Дорога через Север

– Какой ты всё же стал вредный.

Мушлам забрал бутылку и сжал её в руке. Напиток внутри стеклянной тары посветлел, в нём, как «дождь» в заставке «Матрицы», забегали пузырьки. Через некоторое время их движение замедлилось. Винни ослабил хватку и всучил Элю бутылку. Пока молодой человек возился с крышкой, мушлам опустился на пол, сделал глоток и довольно выдохнул:

– Одно из лучших изобретений человечества!

Эль, наконец, сорвал крышку об угол стола и присосался к бутылке. Но вместо благостного стона заныл, что пиво тёплое. Винни вздохнул как терпеливый папаша, вновь забрал пиво и изо всех сил дунул на бутылку. Стеклянные стенки тут же подёрнулись паутинкой морозного узора.

– Так-то лучше, – удовлетворённо улыбнулся Эль. – Prost²!

Некоторое время друзья сидели молча. Слышно было, как поднявшийся снаружи ветер завыл в трубах, словно стонущая на похоронах плакальщица.

– Мне кажется, я только и делаю, что разочаровываю её, – озвучил Эль предмет своей тревоги. – Я пообещал, что сделаю всё хорошо, что прошлое больше не сделает ей больно, а сам…

– Для начала. Ты не господь бог собственной персоной, чтобы заставить Рису забыть о прошлом. Ты можешь и должен поддержать её, но уберечь от всего, тем более от прошлого, не сможешь. Если уж на то пошло, ты сам по себе одно большое напоминание.

Эль тоскливо глянул на друга.

– Я боюсь, что оттолкну её от себя. Что своими словами или действиями сделаю так больно, что ей будет легче жить без этого чувства целостности, чем со мной.

Винни сцепил пальцы в замок. Конечно, всё происходящее с ними обоими было вполне объяснимо, логично и неизбежно. Эль тоже прекрасно понимал это. Вот только фактора человеческой эмоциональности никто не отменял.

– Не переживай, салага, – Винни прислонился к стене. – Вы сейчас оба чересчур возбуждены, вот ты и боишься каждого шороха. Обжёгшись на молоке, дуешь на воду, так сказать. Немного успокоитесь – и дурные мысли сами собой пропадут, вот увидишь.

Эль едва заметно кивнул. Винни, без сомнения, прав: не только Риса в крайне нестабильном эмоциональном состоянии. Он и сам подкидывает дровишек в костёр, накручивая себя, в том числе и по пустякам. Глупости всё это. Просто страх снова остаться одному. Страх перед болью.

– И ещё, – Винни хлопнул друга по плечу, отвлекая его от погружения в себя. – Я бы сейчас на твоём месте был поосторожнее со шпильками. Чтобы лишний раз не прививать малышке саму мысль о том, что ты не воспринимаешь всерьёз ничего, включая её.

– Это уже глупости, – мотнул головой Эль. – Ты знаешь, что это неправда.

– Я знаю, потому что прожил с тобой тринадцать лет, а девочка вступила в серьёзные отношения с тобой всего несколько дней назад. Она тоже всё понимает, но пока ещё забывает, как глубоки корни у таких вещей.

***

Кабинет хозяина встретил тяжёлым затхлым запахом. Наверное, сюда давно никто не заходил. Люма скользнула в приотворённую дверь и, ёжась не то от холода, не то от волнения, осмотрелась.

Она никак не могла поверить, что прошло целых тринадцать лет с момента её заточения во вместилище. По детям и Винни это было видно – последний как ни хорохорился, а всё же со временем приобрёл отпечаток возраста на лице – но здесь всё оставалось точно таким, как она запомнила. Только на секретере появился букет завянувших роз и свечка.

Каждый метр кабинета разговаривал с Люмой, напоминая ей о чём-то. Вот здесь, в углу, она стояла первый вечер в Драхенфельсе, боясь поднять глаза. За этим столом сидела с хозяином, помогая наводить порядок в важных бумагах. А вот тут наблюдала за гостями, играющими в бильярд. Рука мушламы легла на скошенную спинку оттоманки, и тут же в памяти возник образ хозяина, обнимающего её со спины, прикасающегося губами к обнажённому плечу. Люма тряхнула головой – видение исчезло, и ему на смену пришло другое: она, сминающая дрожащими пальцами край кимоно, подступающие к горлу слёзы и отчаянный вопрос, бьющий наотмашь: «Это правда?»

Если бы она могла повернуть время вспять, чтобы она сделала тогда? Изменила бы она хоть что-то?

– Ведь знал, что найду тебя здесь, – с какой-то досадой проговорил беззвучно вошедший Винни. – Я-то надеялся, что мне показалось. Дурак.

Люма молча коснулась пальцами холодной глади окна, за которым с неба сыпалась снежная крупа. Рано или поздно им бы пришлось поговорить, судя по тому, как Винни взбесила её реакция на слова о хозяине. И всё равно она не ждала, что произойдёт это так рано.

– Я и тогда думал, что это всего лишь игра воображения. Чутьё подводит. Глупая ревность. Умело же ты тогда заметала следы, Рыжик. Скажи, только честно. Я пойму, что бы ты ни ответила. Ты ведь его любишь, и всё это время любила?

Мушлама сглотнула.

– Что мне тебе на это сказать?

– Правду. Я ведь был для тебя только отдушиной, игрушкой, разве нет? А ты как тогда была его, так и осталась.

Люма не сдержала тяжёлого вздоха, рвущегося из груди.

– Ты не понимаешь, что этот человек для меня значит, – проговорила она дрожащим голосом. – Как он мне важен.

– И хорошо трахался. Поэтому ты бегала от меня к нему под крылышко?

Злость и обида сдавили горло, и мушлама рывком обернулась. О, с какой радостью она сейчас укусила его! Так больно и так сильно, чтобы оставшийся шрам всю жизнь напоминал ему об этом разговоре!

– Единственная правда в том, – проговорила Люма, с трудом заставляя себя не принять звероформу, – что ты придурок, Винзиэль Четвёртый. Как был, так и остался. Дурацкий взбалмошный щенок. Ты понятия не имеешь, откуда он меня вытащил!

– И во что затащил…

– Он подарил мне свободу! – вскрикнула Люма, сжимая кулаки в бессильной злости. – Только благодаря ему я вспомнила, что значит жить настоящей жизнью, а не дрожать каждый день в ожидании ударов палками! Он, только он сделал меня такой, какая я есть, и не смей говорить о нём дурного слова, ты, бэнзона!

Винни застыл, во все глаза глядя на подругу. Он ожидал чего угодно, но не того, что всегда тихая лисичка, воспитанница элитного интерната, покроет его последними словами.

– Нравится тебе это или нет, но я всегда буду благодарна ему за его отношение ко мне! – продолжала яриться Люминэль. – И если тебе это не нравится – скатертью дорога к тем шлюхам, с которыми ты так мило проводил время, пока я сидела в этом чёртовом вместилище!

Выплеснув свою злость, Люма отвернулась, запустив руки в волосы. На её плечо тут же легла рука Винни, но она дёрнулась, отгоняя его от себя.

– Думаешь, мне легко смириться, что все эти годы ты был не один? Думаешь, я не понимаю, что тебе было так же больно? Вокруг меня мир сошёл с ума, и я вместе с ним. Ещё и ты, дурацкий волчонок, несёшь такую чушь!

Без единого слова Винни развернул её к себе и взял за подбородок, поднимая лицо. Люма увидела на его губах улыбку и рассвирепела ещё больше:

– Что? Смешно смотреть на меня?

Винни наклонился, подставляя лицо под опаляющие волны гнева. Прижался лбом ко лбу подруги и тихо сказал, глядя ей прямо в глаза:

– Ты такая милая, когда сердишься.

Всю злость Люминэль как рукой сняло. Как будто произнесённые слова были магическими и подчиняли мушламу тому, кто знал тайну этого заклинания.

– Бэнзона, – только и проговорила она, заворожённая бездонными омутами глаз любимого.

***

Риса лазила по полкам архива, совершенно не заботясь о шуме. По дороге сюда она продумывала, как будет открывать дверь: Люц пользовался украденной у матери картой, но с большой долей вероятности её поиски не дали бы результата. К счастью, с обесточиванием за́мка пропала и подача электричества на замок, так что на пути к цели Рису ничего не задержало.

Девушка перебирала одну коробку за другой, просмотрела уже больше десятка папок с документами, но так и не нашла ничего интересного. Счета, финансовые отчёты, сметы. Всё не то. До этого она обшарила кабинет Таи, но и там не нашла никакой зацепки, касающейся Первых. Но ведь должно было быть хоть что-то, на расстоянии вытянутой руки, на видном месте!..

Внимание Рисы привлекла коробка с вещами Люца, которую брат предусмотрительно вернул на место несколько дней назад. Конечно, нужно продолжать поиски, но, в конце концов, с этим можно повременить. За несколько минут никакие тайные сведения не превратятся в пыль.

Риса устроилась на полу и принялась рассматривать содержимое коробки. Кроме рисунков, она нашла старые игрушки и расшитые бисером мячики. Какие-то из вещей явно принадлежали не брату: зачем мальчишке тряпичные куклы? Мешочек марблов, карточки с футболистами, потёртый калейдоскоп и книжка с засушенными цветами. Настоящая сокровищница детских воспоминаний.

На самом дне лежали деревянные мечи. Один короткий, больше похожий на кортик, другой – на пиратскую саблю. Риса достала второй, задумчиво покрутила в руках. На широком клинке были видны глубокие царапины: ему явно довелось побывать ни в одном бою.

– Капитан Риса, значит? – задумчиво пробормотала девушка, гладя рукой игрушку.

В шкафу-витрине в гостиной хранился фарфоровый сервиз с золотой каймой. Радужная глазурь блестела, будто бензиновая плёнка на поверхности лужи. Рисе он почему-то не нравился, и именно его выбрали в жертвы.

– Нужно вести себя как принцесса? – проворчала Риса стоящему в витрине портрету Таи в бронзовой витой фоторамке. – Среди пиратов тоже бывают принцессы, фрау Ильтис.

Первый удар пришёлся на портрет, а затем гостиная наполнилась звоном: то стонала посуда, не выдержавшая натиска деревянного меча. Ни одному прибору не удалось выжить в страшном сражении, осколки дождём сыпались на пол. Выплеснув наружу копившийся внутри гнев и переколотив всё в витрине, Риса удовлетворённо выдохнула.

– Не смотри на меня так, – велела она чудом избежавшему страшной участи бюсту красавицы в высоком парике с розами. – Не одну вазу, значит? Я ещё и не то могу. Слышала? – прокричала принцесса пиратов, обращаясь к незримому духу хозяйки Драхенфельса. – Захочу – всё тут перебью к чёртовой матери!

Не зря психологи рекомендуют практиковать терапию криком: напряжение отпустило, и на душе стало куда легче. Риса бросила саблю на пол, разбив крупные осколки на более мелкие: беспорядок её ничуть не обеспокоил, в конце концов, мушламы смогут восстановить всё как было. И убрать эту дурацкую глазурь.

Выключатель на стене кухни щёлкнул, и кафельно-хромовое пространство озарилось ярким светом. Риса, теперь уже чуть менее уверенно, шагнула внутрь. Некоторое время она стояла перед тяжёлой дверью холодильника, но всё же пересилила себя и повернула ручку.

Тело Люциуса всё ещё было там. Риса даже невесело хмыкнула – куда бы, впрочем, оно делось? Брат будто спал глубоким сном, и казалось, что через пару мгновений его веки откроются, он потянется всем телом и, возможно, даже зевнёт. Но нет: его тело оставалось неподвижным. Риса опустилась на пол возле него, нежно поправила чёрные волосы Люца и погладила его по щеке.

– Если бы у меня был выбор, иметь родного брата или тебя, я бы не задумываясь выбрала тебя, – негромко проговорила она. – Ты даже представить не можешь, как мне повезло быть твоей младшей сестрой. Прости меня, Люц. Ты радовался, когда я вернулась, а я даже этого от всей души сделать не могла, так хотела назад. Я пообещала, что вернусь за тобой, и не сдержала слово. Прости, родной, и не держи зла!

Люц не ответил, но Рисе на миг показалось, что остывшие губы брата тронула улыбка. Девушка наклонилась и прикоснулась губами ко лбу покойного. Как мало времени им было дано, и как сильно она привязалась к человеку, которому в один прекрасный день, возможно, пришлось бы её убить!