Исчезнуть

Предупреждение: Все события, происходящие в данном произведении, вымышленные. Любое сходство с реальными людьми и событиями случайно. Автор не несёт цели кого-то оскорбить или унизить, а также не несёт ответственности за Ваши действия и не призывает ни к каким действиям.

Внимание! Суицид – не выход. Произведение не несёт в себе пропаганду и призыв к совершению суицидальных действий, а направлено на осмысление, что всегда есть выход из ситуации, даже если кажется, что всё потеряно. Любые мысли главного героя и второстепенных персонажей о нежелании жить, как и пристрастие к злоупотреблению алкогольными напитками и курением, вызваны психологическими проблемами в жизни. Берегите своё здоровье и приятного чтения!

Пролог

Я стою у навесного моста через железнодорожные пути и прикрываю глаза, ощущая, как свежий ветер касается моих белых волос. Металл под сухими ладонями нагревается, но я продолжаю держаться за ограждение, вновь и вновь оглядывая рельсы далеко внизу.

Нет ничего сложного, чтобы по старой привычке пройти по балкам под сам мост и сесть там, как я часто делал в детстве, но я ещё некоторое время не решаюсь прервать свои раздумья и пойти дальше.

Весеннее солнце приятно припекает, в воздухе я ощущаю свежесть растаявшего снега, а асфальт под ногами сотрясают проезжающие за спиной машины. Наконец-то я свободен.

Если бы я мог, то поставил бы здесь точку.

Один шаг и это всё закончится.

Один шаг и я больше не услышу насмешек, не почувствую ударов, не уткнусь лицом в колени в попытках скрыть предательские слёзы.

Не буду ощущать враждебности этого мира, от которой уже было тошно. К тому же, я свернул в этой жизни не туда и потерял несколько лет…

Мне не придётся крутить в голове прошлое и думать о будущем.

Так я думал десять лет назад, когда впервые нашёл это место, далёкое от моих тревог и переживаний, а затем посмотрел вниз…

С тех пор ничто так больше не успокаивало меня все эти годы, как утешение, что в любой момент я могу всё закончить, выйти из игры и перестать проживать каждый день в тревоге за прошлое, за настоящее, за будущее.

Будущее… Стоп, всё ведь теперь хорошо.

Уголки моих губ устало приподнялись в слабой улыбке и я опустил взгляд на кольцо, рассматривая его простой дизайн.

Теперь мне не тревожно, хоть и всё ещё волнительно.

Теперь я счастлив и хочу жить.

Верно?

Часть I

Глава 1

Папа крепко сжимал мою руку в своей ладони, будто я могу куда-то деться. Перешагнув порог небольшого продовольственного магазина, я слегка стукнул ботинками друг о друга, чтобы отбить налипший снег, и при этом удержать их на ногах. Обувь была больше нужного мне размера, но зато грела гораздо лучше тех сапог, которые остались дома.

Я никогда не любил зиму и к десяти годам сформировал мнение о том, какие времена года меня не так сильно огорчают, как другие. Из оставшихся трёх мне нравилась осень… Нежаркая, дождливая и серая, однако за ней быстро следовала зима, а зимой всегда было тяжелее жить.

– Здравствуйте, Виталий Константинович! – услышал я прокуренный и при этом бодрый голос продавщицы средних лет.

– Здравствуйте, Людочка, – поздоровался папа и, наконец, выпустил мою руку из своей, чтобы расстегнуть куртку и достать кожаный кошелёк. – Дай-ка мне вон те макароны.

Я отвернулся от прилавка, заглядываясь на холодильник с колбасными продуктами. После школы мне ужасно хотелось есть, но я знал, что папа сам купит всё необходимое.

Придержав на плечах портфель, я оглянулся обратно к кассе и заметил, как в рабочей сумке отца скрылась прозрачная бутылка. Ему даже не надо было говорить, что подать, продавец и без того всё знала.

Почему-то она представлялась мне безобразно накрашенной старой тёткой, которая после смены придёт домой смотреть знаменитые шоу по первым каналам, причитая на ленивого мужа. Или его отсутствие. Интересно, что в таком положении меньшее из зол?

Отвернувшись обратно, я снова принялся разглядывать колбасу, примечая её различие между собой, особенно с сосисками.

– Руслан, – позвал папа и я быстро обернулся к нему, хватая взглядом каждое движение его тела и вслушиваясь в интенсивность дыхания. – Макароны понесёшь.

– Какой помощник растёт! – радостно цокнула продавщица, будто я её сын, и наверняка подмигнула папе, а я принял пачку макарон и сунул их себе подмышку, чтобы не уронить по дороге домой.

– Что надо сказать? – строго проговорил отец и поправил мне шапку.

Я на секунду растерялся. Кому? Продавщице или ему? И что сказать?

– Спа… Спасибо? – неуверенно спросил я и услышал раскатившийся по небольшому помещению хохот Людмилы, будто она всю жизнь ждала этого момента и, наконец, дождалась.

Тем временем в сумке отца скрылась ещё одна бутылка, встретившись с первой негромким звоном. Странно, папа вчера покупал даже больше, но сегодня складывал бутылки с таким уверенным видом, будто и не пил накануне.

Впрочем, он делал то, что считал нужным для него…

Сюда мы заходили каждый день после школы и работы.

Отец здоровался с продавщицей, та бодро ставила на прилавок по две-три прозрачных бутылки, на этикетках которых было написано «вода» с лишней буквой, а я одаривал голодным взглядом холодильники.

– До завтра! – голос продавщицы вырвал меня из клубка мыслей.

– Хорошего вечера!

Не добавив ни слова, папа толкнул дверь и вывел меня на улицу. Под ботинками снова захрустел снег, а тяжёлая дверь громко закрылась, скрыв за собой тепло магазина.

Мы пошли домой.

Я услышал, как папа полез в карман. Это значило лишь одно… Он сунул между зубами сигарету, и я заметил слабый огонёк от зажигалки. Секундное действие, после которого я ощутил неприятный и терпкий запах дыма.

Папа тут же крепко схватил меня за руку и повел вдоль темной улицы в сторону многоквартирных домов, где меня ждал ужин, школьный стол и надоедливый младший брат.

Скрипучий снег под ботинками напоминал мне, что скоро уже Новый год, а пачка макарон в руках будто шептала, что этот праздник обязательно исполнит мои мечты! Наверное, перед праздником все на это надеются.

Главной моей мечтой было – исчезнуть. Просто исчезнуть!

Для ребенка десяти лет очень странное заявление, ведь обычно дети мечтают о машинках, динозаврах и конструкторе, но терпкий запах сигарет рядом душил с каждым шагом, напоминая, куда мы с папой идём – домой.

Даже не знаю, почему мне так туда не хочется… Вдруг по пути мы повстречали группу смеющихся женщин и папа с ними задорно заговорил.

По шуткам я понял, что они с его старой работы.

Я услышал пару ласковых фраз и в свой адрес, отчего по привычке поджал губы и отвёл взгляд куда-то вниз, пока громкие голоса щебетали о том, как им сократили зарплаты в конце года из-за недостачи. Я догадывался, кто виноват в ней, уж слишком эмоционально эти дамочки возмущались, а черные шубки будто шептали, на какие деньги они были куплены совсем недавно.

– А вы-то готовитесь к Новому году? – кажется, обратились то ли ко мне, то ли к моему образу сына рядом с отцом.

– А как же, вот набираем потихоньку на стол! – прохрипел папа и я облегчённо выдохнул, избавленный от необходимости говорить.

– Ах, какой Вы молодец, Виталик! – пролепетала одна из женщин, которую, кажется, звали Галя. Кто придумал называть дочерей в честь надоедливых птиц? Однако ей это имя весьма шло. – И работаешь, и детей воспитываешь, и на стол всё готово!

– Золото, а не мужик! – подхватила восхищённый тон её подружка, и по голосу я подумал, что она наверняка не замужем, ведь орала громче всех.

– А дети какие хорошие растут, благодаря тебе! Людей растишь! – подпела Галина. – Не то, что Светка! Тьфу, даже думать противно.

– Во-во, у нас до сих пор вспоминают Светку, как последнюю…

– Да Бог с ней, – прервал всех папа и выкинул окурок во власть снежных завалов. Я проводил его взглядом, тихо завидуя полученной свободе.

– Какой всё-таки ты благородный человек, даже зла не держишь после всего… – с наигранным восхищением и, одновременно, сочувствием, посетовала Галина, а я недовольно поправил лямки портфеля, хмуря брови. – Вот смотри, Руслан! Смотри! Твой отец вас поднял на ноги, душу вложил, кормит, одевает, не то, что мамка. Бросила детей и даже не вспоминает. Звонит хоть иногда?

– Да кому они нужны, кроме отца родного! – подхватила третья подружка, которая до этого молчала, будто подыскивая место, куда больнее ударить.

Остальные согласно затараторили, а я невзначай дёрнул папу за руку, понимая, что и он тоже уже хочет избавиться от этой компании.

– Ладно, нам пора, – проговорил папа и, обойдя со мной толпу громких голосов, повел меня к подъезду.

– Руслан, гордись папой! Будь как он! – вместо прощания крикнула Галина, и я почувствовал на себе испытывающий взгляд отца.

Я не поднял головы. Кажется, я даже ниже опустил глаза, делая вид, что беру макароны удобнее. В варежках они так и не упускали возможность выскользнуть. Папа смотрел меня. Оценивал. Потом стал смотреть вперёд.

Я шумно выдохнул пар, ощущая, как мороз неприятно кусает мои ноги. Из-за маленького роста мне было тяжело поспевать за широкими шагами отца, но я старался делать несколько быстрых, чтобы он меня не тянул так сильно за руку.

Будь как папа…

Я взглянул на массивную фигуру рядом с собой, и уголки моих губ приподнялись в улыбке. Мне хотелось быть похожим на папу!

Глава 2

Скоро Новый год…

Один из главных праздников приближался очень медленно и мысли о нём неприятно сжимали горло. О нём твердили в школе, дома, даже на улице. Украшенные к празднику магазины пахли так же своеобразно затхло, скорее всего, из-за заваленных продуктами холодильников, а криво накрашенные продавщицы улыбались шире обычного, будто новогоднее чудо может их спасти.

А ещё это значило, что папа будет пить «по-праздничному». То есть более крепкие напитки и много. Очень много. Ведь ждут праздничные дни.

Но я понимал, что он устаёт, о чём отец постоянно твердил, открывая очередную прозрачную бутылку и поднимая её дном вверх.

Папа заслуживал отдых.

Кто же не заслуживает отдыха?

Рабочие дни были тяжёлыми, а на шее ещё дети. Это не все могут вытянуть, поэтому я мысленно соглашался с тем, что папа молодец и старается для нас. Да, пил он зачастую слишком много, но ведь контролировал себя. Во всяком случае, уверял в этом каждый раз, когда видел испуг в моих глазах.

Он умел контролировать себя, а это удел сильных.

Наверное, за это я любил его самой искренней любовью и хотел быть на него похожим…. Таким же сильным. Физически и духом.

Но меня вечно сравнивали с матерью, будто на мне клеймо!

Это меня сильно расстраивало и заставляло испытывать вину…

В квартире было душно, даже жарко. Я это ощутил в прихожей, пока с трудом снимал ботинки, придерживаясь рукой за тумбочку, и при этом старался удержать зажатую локтем пачку макарон.

– Да Руслан!.. – раздражённо проговорил отец и вырвал у меня пачку так резко, что от неожиданности я едва не упал.

Из гостиной был слышен телевизор. Похоже, братик смотрел мультики.

– Иди воду ставь! – с той же агрессивной интонацией проговорил отец и стал снимать верхнюю одежду.

Нет… Нет-нет-нет, это не агрессия, ведь папа желает мне только добра.

Неужели так сложно о таком простом деле попросить спокойнее? Ещё раз нет, иначе я бы не понял, что это необходимо сделать срочно.

К тому же, папа устал после работы, а уставшие взрослые злее.

Скинув куртку, я поспешно схватил с пола портфель, с тумбочки пачку с макаронами, и поспешил на кухню, перешагивая мусор на полу.

Со стола пришлось убрать несколько пустых стеклянных бутылок, чтобы найти место для макарон. Все мои движения казались отработанными и, одновременно, растерянными. Крышка непослушно упала, и я её поднял, вода недовольно ударила по дну кастрюли и кран захрипел.

Я услышал шаги сзади и повернул голову, когда отец раздражённо схватил кастрюлю, оттолкнул меня от раковины и сам стал наливать воду.

У него это получалось лучше.

– На кухне ты такой же, как Светка! – голос отца неприятно ударил по ушам, а из носа было слышно неприятное шипение злобы и усталости.

Когда я делал что-то неправильно, меня часто сравнивали с матерью. Она тоже, как, оказалось, была растяпа, ничего не умела делать по дому и… бросила мужа с маленькими детьми.

Об этом мне так часто повторяли, чтобы укрепить обиду, что я теперь думал об этом при любой возможности.

Мысли путались в клубок и неприятно царапали череп изнутри.

Я не хотел быть похожим на неё, мне это запрещали, к тому же все говорили, чтобы я был как отец: сильным, спокойным и целеустремлённым.

Я лишь отмалчивался каждый раз, запоминая эти слова. Впитывая, как губка, что папа молодец, а на мать нельзя быть похожим, иначе обо мне будут того же мнения, что о ней.

Отец с грохотом поставил кастрюлю на плиту, едва не уронив, и закрыл воду крышкой, затем зажёг газ, хоть и не с первого раза.

– Марш уроки делать, – отпустил меня он и я, захватив портфель, отправился в комнату, поглядывая на экран телевизора, на котором братишка смотрел какой-то мультик.

Так у нас и проходили вечера.

Младший жадно сверлил взглядом телевизор, сидя на краю продавленного дивана, и даже не хотел отвлекаться, чтобы со мной поздороваться. Хотя мы виделись только по вечерам.

Алексей.

Мой братик Лёша был тем ещё подхалимом. Наверное, как и все младшие братья и сестры. Он быстро сообразил, что не только не стоит перечить отцу, чего придерживался и я, но и важно соглашаться с ним, улыбаться и повторять идеи отца с ярким восторгом. Наверное, поэтому ему всегда можно было смотреть телевизор в любое время, кроме того, когда смотрел папа. Я же предпочитал стратегию «отмалчиваться».

Если в доме и звучал смех, то это был смех Лёхи. В свои четыре года он стал капризным и слишком эмоциональным ребенком, но при этом очень забитым и отстранённым. Отец даже пытался водить его в детский сад, но воспитатели уже через два дня умоляли больше не приводить Алексея. Я же пропустил детский сад из-за того, что постоянно болел.

Так братишка и стал целыми днями сидеть дома. Когда я уходил в школу, он ещё спал, а по возвращению я всегда мог его застать за просмотром телевизора. Он жадно смотрел мультфильмы и всякие шоу, зная, что отец придёт и лишит его этой возможности.

Наверное, поэтому Лёха вечно щурился, как крот.

Отец не раз говорил ему: «Вот ослепнешь и никому нужен не будешь!»

Когда Лёша стал хуже видеть, то заметно занервничал. Запугивания отца казались ему обычными шутками.

Занервничал, но смотреть телевизор меньше не стал.

Я прошёл в нашу с ним комнату и сел на кровать. Раньше на ней спал Витя – наш старший брат. Я спал на кровати Лёхи, а тот спал в детской кроватке. Когда же повзрослевший Виктор сбежал, как последний трус, я занял его кровать и гордился этой маленькой победой.

И почему в нашей семье все сбегают?

Отец очень благородно просто постарался забыть сына и не злился на него. Иногда в разговорах между родственниками проскакивали нелестные слова в адрес Виктора, но не более чем выводы о том, какой он ветреный и бесцельный, точно мать.

Странно, что и меня, и старшего брата, сравнивали с матерью, но совершенно по разным критериям. Мы были такими разными.

И всё же я часто слышал, что похож на неё, как бы не старался показать обратное, чтобы не быть плохим в глазах других.

Глава 3

Время от времени я приходил на железнодорожный мост, забирался под него по металлическим балкам и сидел на небольшой площадке, свесив ноги вниз и разглядывая железную дорогу далеко внизу. Часто мне могло повезти увидеть поезд.

Дома было неуютно… Даже страшно. И я не мог себе объяснить причин такого отношения, ведь всё хорошо.

Исчезнуть…

Эта мысль теплила моё сердце, как ни одна другая и, возможно, благодаря только ей, я всё ещё оставался в относительном порядке.

Исчезнуть.

По сравнению с этим, всё остальное теряло вес, будто обретая совсем иной смысл или даже вовсе упуская его через пелену небытия.

Исчезнуть.

Не стать таким же бесцельным человеком, как все, закончить всё заранее и не жалеть о том, что не сдался раньше.

Исчезнуть.

Я не испытывал никаких чувств по отношению к тому, что не спрыгнул раньше или спрыгну потом. Казалось, я просто оттягиваю момент, который вот-вот настанет, а я играюсь с этим предназначением, рискую, изнываю тупой болью в груди.

Я потёр болезненные синяки на запястьях. Локти и плечи тоже ныли, но хоть живот перестал изнывать после побоев в школе.

«– Эй! Белобрысый!»

Исчезнуть.

Интересно, надеялся ли я когда-то на то, что всё наладится? Не помню таких мыслей. Я себя не успокаивал глупыми надеждами, что всё будет хорошо, и просто необходимо подождать. Наоборот, я тешил себя успокоением, что могу всё бросить в любой момент и ничего не потеряю.

Меня никто не потеряет. Исчезнуть…

Я свесился вниз головой, почти не держась за каркас, и думал об отце. Сегодня пятница, а значит, он напьётся больше обычного, прикрывая это тем, что «завтра ведь выходной». Кажется, он старался таким образом убедить весь мир, что не алкоголик, а среднестатистический человек и работяга. Ведь все так делают по его мнению.

Я его не винил.

Не злился.

Но боялся.

Я даже не знаю, что именно в моей груди сеяло такой отчаянный страх.

Честно говоря, я смерти так не боялся, как его, и что он может сделать в пьяном угаре.

Наверное, поэтому я приходил сюда, чтобы успокоиться.

Но ведь всё хорошо… Так и должно быть.

Среднестатистический человек… Папа всегда твердил, что устает и это его способ расслабиться, отдохнуть. Выпивку он зачастую называл лекарством и при этом довольно посмеивался, будто радуясь, как ловко придумал не называть зависимость зависимостью.

Я нахмурился и потупил взгляд, вспомнив запах сигаретного дыма.

Время от времени, хотя я ничего на эту тему не говорил, папа начинал громко объяснять мне, что такой образ жизни ведёт большая часть страны, а значит это нормально. Будто пытался в этом убедить себя, понизить чувство вины, показать себя не слабым. А я лишь молчал, отчего отец злился и продолжал оправдываться, обвиняя меня в том, о чем я совсем не думал.

Зачем оправдываться, если он считает свои действия правильными?

Я его не винил.

Но ему будто казалось обратное и снова следовали оправдания.

Я сел нормально и опять свесил ноги.

Весна в этом году была поздняя, и я чувствовал неприятный холод от ветра, а ещё тёплые лучи солнца, которые заставляли щурить глаза.

Кажется, мне грустно… Я грущу, наверное, потому что мне плохо. Но ведь всё хорошо, все мне об этом твердят! Всё хорошо… И я сам в это верю.

Со злости я швырнул камень в пропасть и тот ударился о рельсы далеко внизу. Волна ярости прошла так же резко, как нахлынула, и я вытер подступившие слёзы. Приближался поезд.

Может, раньше было просто лучше, а сейчас не так… Но и раньше было трудно. Раньше с нами была мама…

Мысли неприятно путались в голове, собираясь в клубок, и снова развязывались. Теперь, по крайней мере, дома тихо. Нет скандалов.

Когда-то я задумался о своём состоянии, но не понимал, как могу тосковать по тому времени, как мне было плохо, если плохо и сейчас?

Нет… Нет-нет, всё же хорошо.

Я себе всё выдумываю, папа прав.

Но, кажется, ужасно было всегда!

Затем я вспоминаю, что ещё раньше, до всего этого периода, я не был грустным. Это было настоящее счастье? Я не боялся? Не прятался?

И как бы плохо я не прятался, найтись я уже не мог.

А может быть, правда, просто всё выдумывал.

Исчезнуть…

Глава 4

Утром меня ждал сюрприз…

Моё ужасное фото красовалось рядом с расписанием и под гогочущие крики школьников безликие одноклассники не позволили мне сорвать его, поэтому избавиться от этого позора удалось лишь во время урока, когда я специально отпросился в туалет.

Фотографию успели разукрасить фломастерами, и я поспешно порвал её на мелкие кусочки, после чего отчаянно швырнул в мусорное ведро.

Потом я узнал, что это была не моя фотография, а одноклассницы.

Кажется, меня начали травить с самого первого дня учёбы… Кажется. Наверняка в каждой школе есть такой «счастливчик» и любой надеется не облажаться, чтобы им не стать. Мне же не пришлось для этого ничего делать и моя улыбка быстро исчезла с лица, как и надежда на то, что хотя бы в школе я буду отдыхать от напряжённой атмосферы дома, когда мама уехала.

Меня хватило на пару месяцев и уже в конце октября, утыкаясь в собственные колени, чтобы сдержать очередные слёзы, я понял в первом классе, что хочу исчезнуть. Для детей моего возраста это ужасная мысль.

Как и в любые другие годы.

И я быстро понял, что это надо держать в тайне, как и кое-что ещё… У меня появился хоть какой-то свой секрет! Не семейный… Который грел мою душу в самые холодные моменты бытия. Я утешал себя, когда на меня кричали дома, издевались в школе и с неприязнью смотрели прохожие, что в любой момент могу всё закончить.

Или мне всё казалось?

Тревога сковывала меня, а мысли путались всё сильнее и чаще.

Безликие окружали меня…

Безликими я называл людей вокруг и не преувеличивал.

Если бы я ещё в детстве знал, что у меня прозопагнозия, то наверняка бы мне жилось хоть капельку легче с осознанием, что это заболевание. Как и алкогольная зависимость…

Я никогда не видел лиц людей, и эмоции приходилось додумывать самому. Не знаю почему, но я всегда слышал в интонациях раздражение, агрессию или насмешку, а не что-то положительное. Казалось, весь мир против меня.

Ведь что может быть веселее, чем издеваться над человеком, который не видит твоего лица?

В коридоре висела фотография не с моим лицом, но я настолько боялся насмешек, что был уверен – высмеивают меня.

Мне казалось, что я солдат на поле боя без врагов.

– Руслан, ну улыбнись, – донёсся до меня девчачий голос с соседнего ряда, когда я черкал в тетради карандашом, вдавливая лист в парту.

Я вздрогнул, очнувшись от мыслей. Полинка.

Она всегда просила меня улыбнуться, видя моё кислое лицо. А вот я её лица не видел. Только блузку, белые рукава и темную юбку. Не поднимая головы, я шумно вздохнул и нахмурился, испытывая раздражение от подобных просьб. Полинка и сама вечно говорила с уставшей интонацией, будто приходит в школу после тяжелой работы, а просит других улыбнуться. Бред.

Класс шумел, кто-то ходил между рядами, кто-то спорил и смеялся, а я держался стороной от одноклассников, хоть и сидел на среднем ряду прямо посреди помещения.

Наконец прозвенел звонок.

Я бросил карандаш на стол и сложил руки на груди, откидываясь на спинку жёсткого стула. И как у детей моего возраста может быть постоянная усталость? От чего? Полинка была таким примером.

Из-за поднявшегося вопроса травли в школе, я впервые попал к психологу. Мои тесты показали повышенную тревогу и ту самую усталость.

В двенадцать-то лет.

По наивности я признался женщине в очках, от которой я чувствовал строгий взгляд, что мне трудно справляться с учебой и я не вижу лица людей.

– Это не делает тебя особенным, – после долгой паузы проговорила психолог, записывая что-то в журнал, и затем я ощутил на себе её взгляд. – Это делает тебя больным. Ты хочешь быть больным?

Никто не хочет быть больным.

На меня снова навалились тревожные мысли и я замер, пока психолог ждала от меня хоть какой-то реакции.

– Болезнь либо есть, либо её нет, – голос, кажется, прозвучал мягче.

Я поджал губы и не дышал, точно загнанный в ловушку зверёк.

Я не могу перестать хотеть, чтобы это исчезло.

Но я могу это игнорировать и отрицать, верно?

Я покачал головой.

«Нет, я не хочу быть больным». – Не ответил я вслух и получил одобрительный кивок.

Рассказать. Рассказать ей всё, что происходит дома! Я не нашёл слов.

Интересно, что психолог думала обо мне? Она ничего не сказала, не дала советов ни насчёт учебы, ни насчёт лиц. Поделиться этим мне стоило всей смелости, какая у меня была. Она же психолог.

На этом напряжённый разговор был окончен, женщина потянулась к рабочему телефону, когда я пошёл к выходу из кабинета, а дома я встретился со старым другом с детства – солдатским ремнем. Было больно.

Это был не единственный случай, когда я выбирал плохих друзей…

Или это они сами выбирали меня?

Отец как-то узнал о моих результатах, это было странно, так что я плохо помнил тот вечер. Только упрёки, хочу ли я быть похожим на мать. Снова. Причем здесь мама, я не понимал. Но снова эти вопросы о том, хочу ли я чего-то и что именно я хочу, будто от меня это «что-то» зависит.

Тогда я впервые ощутил душащую злость, а напряжение так сильно сковало мои мышцы, что я надолго забыл расслабленное состояние. На мать я не хотел быть похож и ощущал агрессию при мысли, что меня снова с ней сравнят, как с чем-то невыносимым и неправильным.