Тимур ждал и думал сначала, не следует ли ему выйти. На стене висело круглое зеркало, в котором отражались отец и сын. Он незаметно покосился направо и вдруг поймал в нем молящий Куприяновский взгляд. Тогда он обернулся, снял очки и серьезно и спокойно обратился к молодому человеку.

– Паша, это – Георгий, мой фронтовой друг. А я майор в отставке, военный переводчик Тимур Бекбаши. Гера приехал из Москвы поговорить с Вами об очень серьезных вещах. Но ему трудно. А потому, если вы оба не против, начать могу я.

Паша, удивленный и недоумевающий, приподнялся на подушках. Он посмотрел прямо в глаза говорившего. Они оказались зеленоватыми как морские камешки. Паша молчал и только переводил взгляд с одного из нежданных посетителей на другого.

Услышав Тимура, Куприянов схватил его за руку, потряс, пробормотал слова благодарности и выскочил из палаты вон. А Тимур сел, и для начала достал свой собственный паспорт. Затем он расстегнул портфель, в спешке забытый Георгием, и вытащил оттуда его документы.

– Паша, посмотрите, пожалуйста. Это мы. Парень взял картонные книжечки и, мельком взглянув на фотографию Тимура в одной из них, впился в строчки, напечатанные на гербовой бумаге, с именем и отчеством – в другой.

– Тут написано, – с трудом выговорил он, – Георгий Антонович Куприянов, и год рождения, и фотография… Но так звали… Только такого не может быть! Его давно нет в живых.

Тимур заметил, как у молодого человека задрожали губы, и кровь отлила от лица. Однако отступать было поздно.

– Постарайтесь не очень волноваться. Это же хорошая новость! Только Гера действительно Ваш отец. Он.

Досказать ему не удалось. Парень вскрикнул странным высоким голосом, не похожим на свой обычный, побелел и задрожал. У него сделались судороги.

Тимур на секунду растерялся, а потом начал нажимать на все кнопки подряд около кровати. Вскоре прибежала сестра, а за ней врач. А Бекбаши выслушал с покаянным видом все, что он думает о безответственных посетителях, подвергающих риску пациента, не так давно выведенного из комы.

Паше сделали укол, поставили капельницу и предписали полный покой. А мужчины отправились в отель в Базель, попросив разрешения справляться по телефону о самочувствии больного.

Младший Мухаммедшин пришел в себя через полчаса. Его перевели в отделение интенсивной терапии, где круглосуточный пост. Ночью дежурная сестра услышала, как больной что-то бормочет. Она обрадовалась – кажется, обошлось. Но что он такое говорит? Одно слово сестра поняла. Его почти все понимают. Остальное нет. И немудрено. Остальное было по-русски.

– Где мама? – спрашивал больной, не открывая глаз. Ему снилось, что он маленький. Пошел в ясли. А там совсем чужая тетя, вместо мамы. Но как же так? Это нехорошо. Надо объяснить. Надо ей просто сказать. И он повторял и повторял. – Мама? Где моя мама, тетя Галя? Идите за мамой!

Молоденькая сестричка с сочувствием вслушивалась в непонятные слова, обтирала пот с его лба и смачивала пересохшие губы.

– Какой симпатичный, – думала она, – и очень похож на итальянского актера. Как там его? Такой, с карими глазами. Правда, у того волосы темные, а этот блондин. Зовут-то актера Марио. А дальше как? Ну ничего, завтра спрошу у Жанин.

Прошло несколько дней, прежде чем очень осторожно Георгий Антонович с помощью Тимура сумел рассказать сыну свою невеселую историю.

31. Работа ожидания

Потянулись дни ожидания. Синице, действительно, ничего другого не оставалось, вот он и ждал – Куприянова и Пашу из Базеля, известий от Интерпола из Израиля, новой информации из Франции из Эльзаса. Ренье со своей стороны продолжал розыски. Он взял на себя задачу отыскать сына Шанталь Мишу. И собирал все возможные сведения во Франции. А для этого следовало выяснить, не осталось ли там родственников Мишу и Узбан. В Америке, в свою очередь, он нанял агента, которому поручил действовать во всех направлениях. Прежде всего, постараться найти следы Шанталь и ее мужа. Затем, если это не получится, попробовать связаться с потомками дяди Узбана в Лос-Анджелесе – сам дядя скорей всего давно отошел в мир иной. Еще оставались родственники мадам Агнес, не исключено, что и они вспомнят что-нибудь еще. Ренье был полон энергии и надежд.

Дел у команды Петра хватало и без поисков Эрны. Надо было кое-что закончить, заняться рутинными обязанностями вроде налоговой декларации и собственным хозяйством. Но ничего нового Синица решил не брать. Все его мысли были заняты доктором Мухаммедшиной и ее необычной судьбой.

Как вдруг тяжело заболел Лорд! Собака кашляла. Глаза ее слезились. Ела она все хуже и хуже. Худела и слабела на глазах. Синица, глядя на это, сам извелся. Он спал с лица, его намечающийся, было, животик втянулся как у гончей, а в глазах появился нехороший лихорадочный блеск. По ночам он спал плохо и то и дело вставал, чтобы проверить, как там хаски. Так не хватало хороших новостей! И Расторгуев со своей историей по израильские дела подоспел как нельзя кстати.

Он ввалился однажды в «Ирбис» в хорошем настроении, резко контрастирующем с царившей там обстановкой тревоги и легкого уныния.

– Петрус! Похоже, что мы ее нашли, – загудел он с порога. – Я уверен – это наша пропавшая девушка! Но требуется еще подтверждение. Одних фотографий мало. Я тебе сейчас объясню. Понимаешь, пришла очередная новость.

Петр сделал в ответ вялый жест.

– Ты не маши руками, а вдруг? Погоди, я расскажу. Нашлась женщина подходящей наружности и возраста.

– Живая или мертвая? – мрачно осведомился Синица.

– Живая, слава богу. И как раз в Израиле. Личность не могут установить. А ты помнишь этот разговор, что заказчик хотел «Сапсану» поручить ее доставить туда?

– Так мы же…

– Да погоди, говорю. Я помню, что мы выясняли. Ну не улетала она легально. Ну, нелегко заторможенную женщину через такой кордон протащить. А вдруг ее все же именно туда, но не прямым путем, а кружным?

– Да как же?

– А я пока не знаю. Но есть предположения. Видишь ли, эта женщина, о ком речь, сейчас в больнице, вернее, в закрытом санатории. Ее спецслужбы там охраняют и очень интересуются, кто такая. Помнишь, ты объяснял, что тамошние спецслужбы шутить не любят. Теперь я и сам об этом подробно разузнал.

– Ну хорошо, и что с ней стряслось? Почему личность не установлена?

– Ее отбили у каких-то экстремистов. Там была целая группа добровольцев иностранок-врачей. Они пользовали неимущих, в том числе нелегальных эмигрантов и проституток. Это не глянулось местным традиционалистам всех мастей. Я тебе приготовил распечатку. Почитай. Так вот, двоих захватили в знак протеста и держали в жутких условиях. Их освободили, слава богу, и у них с документами все в порядке оказалось. Затем одна из освобожденных благополучно отбыла к себе в Италию. Другая – по паспорту из Бельгии – была тяжело больна. Ее стали лечить и послали о ней запрос в Брюссель, но такой гражданки там не нашли. Что еще интересней, ее не было среди живых. А на кладбище в родном городе – пожалуйста. Похоронена по всем правилам и, вроде, не воскресала.

Вот такая чистейшая работа очень не понравилась Моссад. Так готовят только настоящих агентов. Подлинные документы, и человек, не вымышленный, а реальный. Только уже усопший.

– А что она сама говорит? Или она не в себе?

– Тут мы подходим к самому главному. Она рассказывает связную историю о самой себе, как бельгийской гражданке. Хорошую историю. Но это легенда. Вернее, частично – правда, только эта правда принадлежит усопшей. А остальное грамотно присочинено. И опытные психологи убедились, что она верит своим словам. Она, кроме длинного подробного текста, ничего не знает. Произносит несколько уклончивых фраз, и точка. При определенных вопросах она начинает плакать и впадает в депрессию.

При этом нет никаких сомнений, что она врач. Причем врач квалифицированный, разносторонний, с хирургическим и терапевтическим опытом. Но французскую терминологию знает мало, переходит на латынь. Наконец, состояние здоровья у ней до сих пор паршивое.

В общем, они там думают, что либо это супершпионка и гениальная артистка, либо она прошла глубокую психическую обработку. Личность стерта или «утоплена» под влиянием сильных психотропных средств. После чего внушена легенда. И на это больше похоже. Но кем и зачем?

– Фотографии прислали?

– Конечно. Только они плохие получились. Мы новые запросили.

– И ты думаешь.

– Очень может быть! Я вот что предлагаю. Посмотрим на фотографии, и даже если не слишком похоже, пошлем туда генетический материал для сравнения. Израиль вполне современная страна! У нас уже все готово. У Олега в лаборатории есть зубная щетка Эрны и расческа с остатками волос.

– О, тут у меня никаких возражений. Одна просьба, при твоих контактах с милицией, не забудь наши интересы оговорить. И пусть Олег все не отдает. Обязательно оставит у нас тоже экземпляры проб для контроля.

– Лады, Петь, спасибо. Только физиономия у тебя скептическая, как я посмотрю.

– Что я могу поделать! Звучит интересно, не спорю. Но понимаешь, ну не могу я поверить, что Эрна там! С какого бодуна? Впрочем, рад буду ошибиться. Лишь бы она нашлась.

Петр, было, несколько оживился. Но потом он посмотрел на собаку, растянувшуюся на подстилке, и вздохнул.

– Нет, так дело не пойдет. Завтра повезу его на консилиум. Может наш ветеринар что-то просмотрел? Ты его щеночком не видел. Это был такой увалень, медвежонок пушистый. А вырос в огромного красавца! Его мне подарили, когда я «Ирбис» открыл. У меня есть друзья, муж и жена. Он искусствовед, а она фармаколог родом из Аугсбурга.

– Это где же? – сделал большие глаза Расторгуев, – я в географии не силен.

– Аугсбург? В Баварии. А мой пес. Я без него теперь просто жизни не представляю!

– Петь, не убивайся ты так. Вылечим! Хочешь, я стану спрашивать у всех встречных – поперечных, не знает ли кто собачьего эскулапа. Всегда есть врачи и Врачи!

– Хорошо, Володь. Давай попробуем. Я совсем сбрендил из-за него. Запустил. Да нет, запустил дела, это чересчур, но я себе чертовски не нравлюсь. Ребят по делам разогнал. Один остался, а не могу себя даже почту заставить посмотреть. И нормальную, и электронную. Я Луше обещал, что сам сделаю. А вместо этого сижу как сыч и ною, что Лорду не становится лучше.

Зазвонил телефон. Петр подошел и буркнул несколько вежливых слов. Но телефон не унимался. И тогда Расторгуев предложил.

– Давай разгоним твою хандру и поработаем. Вдвоем веселее. Я посижу на телефоне. Если что срочное, тебя позову. Нет – запишу. А ты, действительно, почту разбери. И за Лордом я тоже пригляжу, -предупреждая возражения, добавил он

Расстроенный «начальник конторы» молча кивнул и вышел. Володя соорудил себе на полу лежбище из подушек и устроился рядом с больной собакой. Лорд тихонько заскулил. Володя осторожно погладил его, и пес закрыл глаза.

Снова раздался трезвон. Расторгуев представился секретарем Синицы, выслушал собеседника и стал записывать его сообщение.

Синица вернулся примерно через час. В руках у него был конверт и несколько распечатанных страниц, сшитых вместе.

– Спасибо, что ты меня немного встряхнул. Я получил интереснейшие сведения от Ренье. Этот парень – просто находка. Он инициативный и знающий. И отрабатывает свои деньги сполна. Хорошая новость поменьше – они с управляющим осмотрели кладовые, где сохранилось еще немало вещей прежних владельцев. И обнаружили вольпертингера!

– Монстрика? Он что же там в клетке сидел или летал на просторе? У него ведь крылья есть?

– Смейся-смейся! Он выткан на гобеленах. Красуется на каминных и настенных часах. На столике для игры в карты выложен по дереву перламутром. Оказалось, это и впрямь амулет. Только не де Коссе, а Рогенау. Но он понравился барону и сделался любимым мотивом для украшений в его семье. Стало понятней, почему он на медальене.

Вторая хорошая новость, конечно, куда важней. Ренье раздобыл сведения о незаконном сыне французского летчика и изложил ее нам. Давай-ка почитаем вдвоем. Я их пока только проглядел по диагонали.

– Петя! Так это, если от Ренье, на французском? – жалобно протянул Володя.

– Нет, для меня рапортуют, в основном, на английском, – помотал головой Синица.

– Да мне один бес! Читать по-великобритански я могу, но не больше.

– Ох, извини. Я не подумал. Не страшно, я тебе переведу. Мне все равно надо будет перевод для всей команды настукать. Так потренируюсь. А знаешь что? Можем даже включить диктофон.

На следующий день «Петр со товарищи» обработали и отредактировали эту запись. Ренье действительно изложил результаты своих изысканий. Для героя его рассказа Фреда все началось однажды в его собственном кабинете.

32. История сына Шанталь Мишу и Эрнста де Коссе

– Мистер Узбан, как Вы себя чувствуете? Выглядите Вы сегодня куда лучше, но голос… Я заметила, Вам всё ещё трудно говорить. А этот Ваш Мейджер такой болтливый! Сделать Вам что-нибудь горячее?

Миловидная шатенка лет тридцати сочувственно поглядела на своего босса, на его припухший нос и покрасневшие глаза. Он в ответ только пожал плечами.

– Ничего страшного, но всё равно спасибо за заботу. Мейджер страшный зануда. Но он купил большую партию Бордо. Он заказал Мерло и Божоле по хорошей цене. Поэтому нам грех жаловаться. Мы, во всяком случае, не в накладе. Но Вы правы, Дениз. Я с удовольствием сделаю небольшой перерыв. Через час приедут французы. Я согласен купить у них коньяк, но надо поторговаться. А перед этим давайте вместе выпьем… Чего бы? А, вот! Мне – глинтвейн. Вполне подойдёт. На улице так промозгло. И моему горлу не повредит. Положите ещё ломтик лимона, будьте добры! А что Вы сами хотите?

– Да я тоже выпью с Вами глинтвейна за компанию.

– И отлично! Посидим и обсудим предстоящий разговор. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы нам не мешали. Полчаса никого не пускать и не беспокоить

Помощница Дениз вышла из кабинета, а Фред Узбан открыл вишневый скоросшиватель с бумагами и углубился в работу. Ему нужно было несколько писем подписать, одно-два прочитать, взглянуть на новые рекламные буклеты винного салона, пришедшие из типографии, да мало ли… Фред решил, что сразу после разговора с поставщиками из Франции уедет домой и отлежится. Он бы и отложил их визит, да это были старые, почти дружеские связи. Он много лет покупал у семейного предприятия «Леже и сын» «вдову Клико», а теперь решил для предстоящего салона представить с их помощью коллекцию коньяка. Ничего, сейчас они выпьют горячего, и ему станет легче.

Не прошло и десяти минут, как в кабинет снова вошла Дениз с подносом, на котором дымились высокие стеклянные бокалы. По комнате поплыл аромат корицы, лимона и мускатного ореха. К несчастию, для заложенного носа мистера Узбана это благоухание осталось совершенно недоступно. Зато он залюбовался глубоким гранатовым цветом напитка, случайно подсвеченным настольной лампой.

Когда же он перевёл глаза на лицо своей сотрудницы, то заметил непривычно смущённое выражение её лица.

– Дениз, – обратился он к молодой женщине, – с Вами всё в порядке?

– Да… то есть, не совсем, шеф, – ответила неуверенно она. – Видите ли, я услышала, как Джо пререкался по телефону с…

– С кем? Да говорите же, что это на Вас нашло? Вы, если надо, способны остановить рассерженного гризли!

– Гризли? Пожалуй! Но это была мадам… Мистер Узбан, мадам Узбан сейчас сидит в приёмной. Вернее, она сейчас там очень громко кричит. А Ваш секретарь из последних сил держит оборону! Уф-ф-ф, ну вот я всё и сказала.

– Так, – Фред помрачнел, – моя мать прорывается сюда. Я не видел её уже около года и начал, было, подумывать, что она угомонилась. В конце концов, ей уже за пятьдесят!

– О, она прекрасно выглядит! – дипломатично заметила Дениз.

– Шеф? – она вопросительно посмотрела на Узбана. – Что мне сказать Джо? Вас украли марсиане? Что Вы в Бразилии? А может, на Аляске?

– Нет, моя дорогая, всё это бесполезно. Она устроит скандал, а то и позовёт репортёров. Тут ничего не поделаешь. Просите! А сами подождите, пожалуйста, пока я не позову.

Просторное бюро Фреда, обставленное модной офисной мебелью с помощью дорогущего дизайнера, выглядело внушительно, и вместе с тем чем-то напоминало холл присутственного места – ведомства или министерства. Ни малейшей индивидуальности, ни следа личности хозяина. Не было в нём и обычных портретов близких – жены и детей.

Ни спортивных наград, ни охотничьих трофеев, ни фото парусной яхты – ничего. Мебель в светло-серых и чёрных тонах только подчёркивала общий холодный стиль.

Фронтальная стена в бюро была выполнена из сплошного полихромного стекла, тоже стоившего уйму денег. Оно мягко меняло цвет в зависимости от освещения. Сквозь него открывался отличный панорамный вид на город. С наружной стороны, однако, наблюдатель не увидел бы ничего. Хотя какой там наблюдатель на четырнадцатом этаже тридцатиэтажного небоскрёба?

Слева вдоль стены в глиняных шершавых сосудах стоял разновысокий бамбук, справа – журчала вода. Она сочилась из куска необработанного мрамора с тёмными прожилками.

Но женщина, влетевшая вихрем через несколько минут и затормозившая на полном ходу в двух шагах от письменного стола, по сторонам не смотрела. Это была худющая крашеная брюнетка средних лет с густыми волосами, отливавшими аж зелёным. Ее волосы были выкрашены, но угольно-черные глаза сверкали вполне натуральной яростью. Женщина была затянута в костюм из красной с чёрным искусственной кожи, умело, но ярко подмазана и страшно возбуждена. На её щеках горели алые пятна. А слегка дрожащие пальцы рвали на мелкие клочки случайно подвернувшийся бумажный платок.

– Фред! – громко заговорила она срывающимся голосом. – Фред, что это значит? Ты не велишь меня впускать, я просто ушам своим не верю. Так обращаться с родной матерью! Как тебе не стыдно!

Она шумно вздохнула и трагически, заученным жестом прижала руки к груди. Но не получив ответа, слегка сбавила тон.

– Боже, ты даже не предлагаешь мне сесть…

– Здравствуй, мама. Не велю пускать? Но ты вошла. Садись, пожалуйста, и объясни, что тебя ко мне привело. У меня мало времени. Скоро сюда явятся клиенты по делу.

– Ах, что это за вечные дела! Да и какие дела могут быть важней, чем мать? Я…

– О, прошу тебя, не начинай снова эту песню. Мы оба превосходно знаем, что, если бы я в жизни не преуспел, ты бы и не вспомнила обо мне. Чего ты хочешь? Я не живу с тобой с четырнадцати лет. Я чудом выжил на улице и в трущобах среди всякого сброда, питаясь отбросами и якшаясь со шпаной и подонками. Как меня не убили? Как я не спился, не стал наркоманом, сам не понимаю!

Хотя, нет. Нет! Пожалуй, понимаю. Я – не – хотел! Да, это удивительно! При такой матери, которая меня даже покормить, и то забывала. При отце… Господи, как вспомню: игрок, пьяница, не пропускавший ни одной уличной драки. Да он меня только бил и орал, пока я однажды не убежал из дома совсем. Ты что, меня искала тогда? Все глаза проглядела? Только не лги! Я же всё знаю. Да если бы меня не подобрали китайцы, хозяева «Белого лотоса», и не взяли помощником на кухню… А, не всё ли тебе равно! И вот ты после стольких лет разузнала, что у меня есть деньги, и с тех пор преследуешь меня. Ты уже всюду побывала. И с тобой беседовали мои адвокаты. Ты знаешь, любой суд будет на моей стороне. Но ты не оставляешь меня и моих сотрудников в покое!

Фред стиснул челюсти и сжал кулаки. Прошла минута. И он снова с возмущением заговорил.

–Послушай, я назначил тебе небольшое пособие, и ты его исправно получаешь. Прошёл год. И вот снова всё начинается! Учти, больше ты не выжмешь из меня ни гроша. И если не прекратишь провокации, я тебе обещаю, что ты его лишишься. А я на ветер слов не бросаю! И дело тут совершенно не в деньгах…

Фред волновался всё сильней и сильней. На мать он не смотрел. Когда он закончил, его трясло. Он изменился в лице, его левая щека задёргалась. Затем нервный тик перекинулся на веко. Фред инстинктивно схватился за глаз, словно пытаясь удержать дрожь. И тут его взгляд упал на Шанталь.

Странно! Она села, когда он это предложил, и как только сын заговорил, замолчала. Она не пыталась его прервать, не кричала и не рыдала, не сыпала оскорблениями. Это было на неё не похоже. А ведь Фред Узбан не зря помянул репортёров. Мадам Узбан уже дважды созывала пресс-конференцию. И нашлось немало охотников послушать о миллионере-виноторговце, сущем чудовище скупости, обижающем свою маму – бедную вдовицу.

«Почему на этот раз она сидит тихо? Почему смотрит в пол, опустив голову, и не пытается даже врать и изворачиваться? Почему она не защищается?»

На секунду Фред заколебался, но не позволил себе смягчиться. Он нахмурился, коротко вздохнул и промолвил.

– Я жду. Как я уже говорил, я спешу.

Но мадам Узбан продолжала молчать. Она наклонилась вперёд, опустила руки. И её красное с чёрным одеянье на худеньком теле напомнило сыну алые надкрылья высохшего жука-солдатика. Наконец, она подняла голову.

– Фредди, мне нужны деньги. Маленькое пособие не поможет. Я больна, у меня туберкулёз.

При этих словах её голос зазвенел и снова сорвался.

– Нет не потому, что я хочу жить. Вовсе я больше не хочу! Но я уже пыталась… И у меня не получилось. Ты можешь проверить! – заторопилась она. – Меня нашли! Я попала в госпиталь Святого Антония, там могут подтвердить. Поэтому… Поэтому, хочешь, не хочешь, а приходится! А я.. – она закашлялась и махнула безнадёжно рукой.

Это было слишком даже для Узбана. Слушать невозможно. Но как не противно, а проверить придётся.

– Мама, я сейчас вызову своего секретаря, и он сделает всё, что нужно. Ты пройдёшь обследование. Если тебе требуется лечение, ты его получишь. Слушай внимательно. Никаких денег на руки я тебе не дам, но моё доверенное лицо заплатит по всем счетам. Можешь об этом не беспокоиться.

Шанталь Узбан встала. Она выпрямилась и попыталась улыбнуться.

– Что же, спасибо. Что бы ты обо мне ни думал, мне на этот раз совсем не хотелось просить тебя о помощи. Но у меня не было другого выхода. Я не могу больше петь и танцевать на сцене и этим зарабатывать.

Она пожала плечами, помолчала и негромко пробурчала.

– Я понимаю… Ты отчасти прав. Я не была образцовой матерью. Но я тебя отблагодарю. Пусть я не смогу вернуть деньги, я принесу тебе пользу по-другому. Ты даже представить себе не можешь, чем я располагаю! Я дам тебе…

Фреду показалось, что он ослышался. Его лицо запылало от гнева. «Что ещё за новые штуки? Что она придумала? Может быть, шантаж?» Тень жалости, закравшаяся в его душу, немедленно испарилась, и он вскочил.

– Дать – мне? Деньги меня не интересуют. Их хватит и для моих детей, которых нет, и для… Одним словом, моё настоящее сейчас в полном порядке. А искалеченное детство уже не изменить. Так что ж тогда ты можешь мне «дать»? Другое детство?

Черты Шанталь Узбан исказились. Лихорадочные пятна на лице загорелись ещё ярче. Когда она заговорила, голос её звучал глухо.

– Нет, – медленно начала она и остановилась. – Нет, другого детства я дать тебе не могу. Зато я могу дать тебе… другого отца!

И она, с трудом подбирая слова, рассказала Фреду, стараясь себя по возможности щадить, но довольно откровенно, как «положила глаз» на молодого барона. Как соблазнила его и забеременела. Но из планов женить его на себе ничего путного не вышло. Не получилось и накрепко связать с ним свою жизнь, пусть без брака.

– Баронесса – мать предъявила мне ультиматум, – рассказывала Шанталь. – Я должна была исчезнуть на определённых условиях. А у меня был жених. Когда он узнал обо всём, то вместо того, что б возмутиться, пришёл в замок и предложил жениться на мне и узаконить ребёнка. Он выговорил себе за это большие деньги. Мы обвенчались и уехали в Америку.

– Мне было тогда шестнадцать, – объясняла она совершенно потрясённому сыну, – и меня не спрашивали, согласна я или нет. Ведь когда родителям стало известно о моих художествах, со мной никто не захотел больше знаться. Собственных средств у меня не было. А перед самой войной. О, тогда не то, что теперь! С девчонками вроде меня, «попавшими в беду», вовсе не церемонились. А я чувствовала себя, конечно, виноватой и покорилась. Мы очень быстро испарились из Франции. Поэтому ты родился здесь и стал полноправным американцем.

Но Поль Узбан мне ничего не простил. Да, я была маленькая бесстыдница, расчетливая бестия! Но мне, всё-таки, едва сравнялось семнадцать. И то через полгода. И если бы он захотел жить по-человечески… Но он только играл и пил. Деньги он быстро растратил, тебя возненавидел. Я стала выступать в казино, петь и танцевать, а Поль всё чаще…

– Мама, это я помню достаточно хорошо, – остановил Фред Шанталь.

Его лицо исказила гримаса боли. В комнате некоторое время стояла тишина. Наконец, Фред справился с собой.

– Итак, ты хочешь сказать, что негодяй, измывавшийся надо мной в детстве, который, в конце концов, замёрз под забором, когда спьяну заснул на улице, мне не отец? Что же, ничего не имею против. А, может, и тебе я не сын? Я бы совсем не удивился. Ты никогда не проявляла ни капли материнской любви. Только почему я должен всему этому верить? Знаешь, – он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза, – не нужно ничего сочинять! Если ты и впрямь больна, а это похоже на правду – ты неважно выглядишь.

Бывшую актрису передёрнуло. Слышать такое всё же было невыносимо.

– Так вот, всё, что нужно для достойной, но скромной жизни, больна ты или здорова, тебе будет обеспечено. Больше, как я уже сказал, тебе не видать ни за какие коврижки. Фантазируй не фантазируй! И если твоя история – ложь, пеняй на себя!

– Фредди, – устало ответила Шанталь, – мы вместе отправимся к «Братьям Дезире» в нотариальную контору, надо им просто позвонить и условиться. Там для тебя все эти годы лежит письмо. Ты мог получить его, как только тебе исполнится двадцать пять, если я этого захочу. Это единственное, на что я имела право… Что было предоставлено мне… Понадобится – не понадобится… Я решаю! И теперь…

Язык её стал заплетаться. Лицо приобрело мертвенный сероватый оттенок. Она покачнулась, и прежде, чем Фред успел среагировать, сползла со стула, задыхаясь от лающего кашля. Шанталь Узбан на этот раз не притворялась. Она и впрямь была тяжело больна.

Мадан Узбан назвала сына настоящим американцем, и не ошиблась. В его душе бушевала буря. Он, зрелый опытный человек, преодолел тяжкие испытания. Он вышел из них жестким, бесстрашным и закаленным как дамасский клинок. Казалось бы, такой начнет немедленно действовать. Но Фред поступил по-американски и тут же обратился к юристу. Он позвонил старому приятелю. Уже на следующее утро у них состоялся такой разговор.

– Рэмси? Привет, дружище! Это Фред Узбан. Если ты ждёшь, что я заговорю о гребле и бейсболе, то ты ошибся. Я сегодня строго по делу. Причём, ты будешь смеяться, мне нужны вы оба сразу, ты и твой брат.

– Здорово, Фредди. Рад тебя слышать. Брат, как всегда, в твоём распоряжении. Только объясни, что за пациент. Со мной хуже. Ты знаешь, я занимаюсь гражданским правом. И если твои проблемы связаны с бизнесом… Постой, да у вас свои юристы! Ну, ты меня заинтриговал, я…

– Рэмси, остановись на секунду. Ты постепенно всё узнаешь, само собой. У меня строго конфиденциальное дело. Именно поэтому я обратился к тебе. Что касается пациентки, то это моя мать. У неё туберкулёз. Обострение миновало, но она нуждается в длительном стационарном санаторном лечении. А юрист мне требуется для выяснения обстоятельств рождения, установления подлинности документов об отцовстве, отыскания родственников во Франции и т. д. Вообще, само направление розысков – восстановление прав, например права носить имя истинного отца. Обо всём этом следует подробно поговорить. Нужна грамотная консультация юриста. И полная, абсолютная конфиденциальность, как я тебе и сказал.

– Ну, Фредди, ты меня удивил. О матери от тебя не слышал. Вернее, ты мне в начале нашего знакомства кратко разъяснил, что к чему, и всё. Так, хорошо. А кто в таком случае «пациент» номер два? Кто хочет установить отцовство? Кому…

– Прости, я тебя снова прерву. Скажи, когда тебе удобно, и встретимся. Узнаешь подробности и увидишь документы. Но чтоб ты не ломал себе голову, я на один вопрос тебе отвечу сейчас. Ты спрашиваешь, кто второй «пациент»? Клиент, он же доверитель и «пациент», это я!

Прошло две недели. Фредерик рассказал Рэмси о своём детстве. Он старался быть точным и говорил хоть и сдержанно, но, не упуская ничего, что могло бы помочь установить истину. Описал и потрясающее признание, сделанное его матерью. Мадам Узбан, пролежав некоторое время в больнице, отправилась в противотуберкулёзный санаторий. Но перед этим они побывали в нотариальной конторе Дезире. Рэмси сопровождал их и присутствовал при вручении документов. Он побеседовал с нотариусом, внимательнейшим образом изучил бумаги и получил в своё распоряжение заверенные копии. Затем он навёл справки и был готов приступить теперь к дальнейшим розыскам.

Эдвард Рэмси жил в пригороде, у самого океана. Прекрасная вилла принадлежала ещё его отцу. Потомственный юрист, состоятельный адвокат любил свой утопающий в зелени дом и сад, усыпанный розовыми, красными и пурпурными анемонами. Терраса, где сидели друзья, нависала над самым Тихим океаном, который, как известно, вовсе и не тихий. Разве только порой прикидывается под настроение.

Выстроенная в неоклассическом стиле вилла имела беломраморные колонны, и портик. Однако вкус архитектору не изменил. Он нигде не переборщил с «античностью». Никаких амфор и подражаний Фидию и Периклу. Скульптурные группы, копии Афродиты или Лаокоона не мешали любоваться благородством её пропорций.

День клонился к концу, вода и воздух слились в предзакатной дымке. Фред посмотрел вниз. Вода была совсем прозрачной. Можно было видеть, как проплывали маленькие рыбки, шевеля плавниками.

– Ты навестил мадам Узбан в санатории? Как она себя чувствует? – спросил Эдвард.

– Несколько лучше. Она даже немного пополнела. Там уделяют большое внимание диете. Надо есть калорийную пищу. И она старается. Невероятно, но мать бросила курить!

– Ей не следует волноваться. А когда она тебе принялась рассказывать… – начал Рэмси.

– Ты прав. Но она сама захотела, – пожал плечами Фред. – Мать говорит, сразу после свадьбы она попросила баронессу Агнес о последней встрече, и та согласилась. В замок Шанталь вход был заказан. Поэтому её приняли в доме аббата, кузена баронессы. Хозяйка не знала, чего от неё ждать. И, приготовившись к новой просьбе о деньгах, собралась положить этому конец. Муж Шанталь получил задаток, но остальную сумму ему обещали только по прибытии в Америку. Однако Шанталь Мишу, новоиспечённая мадам Узбан, неожиданно заговорила о другом. Она был в этот раз не похожа на прежнюю кокетливую хохотушку, а держалась робко и печально. Фигура её несколько округлилась, голос дрожал.