой, он сидел на пороге дома и упирался рукой на лопату.

– Если я кого-то и видел, то не в долине духов, а здесь, на озере. В долину я не ходил.

– Мне все равно, куда ты ходил, можешь не объяснять. К озеру – как выйдешь отсюда, поверни налево, а потом иди вниз. А лучше иди домой, с туманом приходит нечисть, лучше на нее не натыкаться.

– Вы имеете в виду духов?

Миссис Арнье все утро пугала Фабриса тем, что с туманом в деревню заходят духи, и что таким людям, как он, лучше не попадаться на их пути. Во многом благодаря этому он здесь и оказался.

– Я имею в виду нечисть, – отозвался мужчина.

– Вы случайно не местный священник? Говорите Вы как священник.

– Священники здесь нужны только в воскресенье, сегодня я просто человек.

– Давно хотел Вас увидеть. Мне было бы интересно с Вами поговорить, если Вы, конечно, не против.

– Если Вы хотите поговорить со мной, как с человеком, то пожалуйста. Если как со священником, то против.

– Честно говоря, меня интересуют книги…

– Книги… Что толку говорить о книгах. К озеру отсюда прямо и налево.

– А что насчет воскресенья? В воскресенье в этом есть толк?

– Спросите меня об этом в воскресенье.

– Понятно, хорошего Вам дня.

Озеро, до которого Фабрис добрался спустя еще пару неудачных попыток, этим утром было спокойно, гладь его почти не колыхалась. Фабрис спустился к воде по скользящей под ногами гальке, грохот которой разнесся по всему берегу и умылся. По лицу его растеклась приятная прохлада. Оставшись в этот день без дел, он впервые решил вот так просто прогуляться до озера, впервые он стоял здесь и не думал о том, что делать дальше. Все утро им владела только одна мысль – он думал о Лии, которую нашел вчера связанной. Что с ней случилось, он все еще не знал. Он так же не знал, что случилось со Стейнбъерном, записка которого все еще лежала у него в кармане, но этот вопрос был не таким мучительным. Фабрис чувствовал, что все происходящее с Лией так или иначе связано с ним, связано с его нежеланием присматриваться к окружающему его миру, и не страх перед неизбежным, а именно это не давало ему покоя. Он мог смириться с происходящими здесь трагедиями, но вот смириться со своей связью со всеми этими трагедиями было уже не так просто. Все стало сложнее, чем было в начале. Та тонкая грань, по которой он шел, занимаясь своим делом, становилась еще тоньше, не оступиться здесь, теперь, было просто невозможно. Была лишь разница, в какую сторону оступиться, чем пожертвовать – сорваться в бездну самопожертвования самому, или затянуть туда с собой и еще кого-то. Среди всех этих мыслей, в голове Фабриса промелькнула и другая – он решил, что неплохо бы зайти в кузницу, куда его приглашал Хултерн. Он уже не помнил, что именно он ему обещал там показать, но Хултерн был явно не против с ним поговорить, и это было уже лучше любого другого аргумента.

Кузница стояла на самом краю деревни рядом с речушкой, которая бурной струей бежала между домов и впадала в озеро. Место было высоким, красивым, как и все здесь безлюдным. Отыскал Фабрис его не сразу – людей на берегу не было, и спросить про кузницу он ни у кого не мог, лишь спустя полчаса бесполезных поисков он отыскал женщину, что шла по одному из переулков, она и указала ему, куда идти.

Постройка состояла из низкого каменного дома круглой формы и прилегающего к нему навеса, крыша которого была едва ли не выше самого дома. Со стороны речушки стояло деревянное колесо высотой в два человеческих роста. В этот день, когда работать было запрещено, покрытые гнилью и лишайником лопасти колеса висели над водой бездвижно, слышался лишь шум бьющейся о камни воды.

Фабрис зашел внутрь – там было тихо и душно. По сторонам просторного помещения, в котором он оказался, на полках валялись инструменты и куски металла, в центре стояла каменная печь, окруженная столами и деревянными чурками. Пахло гарью. Вместо пыли все вокруг покрывала сажа. Доски стеллажей, что стояли вдоль стен, пара деревянных столов, все выглядело так, как будто все это стояло здесь уже триста лет и ни разу не было вымыто. Фабрис осмотрелся, убедился, что людей здесь нет и быть не может и двинулся обратно к выходу.

– Кого ищешь? – окликнул Фабриса едва слышный голос. Оглянувшись, Фабрис увидел сгорбленного старика, который сидел на лавке под навесом, рядом с входом. Как он смог его не заметить, когда входил, Фабрис не понимал. Говорил старик с акцентом, которого Фабрис здесь еще не слышал, внешне на местных людей он был тоже не похож. Присмотревшись, Фабрис понял, что у него есть что-то общее с Вонглу, смотрел он так же едко, лицо было узким, глаза темными. Взгляд мутных глаз старика пробежался по Фабрису, смерил его с ног до головы и снова вернулся к созерцанию озера, край которого показался из-под тумана. Он смотрел на водную гладь с таким упоением и усердством, словно в этом был какой-то практический толк, известный одному ему.

– Я к Хултерну… кузнец, его нет? – спросил Фабрис.

– Есть. – чуть слышно проговорил старик.

– Он где-то здесь?

Старик повернул свою голову в сторону уходящего за дом двора. Сделал он это медленно, словно голова его поворачивалась не проще ржавого вентиля. Так же медленно он говорил, так же медленно переводил взгляд.

– Хултерн! – позвал старик. Голос его можно было услышать только стоя в трех шагах от него. – Гость.

Никто не отозвался. Слышался лишь плеск воды, которая бежала в сторону неподвижной глади озера, и щебет птиц.

– Сейчас придет, – проговорил старик.

Фабрис заглянул на двор, который был завален деревянными чурками, там никого не оказалось. Приходить было некому. Он подумал, не крикнуть ли ему самому Хултена, но решил поберечь уединение, в котором сидел старик. На юге бы он даже не задумался об этом, но здесь он стал придавать особенное значение тишине, она была здесь святыней, единственным, чему здесь поклонялись.

Фабрис развернулся и посмотрел в сторону озера. Ничего такого, на что можно было бы смотреть с тем усердием, с каким смотрел старик, он там не нашел – там были только край водной глади и туман, который медленно отходил под натиском поднимающегося ветра, порывы которого колыхали листву нескольких стоявших вдоль берега березок. В этом не было не красоты, не смысла, одно только неоспоримое естество.

– Господин ученый! – вдруг выхватил Фабриса из созерцания пустоты грубый мужской голос. Обернувшись, Фабрис увидел перед собой фигуру одного из тех мужчин, что сидели с ним за столом. Хултерн не улыбался, но в глазах его было нечто сходное с улыбкой – он был из тех людей, что всегда вызывают к себе доверие. Фабрис почувствовал это еще тогда, когда сидел на веранде за одним столом с ним, и вот сейчас все эти чувства вновь повторились. Хултерн вытер руки о расшитый узором фартук и встал рядом со стариком.

– Мне сегодня не дают работать, я решил, что, должно быть, не будет грехом зайти сюда, – объяснил Фабрис.

– Ходить здесь пока не грех, заходи. Хотя давай я стул принесу, там сидеть задохнешься.

– Не нужно, можем постоять. Я ненадолго, – остановил Хултерна Фабрис.

– Кто это? – спросил старик, глядя на Хултерна. На Фабриса он даже не поднимал глаз, словно смотреть на него было проклятьем.

– Ученый, – ответил Хултерн. – Как там зовут тебя, вылетело из башки?

– Фабрис.

– Да, Фабрис. А это Вонглу. Он раньше жил в лесном племени, но перебрался к нам. Пришлось.

– Очень приятно. – поклонился Фабрис. Он еще раз разглядел старика и улыбнулся ему. Оба они утвердились в том, что не нравятся друг другу, но согласны немного потерпеть.

– Он с солнечной земли? – спросил старик.

– Да, оттуда. – ответил Хултерн.

– С солнечных земель приходит только зло. Почему его не прогнали?

– Зло теперь приходит со всех концов, всех не прогонишь.

– Нужно его прогнать.

– Сейчас это уже не так просто, как раньше…

– Нельзя сделать лишь то, что не хочешь делать. Подойди. – обратился старик к Фабрису.

Фабрис вопросительно посмотрел на Хултерна. Тот кивнул.

Фабрис подошел к Вонглу и встал прямо перед ним, пренебрежительно сложив руки за спиной. Чувство неприязни к Вонглу и к той первобытной бесчувственности, с которой он смотрел на него, придавали ему лишь глупого вида, но он не мог ничего с этим сделать. Он не мог воспринимать все это всерьез. Затуманенные глаза Вонглу пробежали по Фабрису, словно он пытался что-то в нем найти, потом он приподнялся с кресла и положил свою холодную руку Фабрису на лоб. Прикосновение это было безжизненным, холодным, как прикосновение отломленной ветки. Простояв так несколько секунд, Вонглу убрал руку и сел обратно в свое кресло, поверх которого было постелено старое меховое пальто. Взгляд его снова устремился вдаль, лицо не выражало никаких чувств.

– Зачем ты пришел? – спросил Вонглу.

– Я приехал сюда с работой, я исследователь… – ответил Фабрис. Говорить Вонглу о себе он не хотел ни слова.

– Он хочет, чтобы ты рассказал ему о лесе, чего нужно бояться, – помог Хултерн.

– Зачем ему это?

– Не знаю. Он собирается там кого-то искать.

– И вы его пустите?

– А почему мы не должны его пускать?

– Честно говоря, я уже почти закончил со своими исследованиями, так что можно об этом не беспокоиться, я зашел просто навестить Хултерна. – вмешался Фабрис. Ему не хотелось вновь спорить о своей работе, не хотелось объяснять то, что он и сам до конца не способен понять. В этот момент, когда он стоял перед Вонглу, ему и вовсе не хотелось говорить, словно с каждым выброшенным словом он что-то терял.

Несколько мгновений никто не говорил.

– В лесу нужно бояться себя. – нарушил тишину Вонглу. – Духи смотрят за тобой, Рукту смотрит за твоим телом, а Халлу за твоими мыслями, и как только разойдутся они, разойдутся и твои ноги.

– Разойдутся, в смысле я заблужусь? – спросил Фабрис.

– Никто не знает, что с тобой произойдет. Только ты сам.

– И что нужно делать, чтобы ноги не разошлись?

– Слушать себя.

Вновь повисла тишина.

– Это как… слушать свое сердце, или что мне слушать…? – нарушил тишину Фабрис.

– У духов внутри тебя тысяча голосов, но один из них твой, – ответил Вонглу. – Халлу говорит твоим голосом. Если ты сможешь услышать его, он будет помогать.

– Хултерн, ты здесь? – раздался со стороны озера голос. Это был Дарн. Он поднимался по тропе, что вела к кузнице с берега, на плечах у него висела сеть.

– Здесь, – отозвался Хултерн.

– Я не вовремя?

– Заходи, чего спрашивать. Мы говорили о лесе, – ответил Хултерн.

Вонглу, про которого все на миг забыли, отвернулся в сторону озера. Глаза его вновь налились пустотой, словно жизнь из него уходила каждый раз, когда он отстранялся от людей и возвращалась вновь лишь тогда, когда кто-то с ним говорил. Дарн подошел к кузнице, сбросил сеть рядом со стеной и сел на один из стоявших там кряжей. Из кармана куртки он достал папиросу, закурил.

– Всех собирали на площади, я думал ты тоже был, – проговорил он, выпуская изо рта дым.

– Я туда не хожу, от Ортри мне слов не нужно. Чего он там нового напроповедовал?

– Говорит, мы, с нашими гнилыми языками недостойны земли, на которой живем, что духи опять недовольны нами. Еще сказал, что если кого увидят на земле диких племен, тот жить там останется.

– Надеюсь, его первым туда отправят.

– А что за земля диких племен, это те, что справа от синей реки? – спросил Фабрис.

– Это за озером, к северу. Раньше там жили дикари… лесные племена. Это земля их предков. А сейчас там уже никого нет, все ушли. – объяснил Хултерн. – Там все кругом проклято, от озера до края земли.

– Вот этот оттуда как раз. – кивнул Дарн, указывая на старика. Старик сидел так, как будто его разговор никак не касался, ни в глазах его, ни в лице не было никаких эмоций. – Один из последних остался, кто еще жил там. Сам уже не помнит, может и врет, что жил.

– А почему они ушли с этой земли, из-за демонов? – спросил Фабрис.

– Нет. Демоны их не трогают. Мы сами выгнали их оттуда. – Ответил Хултерн. – Тогда эти земли только заселялись, жить рядом с дикарями никто не хотел… кого смогли, убили, часть ушла к горам. Сейчас осталось несколько племен, только никто не знает где и сколько. Может уже и нет никого. К нам заходят, иногда, пара шаманов, живут здесь где-то в лесу, но больше никого не видно.

– Ты, говорят, ходил в долину духов? – спросил Дарн, как только Хултерн договорил.

– И кто же говорит? – усмехнулся Фабрис. Этот вопрос ему уже надоел.

– Все говорят.

– Я ходил в горы, к северным ледникам. Долину духов я обошел с востока по ручьям.

– Хорошо сделал, что обошел.

– И что там в горах, что ты там видел? – спросил Хултерн.

– Ничего. Я прошел с востока вдоль реки по тропам, потом, где кончается лес, поднялся на хребет и пошел на север к перевалу. Думал, что спущусь в долину, к леднику, но еда уже кончалась, а дичи нет…. Да и что мне там искать, во льду. Вдоль реки еще были следы зверей, но за первым перевалом уже не было ничего, только лед и камни.

– Тебе повезло, что только лед и камни.

– Я шел туда не ради камней, так что не стал бы звать это везением…. Я как раз надеялся, что наткнусь уже на какое-нибудь проклятье, которыми меня здесь пугают, только все, похоже, безнадежно. Я слишком везуч.

– В ту сторону, теперь, никто не ходит. Я даже не знаю, был ли там хоть раз кто из живых, все боятся севера. Не хотят никого там тревожить.

– Я думал, запрещено ходить только в долину духов.

– Никто уже не помнит, что здесь запрещено, а что не запрещено. Все знают только, что севера надо бояться, а юг надо ненавидеть, вот и все, что мы знаем. В моем детстве никто не говорил про землю диких племен, как про проклятое место, была только долина духов. Туда ходить было нельзя, но дальше на север можно. А теперь уже никуда не иди дальше синей реки, – все кругом проклято…. Наши прадеды лили кровь за эти земли, верили в лучшее, а мы, теперь, сами себя изживаем, сидим, как крысы в норах. Скоро под землю зароемся, чтоб только никого не тревожить.

– Все это из-за демонов?

– Да.

– А откуда они взялись? Что случилось, что теперь здесь все проклято?

– Это уже никто не скажет, что случилось. Все тысячу раз переврали, так что один черт, теперь знает, что случилось. Сейчас говорят, что ничего и не случалось, что демоны это духи леса, что они нам не врагами, а наоборот, оберегают деревню. Пропал в лесу – значит, сам виноват. А лес прав. Неправ всегда только человек.

– Тебе лучше просто так нигде не бродить, – добавил Дарн. – Не пропадешь в лесу, так пристрелят. Ортри тебе так просто ходить здесь не даст.

– Ходить на север?

– Да. Говорят, он поставил в лесу людей с ружьями. Должно быть братья Хоранер, больше б никто не пошел. У этих мозгов меньше, чем у белки, ждать можно чего хочешь. Кто знает, кого они там ждут.

– Если Ортри что-то не нравится, то почему не скажет? Никто ничего не говорил мне про все эти проклятые земли, только про долину духов. Да и то, говорил не Ортри, он сам не сказал мне ни слова.

– С людьми здесь не говорят. Если ты жив, значит ты прав, если мертв, то не прав. Вот и все слова. Ортри злится не из-за того, что ты бродишь по лесу, его злит, что ты не боишься там бродить. Боится, что ты откроешь, что там ничего нет в этом чертовом лесу и что бояться здесь нечего. Этого он не допустит.

– Это все из-за его жены?

– Да. Может быть и нет, но, скорее, да. Пока есть все эти духи и заветы, он чист перед ней, но если окажется, что в лесу никого нет… Посмотрел бы я тогда, что станет с его волчьей рожей, если так окажется. Он и Стейна боится от этого, не из-за своих заветов, а из-за себя самого.

– Тогда понятно, с чего все это. Ладно, черт со всем этим… Я еще вот что хотел спросить. В последнее время мне начинает казаться, что для общего блага и спокойствия мне стоило бы уйти на восток. Лес один и тот же, что водится здесь, должно жить и там…

– А что там, на востоке?

– Не знаю, я как раз и хотел об этом спросить. Я только слышал, что там есть какие-то озера, в предгорье, миссис Арнье говорила о них. Если бы там еще жили люди, может и стоило бы перебраться в ту сторону, возможно, многим здесь от этого стало бы спокойнее…

– Спокойнее? Здесь уже до того спокойно, что не каждый раз помнешь, что еще жив.

– Спокойно будет в земле, а жизнь – это не спокойствие, это жизнь… – поддержал его Хултерн. – Не буду говорить за всех, но многие рады, что ты здесь есть. Не все, но… кто-то должен был всколыхнуть это болото. Я только не понимаю зачем тебе все это…

– За себя я не боюсь. Не хочу только, чтобы кто-то пострадал из-за меня, вот и спросил.

– Если ты хочешь знать, что мы думаем, то никто не против, что ты здесь, – ответил Хултерн.

– Я даже рад этому, – добавил Дарн.

– Ветер дует лишь тогда, когда время прийти дождю, – проговорил из-под навеса Вонглу, все также продолжая смотреть вдаль. Там, где раньше был только туман, стали прорисовываться очертания стоящего за озером леса, мир медленно становился прежним.

28

Лия шла по лесу, когда сзади нее, за соснами, показался силуэт человека. Лия знала, что за ней идут. Она пришла сюда только потому, что надеялась, что за ней будут идти, и надежда ее подтвердилась. Человек шел позади нее в трехстах шагах, скрываясь за деревьями и холмами, но в этом месте деревья и холмы были редким, это помогло Лии заметить его. Выбрав момент, она скрылась за соснами, что стояли вдоль ручья, и стала ждать.

Человек, что шел сзади, остановился. Лия присмотрелась. Различить лицо человека было сложно, его скрывала тряпка, но по его одежде, по тому, как он стоял и по ружью, что он держал в своих руках, Лия поняла, что пришел он сюда из деревни. Они оба пришли сюда из деревни. Лия завела его сюда, потому что у нее был план, и как только человек, что стоял позади нее, обернулся, она перебралась к ручью, где ее полностью скрывал кустарник и затаилась.

Человек остановился, огляделся по сторонам. Какое-то время он стоял неподвижно, словно почуявший приближение охотника зверь, но потом поправил на плече ружье и медленно пошагал дальше, в ту сторону, где только что стояла Лия. Походка его была медленная, уверенная. Он шел так, как ходят только те, кто уверен в том, что ничего в этом мире не причинит им зла. Когда он поравнялся с кустарником, Лия приготовила нож, который все это время был у нее за поясом. Она не чувствовала ни волнения, ни страха, ей владела одна лишь злость. В тот момент, когда человек оказался к ней спиной, она бросилась к нему и, прежде чем он смог обернуться, приставила к его горлу нож.

Человек, что шел за ней, не сопротивлялся, он замер, руки его все так же сжимали ружье, но он не проявлял никакого стремления воспользоваться им. Продолжая удерживать нож, Лия сорвала с него повязку.

– Зачем ты идешь за мной, Рогдар? – проговорила Лия. Злость заливала ей глаза, но она не позволяла ей завладеть собой, рассудок ее был чист, движения выверены.

– Я ни за кем не иду, – ответил Рогдар.

– Не ты, не твои братья просто так сюда бы не пошли. Вы все боитесь. Мне плевать на всех вас, я вас просто презираю, так что незачем скрывать.

– Я и не скрываю. Ортри сказал следить за тобой.

– Я знаю. Не понимаю только, что такого Ортри наговорил, что вы согласились стать его псами.

– Умный пес лучше глупого человека. Можешь убрать нож, я тебя не трону.

– Я хотела привязать тебя к сосне, также, как вы сделали это в прошлый раз со мной. Но я уже не хочу этого. Просто хочу сказать, что в следующий раз лучше пристрелите меня, как говорил Ортри. Это будет честнее.

– Никто не хочет тебе зла.

– В прошлый раз я выжила только благодаря Рулу. Хотя, смерть здесь не зло, зло, как раз, жизнь, так что, все правда, – никто не желает мне зла.

Договорив, Лия убрала нож и отошла в сторону, ей все стало мерзким. Лес, стоящий напротив человек, хмурые облака, что висели сверху свинцовыми глыбами – все это было частью ее мира, но она больше не хотела жить в этом мире. Рогдар накинул ружье на плечо, встал рядом. Лицо его уже не было настолько самоуверенным, оно было холодным, бесчувственным. Губы под густой бородой не искажала ни одна хоть сколько-нибудь значимая эмоция.

– Мы не связывали тебя. Я ничего такого не знаю.

– Тогда кто привязал меня? Там было три человека, меня поймали, когда я шла по Волчьему ручью, оттащили к озеру и привязали. Хочешь сказать, это были не вы?

– Мы бы туда не пошли.

– Но кто-то же пошел.

– Похоже, это был кто-то еще. Не из деревни.

29

Вечер дня Элинфиды должен был закончится общим костром, который разжигали на берегу озера, Фабрис узнал об этом лишь под вечер, но без всяких сомнений решил идти туда. Особого выбора у него не было. Он мог остаться в комнате, где каждый дюйм пространства осточертел ему, мог пить виски, смотреть в окно и ждать, когда уже, наконец, наступит завтра, но мог и не оставаться. Он мог провести вечер с людьми. Мог сделать то, чего так давно не делал – оказаться в месте, где не только он один настроен неплохо провести вечер.

Когда на улице стало достаточно мрачно, Фабрис погасил огонь в комнате, и подошел к окну. Кругом стояла полная тишина. В руке Фабриса был самолетик, сложенный из карты, что он рисовал последние дни, он замахнулся и пустил его вдаль. Легкий ветер, что дул с юга, подхватил его и пронес над всеми домами, что стояли перед озером, и лишь достигнув воды самолетик спикировал вниз.

– Буду считать это за свою первую удачу здесь, – усмехнулся Фабрис.

Вечер был теплым, по местным меркам даже душным, так что перед выходом на улицу Фабрис почти не одевался, лишь накинул рубашку, что всегда висела на входе. Эта рубашка досталась ему от отца. Он не был ученым и, даже, не стремился им стать, всю жизнь он выращивал кукурузу и отличался от других людей разве только тем, что почти двадцать лет смог проходить в одной шляпе, но все же он был лучшим человеком, которого знал Фабрис. Его рубашка давала Фабрису уверенности в себе, вселяла надежду. Уверенность и надежда едва ли пригодились бы ему в этот вечер, но так как день был особенным, Фабрис хотел оказаться на улице именно в этой рубашке.

Сначала Фабрис шел к берегу. Он не знал, где все будет происходить и шел наугад, по той улице, по которой всегда ходил, когда хотел оказаться на берегу. Не люди, что попадались по пути, не очертания домов, не исполнившееся красно-оранжевым огнем небо не вызывали в этот вечер в нем ровно никаких чувств, все это уже стало обычным. В мыслях его настала тишина. Но в тот момент, когда он проходил мимо церкви, черные стены которой блестели в пламени закатного огня лиловыми отблесками, тишина эта оборвалась. Фабрис, сам не понимая с чего, решил, что должен найти мистера Мона, должен заглянуть в его источающие проклятие всему живому глаза и переговорить с ним. О чем он может с ним переговорить и как это связано с горбатым силуэтом церкви, Фабрис не знал, но едва мысль эта промелькнула в его голове, он твердо решил, что зайдет в церковь.

Он зашел на порог, постучал. Как это было всегда, стук этот не нашел никакого отклика, за дверью не послышалось ни звука, лишь старый пес, что лежал у крыльца, приподнялся на лапы и посмотрел на Фабриса жалобными глазами. Фабрис и не надеялся, что дверь ему откроют, он лишь решил постучать. Если его пустят, он войдет, если нет – то нет. Подождав несколько мгновений, он спустился с порога и уже хотел продолжить путь к озеру, искренне не понимая, какой дьявол завлек его сюда, но в этот момент дверь открылась. Более того, из открытой двери вышел не Риг, появление которого в дверном проеме было не таким уж и редким явлением, в этот раз оттуда появился сам Мистер Мон. Лицо его было болезненно-бледным, прищуренные глаза сияли злобой, не говорить с ним, не, хотя бы, попасться ему на глаза не захотело бы ни одно разумное существо. Но Фабрис уже стоял перед ним, отступать было поздно.

– Мистер Мон, – поприветствовал Фабрис, стараясь как это возможно скрыть свою бесполезную здесь привычку улыбаться. – Я как раз хотел Вас найти, зашел, думал Риг скажет, где Вас искать.

– Зачем я тебе? – отозвался мистер Мон. Голос его был не более приятен, чем его вид. Увидев Фабриса, он не стал останавливаться, он продолжил идти вниз по переулку, который вел к озеру. Все черты его говорили о том, что не говорить с Фабрисом, не терпеть его присутствие рядом, он не настроен. Фабрис пошел за ним.

– Я хотел только сказать, что если мой поход на север противоречит вашим законам, или чьим-нибудь еще законам… или, может быть, каким-нибудь моралям, то ради этих моралей я готов отказаться от походов туда. Мне кажется, всем было бы гораздо лучше, если бы я знал заранее, куда здесь можно соваться, а куда нет.

– С чего ты взял, что кому-то здесь есть до тебя дело?

– С того, что у меня есть глаза и уши.

– Что толку с ушей, если нет мозгов… Здесь нет такого места, где тебе были бы рады. Здесь нигде и никому не рады, не тебе, не мне. Хочешь порадовать людей – проваливай на юг или просто где-нибудь исчезни. А все остальное одно и тоже.

– Я просто слышал, что именно Вас не совсем устраивает то, что я ходил на север.

– Ходи где хочешь, мне плевать на тебя. Может кому-то и не плевать, но мне точно плевать, так что передо мной можешь не объясняться. Объяснения нужны тем, кто хоть чего-то понимает, не ты, не я ни черта здесь не понимаем и никогда не поймем, так что толка от наших слов нет. Может быть когда-нибудь, когда мы умрем и слуги тьмы бросят нас гореть в огонь, нам что-нибудь и объяснят, а пока что, нам как собакам нужно хвататься за кость, когда ее кинули и бежать прочь от палки, когда ее взяли. Что касается границ, если ты еще живой, значит ты их не переступил.

– Мне кажется, то, что я здесь делаю, не бесполезно. Всем здесь было бы не лишним разобраться, что творится вокруг. Узнать свой край, свою историю…

– Ну и что, ты разобрался?

– Нет.

– Ты думаешь здесь никто не пытался разобраться до тебя? Таких как ты было много, все, теперь в земле.

– Разве это что-то меняет?

– Для меня да, меняет. А на тебя мне плевать.

– Вы спрашивали про Стейнбъерна в прошлый раз. Я и вправду его видел. Живого.

– Я знаю, что ты его видел.

– Ну а это, разве ничего не меняет?

– Что бы здесь не менялось, нас всех это не касается. Сегодня ночь Элинфиды, весь этот разговор не для этого дня, так что ступай, куда шел, мне не хочется с тобой говорить. Все собираются веселиться, можешь тоже идти со всеми, кто знает, будет ли здесь для этого еще хоть один повод.

30

Костер, пламя которого плясало по берегу наравне со светом тлеющей зари, горел недалеко от маяка на каменной косе. Фабрис увидел его сразу же, как вышел на берег. Какое-то время он стоял у воды и смотрел вдаль, словно ждал от вечернего неба ответа. Застывшая над гладью воды безмятежность привлекала его гораздо больше, чем праздник. В этой безмятежности он видел соответствие себе. Так же, как и холодная даль, он в этот вечер был пуст, бессмысленен, бесполезен, без своей работы он был не человеком, а только тенью, которая лежала поверх камней без всякого смысла и назначения. Кто он, зачем он стоит здесь? Если он ищет людей, то почему не идет к ним? Если ищет демонов, то почему не идет к демонам? Ему, вдруг, вспомнилось обещание, что он дал лесу.

– Смешно. – проговорил он себе под нос. Все это было нелепым, глупым. Месяц назад он не придал бы этой истории никакого значения, лишь посмеялся бы над своей глупостью. Но сейчас ему не хотелось смеяться. Чем дольше он жил здесь, чем дольше ходил по лесу и вглядывался в даль, тем меньше ему хотелось смеяться. Он бы и вовсе не хотел теперь думать об этой истории, тем не менее, мысли о бессмысленности бытия в его голове сменились именно мыслями о Лии. Он почувствовал, что, если бы у него был выбор провести этот вечер с ней или с демонами, за которыми он ехал сюда больше двадцати дней, он бы едва ли смог с этим быстро определиться. Лия была ничем не хуже Демонов. В ней были все та же мистика, все та же неприступность, все та же снисходительность к стараниям Фабриса сблизиться. Точно так же, как и о демонах, он не знал о ней ничего. Даже после двух встреч с ней он не приблизился к ней ни на шаг, она все так же была лишь птицей, что кружилась в синеве неба и не оставляла от себя на земле даже тени. Но все же, в сердце Фабриса для нее уже было отведено особенное место. Он знал, что все это лишь глупые мысли, вызванные бездельем и сменой погоды, но сейчас, стоя на берегу озера, он не хотел отогнать их. Ему хотелось лишь смотреть вдаль и бессмысленно улыбаться, наслаждаясь всеми трагедиями мира.

Вечерняя церемония началась с того, что женщины и девушки, которые в этот вечер украшали головы венками и одевались в белое, запустили в воду сплетенные из соломы кораблики. В каждом кораблике горела свеча. В этот вечер по озеру прогуливалась богиня, которая лишь один раз в году спускалась на землю, все это было для нее. Та девушка, огонек которой богиня вплетет себе в косы, должна была обрести в этом году любовь, а вместе с ней и счастье, так что каждая девушка старалась, чтобы именно ее огонек был особенным. Претендентов на счастье было много. Когда солнце коснулось горизонта, и небо окрасилось в красно-оранжевые цвета, все озеро заполнилось огоньками.